Текст книги "А Фост Одатэ.."

Автор книги: Сергей Белкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Валентин Федорович Душенко, несомненно, должен войти в историю науки. Это типичный mad-scientist, только весьма радостного и оптимистического типа. Не смеяться он не может в принципе. Он глубоко и тонко понимает физику, он «не ищет легких путей», а занимается только тем, что ему в настоящий момент интересно. Мы познакомились, когда Петр Иванович позвал его в помощь для совместной, как сейчас сказали бы, разборки, с очередным изобретателем.

В те славные времена с изобретателями вечных двигателей и других, полезных для народного хозяйства устройств, поступали весьма вежливо и демократично. Как только такой изобретатель обращался в ЦК с жалобой на черствость и консерватизм ученых, не желающих, либо не способных разобраться в его гениальном изобретении, как на свет рождался циркуляр, направляемый в Академию Наук с предписанием разобраться и дать аргументированный ответ. В одном из таких мероприятий посчастливилось поучаствовать и мне, хотя основную тяжесть борьбы взяли на себя Петр Иванович и Валентин Федорович.

Субъектом изобретательства был шофер из Рыбницы, безусловно, нормальный психически и достаточно сдержанный в проявлении своих эмоций. Он вполне толково выступил с докладом-описанием прибора. Им предлагалось устройство в виде вложенных друг в друга емкостей, между которыми весьма сложным образом циркулировала вода, возникали выталкивающие силы, перемещался центр тяжести, в результате чего система, подвешенная на сложных вертлюгах, переворачивалась и процесс продолжался снова, повторяясь до бесконечности.

Аргументы типа "вечный двигатель невозможен" шофер спокойно отвергал, как бездоказательные и просил указать на ошибку в его рассуждениях. Хитрый, как нам казалось ход: а вы изготовьте это устройство, и приходите с ним снова, шофер отбивал еще легче. Он соглашался и просил предоставить финансирование и технические возможности. Так что, предстоял непростой анализ по поиску именно того места в чрезвычайно сложной и остроумной конструкции, где нарушался закон сохранения энергии. Это оказалось не так уж и просто, хотя, конечно, ошибка была найдена. Убедить шофера, как мне кажется, наши аргументы не смогли, но силу темперамента Вали Душенко он, бедняга, познал в полной мере, тем более, что продолжалось это дня три-четыре.

Помимо основной работы Валентин Федорович вел кружок астрономии при Дворце пионеров. Там была неплохо оборудованная обсерватория, детки вели постоянные наблюдения, их результаты отсылались в какие-то астрономические комитеты и комиссии, а Валентин Федорович при этом не только руководил ими всеми, не только их обучал и увлекал, но и вел интереснейшие исследования, если я не ошибаюсь, динамики солнечных пятен и их влияния на изменения погоды. В этой области он прославился, как минимум, в двух известных мне случаях. Один из них угодил во всесоюзную прессу. Во время какого-то пионерского научного слета в Москве, куда Валя Душенко привез своих подопечных, он дал интервью корреспонденту "Комсомольской правды", в котором, в частности, заявил, что через десять дней начнутся небывалые снежные заносы, и это противоречило официальному прогнозу Гидрометеоцентра. Предсказание Валентина Федоровича сбылось с потрясающей точностью, о чем и было написано в газете.

Второй случай комический. На городском физическом семинаре (был и такой), в присутствии всего авангарда республиканской физической науки, Душенко делает доклад на какую-то "нормальную" тему, задолго до того, как его исследования солнечных пятен стали кому-либо известны. По ходу его доклада возникла дискуссия, Валентин Федорович некоторое время нетерпеливо похохатывая, отвечал на вопросы, но в какой-то момент не выдержал, посмотрел на часы и сказал: "Да что я тут с вами время теряю! Мне давно пора за пятнами на Солнце смотреть!" Бросил мел и удалился.

Но снова вернемся в наш институтский коридор. Оставим на закуску цель нашего визита – две комнаты "лаборатории Коварского", и пройдем самый конец. Там находится библиотека и часть книгохранилища, а рядом с ними та самая, ранее упомянутая комната, в которой сидели Синяк, Ротару и другие, а напротив была комната, в которой располагался электронный микроскоп с Ваней Грозой в придачу.

Теперь вернемся в святая святых: комнату (кажется, 440) в которой сидели одни из самых ярких граждан этой не суверенной страны по имени Академия наук Молдавии.

Кандидаты наук (по состоянию на конец семидесятых, а впоследствии – доктора): Элеранж Петрович Синявский и Изяслав Аронович Чайковский, аспиранты Валерий Николаевич Чеботарь и Александр Валентинович Белоусов, младший научный сотрудник Евгений Александрович Попов, аспирант Сергей Баранов.

Меня тянуло сюда как магнитом. О каждом из перечисленных я готов написать по отдельному рассказу, однако, надо быть сдержанным.

