Текст книги "Портреты"

Осенью 1958 года мы переехали в Кишинев из Ярославля и въехали в новую квартиру, которую получил отец, в четырехэтажном доме на углу улиц Болгарской и Киевской.

Дом строился хлебозаводом и, построив два подъезда из четырех, заселил их.

Вторая половина дома, расположенная вдоль улицы Киевской, продолжала строиться еще года два.

От стройки нас отделяла полоса, шириной метра четыре. За дощатым забором была стройка, стоял подъемный кран. Из окон квартиры вся стройка была как на ладони.

В детстве у меня всегда было много свободного времени, поэтому технологию строительства котельцового дома я, можно сказать, постиг с младых ногтей.

Неприятностей стройка не доставляла, если не считать падения огромной бадьи с раствором прямо перед входом во второй подъезд. Она сорвалась с крюка подъемного крана. Но, к счастью, никого не убило. Раствор от удара об землю расплескался так, что залепил окна двух первых этажей.

Вначале – в 1958 году – нашему только что построенному дому дали адрес "Киевская, 46". Поскольку такой дом на Киевской уже был – на том же углу – нам, в конце концов, дали другой адрес: "Болгарская, 35". Некоторое время – пожалуй, несколько лет – продолжалась путаница с письмами.

Мы поселились в кв. N 10.

Это была большая трехкомнатная квартира. Бабушка, когда увидела ее, произнесла: "Барская квартира".

Квартира и правда была неплохой. Но, как выяснилось впоследствии, и подтверждалось все тридцать четыре года, прожитых мною в этой квартире, главное ее достоинство не в размерах, а в соседях.

Мы стали действительно одной семьей.

Такого в моей жизни уже больше никогда не будет. Думаю – с сожалением – что и в жизни моих детей такого тоже не будет.

Но я им этого искренне желаю. Хорошие соседи – важнейший показатель «качества жизни».

Итак, унесемся в далекие пятидесятые-шестидесятые.

Войдем в первый подъезд. Войдем летом, когда вокруг стоит жара, а в подъезде прохладно. Ступени гладкие, холодные, приятные для моих босых ног.

Налево – лестница вниз, в подвал. Туда мы сходим потом. Сейчас пройдемся по этажам и посмотрим, кто там живет.

Сначала идут четыре первые ступеньки. Они ведут на площадку первого этажа. Лучше, конечно, говорить «лестничная клетка».

Первый этаж.

Здесь три первые квартиры, пронумерованные слева направо:

Кв.1: Трехкомнатная квартира, превращенная в коммунальную. На момент вселения там проживало три семьи: Сосман, Разумовские, Соколовы.

Впоследствии – года через два – там произошли изменения и остались Сосманы и вновь приехавшая бездетная пара Шварц-Шехтман. Потом Шварц-Шехтманы уехали в Израиль и их комнату дали спортсмену, тренеру по плаванию. Вместо него там подолгу жил его друг, тоже спортсмен. А потом тренер женился, у них родился ребенок. Молодая жена часто приходила к нашей маме за всякими советами. Потом они тоже получили квартиру и, наконец, все три комнаты достались оставшимся в живых и вновь за это время народившимся Сосманам. К началу 90-х все, кто не умер, покинули страну и в квартиру вселилась молдавская семья, фамилию которых я узнать не успел.

Кв.2: Семья Шафир. Дедушка – см. отдельную главу, бабушка – его жена, их дочь с мужем по имени Мордехай Шафир, их дети – Фима и Элла. Некоторое время с ними жила еще и домработница, которая потом работала – может, и сейчас работает – в кафе на территории ВДНХ. Эта квартира была двухкомнатной.

После их отъезда в Израиль в 1991 году в квартиру вселилась сестра жилицы из третьей квартиры – Марины Левицкой, – со свом мужем, полицейским новой молдавской полиции, и со своей матерью.

Кв.3: Двухкомнатная квартира, коммунальная.

В одной комнате – одинокая бабушка Штурман, и одинокий бухгалтер Рапопорт во второй.

