Текст книги "Скиф (СИ)"

Автор книги: Сергей Хоук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

В качестве разнообразия, иногда попадался сюжет с перебежкой. Скифу почему-то надо было перебежать между громадными валунами. По фонтанчикам пыли и отлетавшей от камней крошки, он понимал, что всё пространство между валунами простреливается. Одно спасение – быстрота. Надо стремительно пробежать эти двадцать метров и всё будет хорошо. Наконец, Скиф собирался с духом и совершал первый шаг. Тут же оказывалось, что ноги весили сотни килограмм и не то что бежать – идти можно было только с большим трудом. И больше всего изматывало ожидание того, что вот-вот в тебя попадут. И почему-то обязательно в голову. И эта «перебежка» во сне никогда не заканчивалась.

После таких снов Скиф подолгу лежал с открытыми глазами или смотрел в чужую ночную темноту за окном.

В один из дней к Скифу пришёл адвокат компании. Вежливый ухоженный мужчина, чуть за тридцать. Поинтересовавшись состоянием здоровья Скифа, он с безошибочностью автомата изложил Скифу те положения договора, по которому компания обязалась оказывать медицинскую помощь в случае ранения, а также размеры компенсаций. Основным было то, что компания оплачивала лечение в течение 22 дней и поэтому эти дни не оплачивались Скифу как «рабочие». В некоторых случаях лечение оплачивалось до 43 дней. В зависимости от тяжести ранения или контузии, выплачивалась компенсация. Если Скиф считает, что его права нарушены, то компания готова связаться с его адвокатом для обсуждения спорных вопросов.

Скиф знал, что, учитывая специфику деятельности компании, дело всегда старались не доводить до суда. Да и не было у него претензий. Впрочем, и личного адвоката тоже.

Однажды вечером, совсем неожиданно, к Скифу заскочил Чаки. У него заканчивался контракт, шли переговоры с руководством о продлении. Чаки уже не один год "варился" в структуре ЧВК и считался ценным специалистом. К тому же, ему дьявольски везло. Кроме малярии, перенесённой после одной из африканских командировок, у него не было ни контузий, ни ранений. Была у Чаки и ещё одна особенность. Они были земляками со Скифом. Из одной страны, но из соседних городов. И любая возможность поговорить на родном языке, конечно, расслабляла.

Чаки спешил, утром ему надо было выезжать на патрулирование. Но самое главное он сказать успел. О встрече с военным психологом. Там главное было не переборщить. С одной стороны, от его выводов зависел размер компенсации, с другой – рассказав с перебором об ужасах сознания, можно было попасть в "чёрный список" и на этом карьера в ЧВК заканчивалась. Пойди, попробуй, попади в другую.

Они расстались, пожелав друг другу удачи.

К концу пятой недели пребывания в клинике, Скиф уже свободно передвигался в пределах здания, сам ходил на процедуры для полного восстановления коленного сустава и гулял по парку. Уже несколько дней не появлялся «белый картон». Вернулся аппетит.

Однако, в освободившемся от препаратов мозгу, стали рождаться разные мысли.

Однажды ночью, рассматривая на потолке качающиеся тени от верхушек деревьев, Скиф вдруг подумал:

" Какой-то антибуддизм получается.

"Не убий" – тут всё понятно. После того, где пришлось повоевать.

"Не укради" – было. Была "мародёрка" по молодости. Пацаном был. 19 лет. А тут караван барахлом

набит, которого и не видел никогда. Правда, это трофей был, с боя взяли. Но всё равно.

"Не соври". Вот этого, вроде, не было.

"Не прелюбодействуй". Здесь всё сложно. Женат был и жене не изменял. Да и когда? Женился в отпуске, развёлся в отпуске. А вот потом, да. С замужними женщинами было.

"Не употребляй вещей, изменяющих сознание". Тут полный провал. И "травку" покуривал, и алкоголь, в особо циничных дозах, тоже был.

Не бывать душевному покою и не успокоиться мне никогда, а ведь почти сорок лет уже прожито".