Начнем по старшинству и, прежде всего, отметим весьма высокий квалификационный уровень первых двух из упомянутых господ, которые во многом стали непосредственными учителями, наставниками и научными руководителями остальным в приведенном списке. Элеранж Петрович, более известный среди своих сверстников, как Элик – сама доброта, отзывчивость и скромность, достигшая немыслимого уровня демократизма. Он был научным руководителем Кеши Белоусова, потом его коллегой и постоянным соавтором, а нам всем добрым старшим товарищем, приятным собеседником и собутыльником.

Прошу учесть, что последнему виду содружества я никогда не придавал и не придаю сколько-нибудь негативного оттенка.

Вы сперва найдите себе достойных собутыльников, а потом будете вешать ярлыки!

Но пойдем дальше. Изяслав Аронович, более известный, как Изя, человек уж и вовсе незаурядный.

Позволю себе, в качестве литературного приема, говорить о нем далее, как об Изе. (Не могу удержаться, чтоб не вспомнить, как в Молдавии начала девяностых ввели новые официальные нормы записи паспортных данных с учетом национальных особенностей и традиций. На следующий день после их опубликования, сияющий Изя, встретив меня в коридоре, потребовал: «А ну, обратись ко мне, как положено!» Поскольку Указ мне уже был знаком, я не сплоховал: «Изяслав бен Аарон!» Напомню, что в соответствии с этим Постановлением, имена и отчества оставались у русских, у молдаван осталось только имя, а евреям предписано было именно так образовывать свое наименование. Вскоре, к сожалению, этот забавнейший из Указов пробуждающегося самосознания был упразднен.) Человек образованный и начитанный, любитель и знаток литературы, в частности, поэзии, человек, «вращающийся в литературных кругах», Изя всегда и во всем являлся источником информации и цензором. Он был весьма политизированной личностью, придерживающийся либерально-демократических взглядов романтического периода шестидесятничества. Характерный эпизод, якобы произошедший с Изей, пересказываю с чужих слов.

Придя утром на работу, Изя врывается в комнату (не в ту, которую я описываю, это происходило намного раньше), бросает на стол свой портфель и с пафосом восклицает: «Не могу работать! Щаранского посадили!» На что, якобы, сидевший в той же комнате завлаб В.А. Коварский, оторвавшись от своих бумаг, произнес: «Если вы, Изя, из-за каждого жида будете бросать работу, мы далеко не уедем».

Кстати, тот же Виктор Анатольевич, увидев у Изи дома превосходную и довольно большую библиотеку, с некоторым возмущением спросил: "И что же, вы все это читаете? А когда же, в таком случае, работать?"

Вообще Изя был настоящий «Патэ-журнал». Когда он возвращался из командировки в Москву, у него всегда было множество сведений о всякой культурной и околокультурной жизни столицы. Он привозил множество сведений и сплетен из жизни московских театров и литераторов, кинематографистов и научных работников. Это сейчас подобной информацией переполнены газеты, журналы и телевизионные каналы, а тогда мы жили в строгости и в режиме дозированной информации. Мне с ним всегда было очень интересно, несмотря на достаточно глубокое, по всей видимости, несовпадение взглядов на некоторые жизненные и политические ценности. Он часто бывал остроумным и едким, категоричным и несправедливым в своих оценках, но он никогда не был скучным. Его шутки, его мнения, его оценки сопровождают меня вот уже много лет, хотя он уехал в Израиль почти десять лет назад, и мы с тех пор не виделись. Он умел ценить и чужой ум, и чужой талант, хотя и в этом никогда не стремился к объективности. Если бы он изложил свои взгляды на нашу жизнь, на нашу историю, высказался бы о событиях культурной жизни того времени, о людях, с которыми приходилось сталкиваться, это было бы чрезвычайно ценным, концентрированным и обостренно точным выражением определенной системы ценностей, которой придерживались весьма широкие слои кишиневской, даже более того – советской – интеллигенции. Может быть, он нас еще и порадует этим.

Перед отъездом в Израиль, в академической многотиражке было опубликовано интервью с Изей Чайковским. В нем было два, заслуживающих внимания, момента. Первый, это ответ на вопрос корреспондента "почему же Вы, доктор наук, у которого все есть, уезжаете из Республики?" Ответ был таков: "Потому, что мой сын никогда не сможет стать Президентом вашей Республики". Второй забавный момент заключался в том, что в заглавии интервью, задуманном как "Ученый, человек...", были, по вине типографии, пропущены знаки препинания. Поэтому получилось так: "Ученый человек".

Так с прозвищем "ученый человек", Изя и проходил последние недели перед отъездом.

