Текст книги "Император Николай II. Жизнь, Любовь, Бессмертие"

Автор книги: Сергей Плеханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шторм

Январь 1904 года выдался штормовой. Русские суда в гаванях Дальнего Востока и Ляодунского полуострова пережидали непогоду. Немногочисленные боевые корабли, запертые в бухтах, не могли как обычно вести патрулирование в открытом море.

Обстрел крейсера «Баян» (Порт-Артур)

Для Японии переброска войск и снаряжения на Азиатский материк была столь же простым делом, как для русских марш-броски от Москвы до Твери. Новейшие броненосцы микадо за один-два дня достигали берегов Китая и Кореи. Сама природа благоволила коварным замыслам азиатского владыки.

Броненосец «Победа» (Порт-Артур)

Ночное нападение на русские корабли в гавани Порт-Артура без объявления войны было воспринято в культурных странах как обычное проявление азиатского вероломства. Но это оказалось лишь внешним проявлением добропорядочности западного мира. На деле во многих европейских столицах и за океаном – в Америке – потирали руки от удовольствия. Тем, кто тайно ликовал после первых неудач России, еще невдомек было, что подлый нрав азиатских «цивилизаторов» проявится через десяток лет при захвате германских колоний в Китае и на Тихом океане, а спустя 37 лет порт-артурская трагедия в гораздо большем масштабе повторится в Перл-Харборе.

Николай II выслушал доклад о японском нападении со своей обычной невозмутимостью. Присутствие духа он сохранял на всех этапах этой несчастной для России войны. Генерал Ю. Н. Данилов, наблюдавший императора в тот тяжелый год, писал: «В царском поезде большинство было удручено событиями, сознавая их важность и тяжесть. Но император Николай II почти один хранил холодное каменное спокойствие… Что это, спрашивал я себя, огромная, почти невероятная выдержка, достигнутая воспитанием, вера в божественную предопределенность событий или недостаточная сознательность»?

Подводная лодка «Порт-Артурец» (1904 г.) Была изготовлена в Порт-Артуре. Перед сдачей порта японцам взорвана и затоплена, чтобы сохранить изобретение в тайне.

Насчет недостаточной сознательности монарха вряд ли стоит оспаривать мнение мемуариста. Как-никак больше двух десятилетий Николай Александрович вел государственный корабль в условиях все крепчавшего шторма. А те, кто вырвал у него штурвал под предлогом «умиротворения» страны, за какие-то восемь месяцев привели Россию к октябрьской катастрофе…

Николай II с иконой благословляет солдат перед отправкой на фронт Русско-японской войны (1904 г., Петергоф)

Но пока следуют лишь первые удары волн взбесившегося времени. Ленты телеграфа раз за разом приносят дурные вести:

Апрель 1904 г. – поражение русских войск под Тюренченом;

Июнь 1904 г. – отступление после боев у Вафангоу;

Август 1904 г. – неудачный для русских исход сражения под Ляояном;

Октябрь 1904 г. – поражение у Шахэ;

Декабрь 1904 г. – сдача Порт-Артура;

Февраль 1905 г. – отступление после боев под Мукденом;

Май 1905 г. – гибель флота в Цусимском сражении.

Россия к войне была не готова. Даже железная дорога на Восток не была окончена, поэтому, дабы ускорить переброску войск на недостроенном участке проложили рельсы по льду Байкала, чтобы соединить два отрезка магистрали. Задача снабжения войск, расположенных более чем за десять тысяч верст от жизненных центров страны, оказалась сверхсложной. Замечу в скобках для сравнения, что операция всего объединенного Запада против пустынного Ирака (1991 год) потребовала шесть месяцев подготовки в условиях мира. Что говорить о тяжести проблем, вставших перед Россией, осуществлявшей переброску и снабжение войск в условиях ожесточенных боевых действий.

Засада в гаоляне (Русско-японская война, автор фотографии – Прокудин-Горский)

Понятно, что Япония учла все эти обстоятельства и выбрала момент для внезапного удара, пока Транссибирская магистраль не была окончена, пока не были завершены фортификационные работы в русских крепостях, пока на Восток не был переведен флот.

Перевозка продовольствия по переносной железной дороге. Русско-японская война. 1904–1905 гг.