Скиф вспомнил, как Чонг, не отличавшийся молчаливостью, рассказывал о постулатах буддизма. Насколько ему позволял его английский язык. И где теперь Чонг? Вернулся домой, к жене и детям в цинке. С громадной дырой от крупнокалиберной пули в груди.

Вообще-то, в группе, да и в целом в компании, не было принято распространяться о себе. Собирались здесь люди разные, с такими событиями в судьбе, что, возможно, и через полвека о них нельзя было рассказывать. Могли кратко упомянуть о прошедшем отпуске. Смеха ради и если было что. А так – никто никого ни о чём не расспрашивал и сам помалкивал. Все понимали, что собрались здесь работать, а не устраивать что-то типа «клуба анонимных алкоголиков». Или как оно там называется.

Да и желания особого не было грузить себя чужими судьбами. У всех были свои "скелеты в шкафу" и "тараканы в голове".

Скиф всё больше проводил времени в парке при госпитале. Всё-таки, в последнее время, окружающая его действительность была ограничена жилым боксом, кабиной «хаммера», скудной природой вдоль маршрута патрулирования или, опротивевшей уже в конце первого месяца работы, унылой городской застройкой. Плюс стрессы. Потому что, никто не стал бы платить четыре сотни долларов в день за прогулки на природе и пикники. Платили совсем за другие вещи. За работающий нефтепровод, за целостность охраняемых объектов и особ.

Часто Скиф ложился в тени на траву и думал, как же это здорово, вот так вот беззаботно валяться, не думая о том, что тебя могут подстрелить, что надо держать связь, чаще смотреть по сторонам и, в случае чего, стрелять первым. С усмешкой над самим собой, он заметил, что выбирает для отдыха места, не просматриваемые со стороны аллей. Желание укрыться стало почти инстинктом.

По несколько раз в день, в палате, в коридоре, иногда в парке, Скиф встречал рыжеволосую медсестру. Она вечно была занята. Вечно спешила куда-то. Иногда, они встречались взглядами. Рыжеволосая слегка улыбалась краешками губ, совсем чуть-чуть, говорила традиционные «хай» или «хэлло», иногда «монниниг» и улетала дальше по своим делам. Среднего роста «тростиночка» в салатовых курточке и штанах, обязательных для медперсонала отделения в котором лежал Скиф.

Никакого буйства чувств у Скифа она не вызывала, ему было просто приятно смотреть на неё.

По собственному опыту, по скупым рассказам других, Скиф знал, что после выхода из зоны боевых действий, в отпуске, например, в отношении женщин было два стереотипа поведения. Либо "бойца" носило как ураган и ему было всё равно кого и как трахать, лишь бы этот процесс не прекращался, либо наступал сексуальный ступор и не было никаких желаний вообще. Потом, через некоторое время, всё, как правило, становилось на свои места в соответствии с личными особенностями каждого, но в первое время, такие отклонения наблюдались. Любовь и война – явления диаметрально противоположные, поэтому переход от ненависти к нежности затягивался надолго.

В этот раз они встретились совершенно случайно. В миниатюрном кафе на первом этаже, в вестибюле со стеклянной стеной с видом. Она сидела за столиком у стены с чашечкой кофе и смотрела на парк. Вообще-то, это было кафе для персонала. Скиф, по причине отсутствия денег и кредитной карточки, оставшихся на базе, туда не заглядывал, но в этот раз, увидев рыжеволосую, решился.

К этому времени он уже ходил не только без костылей, но и без палки. Хромал, конечно, но ходил.

На свой вопрос, можно ли сесть рядом, он не услышал отказа.

Скиф начал разговор с обычных в такой ситуации фраз и постепенно они разговорились.

Рассказывала, в основном, она, потому что знала – расспрашивать этих людей об их жизни бессмысленно. Они всё равно ничего о себе не расскажут. Или отделаются шуткой.