Следующий замечательный «ученый человек» из этой магической шкатулки под названием «комната 440», конечно Женя, Евгений Александрович Попов. Человек с внешностью киногероя: высокий, статный, с благородной седой шевелюрой и правильными чертами лица, он не стал звездой экрана, хотя и снимался в кино.

Вершина его карьеры, это роль Котовского. «Как?» – спросите вы, и уточните, не имею ли я в виду фильм режиссера Файнциммера? Ведь там Котовского играл Николай Мордвинов? Вы правы, отвечу я, но не в этом фильме, снятом в 1943 году, прославился Женя. Речь идет о другом кино, название которого для нас не имеет значения, и вы сейчас поймете почему.

Снималась сцена в Одесском оперном театре, куда, во время представления входит Григорий Иванович Котовский. Камера установлена в центральном проходе в метре от пола и смотрит на сцену. Из-за камеры появляются ноги в сапогах и галифе, которые мерно и гулко шагая в установившейся тишине, шествуют в сторону сцены, вводя в рассмотрение кинозрителей роскошный кавалерийский зад знаменитого командарма. Все.

Именно в этой сцене жопу исполнителя главной роли дублировал Е. А. Попов и справился с этим блестяще.

Женя знал и любил кино по-настоящему. Именно он обеспечивал просмотры интересных фильмов в институте, организовывал «зал трудного фильма» и киноклуб «Синема», именно он договорился в Союзе кинематографистов о допуске активистов клуба на, так называемые, информационные просмотры. А такая возможность в те времена ценилась очень высоко: показывали новые отечественные и зарубежные фильмы, в том числе не приобретаемые для проката в СССР.

Мягкость характера, близкая к безволию, доброта, похожая на инфантильность, смятение ума, опасно приблизившееся к неопределенному состоянию психики бросали Женю из стороны в сторону, не позволяя ему добиться сколь-нибудь осязаемого результата во всех своих начинаниях. Он был легкой, но не интересной добычей для "ловцов душ" любого толка, но при этом, на мой взгляд, оставался человеком безвредным, хотя покойный Кеша пикировался с ним все время и, пожалуй, крепко его недолюбливал.

Прежде чем покинуть четвертый этаж, постучим в стену – там, в соседней комнате сидит Олег Седлецкий. Человек не без загадочности, однако, несомненного, незаурядного таланта во всех вопросах, касающихся радиоэлектроники, а впоследствии, и программирования. Стук в стену означает, что Олег должен поднять телефонную трубку: на три комнаты был один телефонный номер. Трубку он поднимет и мы его поприветствуем.

Серега Баранов. Произнесешь эти два слова, – и сразу станет весело и смешно. Его невозможно представить просто веселым – он бывает только хохочущим от веселья!

Серега, как и знаменитый литературный герой Йозеф Швейк, способен был по всякому поводу выдавать поучительные, или забавные истории. Вот один такой случай.

Однажды Серега для удобства перелистывания какого-то большого, необходимого для работы количества страниц журналов, надел на руку резиновую перчатку. Это осталось бы незамеченным, если бы не странный фасон этой перчатки – она была почти по плечо длиной, как у светских дам конца прошлого века, и имела только два отдельных пальца – большой и указательный, как у снайперов времен финской войны. На естественный вопрос – что это такое, Серега ответил, совершенно не собираясь шутить: «Это вагинальные перчатки». После этого, конечно, работа остановилась, и он подробно, временами под истерический хохот присутствующих, рассказал об особенностях ветеринарии и животноводства, поскольку это были перчатки из арсенала ветеринара, и предназначались для осмотра коров. Попутно нам Серегой был задан вопрос: «Вы что, не знаете, что такое вазектомированный бык-пробник?» Мы не знали, и я не упущу возможности познакомить читателей с этим понятием.

Как известно, в промышленном животноводстве применяется искусственное осеменение животных, в частности, коров. Технически эта процедура не представляет особой сложности и всем, более или менее понятно, как это делается. Но не все знают, что для успеха необходимо особое состояние коровы, которая ничем его не выказывает. У животноводов-селекционеров генетический материал племенного быка хранится в пробирке, но определить благоприятный момент сами животноводы не могут. То, что корова готова к осеменению, знает только живой, здоровый бык. Он это, буквально, носом чует, и немедленно стремиться исполнить предписанное природой. Поэтому пришлось разработать следующий прием. В стадо коров выпускался бык, который быстро устанавливал, какая именно корова нуждается в его услугах, и, в знак любви, забирался на нее передними ногами. Чтобы бык не смог произвести нежелательных для селекционеров скрещиваний, его заранее подвергали операции, в ходе которой ему подрезали некоторые мышцы (вазектомия), после чего бык, не утрачивая полового инстинкта, лишался чисто технической возможности оплодотворения. Это давало животноводам выигрыш во времени, в течение которого, они успевали этого несчастного вазектомированного быка-пробника отогнать, и оплодотворить жаждущую любви корову первосортным материалом из пробирки.

