Текст книги "Юконский ворон"
Автор книги: Сергей Марков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В Ново-Архангельске произошло радостное для многих событие. Американский шкипер привел на корабле «Аргус» ром с Гавайских островов. Население крепости находилось в приятном возбуждении, и почти все жители Ситхи ходили на пристань смотреть, как с корабля на берег по деревянному молу перекатывали бочки с клеймом «РАК» ? «Российско-Американская компания». Один вид огромных посудин с крепкой влагой наполнял сердца ситхинцев трепетом. Ром распределяли с большой оглядкой, но каждый надеялся его получить. Так, многие переводили на ром подлежащие возврату долги, другие умоляли непьющих, но имеющих право на получение рома уступить свою порцию за деньги или меха. Шинкари ходили по крепости с важным и неприступным видом, давая понять, что теперь от них зависит многое. Несколько человек из промышленных сказались хворыми и захотели лечь в больницу, так как некоторым больным давали там за счет Компании ром. Главный лекарь, добрейший старик Флит, из кантонистов-выкрестов, привыкший к этим уловкам, покачивал головой и спрашивал: «Что болит?» У всех промышленных почему-то была ломота в руках и спине. Флит ласково щурился, долго сочувствовал, а потом проникновенно советовал «больным» ехать на Сандвичевы острова ? там вся ломота пройдет: в Гонолулу рому хватает.
Толмач Калистрат в эти дни не отходил от крыльца больницы. Вот где он мог применить свои полицейские способности! Лишь только в дверях показывались изгнанные лекарем любители рома, как Калистрат опрометью мчался за батарейным сержантом Левонтием. Вместе с ним толмач тащил мгновенно исцелившихся промышленных на Кекур, откуда правитель отсылал их в Хуцновский пролив ловить тюленей. Калистрату и Левонтию за проявленные отвагу и находчивость перепадало по лишней чарке рому. Добрый лекарь Флит каждый раз сокрушался о том, что становится невольной причиной кары, постигшей промышленных, но быстро успокаивался после мензурки-другой гавайского рома и брел на Кекур в бильярдную играть с главным правителем или с преосвященным.
Отец Яков жил в верхнем этаже дома, внизу помещались больница и аптека. Загоскин, гуляя по крепости, увидел голову отца Якова в окне: он любовался сценой изгнания любителей рома из больницы.
? Благословен грядый во имя господне! ? воскликнул отец Яков, заметив Загоскина. ? Заходи, Лаврентий Алексеевич, не стесняйся!
Священник встретил гостя на пороге. Отец Яков был небольшого роста; седые волосы, заплетенные в косу, голубая рубаха в белую горошину, черная жилетка, гусиное перо за ухом ? таким он предстал перед гостем.
? Да к руке можешь не подходить ? благословлять не буду, сейчас я в домашнем виде! ? благодушно сказал священник. ? Вот так лучше. ? Он сжал сухой маленькой рукой большую ладонь Загоскина. ? Садись. Сейчас ? я только до точки допишу… ? Он вытащил из-за уха перо и сел за стол. ? Погляди пока книги.
Загоскин придвинул к себе стопку книг. Это были новинки последних лет.
«Указатель пути в царствие небесное; поучение на алеутско-лисьевском языке», ? прочел Загоскин и улыбнулся.
? Занятный путеводитель у вас, отец Яков.
? Ну, ты у нас афей известный, ? откликнулся священник, поскрипывая пером. ? Рассеиваем мрак идолопоклонства, несем свет истинной веры грубым дикарям.
? И воссиял свет невечерний на Алеутских островах, ? с чувством произнес отец Яков. ? Это сложено в честь нашего преосвященного, но как бы про всех нас, здешних духовных…
Остальные книги были все в том же роде: краткий катехизис на алеутском языке, извлечения из священной истории, молитвы, переведенные на туземные наречия.
? Готово! ? сказал отец Яков, вытер тряпочкой гусиное перо и отодвинул бумаги. ? Теперь мы за твой приезд можем выпить. Давай по-холостяцки здесь соберем, не будем попадью мою беспокоить. Я сейчас…
Вскоре отец Яков восседал рядом с Загоскиным за большим столом посреди кабинета.