Но даже в условиях такого неравного старта Россия неизбежно раздавила бы Японию. В этом не сомневался никто, включая тех, кто голосил о бездарности главнокомандующих русской армии Куропаткина и Линевича. Если бы маховик военной мощи империи раскрутился на полные обороты, в Манчжурии и Корее не осталось бы ни одного солдата микадо. Именно понимая это, Япония и ее финансовые покровители (главную роль играл Яков Шифф, американский банкир) бросили немалые средства на организации «пятой колонны» внутри страны. Завсегдатаи женевских и парижских кафе воспряли духом, когда на них пролился золотой дождь. В Россию ринулись шайки изменников, до зубов вооруженных отнюдь не на средства, собранные за счет партийных взносов. (Да в этих партиях и состояло-то по две-три сотни членов!).

Воздушный шар «Санкт-Петербург» Восточно-Сибирского Воздухоплавательного полевого батальона. (Порт-Артур, форт № 6)

Провокатор Гапон, выведший многотысячные толпы на улицы Петербурга, может быть, и не ведал, что творил. Но те, кто направлял его, прекрасно понимали, к каким последствиям может привести это в условиях военного положения, когда лучшая часть армии находится за пределами империи. Во всякой воюющей стране возникновение миллионных демонстраций в столице было бы воспринято как удар в спину.

Георгий Аполлонович Гапон

Через несколько дней после «кровавого воскресенья» – 14 января 1905 года – Святейший Синод Русской православной церкви выступил с заявлением, в котором прямо указал, что так называемое «рабочее движение» было оплачено японскими деньгами.

9 января 1905 г. Кавалеристы у Певческого моста задерживают движение шествия к Зимнему дворцу

Свидетельств тесного союза японского правительства (вот уж действительно азиатская деспотия!) с «революционерами» предостаточно. Особенно примечательно, что все, кто оказался в плену в ходе боев в Манчжурии, отмечали в своих мемуарах: в лагерях военнопленных усиленно велась социалистическая пропаганда, распространялась литература соответствующих партий. Задолго до власовцев, оказывается, находились на Руси иуды, готовые стать идейной прислугой врага собственной страны!

Баррикада в Москве. Оружейный переулок (1905 г.)

Понятно, что доставка «революционного» чтива за десятки тысяч верст в концлагеря на Хоккайдо производили отнюдь не на членские взносы мелких партий вроде той, что вскормила Ульянова-младшего… Когда через десять лет теми же методами началась обработка русских солдат, содержавшихся в немецком плену, у красных коллаборационистов уже имелся богатый опыт сотрудничества с внешним врагом…

Тем временем враг внутренний не только спровоцировал братоубийственный столкновения в Петербурге, не только подстрекал студентов ряда высших учебных заведений посылать приветственные телеграммы японскому императору по случаю побед его армии. Этот враг многократно умножил удары по самым честным, преданным России политическим и военным деятелям.

В феврале 1905 года террорист Каляев убил дядю царя Великого князя Сергея Александровича, занимавшего пост московского генерал-губернатора. Это покушение положило начало подлинной войне красных убийц против русского государства. О размахе ее можно судить по выборочным газетным сообщениям лишь за несколько дней 1906 года:

2 августа, Варшава. Убиты 13 городовых, 4 околоточных, 7 жандармов и 4 солдата.

10 августа, Тула. Убит председатель Тульского окружного суда Ремизов.

21 августа, Севастополь. Убит на глазах у семьи кондуктор флота Филиппов.

30 августа, Варшава. Убиты подпоручик Огурцов и его дама.

4 сентября, Рига. Убит волостной писарь Миккельсон.

6 сентября, Ташкент. Прокурор местной судебной палаты Шарыгин убит студентом Бодрицким, который незадолго до того был освобожден тем же прокурором под залог.

19 сентября, Ашхабад. Убит прокурор военно-окружного суда Ренкевич.

21 сентября, Симбирск. Смертельно ранен бомбой губернатор Старынкевич.

23 сентября, Домбров. Застрелен директор франко-русского общества Станкевич.

Убийство великого князя Сергея Александровича на Сенатской площади Кремля (1905 г.)