Бабушка Штурман любила сидеть у подъезда на маленькой коричневой деревянной скамеечке. Она была полной и доброй. К ней иногда приходил сын – одноногий инвалид, с пластмассовой ногой-протезом. Часто он оставался ночевать. У бабушки Штурман был телевизор, поэтому я иногда заходил к ней "на телевизор", пил чай. Это было принято.

Раньше бабушка то ли была портнихой, то ли просто подрабатывала шитьем – не знаю, но, во всяком случае, однажды она сшила моему старшему брату Павлику на заказ рубашку из зеленой, точнее, салатовой, ткани. Павлик тогда играл в школьном джаз-оркестре, и всем оркестрантам надо было иметь одинаковые рубашки. В те времена, видимо, было трудно просто купить одинаковые и модные рубашки. Легче было купить одинаковую ткань и сшить рубашки на заказ.

Потом бабушка Штурман – а она, кстати, была родной бабушкой моей одноклассницы Клары Штурман, – умерла, и в ее комнату вселилась пара пожилых евреев: дед Михайло, как он себя называл, и его жена.

После смерти Рапопорта в его комнату вселилась девушка-инвалид Марина Левицкая. У нее были парализованные ноги и она могла передвигаться только на костылях – и то с трудом. Когда вторая комната освободилась в результате смерти деда Михайлы и его жены, Марина заняла всю квартиру, прописав к себе и свою мать из деревни. В это время Мариночка (дети во дворе называли ее довольно грубо – Хромоножка) уже работала нотариусом. Потом у нее появились дети – две дочки. Потом там же появилась ее сестра, впоследствии, после отъезда Шафиров в Израиль, въехавшая во вторую квартиру.

Говорят, что впоследствии Мариночка, будучи весьма энергичной особой баллотировалась в Президенты Молдовы, являясь лидером какого-то политического движения.

Второй этаж.

Кв.4 Трехкомнатная. Семья Куля. Глава семейства – Александр Иванович (?) Куля. Он был заместителем министра финансов МССР. Весьма достойный и уважаемый человек.

Мне запомнился один эпизод летом 1981 года, когда Андрюше было, наверное, месяцев шесть-семь. Я только уложил его в коляску, стоявшую возле подъезда, и собирался идти с ним гулять. В это время из подъезда вышел Александр Иванович. Ему тогда было 82 года. Он с интересом заглянул в коляску, что-то сказал, приличествующее случаю, и отправился по своим делам. А я в этот момент подумал – как невелики, в сущности, временные отрезки, воспринимающиеся, тем не менее, как целые эпохи. Вот человек, родившийся в прошлом веке, взглядом как бы передал эстафету моему сыну. Когда мой сын вырастет, для него людьми из далекого прошлого, почти мифическими существами будут люди, жившие, скажем, до революции. И не будет он помнить, что летом 1981 года с ним просто-напросто общался человек из XIX века. Александр Иванович умер, кажется, году в 1982.

Жена Александра Ивановича – Софья Петровна, домохозяйка, очень милая, скромная и приветливая женщина. Младший сын Юра, и старшая дочь. Она, впрочем, уже была замужем за военным летчиком, они жили где-то не в Кишиневе. Правда, часто приезжали со своими детьми – сыном Сашей и дочерью Наташей.

Юра отслужил четыре года во флоте, закончил филологический факультет, работал на киностудии Молдова-Фильм. Женился на девушке по имени Валя. У них родилась дочь Дана (Даниэлла), очень талантливая художница. Сейчас часть подъезда расписана ее пейзажами.

Кв.5. Двухкомнатная. Язловецкие.

Антонина Моисеевна Язловецкая, вдова главного редактора газеты "Советская Молдавия" с сыном Игорем. Насколько я помню, они сюда въехали уже после смерти их отца.

Антонина Моисеевна*) была женщиной яркой, веселой, жизнерадостной. Очень рано овдовев, она так и не вышла замуж, вырастила сына одна. Работала в редакции "Советской Молдавии", в отделе писем. Часто принимала гостей – она была очень гостеприимной и хлебосольной. Готовила прекрасно и уделяла этому очень серьезное внимание.