? У нас в семинарии эти дела выходили покрепче, пожалуй, чем у вас во флоте, ? говорил отец Яков, показывая на ромовую бутылку. ? А ну, давай за его величество короля гавайского Томеомео Третьего! Пьем от его щедрот. Лекарь внизу, поди, от зависти зубами щелкает ? мало ему досталось. Ну, а нам-то уж ? в первую очередь. Ну и ром ? затылок ломит! Знаешь, что я сейчас делал? ? оживился священник. ? Рождественский тропарь на колошенский язык перевел.
Загоскин даже стакан поставил обратно на стол от изумления.
? Это вы серьезно, отец Яков?
? А как же. Хочешь, прочту? Хотя подождем. Трудно только: «волхвов» никак не переведешь, нет у колошей такого понятия?«волхвы». Ну и пришлось строчку пустую оставить ? потом додумаю.
? Вы меня извините, дело не мое, ? резко сказал Загоскин, ? но прежде чем индейцам преподносить рождественский тропарь, им бы хоть муки да других каких припасов дать. Да не только индейцы! Лукин и Глазунов без хлеба сидят.
? Э, что ты ноешь, Лавруша! ? И отец Яков, уже захмелевший, погрозил пальцем. ? Это ? чистое афейство, и ? хуже того ? повторяешь ты аббата Рейналя. Вон он, голубчик, у меня направо на полке стоит, перевод Городчаницова. А сей Рейналь, если ты хочешь знать, опаснее Вольтера. Вот ты каких мыслей набрался… «Философическая и политическая история о заведении и коммерции европейцев в обеих Индиях, сочиненная аббатом Рейналем», ? прочел священник наизусть название книги. ? Смотри у меня! Ты и у святого причастия не бывал, хотя трудно с тебя взыскать ? ты все бродил где-то.
? Не мог же я у Лукина причащаться, батюшка, сами посудите, ? улыбнулся Загоскин. ? Кстати, послушайте как он там эскимосов крестит. ? Он вытащил из кармана малиновые святцы.
? Ты к вопросам веры с усмешкой относишься, ? сердито сказал отец Яков. ? Ничего смешного тут нет. Лукин ? достойнейший ревнитель христианства на Аляске.
? А вы послушайте, что ваш достойный ревнитель творит. ? И Загоскин рассказал всю историю с именами, которых нет в святцах.
Священник задумался. Он. Видимо, не знал, что ему делать ? улыбаться или сохранять суровый вид до конца.
? Лукин это из ревности к вере сделал, ? назидательно сказал отец Яков. ? Но не совсем складно получилось, конечно.
? А я их взял и перекрестил всех, ? весело сказал Загоскин и налил себе рому.
? Как так? ? опешил священник.
? В троицын день… Всех до единого. Если хотите ? я вам рапорт составлю. Вот имена их новые записаны.
? Какое ты право имел на это?
? Такое же, какое и Лукин…
? Лукин, Лукин… Он к принятию священного сана давно готовится ? всей жизнью своей, подвижничеством. Он, яко Стефан Пермский и иные смиренные проповедники первые, варваров просвещает.
? Вот вам и подвижник, а натворил дел! Просветил, нечего сказать…
? Он от чистого сердца, а ты от афейского духа… Ну ладно, не будем ссориться. Чем же мне волхвов заменить?.. Шаманами нельзя ? будет великий соблазн. С именами, которые Лукин дал, получается действительно неудобно. Хоть и родословная Иисуса, а имена-то все языческие. Кускоквим считается как бы в моем приходе, и вдруг там обнаруживается вроде ереси. И святейший синод сможет сказать: где ты, отец Яков, был?.. Кабы не в моем приходе, так пусть Лукин Иродами и Иудами всех подряд бы называл… Давай, сын мой, еще выпьем…
Гавайский ром ударил им в голову. Комната плыла в глазах Загоскина. Отец Яков без умолку говорил. Он рассказал о приезде в Ново-Архангельск директора Меховой компании Гудзонова залива, о продаже форта Росс в Калифорнии какому-то капитану Саттеру, о последних изобретениях преосвященного… Когда у отца Якова стал заплетаться язык, он вдруг стал обидчивым и подозрительным.