И еще одна обобщающая строчка в кровавой статистике того черного года: за полтора месяца (с 1 июля по 15 августа) левыми произведены 613 покушений, в которых убиты 244, ранен 331 человек. Для сравнения стоит указать, что правыми за все предреволюционные годы были убиты только трое: депутаты Герценштейн, Иоллос и Караваев.

Целенаправленно и последовательно выбивали всех, кто не спасовал перед социалистическо-коммунистическими бесами. Общий счет жертв, понесенных императорской Россией в этой борьбе с подлым врагом, действовавшим из-за угла, стрелявшим в спину, расправлявшимся с безоружными – 12 тысяч человек. Такова цена двухлетней смуты, оплаченной иностранными деньгами.

Вакханалия терроризма распространилась настолько широко, что «освободители» вскоре принялись убивать всех без разбора. Когда одного из пойманных в Самаре убийц губернатора Блока спросили «За что организация приговорила администратора к смерти?», «товарищ Вадим» ответил: «Убили, так как это вообще заведено».

И в этих нечеловеческих условиях, когда террор каждый день вырывал из рядов его соратников самых смелых и талантливых людей, угрожал его собственной семье, император Николай II не позволял чувству гнева и мести овладеть собой. В разгар политического бандитизма царю было предложено ввести военно-полевые суды для разбора на месте дел захваченных убийц и погромщиков. Но даже в условиях грозящей государству гибели император счел нужным призвать тех, кто стоял на передовых рубежах борьбы с террором, к хладнокровию. Его резолюция на поданном ему проекте положения о военно-полевых судах гласит: «… Главному военно-судному управлению мое мнение относительно смертных приговоров. Я их признаю правильным, когда они претворяются в исполнение через 48 часов после совершения преступления, – иначе они являются актами мести и холодной жестокости. Николай».

Можно было бы думать, что именно карательная политика самодержавия смогла остановить натиск вооруженных банд. Так, во всяком случае, преподносилось дело русскому (да и мировому) общественному мнению. Но вот даже подсчеты советского историка В. Дякина, понятно, не жаловавшего императорскую Россию, дали в общем итоге 4900 казненных за 1906–1910 года (эти подсчеты опубликованы в 1978 г.)[1]1
  По более корректным подсчетам современных историков в царской России с 1825 по 1905 годы по политическим преступлениям было вынесено 625 смертных приговоров из которых только 191 были приведены в исполнение, а в революционные годы – с 1905 по 1910 год – было вынесено 5735 смертных приговоров по политическим преступлениям, считая приговоры военно-полевых судов, из которых приведён в исполнение 3741 приговор. (Черная книга коммунизма. М., 2001)


[Закрыть]. Согласимся, что против 12 тысяч жертв революционного психоза это не такие уж большие цифры. Не только о правительственном терроре – даже о простом мщении за содеянное не может идти речь.

А если припомнить, что в ответ на легкое ранение узурпатора власти Ульянова в августе 1918 года левыми палачами были расстреляны десятки тысяч заложников, включая стариков, женщин и несовершеннолетних, то приходишь к выводу, что историческая вина самодержавия – не в тех репрессиях, которым оно подвергло представителей социалистического разбоя; его неизгладимая вина перед человечеством в том, что оно не выжгло без всякой пощады бацилл коммунистической чумы уже в 1906–1907 годах… Кстати сказать, левые о жертвах среди служащих государственного аппарата и просто мирных жителях, угодивших под «освободительную» пулю, отнюдь не плакались.

Семья купца Поленова в 1910 году. Расстреляна в дни «красного террора» в 1918 году.