Её звали Никой. Не замужем. Работает в этом госпитале по контракту. Ей был важен опыт работы в отделении военно-полевой хирургии, где занимались пулевыми и осколочными ранениями. Плюс контузии. Работа была ей интересна, трудности и физические нагрузки не пугали. Жила неподалёку, в кампусе для контрактников. Увлекается хайкингом и фотографией. В прошлом году, вместе с бойфрендом, путешествовала по Непалу. Любит ходить в горы. Родители живут в Швейцарии. Отец – греческих кровей, чиновник в ЮНЕСКО. Мама – художница. И тоже путешественница.

Скиф слушал эту девушку, которая видела его в разных видах и в беспомощном состоянии тоже, и вот сейчас, так свободно, рассказывала о себе и о своей жизни. Он совсем отвык от таких откровений. И, совсем неожиданно для себя, он рассказал ей о своих рассветах в горах. Как волна лёгкого розового цвета спускается по склону, как туман тает в ущельях, как начинают блестеть пластинки слюды в породе на отвесном склоне. Он только не рассказал ей, что все эти красоты наблюдал, лёжа в засаде на перевале. Группа третий день ждала там караван.

И в один из моментов, когда Ника рассказывала о своём любимом пешеходном треке в Швейцарии, Скиф почувствовал, что он смертельно устал от всех этих патрулирований, постоянного ожидания выстрелов, перестрелок и жизни в боксе на базе. Просто устал от такой жизни.

Ника взглянула на часы, и, извинившись, быстро пошла к выходу. Перерыв закончился. Скиф смотрел ей вслед и своей походкой, она напомнила ему, как уходила от них вверх по склону стайка газелей, или ланей, не разберёшь. Вот так же легко и грациозно, словно радуясь своему изяществу, красоте и сноровке.

За несколько дней до выписки, как и положено, Скиф был на приёме у психолога. От этого человека многое зависело в дальнейшей судьбе Скифа. Более того, заключение психолога являлось коммерческой тайной и направлялось только в адрес руководства. А там уже принималось решение, что делать с бойцом. То ли можно заключать с ним новые контракты, то ли внести в "чёрный список" и навеки забыть.

Слегка прихрамывая, Скиф зашёл в кабинет. Навстречу ему из-за стола поднялся мужчина уже в годах, но стройный, моложавый и уверенный в себе. Они расположились в удобных креслах, друг против друга, разделённые только журнальным столиком с какой-то замысловатой инкрустацией.

Психолог ничего не записывал. Никаких вот этих вот громадных блокнотов и пристального взгляда с хитрецой. Всё, как бы, по-домашнему. По-соседски. "Да уж! Повидал ты нашего брата изрядно" – подумал о своём собеседнике Скиф.

Беседа протекала очень спокойно. Несколько мешало то, что английский язык был родным для психолога, а для Скифа – нет. Приходилось выкручиваться простыми оборотами. В основном речь шла о работе Скифа в компании. Сколько контрактов, какой продолжительности, как часто приходилось вступать в огневой контакт, были ли подрывы, что нравится, что, наоборот, вызывает недовольство и раздражение. Были ли конфликты с коллегами по группе или с другими сотрудниками компании, и если были, то, что послужило поводом к разногласиям.

Скифу нечего было утаивать, искажать или выдумывать. Кроме ребят из своей группы он почти ни с кем не общался. Да и народ вокруг был тёртый и бывалый. Все понимали, как надо себя вести и что взаимопонимание и хороший психологический климат – залог возвращения на базу живыми.

Постепенно разговор перешёл на состояние здоровья и будущее Скифа. Что беспокоит? Есть ли последствия контузии? Снятся ли сны и какие? Собирается ли и в дальнейшем работать в компании? Каковы планы на ближайший отпуск? Скиф отвечал общими фразами и, конечно, умолчал о «белом картоне» и снах. Тем более, что приступов уже не было целую неделю. Насчёт отпуска ответил, что пока ещё не решил.

Как казалось Скифу, они расстались с психологом почти друзьями. Интересно, что будет написано в заключении?

А в своём заключении, психолог, отмечая явные последствия контузии (а возможно и не одной) и общее подавленное состояние пациента, рекомендовал воздержаться от сотрудничества со Скифом, по крайней мере, ближайшие три месяца. А потом, принимать решение о продолжении контракта только после прохождения медицинских обследований и проверки уровня физической и стрелковой подготовки. То есть, на общих основаниях.