? Ты что думаешь, Лавруша, я пьян? Хочешь, я тебе без запинки «Отче наш» по-индейски прочту?.. Аиш аагй, кусу Тыкик снатыгиа укатуванн исагп… Аиш… аиш… Нет, не аиш… Антенкаты… етуккасты… Погоди… Аиш… Пей за короля гавайского! Он там у себя конституцию ввел… Пей, Лаврентий-вольнодумец! Поможешь мне тропари и кондаки на кенайское наречие перевесть. А не переведешь ? никогда тебя не выручу. Ты на себя и так гнев правителя навлек.
Захмелевший священник подошел к письменному столу и вынул из оловянного стакана пук гусиных перьев.
? Я сейчас индейца изображу, ? забормотал он, втыкая концы перьев в свою косу. ? Теперь я не священнослужитель, а колошенский тойон. И синода я не боюсь. Синод в Санкт-Петербурге, а здесь Российско-Американские владения ? руки коротки! ? засмеялся отец Яков, подходя к окну.
? Батюшка, постыдитесь! Вас с улицы увидят!
? Ну и пусть все видят! Пусть видят, как я здесь мучаюсь с волхвами всю жизнь, и никто мне спасибо не скажет. В России я теперь бы уже академиком был. Не забудь ? с митрополитом Евгением мы старые товарищи, однокашники…
Потом отец Яков стал капать на подоконник ром, объясняя, что колибри будто бы очень его любят. Затем мысли и слова его стали путаться. О чем он только не бормотал! Он, отец Яков, скоро причислит к лику святых покойного монаха Ювеналия; преосвященный изобрел вечный двигатель; король гавайский собирается принять православие и пригласить для обряда крещения отца Якова; на индейский язык надо перевести всю Библию целиком, и Загоскин должен помочь в этом отцу Якову ? их за такой подвиг наградят: отца Якова ? наперсным крестом с бриллиантами, а Загоскина ? орденскими знаками Владимира 1-й степени.
Потряхивая косой, убранной гусиными перьями, отец Яков излагал различные собственные проекты, как-то: введение в Северной Америке повсеместно до 60° северной широты причащения не просфорами и церковным вином, а корабельными сухарями и ромом. Просфоры все равно черствеют в пути, а церковное вино есть только в Ново-Архангельске, и то не всегда. Следует только официально утвердить и ром и сухари. Для полного обращения индейцев в христианство надо дать духовное образование ситхинскому тойону Кухкану, а потом придумать для него особый сан и титул, которые бы включали слова: «Всеиндейский».
Отец Яков нахваливал господина Рахижана. С ним вместе отец Яков задумал написать высоконравственную трагедию о гибели монаха Ювеналия в поучение всей Аляске, а особенно тем, кто погряз в грехах многоженства. Ведь известно, что монах рьяно искоренял именно этот пагубный обычай среди краснокожих.
Господин Рахижан, состоя при особе главного правителя, слыл тонким знатоком словесности и наук, хотя его чаще видели за игрой на бильярде. Рахижан был близок к науке еще и тем, что страстно собирал коллекцию деревянных и костяных дубин. Отец Яков с умилением рассказывал, что Рахижан посылал описание своих дубинок «самому Булгарину» и тот восторженно оценил благородное рвение Рахижана. Однако главный правитель запретил Рахижану появляться с любимой его дубинкой…
Загоскин молчал, слушая разглагольствования священника.
? Ты думаешь, что я пьян? ? приставал отец Яков. ? Нет, шалишь. Я все помню и знаю. Сейчас со мной сидит бывший флота лейтенант Лаврентий Загоскин, вольтерьянец и афей. Я все знаю. Что же ты, Лавруша, мне не расскажешь, как ты на Квихпаке женился без церковного обряда? Видишь, мне все известно. Я даже эту девицу сам своими глазами зрел, имел счастье. Решительная девица… Но… закоренелая язычница и обряда святого крещения упорно не приемлет… Поговорили мы с ней, но сойтись никак не могли. Стой, как бишь ее зовут? Ке… Ки… нет, не Ки… Ке… а вот дальше позабыл. Король гавайский, что ли, память мне отшиб? Зато сержант Левонтий и Калистрат ее хорошо запомнили, ? она их чуть кинжалом не зарезала…
Загоскин сразу отрезвел. Откуда священник знает о Ке-ли-лын? При чем здесь сержант и толмач? Смутная догадка мелькнула в сознании Загоскина. Он быстро встал. Немного подумав, налил себе полный стакан рому. Волнение его было скорее радостным, чем тревожным.