Тактика повального террора дала свои плоды. Война из-за угла, происходившая в 1905–1907 годах, привела к значительному оскудению правительственного аппарата. Решительных людей, таких как П. Н. Дурново или В. А. Столыпин к моменту нового натиска сил тьмы, оказалось слишком мало. Именно это имел в виду председатель Госсовета И. Г. Щегловитов, принявший активное участие в преодолении первой смуты: «Паралитики власти слабо, нерешительно, как-то нехотя борются с эпилептиками революции». Эти слова, произнесенные в 1916 г., ему припомнили через два года – 23 августа 1918 года выдающийся государственник был публично расстрелян коммунистическими палачами в Петровском парке Москвы. Эти-то колебаний не знали…

В трудные годы, когда государственный корабль едва удерживался на плаву, именно внешнее бесстрастие, даже иной раз показная безмятежность царя вселяли спокойствие в окружавших его политиков и военных. Советские историки с торжеством выуживают из дневников царя записи о погоде, о том, как он постреливал ворон на прогулках. Но ведь эти подбитые вороны словно бы символизировали для императора и всех знавших его будничность, нерушимость бытия. Можно представить себе, почему, зафиксировав в дневнике основные события, встречи и разговоры дня, Николай Александрович прилежно заносил туда же и данные о погоде и поминал пресловутых ворон – он как бы хотел убедить себя в равновеликости политических и бытовых величин, преуменьшить тем самым значимость первых, заглушить тревогу. К тому же, обличители монарха почему-то умалчивают о том, что основные события в жизни дворца со стародавних времен подробнейшим образом заносились в так называемый камер-фурьерский журнал, посему императору вовсе не было необходимости отображать в своем дневнике всякий факт. Впрочем, стоит ли спорить с псевдо-историками? Если бы даже автор дневника обнаружил литературный талант Тургенева, «классовые» щелкоперы все равно нашли бы к чему придраться в его личности и с одинаковым блеском выполнили бы веление своей партийной совести – обосновать главный тезис: все-таки справедливо и законно поступили палачи в июле 1918 года, свершившие скорый «пролетарский суд» над императорской семьей…

Выступление Николая II перед депутатами государственной думы по случаю ее открытия (1906 г.)

Несмотря на усиление политического шторма, состав правительственной команды менялся мало. Премьера Сергея Юльевича Витте ненадолго сменил Иван Логинович Горемыкин. Затем этот пост более пяти лет – до своей смерти – занимал Петр Аркадьевич Столыпин. В самые тяжелые дни министерством внутренних дел руководили Петр Николаевич Дурново и тот же Столыпин. Внешнеполитический курс страны проводил Сергей Дмитриевич Сазонов. Финансами ведал Владимир Николаевич Коковцов. Министерство юстиции много лет возглавлял Иван Григорьевич Щегловитов. Обо всех этих политических деятелях знавшие их современники отзывались чрезвычайно высоко. Некоторые из них оставили мемуары (Витте, Сазонов, Коковцов), по которым можно судить о выдающихся талантах их авторов. Среди духовного наследия министра земледелия и государственных имуществ Алексея Сергеевича Ермолова многотомный труд «Русская народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках, приметах», и сегодня поражающий глубиной знаний, литературной одаренностью. Другие из деятелей высшего политического руководства царской России не успели оставить мемуаров или научных трудов, зато их идейное наследие по сей день привлекает историков русской общественной мысли.

Понятно, что такой подбор выдающихся людей был не стихийным явлением. Именно масштаб личности руководителя страны Николая II определял калибр деятелей, стоявших вместе с ним у руля великой империи. При этом важно отметить, что подбор производился не по принципу личной преданности, а по деловым качествам. К некоторым из своих министров царь не питал симпатии, но ценил их профессионализм, и они без помех, без одергиваний со стороны императора годами руководили вверенными им ведомствами. Непоколебимый патриотизм, личное мужество, громадная работоспособность, дар политического предвидения – все эти качества были присущи первым лицам государственного управления.

И по контрасту с ними – сколь ничтожными оказались те, кто годами вставлял палки в колеса правительству в его попытках провести необходимые преобразования, изолировать политических уголовников, домогающихся власти над народом! Особенно рьяно подкапывались под все политические и экономические мероприятия императора и его ближайшего сподвижника Столыпина так называемые кадеты – партия конституционных демократов во главе с П. Милюковым.

Это дало основание близкой к премьер-министру газете «Россия» сравнить так называемую оппозицию с отрядом неприятельской армии.