За те несколько дней, что прошли между встречей в кафе и выпиской, Скиф несколько раз встречался

с Никой. Они приветствовали друг друга, улыбались, но поговорить, никак не удавалось. Скиф даже специально, во время её перерыва, поджидал Нику в кафе, но она там больше не появлялась.

И наступил день, когда Скиф вернулся на базу.

Всё там было по-прежнему. Два блокпоста на въезде, бетонные блоки, паутина МЗП и "башни" из мешков с землёй по периметру.

Перед отъездом из госпиталя, совершенно неожиданно для себя, он зашёл в комнату медперсонала и на большом стенде, в отделении с надписью "Ника", оставил маленькое письмо со словами благодарности и одним из своих открытых адресов электронной почты, с просьбой ответить как-нибудь, при случае.

База пустовала. Грег и Чаки отсутствовали. То ли их перебросили на другие объекты, то ли они были на патрулировании. Бывали такие задания, когда группа уходила на несколько дней.

В жилом боксе Скиф также был один. Он переоделся и собрал свои вещи. Поставил на зарядку мобильник, который все эти дни, пока он был в госпитале, валялся в шкафчике. Сходил в бокс связи, где стояли компьютеры с открытым выходом в остальной мир. Проверил электронную почту. Кроме особо пронырливого спама, ничего не было. "Ты никому не нужен " – сам себе горько усмехнулся Скиф и пошёл улаживать свои дела в административный бокс.

Его уже ждали. Показали все банковские переводы. Зарплата, компенсация за ранение. Понятно, что все переводы были сделаны небольшой и малоизвестной нефтедобывающей компанией, в которой Скиф якобы и заработал свои кровные. Долго объясняли, какие вычеты были сделаны и почему. Для связи дали номер телефона и адрес электронной почты, действительные на ближайшие три месяца. Попросили подписать документ о соблюдении конфиденциальности. И напоследок – билет на самолёт до Франкфурта. Всё чётко, всё правильно, всё в соответствии с положениями контракта.

До аэродрома, в составе конвоя, его подбросил знакомый из группы радиоперехвата. И уже оттуда, небольшим, принадлежавшим компании, «транспортником» Скиф перелетел в ближайший гражданский аэропорт.

До самого Франкфурта Скиф дремал, изредка поглядывая в иллюминатор на бесконечную облачную даль.

Обычно, во время таких вот отпусков между контрактами, Скиф сначала заезжал проведать отца и сестру, посещал могилу матери, а потом «ложился в берлогу». В этот раз он хотел сначала «отлежаться», а уже потом проведывать родных. Такое было у него настроение.

"Берлогу" он купил после первого контракта, когда пришлось повоевать в той же стране, куда он первый раз попал после спецназовской "учебки" девятнадцатилетним пацаном. За полгода контракта события происходили разные и Скиф решил, что ему надо побыть одному, желательно, поближе к природе. Чтобы сосны были и трава, и ручей в лесу обязательно. И чтобы по вечерам, не боясь обнаружить себя, можно было сидеть на вершине какого-нибудь холма или горки и смотреть вдаль.

И чтобы неважно было, какая страна за окном.

Не сразу, но такое место нашлось. Пришлось, правда, отремонтировать веранду и приплатить местному старожилу, чтобы присматривал за «берлогой» во время отсутствия Скифа. А так всё остальное удалось на славу. И с вершины горы, нависавшей над склоном с «берлогой», было видно море. А три километра до магазинчика в ближайшей деревне, Скиф ходил пешком. С рюкзаком.

Главное – он сделал запруду на ручье и приладил к ней желоб. Теперь вода журчала намного громче. Она всегда была прохладной и её не надо было экономить. И ещё. Вокруг ручья было много тени.

Однажды Скиф попал в "берлогу" зимой. Всё казалось иным. Первую неделю он ходил по давно забытому снегу. За вторую неделю, глядя на огонь в открытой дверце печи, выпил галлон виски. А ещё через три дня – уехал. Не пошло.