Игорь закончил химический факультет Кишиневского Госуниверситета, очень был увлечен наукой, стал кандидатом, а потом и доктором наук.

Увлекался спортом – хорошо играл в настольный теннис, катался на велосипеде. Женился он на Вере Говорковой, у них родился сын Гриша. Некоторое время они жили все вместе и им было нелегко.

Потом Игорь получил квартиру – в районе Аэропорта – и Антонина Моисеевна долгое время жила одна. Умерла она, кажется, году в 1997.

Кв.6. Двухкомнатная. Здесь жили Гершковичи. Симха Пейсахович и его жена Мария Марковна с дочерью Тамарой. Роль этой семьи в моей жизни столь велика, что я об этом надо писать отдельно. Если коротко, то Мария Марковна Гершкович была подлинным кошмаром моего детства. Отличаясь крайней степенью возможной человеческой злобности она беспричинно изводила всех, кто с ней соприкасался. Я был не единственной, но одной из постоянных мишеней для ее придирок, угроз, оскорблений и запугиваний.

Мир ее праху: когда она умерла, единственным человеком, оказавшемся рядом, чтобы вынести из квартиры гроб с телом, оказался я. Что я сделал – в одиночку, поставив гроб с покойницей на одно плечо!

Третий этаж.

Кв.7: Изначально и года, наверное, до 1967, здесь проживала семья Козленко.

Семья была большой – отец, мать, трое сыновей – Аркаша (?), Миша, Володя и дочь Роза. Старшего сына я помню плохо, видимо, он вскоре переехал.

Миша был столяр-краснодеревщик, некоторое время пытался в нашем подвале что-то мастерить, потом тоже переехал, наверное, в связи с женитьбой.

Роза вышла замуж за Яшу и они некоторое время жили здесь. Потом снимали квартиру в проходном дворе. Потом – после смерти отца – снова жили здесь.

Вовка – наиболее близкий мне по возрасту (1945 г.р.) стал токарем и долгое время работал на заводе, получил 6-й разряд, работал уже мастером, но потом переквалифицировался в сапожника. После женитьбы он жил в доме на Болгарской, 47. В начале 90-х он, как и вся их сапожная мастерская "Андриеш" на углу Армянской и Искры – уехал в Германию.

После 1967 года в результате обмена с Козленко в квартиру въехали Москаленко: Святослав Анатольевич, его жена Юлия Станиславовна, ее мать, их дочь Леночка и совсем маленький сынок Женя.

Святослав Анатольевич – доктор физико-математических наук, профессор, Член-корреспондент Академии наук МССР, основатель и бессменный заведующий Отделом квантовой электроники и нелинейной оптики.

Я учился у него в аспирантуре. Со Святославом Анатольевичем, его отделом и его семьей в моей жизни связано очень много. Его жена – Юлия Станиславовна Боярская тоже доктор физико-математических наук, ныне, к сожалению покойная.

Дочка Леночка также стала физиком, окончила КГУ, физический факультет, потом защитила кандидатскую диссертацию. Женя тоже стал физиком, сейчас живет и работает в Ленинграде. Женат, кажется, у него уже свои дети.

Кв.8: Двухкомнатная. Сначала в нее вселился какой-то строительный начальник Максимов. Отделал ванну и туалет белым кафелем и, не прожив и года, куда-то исчез. Туда въехали Катенсусы.

Этой семье, ставшей нам очень близкой, почти родственной, я посвящу, Бог даст, еще немало воспоминаний. Пока только перечислю: Илья Трофимович, Прасковья Максимовна и их сын – Алик. Впоследствии с ними некоторое время до своей смерти жила мама Ильи Трофимовича. Потом Алик женился на Свете и у них родился сын Эдик. Некоторое время жили все вместе, потом Алик со Светой и Эдиком переехали в новую квартиру.