Задолго до позорного краха этой партии, взявшейся весной 1917 года руководить страной, один из главных сотрудников Столыпина И. Я. Гурлянд предсказывал итоги тайных интриг кадетов:

«Жалкие, они не понимают, что они первые будут жертвой своего заговора, и, что, если бы им действительно когда-нибудь удалось вызвать ту «вторую революцию», о которой они теперь столь сладострастно мечтают, то они первые были бы брошены под ноги озверевшей революционной улице…»

Но никакие самые проницательные суждения не могли вразумить наше убогое «общественное мнение». Ни дарованная царем 17 октября 1905 года конституция, ни реально существовавшая свобода печати и политических партий не могли удовлетворить тех, кому по пословице, попала под хвост революционная вожжа. С маниакальной последовательностью они раскачивали тысячелетнее древо российской монархии, словно назойливые осы норовя влезть в любую щелку и ужалить. Тот же Гурлянд с горечью писал: «Кто из этой группы попадал на профессорскую кафедру, вел ту же линию. Говорил ли он о строении черепахи, учил ли разнице между русским государственным строем и прелестями народоправства, говорил ли он о корнях какого-либо растения – всегда и везде бросались в умы молодежи семена презрения и ненависти к существующему порядку вещей и жажда иного порядка, при котором наступил бы золотой век правды и свободы».

Кадетские депутаты в Государственной Думе – а это еще не самые оголтелые из левых – злопыхательствовали с трибуны этого законодательного органа. И. Петрункевич именовал патриотизм «омерзительным», а его сподвижник профессор Кареев предлагал самое имя России уничтожить и заменить чем-нибудь вроде Восточно-Европейских штатов или Восточной парламентарии…

Если уж таковы были «вожди» тогдашней интеллигенции, можно понять, чего стоила она сама. Любая акция правительства вызывала в этой среде злобное противодействие, любая неудача государства порождала буйную радость. Достаточно одного примера, чтобы представить себе, каков был нравственный уровень так называемой «общественности». В книге Ивана Наживина «Записки о революции» есть яркий эпизод. В 1919 году автор встретился в Одессе с Иваном Буниным, тот говорил ему: «– Да, легкомысленны были мы, Иван Федорович, легкомысленны!… Теперь греха таить уже нечего… Я помню, получил я у себя в деревне известие об убийстве Столыпина – теперь трудно и поверить, что я бегал по террасе и визжал от радости…».

Рыцари России

Когда 1 сентября 1911 года в киевском театре прозвучал выстрел Мордехая Богрова, сразивший Столыпина, рядом с премьером в ложе находился Николай II. Сжав в ладонях руку смертельно раненого сподвижника, император с горечью смотрел в его широко раскрытые глаза. Как беспощаден был исторический рок к лучшим сынам отечества! Вот и Петру Аркадьевичу судьба отпустила только пять лет, хотя он просил у истории двадцать спокойных лет для того, чтобы построить новую великую Россию…

П. А. Столыпин в Полтаве во время прибытия Государя Императора на торжества 200-летия Полтавской победы (26 июня 1909 г.)

Именно император высмотрел Столыпина еще в ту пору, когда тот занимал скромный пост саратовского губернатора. Проявив твердость и бесстрашие в борьбе с «красной сотней», Петр Аркадьевич собственным примером вселял уверенность в тех, кто поначалу дрогнул под натиском терроризма. Именно такой человек был нужен России в час величайшего испытания. И в апреле 1906 года царь назначает его министром внутренних дел, а через несколько месяцев и председателем Совета министров.

Палуба государственного корабля то и дело уходит из-под ног, дело идет, казалось бы, лишь о спасении. Но Столыпин именно в эти катастрофические дни лета 1906 года разрабатывает программу решительных реформ, способных изменить лик России. На него нападают левые (взрыв в его доме искалечил дочь премьера), на него обрушиваются правые консерваторы, усмотревшие в планируемых им мерах угрозу своим сословным привилегиям. Но он последовательно проводит свой курс на обновление и укрепление империи.

Суть программы Столыпина, внимательно изученной и одобренной Николаем II, сводилась к следующему.

Революционная пропаганда достигла успеха прежде всего из-за недовольства крестьян своим положением. Малоземелье и зависимость от сельской общины делали мужика готовым к восприятия любой агитации, эксплуатирующей чувство зависти к ближнему. Если бы удалось разрушить уравниловку, порождавшуюся общиной и создать в деревне слой независимых крепких хозяев – красным демагогам было бы невозможно натравливать одну часть народа на другую.