В ожидании своего рейса, Скиф побродил по громадному аэропорту Франкфурта и перекусил в одном из многочисленных кафе. В самолёте, рядом с ним оказалась молодая британская пара. Речь шла о каком-то горном маршруте, о преимуществах горных ботинок со встроенным в подошву торсионом, об особенностях национальной кухни страны, куда летел Скиф и о каком-то их общем знакомом, улетевшем в Непал писать роман. Вот такая вот молодость.

В аэропорту прибытия Скиф взял напрокат машину, потому что ходить по шесть километров за продуктами ему пока было не под силу. Через час езды по местным дорогам он поднялся по короткой тропинке и увидел свою "берлогу". Внешне, она ничуть не изменилась.

Часть третья. Рай.

Каменная кладка, служившая плотиной для ручья, была повреждена. Камни из верхнего ряда лежали в русле ниже запруды. Видимо, их снесло весной во время паводка. Ещё ниже по течению, метрах в двух, зацепившись за выступающий из земли корень, лежал желоб. Когда-то, Скиф, выскоблив сердцевину, сделал его из половины полена. От постоянного пребывания в воде древесина потемнела, отвердела и покрылась тёмно-зелёным скользким налётом.

Скиф провозился несколько часов, восстанавливая своё сооружение. К тому же, пришлось очищать дно маленького озерца перед плотиной от сгнивших листьев и веток. Справившись с задачей, Скиф присел у ближайшей сосны, закурил и с удовольствием наблюдал, как очищается вода и вместо мутной лужи перед плотиной появляется прозрачное озерцо.

Перед тем, как возродить плотину, Скиф весь день приводил в порядок «берлогу». Видимо, в неё давно не заглядывали и даже ключ от входной двери, спрятанный под одной из ступенек, потемнел и тронулся ржавчиной. Отсырело в шкафчике постельное бельё. На мебели и на полу лёг слой пыли. Нельзя было сказать, что царила «мерзость запустения», но пыльный дух нежилого помещения чувствовался.

В первый же вечер Скиф нагрел себе целую ванну горячей воды и, налив в стакан на два пальца «Red label», погрузился в блаженство. Закрыв глаза, парил. Он привык к душу, потому что на базе возможность принять ванну отсутствовала как класс. Да и о какой ванне можно было говорить, когда группа вваливалась в душевую на базе, мечтая как можно быстрее смыть с себя пот, пыль, песок, а иногда и чужую кровь.

Виски пить не стоило. Во-первых, Скиф давно не употреблял алкоголя. Кроме слабого пива на базе. Во-вторых, когда он поднялся после ванны, мир поплыл и скрылся за «белым картоном».

Приведя «берлогу» в порядок и справившись с ручьём, Скиф в один из дней отправился на свою смотровую площадку на вершине горы, что крепостной стеной возвышалась над «берлогой». Подъём дался тяжело. Сказывалось и отсутствие физических нагрузок последнее время, и шесть недель пребывания в госпитале, и боли в левом колене. Обычно, он поднимался на гору часа за два, а теперь, на это ушли все четыре.

Сначала еле заметная тропа пересекала горный луг, потом, повернув под острым углом, каменную осыпь перед подъёмом. Потом предстояло лёгкое скалолазание по уступам породы. Здесь, на подъёме, Скиф несколько раз отдыхал. Приходилось подниматься, часто меняя направление движения. Десяток метров вправо и столько же влево. Порода была старая, выветренная. Всё время приходилось проверять, не уйдёт ли опора из-под ног, не начнёт ли движение уступ, за который ухватился рукой.

Наконец, Скиф оказался у самой вершины. Когда-то, у подножья громадной каменной глыбы, он сложил себе камни в виде сидения. И теперь, привалившись влажной спиной к прохладному камню, можно было забыть обо всём и смотреть вдаль.