? Книгу я пришлю, отец Яков, ? сказал Загоскин, прощаясь со священником. ? Мне она еще на один день понадобится. Вы, кстати, не знаете, кто этот сочинитель, который «Обозревателем» подписался?
? Нет, афей, не знаю, ? ответил поп, видимо трезвея. Он вынимал гусиные перья из косы. ? Но пагубные мысли Рейналевы и в этого сочинителя проникли и кое-где явственно видны. Рейналь же призывает народы дикие к неповиновению, мятежам…
? Не вижу я там Рейналевых мыслей, отец Яков, ? сказал Загоскин и вышел из комнаты.
? Где тебе видеть! ? насмешливо прокричал ему вдогонку поп.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Загоскин быстро шагал вдоль стены с батареей из двух пушек к казарме в Средней крепости. Сразу же за казармой открывался вход в Верхнюю крепость, где у подножия Кекура был расположен плац. С плаца к дому главного правителя можно было попасть лишь по трем отлогим широким лестницам. Они охранялись шестью орудиями, установленными на плацу. Орудия, мачта для флага и трапы входа на Кекур находились под охраной «батарейного сержанта» Левонтия, как его всегда называли, и одного отставного солдата.
Левонтий был существом тихим и безответным в трезвом виде, но буйным во хмелю. Вечными врагами его были ситхинские черные вороны. Пользуясь безнаказанностью, священные птицы индейцев старались оставлять следы своего пребывания на ярко начищенных стволах пудовых единорогов и тридцатишестифунтовых морских пушек сержантовой батареи. Левонтий с орудийным банником в руках метался по плацу, пугая воронов.
Но ситхинские вороны были известны своим упорством; по Средней крепости и по приморскому поселку разгуливали бесхвостые свиньи, а вороны важно сидели на спинах свиней. Свиньи с отклеванными хвостами и выдранной щетиной боялись показываться на плацу, потому что Левонтий пугал их, искусно пуская по земле пушечные ядра. Зато от воронов не было отбоя! Они с криком кружились над батареей или безмолвно сидели в некотором отдалении от Левонтия, как бы издеваясь над ним.
Увидев Загоскина, сержант вытянулся и взял под козырек, держа банник, как ружье у плеча.
? Сколько раз я тебе, Левонтий, говорил, чтобы ты чести не отдавал, ? сказал Загоскин. ? Мне это не полагается. Понял?
? Так точно, ваше благородие, ? бодро ответил Левонтий.
? И вовсе я не благородие, опять-таки много раз я тебе об этом говорил.
? Так, господин Загоскин, это мы из уважительности к вам, ? сказал сержант. ? Дозвольте с прибытием поздравить. Эх, проклятые, опять к батарее ладятся подобраться, ? он взмахнул банником, ? до чего хитры чертовы птицы, ? тихим образом подбираются, паклю воруют. И за что только господь бог меня наказал! Ну, да мы под барабаном воспитаны.
Сержант был суховатым, небольшим и каким-то незаметным человеком. Нос у него был, что называется, чижиком, всегда смотрел вверх, ? ни усов, ни бороды у сержанта не росло. Морщинки, как лучики, расходились от его глаз по лицу, на редкость невыразительному и потертому. Никто не знал, сколько на самом деле сержанту лет. Левонтий боялся больше всего собственной жены и главного правителя и трепетал перед ними. Толмача Калистрата сержант просто боготворил; он его наделял несуществующими совершенными качествами, умилялся перед его знаниями, отвагой и общественным положением. Когда-то Калистрат втридорога продал сержанту старый, весь в заплатах сюртук, который, в свою очередь, сам получил от главного правителя в знак особой милости. И хотя сержант Левонтий утопал в сюртуке своего приятеля, чуть ли не наступая на истрепанные полы, он благоговейно объяснял всем, что сюртук носил сам толмач Калистрат.