Кв.9: Двухкомнатная. Ривилисы: Туба Пейсаховна, она же Татьяна Павловна, глава семейства бухгалтер Борис Исаевич и их сын Павлик, ставший впоследствии известным молдавским композитором,

Кв.10: Трехкомнатная. Белкины, то есть, мы: папа – Белкин Николай Иванович, мама, Белкина Людмила Павловна, моя бабушка – Христофорова Любовь Ивановна, пожившая совсем недолго, ну и мы, дети: Павличек, Сашенька и я – Сереженька. В 1967 году Павличек привез из Москвы свою жену Тамару, которая 25 июля 1967 года родила Сережу. Нас стало семеро. В 1969 году Сашенька женился и уехал жить к Алле Клейменовой. В 1970 году папа умер. В 1975 году Павлик, Тома и Сережа получили квартиру на Ботанике и переехали. Сашенька в это время жил в Москве, учась в аспирантуре. Мы с мамой жили вдвоем до конца 1979 года, когда я женился. Нас опять стало прибывать: с декабря 1979 – Лена, потом наши дети – Андрей с 1980 и Катя с 1985 года.

Все окончательно покинули это родовое гнездо в приснопамятном 1992 году.

Кв.11. Двухкомнатная. Иван Никитович Зубов с Региной Михайловной Сенкевич и их дочь Нина. Иван Никитич фронтовик, окончил после войны Пищевой институт в Киеве, где учился вместе с Региной Михайловной. Во второй половине пятидесятых они оба были направлены в Кишинев по распределению. Мне кажется, что дочь у них родилась почти одновременно с получением этой квартиры. Впоследствии Нина уехала учиться в Ленинград, там вышла замуж, там проживает и сейчас. Иван Никитович был директором проектного института пищевой промышленности. Он умер, кажется, году в 1988. Регина Михайловна проработав всю жизнь в Министерстве пищевой промышленности, сейчас на пенсии.

Кв.12: Двухкомнатная. Хромовы. Иван Николаевич, милиционер, его жена (Клавдия Петровна?) учительница русского языка и двое сыновей – Володя и Коля. Коля, мне кажется, родился уже в этой квартире. Их мама умерла в семидесятых, отец женился и переехал к новой жене. Володя окончил физический факультет КГУ, женился на прелестной девушке Марине, работал в школе учителем физики, получил новую квартиру и переехал туда где-то в конце восьмидесятых. Впоследствии уехал в Воронеж.

Коля тоже женился. Его жена – очень хорошая девушка из Комрата по имени Маша. У них родился сын Сережа – как он острил: "назван в честь соседа", то есть, меня. К несчастью, Маша умерла во время вторых родов, Коля стал пить. Сына Сережку, слава Богу, забрали Машины родители в Комрат.

На этом я должен закончить перепись первого подъезда – по состоянию на период 1958 -1992 год. Что происходило после этого я почти не пишу, поскольку толком и не знаю.

Второй подъезд.

Второй подъезд тоже состоял из трех квартир на каждом этаже. Я, наверное, не всех сейчас смогу вспомнить, но зачем-то мне это очень хочется сделать...

Что это? Попытка догнать давно прошедшее?

Первый этаж.

Кв.13. Трехкомнатная. Там сначала жила семья какого-то научного работника, переехавшего впоследствии в Одессу. По обмену въехала семья Либерман из Одессы с маленьким ребенком – Мишкой, отличавшемся совершенно неправдоподобной наглостью даже для нашего двора.

В начале 90-х все, разумеется, уехали в Израиль.