Тёмно-зелёный ковёр леса доходил до самого побережья. В долинах ручьёв он был немного темнее, а на вершинах холмов светлел. Весёлыми пятнами, с бордовыми чёрточками черепичных крыш, смотрелись несколько деревушек. И уже за ними, до самого дымчатого горизонта, властвовало море. И ничто не двигалось в этом пространстве, ни один звук не долетал сюда, на вершину.

Скиф сидел, не шевелясь и ни о чём не думая.

Только один раз его отвлекло движение в небесах. Ястреб, казалось, неподвижно застывший в вышине, вдруг сложил крылья и рухнул в траву, в десятке метров от Скифа. Несколько раз взметнулись крылья и птица, тяжело взлетев, полетела в метре от земли к ближайшим зарослям. В когтях она сжимала чью-то тушку. То ли мышь, то ли суслик. Скиф разглядеть не успел.

Наблюдая удачную охоту ястреба, Скиф подумал о том, насколько универсален принцип охоты. При внезапном нападении, жертва либо не подозревает об опасности, либо ничего не успевает предпринять для своего спасения.

Вот и с ними также произошло. Если бы по маршруту движения группы выслали беспилотник, то засаду, скорее всего, удалось бы обнаружить. Тем более, если бы смотрели перед рассветом в инфракрасном диапазоне, через тепловизор. И тогда было бы не два «хаммера» на дороге, а две пары «апачей» в небе и батарея самоходок за холмом. И охотники превратились бы в дичь.

А так, получилось, что получилось. И в результате – "белый картон" и боль в колене.

Эти мысли разрушили настроение и Скиф решил спускаться вниз.

Каждое утро, выпив кофе и размявшись, Скиф шёл к побережью. Тропами через лес. Через тишину, запах хвои и бусинки росы на стебельках травы. Ещё в прошлые разы он присмотрел маленькую бухту с обеих сторон закрытую скалами. Спуск в бухту был крут и петлял по склону. Зато вода была прозрачна до невидимости.

Скиф плавал, сколько хотел, а потом, отдыхая, парил в невесомости.

К позднему завтраку возвращался в "берлогу", проверял почту и, наблюдая, как разгорается день, сидел до обеда на веранде. Потом, готовил себе незамысловатую еду, в основном, салаты и мясо. После обеда шёл на прогулку вдоль скальной стены, не забывая посетить "свой ручей" и посидеть в тени, слушая бегущую воду. Вечером, в сумерках или уже в темноте, сидел у огня в печи. Всё-таки ночи ещё были прохладными.

Несколько раз, вечером, Скиф садился в машину и уезжал в ближайшую деревушку, где на берегу до полуночи был открыт небольшой и уютный сельский ресторанчик. Брал себе кувшинчик белого вина и смотрел на море, на лунную дорожку и на звёзды, отражавшиеся в воде. Случайное дуновение ветра приводило в движение картинку на поверхности моря , смешивая всё в хаотическом мигании бликов.

Наверно, Скиф прожил бы в «берлоге» ещё месяц, но один день перечеркнул все его планы.

Всё началось с того, что его разбудили голоса. Девичий голос, на всю округу, предупреждал на английском языке какого-то Себастьяна, о том, что надо брать правее и что там, правее, есть старая тропа. Вот по ней и надо идти. Накинув на себя футболку, Скиф вышел на веранду и увидел, как по тропе, в сторону подъёма движется короткая цепочка красочных персонажей. Замыкающей шла длинноногая грация в шортах и в шляпе с громадными полями. Для прикола, видно, была эта шляпа, потому что на скале её (шляпу) должно было сдуть в одно мгновение. И полетела бы эта шляпа над горным массивом далеко-далеко.

Скиф чертыхнулся про себя и после утренних процедур отправился в бухточку. Здесь его тоже ожидал "сюрпрайз". В середине пляжа, на цветастом покрывале, в позе, исключающей любые другие толкования о цели визита, лежала пара. Девчонка была с потрясающей фигурой. Скиф так и замер в кустах над спуском. Потом понял, что купание сегодня отменяется. Как, впрочем, и завтра. Туристический сезон начал набирать обороты.

Вернувшись в «берлогу», Скиф позвонил в агентство и забронировал билет на ближайший рейс в Город. Да без проблем! Завтра утром.