Вот такая жуткая, но поучительная, история из коллекции Сергея Баранова.

* * *

Вот и описан последний, четвертый этаж Института, но мы еще не уйдем, поскольку в те времена, нам принадлежала еще и крыша! Мы ходили туда покурить, поболтать, полюбоваться панорамой Кишинева, который с высоты холма и высоты Института расстилался перед нами во всей своей красе... Там были у нас и стулья, и навес, защищающий от дождя. Там мы проводили целые дискуссии, настоящие семинары на темы, не предназначенные для посторонних ушей, именно там охватывало нас настоящее, сильное ощущение жизни, молодости, собственной силы и прекрасного будущего. Видимо, у высоты есть особое свойство, пробуждающее у всех людей особые, романтические чувства.

Но у всего есть конец, и нам пора спускаться вниз, пробегая по «третьей» лестнице, мимо курящих на лестнице третьего этажа ребят из института математики, потом мимо курящих на втором этаже ребят из «лаборатории Малиновского», потом промчимся мимо первого этажа, чтобы оказаться в самом таинственном месте Института – подвале!

Здесь темно и весьма необычно. Во-первых, пол подвала: он сделан из отдельных плит, которые слегка покачиваются и постукивают при ходьбе. Это, так называемый, фальшпол, а под ним пространство для различных коммуникаций – кабелей, труб и прочего. Во-вторых, – потолок: он просто-напросто являет собой переплетение всевозможных труб и проводов, причем он расположен довольно низко, – можно достать рукой. Справа и слева расположены шкафы и двери в лаборатории, так же, как и на верхних этажах. Подвалом я, конечно, назвал эту часть здания несправедливо – это, все-таки, цокольный этаж: в каждой комнате имеются полноразмерные окна, просто уровень пола ниже уровня земли.

В подвале – я буду продолжать его так называть по привычке – много всего интересного.

Первый, к кому мы зайдем в гости – Боря Филипп. Он биолог, кандидат наук, работает в «лаборатории Коварского», где занимаются также и биофизикой. Здесь же рабочая комната, в которой Боря Филипп ставит какие-то эксперименты. С ним можно долго и неторопливо побеседовать на самые разные темы, он расскажет немало интересного о биологии в целом, и о сельском хозяйстве в частности.

Потом мы посетим Женю Мурашова – институтского фотографа, человека, напоминающего своей демонстративной независимостью Соломона из «Степи» Чехова. С ним нам тоже будет приятно и интересно поболтать на самые разные темы – от мировой политики, до институтских сплетен.

Потом мы надолго зайдем в комнату, относящуюся к Отделу Святослава Анатольевича Москаленко. Здесь работает группа «экспериментаторов», изготавливающая лазер с перестраиваемой частотой. В состав группы входит Валя Чумаш – несколько самонадеянный «молодой ученый», безоглядно «делавший карьеру», Юрка Шекун – мой давнишний близкий приятель, Игорь Добында – замечательный молодой человек из весьма уважаемой в Молдавии семьи, потом к ним присоединится ненадолго Игорь Раздобреев. Все они пообтерлись в качестве стажеров на физфаке МГУ, в лаборатории Р.В. Хохлова, поэтому полагают себя находящимися на самой передней линии науки: они делают пикосекундный лазер!

У них действительно очень интересно, и уровень того, что они делают, действительно весьма высокий, и ребята они, в самом деле, отличные. У них можно согласится попить чайку, а потом уйти – причем Игорь Добында обязательно что-нибудь подарит: фонарик, лампочку, плакат по технике безопасности – хоть что-нибудь! Он очень добрый и хороший парень, к тому же воспитан так, что гостя надо одаривать. Но не будем злоупотреблять гостеприимством, и пойдем дальше. Дальше будет еще одна из комнат "лаборатории Бологи", в которой сидит наш добрый товарищ Слава Сюткин. Если в комнате нет некоего ископаемого ублюдка по имени Дима О-ов, можно и поболтать. Если же упомянутое существо там, лучше пойти дальше и заглянуть к Шкурпеле ("лаборатория Паршутина"), там хотя бы чисто.

Последний объект в подвале – мастерские. Это несколько комнат с разнообразными станками – токарными, сверлильными, шлифовальными и т.д. Мне, как и остальным теоретикам, там бывать не приходилось, а вот для остального большинства сотрудников это место очень важное и знакомое.

За пределами нашего внимания остались: склад, стеклодувная, комната, в которой работала установка по получению жидкого азота, комната с большим электромагнитом, позволявшим «радауцановцам» изучать эффект Холла, а также еще множество других комнат, о которых я ничего не помню, либо ничего вообще не знал.

Ну, вот и все. Пора на выход – там, за пределами института распростерся наш удивительный город, о котором хочется вспоминать и вспоминать...