Кв.14. Трехкомнатная. Сначала это была коммунальная квартира. В одной комнате жила одинокая старушка, в двух других большая семья Крупник. Глава семейства – Яков Крупник – рабочий (слесарь-наладчик) хлебозавода, его жена – тетя Маня – кондуктор трамвая. Их дети – старший – экономист, средний – Наум Яковлевич – математик, младший сын – Миша, рабочий на обувной фабрике им. С.Лазо и дочь Лиза. Когда мы все вселились в этот дом старший брат уже, наверное, окончил институт и жил отдельно, Нюма был студентом, или, заканчивал школу, Миша, кажется, уже работал, а Лиза была еще школьницей – года на два старше меня. Постепенно все вырастали, женились и отселялись. Старший брат стал кандидатом экономических наук, работал в НИИ Госплана, Нюма стал кандидатом, а потом и доктором физико-математических наук, профессором университета. Миша женился и вскоре уехал в Израиль с семьей жены. Это очень тогда – в середине семидесятых – огорчило оставшихся. Лиза тоже закончила математический факультет и работала учительницей в школе. Потом Лиза тоже вышла замуж, родила дочь. Соседка умерла, вся квартира отошла Крупникам, потом родители умерли, братья разъехались по своим квартирам и Лиза осталась со своей семьей.

В начале 90-х все уехали в Израиль. Семья эта была очень дружной, талантливой и трудолюбивой. Все играли на каких-нибудь инструментах – мандолина. гитара, баян. Каждое воскресенье, или почти каждое, старшие братья с семьями приходили навещать родителей, вместе обедали, пели. Это была семья, с которой можно и должно брать пример. Пример трудолюбия. скромности и настоящей дружбы. Я думаю, что их уважали все соседи, а тетю Маню– добрую, полную, общительную, сидящую во дворе под грибком, штопающую носки и всегда все про всех знающую никогда не забудут все кто жил в то время во дворе.

Кв.15. Трехкомнатная коммуналка, в которой сменилось довольно много жильцов. Их лица я помню, а имена и прочее – уже нет.

Второй этаж.

Кв.16. Трехкомнатная. Тоже коммуналка. Воспоминания смутные. В одной из комнат жила Дуська, впоследствии переехавшая в кв.49 в четвертом подъезде.

Кв.17. Бурцевы. Квартира двухкомнатная. Здесь жил друг моего детства Коля Бурцев со своим отцом и матерью. Его мама умерла году в 60-м, отец вскоре женился и родил дочь. Коля был очень травмирован ранней смертью матери. Она была похоронена на Армянском кладбище, недалеко от дома, поэтому значительная часть моего детства прошла на этом кладбище, куда именно с Колей Бурцевым мы очень часто ходили. С ним связано много всяких воспоминаний и эпизодов. Постараюсь об этом написать отдельно. Окончив школу, Коля ушел в армию, служил в Германии, потом окончил пединститут в Тирасполе, впоследствии он жил в Измаиле и, кажется, работал там начальником райотдела милиции.

Кв.18. Квартира четырехкомнатная – одну комнату к трехкомнатной добавили за счет кв.17.

Здесь жили Ткаченковы, или "девятидетные" – до 1960 года, и – "десятидетные" – после. Отец семейства – капитан, впоследствии, майор Ткаченков. Мать, кажется, звали, Людмила Андреевна.

Дети: Вова, Лена, Тамара, Вася, Женя, Жорик, Саша, Алиса, Вера, Марина. Когда сердобольные люди их спрашивали – зачем же вам столько детей, они отвечали – да все думаем, а вдруг гений родится... Все как один на это отвечали – да хоть бы один у вас нормальный получился. Это, в общем, не лишено правдивых наблюдений... Динамика же проживающих была такая: Вова женился и привел в дом жену, которая вскоре родила. Такое перенаселение выдержать было трудновато, тем более, что молодым выделили отдельную комнату, и Вова, года два спустя переехал к родителям жены. Потом умер отец – майор Ткаченко – от рака желудка. Потом на заработки уехал Жорик и много лет практически не показывался. Женя женился и стал жить отдельно. Саша окончил медицинский институт, женился и тоже поселился у жены. Марина вышла замуж, но предпочитала – вместе с ребенком – жить здесь. Иногда и с мужем. Алиса вышла замуж за немолодого уже брата Комы Хагера, разбив трудовую еврейскую семью, и уехала с ним в Америку. Вскоре туда рванул и Женя, слегка разбогатевший на торговле пивом. Это происходило уже в начале 90-х годов. Кто там сейчас проживает – не знаю. Вася – мой одноклассник – надо полагать, на месте... Говорят, его можно застать на паперти возле Георгиевской церкви.