Остаток безнадёжно испорченного дня, Скиф провёл в подготовке к отъезду. На рассвете, он с необъяснимой для себя тоской посмотрел на "берлогу", положил в багажник машины рюкзак, перекурил напоследок и скатился по грунтовке к шоссе.

Скиф не был в Городе около года. За это время здесь мало что изменилось. Всё те же хмурые и напряжённые лица жителей, яркие вывески магазинов и свежеокрашенные фасады отдельных домов. Над всем этим – переменная облачность с явными намёками на приближающийся дождь. Старые переполненные трамваи. Асфальт в густой сетке трещин. Многочисленные ресторанчики, кафе и их столики на тротуаре.

Отец жил в «хрущовке», на окраине. В той самой «трёшке», из которой Скиф, восемнадцатилетний мальчишка, ушёл в армию. Только теперь отец жил в ней один. Сестра, выйдя замуж, переехала к мужу, а мама умерла два года тому назад. Скиф узнал о её смерти только через неделю, вернувшись на базу после утомительного разминирования, сопровождавшегося несколькими перестрелками. А через два дня группа опять уехала на задание.

Они никогда не были близки и не были друзьями. Отец жил своей работой и на детей обращал мало внимания. Всё держалось на маме. Когда-то давно, Скиф крепко поссорился с отцом. Тот пытался учить его жизни. Так, как он её понимал. Профессия, работа, семья. А Скиф только вернулся из Югославии. На дворе – девяностые года. Рухнул и уплыл в прошлое устоявшийся образ жизни. Всё вокруг менялось. Конечно, в семье никто не знал, чем занимается Скиф и со стороны, его поездки и внезапные исчезновения смотрелись, как присущая молодости, легкомысленность.

Сейчас отец был уже на пенсии, которой ни на что не хватало, и жил дачей. Шесть соток в пятидесяти километрах от Города. Опушка хвойного леса, заросшего ежевикой и щитовой домик на фундаменте в двенадцать квадратных метров.

В честь приезда сына, отец накрыл стол. Консервации с дачи в изобилии, настойка из ежевики на вонючем спирте, картофельное пюре и две зажаренные куриные ноги, отлежавшие своё в морозилке. Вот так, по-холостяцки. Говорить было не о чём. Отец рассказывал о своих дачных делах, о бардаке в стране и о том, как раньше всё было здорово и какие были порядки.

Скиф слушал не возражая. От его денежной помощи отец всегда отказывался, по-прежнему считая, что справится самостоятельно. Но Скиф видел, что речь идёт просто о выживании, что квартира запущена и всё более и более принимает нежилой вид и что всё это закончится болезнями отца и необходимостью заботится о нём. Он смотрел на отца и думал о том, чему тот посвятил свою жизнь. Завод его давно закрыт и разграблен. Накопления сгорели в пожаре перемен. Дети ушли и семьи, как таковой, нет. Что впереди? Болезни и одинокая старость.

В конце разговора договорились, что Скиф поедет на пару дней с отцом на дачу, поможет отремонтировать крышу, обновить проводку и вообще. Кулеш из тушёнки сварим.

Вечерами отец садился напротив телевизора. На Скифа обрушивался информационный поток горячечного бреда и различных шоу-поделок. Поэтому, вечерами он уходил в Город. Бродил по старым улицам, сидел на террасах кафе с бокалом пива, смотрел на людей и думал, что делать дальше.

На второй день пребывания в Городе он пошёл в гости к сестре. Он помнил её смешной девчонкой. С копной, выбивавшихся из-под зимней шапки, вьющихся волос, когда он рано утром вёз её на санках в детский садик. Подростком-тростиночкой, провожавшей его в армию. Красавицей невестой.

А сейчас перед ним стояла замотавшаяся в делах, уставшая взрослая женщина. Её муж, уже который год пропадал на заработках в соседней стране. В году они виделись месяц-два. Его заработков хватало только на то, чтобы двое детишек не чувствовали себя обделёнными. На всё остальное сестре приходилось зарабатывать самой. И эта жизненная усталость закрывала собой всё остальное, чем так может быть богата жизнь.