Те же цели преследовала реформа местного самоуправления и суда. Сельский хозяин должен был стать благодаря ей деятельным участником управления государством.

Столыпин провозгласил вероисповедную терпимость, что позволяло снять накопившееся за века недоверие между приверженцами различных христианских конфессий (православными, униатами, старообрядцами).

И, наконец, было объявлено о проекте введения всеобщего начального обучения.

Известный политический деятель этой эпохи депутат Государственной Думы Василий Витальевич Шульгин писал впоследствии, оценивая эпоху великого реформатора: «Мы твердо стали вокруг и дали ему возможность вбивать в крепкие мужицкие головы сознание, что земли «через волю» они не получат, что грабить землю нельзя – глупо и грешно, что земельный коммунизм непременно приведет к голоду и нищете, что спасение России в собственном, честно полученном куске земли – в «отрубах», в «хуторах», как тогда говорили, и, наконец, что «волю» народ получит только через землю, т. е. не прежде, чем он научится ее, землю, чтить, любить и добросовестно обрабатывать, ибо только тогда из вечного Стеньки Разина он станет гражданином…»

Николай II предоставил Столыпину полную свободу действий – более пяти лет, несмотря на нападки и интриги этот рыцарь России проводил свой курс под «политическим зонтиком» императора. Как ни пытались и не пытаются ныне сегодня историки марксистско-ленинского посева уверить нас в том, что царь чуть ли не ревновал к славе Столыпина, чуть ли не вставлял ему палки в колеса – факт остается фактом: он сохранил премьера несмотря на сильнейшее давление влиятельных политических сил.

Столыпин (в белом мундире справа) при представлении императору еврейской делегации и поднесении ею Торы (30 августа 1911 г.)

Оба они – император и его первый министр – словно закованные в латы рыцари, пробивались через сонмища всевозможных врагов к сияющей вдали заветной цели: могуществу и счастью отечества.

Оба они любили и знали свой народ. Именно пониманием интересов подавляющего большинства населения страны – крестьян – была продиктована программа Столыпина и царя. Оттого-то оба они дерзнули выступить против интересов поместного дворянства, желавшего сохранить и свое экономическое господство в деревне, и верховенство в органах местного самоуправления. Будучи сами плотью от плоти первенствующего сословия, царь и Столыпин сумели встать над его интересами во имя интересов общенародных.

П. А. Столыпин на прибытии Их Величеств в Киев (29 августа 1911 г.)

И тот и другой любили и умели говорить с простыми людьми. Не раз во время поездок по России император выходил из экипажа и смешивался с толпой селян. Одну из таких незапланированных встреч на Полтавщине с крестьянами, собравшимися на ярмарку, описал впоследствии генерал Мосолов.

Дело происходило в 1909 году. Страна готовилась к 200-летию Полтавской битвы. Именно на юбилейные торжества и прибыл царь. Был самый разгар столыпинских аграрных преобразований, так что мужика весьма волновали происходившие в деревне процессы. На императора обрушился шквал вопросов, в массе своей весьма каверзных. Но он с таким мастерством спорил, говорил столь ясно и просто, что двухчасовая дискуссия окончилась полной победой Николая II. Мужики расходились, дивясь уму и простоте самодержца.

Именно понимание нужд народа обусловило поддержку Столыпина императором. И в то же время, царю приходилось постоянно осаживать правых и либералов, носившихся с разными «народолюбивыми» проектами. Как-то раз выслушав подобные маниловские рассуждения министра иностранных дел Сазонова, Николай II сочувственно сказал: «Поверьте мне, если когда-нибудь вы и другие вроде вас очутитесь лицом к лицу с русским народом, недели через две от вас ничего не останется».

1 сентября 1911 года пуля убийцы поразила одного из рыцарей России. Отныне императору выпало в одиночку пробиваться к сияющему вдали хрустальному замку их общей мечты. Сподвижника, подобного Столыпину, судьба не могла ему дать.

Ибо такие богатыри рождаются, быть может, раз в столетие.

Погребение П. А. Столыпина у Трапезной церкви в Киево-Печерской Лавре (9 сентября 1911 г.)