Левонтий таскал за пазухой платок, в котором, завязанная в узелок, всегда хранилась полученная от жены полтина. Встречаясь со знакомыми, сержант развязывал платок и показывал полтину. При этом он объяснял, что полтину ему дала жена на расходы, что эти деньги нужно беречь, но и выпить тоже нужно. Тут же сержант Левонтий застенчиво говорил, что ему известно, где сейчас можно было бы «пропустить». Друзья вели сержанта к шинкарю. Выпив, Левонтий начинал бахвалиться. Он кричал, что многие годы служил на Шилке-реке, что воспитан под барабаном. Пусть другие так беспорочно послужат! Сержанту Левонтию все доверено! Сам Калистрат, толмач, делится с ним всеми тайнами Кекура. К главному правителю без Левонтия никому не пройти! Даже старший индейский тойон Кухкан всегда у сержанта спрашивается… Сержант Левонтий кричал еще, что он, как человек честный, ничего не боится, царю он служит верой и правдой, а что у него, Левонтия, врагов много ? так ему не страшно…
Потом начинались размышления, почему у сержанта не растут усы и борода. Оказывается, что дед его тунгусский князек, а у тунгусов, известно, волос редкий и слабый. Когда сержанту казалось, что кто-нибудь не верит в его знатное происхождение, он вступал в драку, и усмирить его мог только один Калистрат. Но если слушатели выражали восхищение родословной сержанта Левонтия, он, нахваставшись вдосталь, иногда запевал:
…Наша матушка ? Россия
Посылала нас насильно ?
Город Ситху защищать,
От колошей сберегать.
Надо заметить, что толмач Калистрат не замедлил донести главному правителю о том, что сержант поет возмутительную песню. Защищать отечество и царя ? есть священный долг солдата, никто насильно солдата «сберегать» Ситху не пошлет. За этот и еще другие доносы толмач Калистрат получил наградные к Михайлову дню и оловянную медаль «Союзный России», а сержанта главный правитель распек и выгнал с Кекура. Но Левонтий не только оправдывал донос Калистрата, но и восхищался им, как некиим гражданским подвигом, и говорил, что толмач правильно поступил: никто от своей выгоды не откажется, к тому же он, Левонтий, был, безусловно, виноват, но песню пел без всякого умысла. Его, как воспитанного под барабаном, простили, Калистрата наградили, значит, все обошлось как нельзя лучше. И сержант вскоре был снова возвращен на батарею, где и пребывал с тех пор в полном благополучии…
? Промышленные проходили, сказывали, что ром привезли. Это в самом деле али шутят? ? спросил Левонтий с надеждой и тревогой в голосе. Потом он вытащил платок и подбросил узелок на ладони. ? Эх, всего полтина, а добавить к ней нечего, ? сокрушенно пояснил сержант и заглянул в глаза Загоскину.
? На, выпей, ? сказал тот, вынув из кармана приготовленную заранее полтину. ? Слушай, Левонтий, дело к тебе есть. Солдат ты или нет?
? Помилуйте, господин Загоскин… Всю жизнь под барабаном, на Шилке-реке служил, Петровского завода караульным сержантом был… Люди из благородных на меня не обижались… Как есть по присяге… ? забормотал Левонтий. ? Все знают… Все мне верят… Жена меня только одна высмеивает: какой ты, говорит, сержант… Так это она через то, что нрав у ней такой… Пронзительная, ее цыганкой считают…
? Да я про жену у тебя не спрашиваю, ? невольно улыбнулся Загоскин. ? Если ты солдат настоящий, то скажешь мне сущую правду. Что за набег на крепость был, а?
Он впился глазами в лицо сержанта.
Лучики морщин у глаз Левонтия дрогнули. Он опасливо поглядел на окна дома главного правителя ? не смотрит ли кто оттуда на плац. Но окна были пусты.
? Был-то был, только это дело тайное, ? сказал он глухо. ? Калистрат не велел говорить…
? Я тебя не выдам. Никому не скажу.
? Вроде как набег, а вроде бы и нет, ? промолвил Левонтий, опять посмотрев на окна. ? Начальство так называет, ? значит, был набег. Начальству виднее.
? А что на самом деле было?
? Дальние индиане объявились в крепости. Господина правителя требовали. Индейская девка у них за старшого. И в залив прошли неприметно… Возле ворот их только и застигли; Калистрат в обходе был… Но они очень-то и не таились. Дело было вечернее, опасности господин главный правитель боялись, но все, слава богу, обошлось.