Сестра, робко заглядывая Скифу в глаза, расспрашивала, как же он живёт один. Есть ли у него женщина, собирается ли заводить семью. Скиф отшучивался. Потому что сам не знал ответов на этот вопрос. А женщины у него сейчас не было. Да и кто бы согласился ждать его по полгода?

Скиф заранее готовился к встрече с сестрой и помимо подарков для племянников, оставил сестре конверт с деньгами. Она, конечно, отказывалась вначале. Но в конверте была сумма, равная её годовому заработку.

После двух дней, проведённых с отцом на даче, Скиф понял, что больше ему в Городе делать нечего. Можно было, конечно, вернуться в «берлогу», но такого желания, пока, не возникало. Куда податься, Скиф не знал.

Всё изменилось, когда однажды утром он обнаружил в почте сообщение от Чаки. Тот приглашал к себе в гости. Видимо, тоже выбрался в отпуск. И Скиф поехал. Четыре часа в автобусе.

Чаки жил в Старом Городе, в старом районе, в старом трёхэтажном доме, уже отметившим своё столетие. Высокие тяжёлые двери в подъезд, широкие лестницы и высокие окна на лестничных площадках. Квартиры, в одной из которых обитал Чаки, в своё время назывались «кавалерки» и это название не оставляло никаких сомнений в их предназначении. Их снимали для тайных свиданий со своими избранницами разного рода любители романтических приключений. Поскольку внебрачные связи в те времена строго порицались общественным мнением. Ну и церковь, конечно, не поощряла подобное времяпровождение.

Пока Чаки «колдовал» на кухне, Скиф осматривал его «берлогу». Навороченный проигрыватель для пластинок. Стеллаж этих самых пластинок. Кантри, лёгкий джаз. Громадный телевизор на стене. Навороченная акустическая система. Древний книжный шкаф с книгами. Приключения, путешествия и немного классики. Классика, наверно, от родителей осталась. Видно, что пыль в шкафу недавно вытиралась, но сами книги уже давно никто не трогал.

Устроившись на одном из высоких барных стульев, Скиф наблюдал, как в Чаки бурлила и кипела жизненная энергия. Как он ловко и быстро нарезал овощи для салата, как переворачивал стейки на сковороде, как готовил специальный соус к мясу. Одновременно Чаки рассказывал о разных событиях.

О том, что Грегу поручили формировать новую группу и в составе этой группы они съездили пару раз на разминирование. Ну и патрулирование, конечно. О том, как приходил прощаться Брен. Его девушка, видимо, здорово промыла ему мозги, потому что, Брен собирался завязывать с деятельностью бойца ЧВК и переходить к обычной мирной жизни.

Господи! Сколько их было таких, обещавших уйти в эту мирную жизнь и уже через несколько месяцев паливших с крыши «хаммера» по окрестным зарослям. Оттуда, пытаясь опять вернуть их в мирную жизнь, конечно, палили в ответ. Представить себе, чтобы Брен целыми днями сидел в папенькином магазине, а по вечерам читал детишкам сказки на ночь, было просто невозможно. Хотя? Кто знает, что наговорила ему длинноногая «брунгильда»? Какие аргументы привела и чем обворожила.

Стол Чаки накрыл шикарный. С какой-то антикварной сервировкой серебром. Как объяснил Чаки, из бабушкиного приданного. Вообще, от бабушки эта квартира ему и досталась. Родители Чаки развелись и разъехались, когда он был ещё подростком и ему ничего не оставалось, как переехать к бабке. С ней он дружил. Бабуля была строгих правил и, по старинке, ценила в мужчинах черты воинов, охотников и джентльменов. Что и старалась привить внуку. И, похоже, ей это удалось.

Ещё на кухне, пока Чаки «танцевал» у плиты, они со Скифом успели пропустить по две рюмашки «баллантайнса» и теперь, по традиции, выпили по третьей. Стоя и молча. Скиф совсем забыл о том, что пить виски ему совсем не следовало.