Девка бойкая, господин Загоскин: чуть что ? и за кинжал. Но Калистрат ? отчаянной храбрости человек, богатырь, можно сказать… Индиан не так много было: девка, старый дикарь ? на один глаз крив, молодой парень, да еще одного они с собой ? своего же ? связанного приволокли.
Загоскин схватил сержанта за плечо. Тот умоляюще и удивленно глядел то на собеседника, то на окна дома правителя.
? Пустите, господин хороший! ? заныл сержант. ? Я службу справляю, на часах при батарее один. Их высокоблагородие увидят, что часовой дозволяет себя хватать. По уставу не полагается…
? А полтины брать полагается? Душу выну ? говори всю правду. Где она теперь? А то не выпущу. ? Загоскин тряс Левонтия за плечо.
? Девка-то где? ? плаксиво спросил сержант. ? Солить ее, что ли? Обратно уехала, и все индиане с ней. Да что вам об них беспокоиться? Как приехали, так и уехали.
? Так бы давно, дурень, ответил, ? с облегчением сказал Загоскин. ? Ну, за мной еще полтина. Что еще знаешь об этом деле? Только не ври, а то худо будет! ? Он присел на медную пушку и в упор посмотрел на сержанта.
? На орудиях сидеть начальство не дозволяет, ? сухо сказал Левонтий. ? Оставьте орудию, господин Загоскин. ? Но глаза сержанта блестели, а рука сама лезла за заветным платком. ? Как вам все дело обсказать? ? в раздумье промолвил Левонтий. ? Мы, стало быть, с Калистратом девку эту в воротах под ручки взяли, а она ножом на толмача замахнулась: сама, мол, пойду. Тогда мы у них всю оружию взяли и повели к их высокоблагородию. Господин правитель были вечером в бильярдной вместе с отцом Яковом. Калистрат им все доложил…
И промеж них был крупный разговор. А уж о чем они говорили, понять я не мог, потому что в индианском наречии темен. Однако понял, что девка их высокоблагородие в чем-то упрекала и себя вела дерзостно.
Господин правитель расстроились от такого разговора и велели Калистрату принести из арсенала кандалов ножных четыре пары и кузнеца на Кекур вызвать, но вскоре раздумали. Потом мне приказали идти на плац, а Калистрата при себе оставили. И разговоры до полуночи были. А как полночь пробило, вижу ? Калистрат идет с индианами от господина правителя и говорит, что индиан велено с миром отпустить и без всякого шума. Ночью мы их из ворот вывели, до байдары проводили, часовым наказали их не трогать… Их на ночевку было приказано оставить, но индиане не захотели. Ну, как приплыли, так и уплыли. А Калистрат мне сказал, чтобы я языка не распускал. Ну, я по присяге и молчу.
По всему видно было, что сержант Левонтий не лгал. Больше этого он, конечно, ничего и знать не мог. Расспрашивать Калистрата было бесполезно. Теперь Загоскин вспомнил о словах, сказанных вдогонку ему печорским мещанином в Михайловском редуте. Значит, индейцы проплывали мимо редута, и Егорыч виделся с ними.
Все теперь было ясно. Но как узнать ? зачем именно Одноглазый и Ке-ли-лын были здесь? К отцу Якову обращаться теперь было нельзя.
? Давно индейцы здесь были? ? спросил он уже более спокойно у Левонтия.
? Под конец весны. Снег уже всюду сошел. А вскоре и гости от Зоновской компании приплыли. Тут пошло пированье, и об индианах этих забыли. Да что вы, господин Загоскин, дикарей близко к сердцу принимаете? По мне, так их и вовсе не было бы. Одни хлопоты от них.
Кыш вы, проклятые! ? закричал сержант и взмахнул банником на воронов.
? Ну ладно… Больше мне от тебя ничего не надо, ? сказал Загоскин и дал еще полтину Левонтию.
? Покорно благодарим, ваше… ? сержант запнулся. ? Всей душой рады услужить вам, господин Загоскин. Чай, понимаем, что вы хоть и лишенный, но из благородных. Мы при Петровскозаводских казаматах находились.
? Сам не болтай, Левонтий, про наш разговор. Лучики у глаз сержанта собрались в преданную улыбку.
? Не извольте беспокоиться. На нас, как на каменную стену, ? сказал Левонтий, завязывая в платок полтину.
Загоскин отправился домой.