Третий этаж

Кв.19. Трехкомнатная. Авербухи – Мама Роза, дочь Раечка – Ребекка – и сын Аркадий. Их отца я не помню – наверное, он умер до того, как мы вселились в дом. Аркадий был очень необычным человеком – он держал великое множество птиц. Целая комната – одни клетки с птицами. Он же был первым во дворе, у кого появилась «Спидола» и карликовый пинчер. Потом он женился и уехал на другую квартиру. Аркадий умер довольно молодым. Мама Роза тоже умерла, Райка вышла замуж, а потом уехала в Израиль.

Кв.20. Трехкомнатная. Климовы. Как звали отца семейства я уже не помню, тем более. что он в начале шестидесятых развелся и уехал в другой город. Осталась его жена, три дочери и младший сын – Жора. Старшая сестра здесь практически не жила – он вышла замуж и жила отдельно, Люда тоже вышла замуж и ушла к мужу, Таня вышла замуж за Бориса Цуканова и они здесь и проживали до недавнего времени вместе с сыном. Жорик окончил строительный факультет и уехал куда-то на север, кажется, там и живет.

Кв.21. Трехкомнатная. Это тоже коммуналка, примечательная прежде всего тем, что там жил Жора Мадан со своей мамой и сестрой Тамарой.

Жора был калекой, у него были больные ноги. Он с трудом ходил, опираясь на палку, руки тоже были скрючены, рот перекошен и речь не вполне координированная. Я с ним дружил, приходил к нему домой, мы с ним пили чай и болтали о всяком разном. Потом он переехал в поселок Кодру, работал на мебельном комбинате, женился и завел кучу детей. Тамара вышла замуж раньше всех в нашем доме – это была первая свадьба. Хорошо помню как гости плясали в подъезде под гармошку. Потом у них родился сын, а потом ее муж повесился в подвале. Говорили, что он потратил какие-то профсоюзные взносы и не смог возместить. Приезжала милиция, что-то долго в подвале делали, а потом его вынесли, раскачали "за руки – за ноги" и забросили в кузов грузовика. Всегда мрачно настроенный Коля Бурцев подвел резюме: вот и цена всей жизни. Его, надо сказать, очень волновало как его похоронят, придет ли кто-нибудь на его могилку, или нет и т.д.

Четвертый этаж

Кв.22. Трехкомнатная. Левченко. Семья из четырех человек. Дочь и сын. Когда сын был маленький и лежал в коляске, я чуть не попал в него чем-то со своего балкона – случайно, разумеется. Целил, видимо, во что-то другое. Взволнованный – мягко говоря – папаша заметил меня, поднялся к нам на четвертый этаж и сказал следующее: «Я тебе, сволочь, выверну голову на обратную сторону вместе со скулами! Ты мне чуть сына калекой не сделал!» Он был прав, что и говорить. Работал он шофером на мотороллере с грузовым кузовом. Их дочь выросла, вышла замуж и родила.

Кв.23. Трехкомнатная. Скимбаторы. Папаша – пекарь на хлебозаводе, мамаша, кажется, тоже, сын и дочь: Шуня и Оля. К ним в гости регулярно приходил известный исполнитель молдавских народных песен Ион Басс. Тем, кто не знает, или забыл – у него был очень высокий, прямо скажем, тоненький голос. Зато фамилия – Басс. Шуня – товарищ по детским играм. Живет со своей семьей где-то в другом месте. Оля, кажется, там же и живет вместе с мужем – работником Армянского кладбища – и своими детьми. Квартира вначале была коммунальной, но кто там еще жил – уже не помню.

Кв.24. Трехкомнатная. Тоже коммуналка. Там жил дядя Степа – одинокий хромой калека, впоследствии женившийся. До того как он женился, про него сказала Феодосьева: «Зачем ему жена, когда у него „Спидола“ есть?» Дело в том. что дядя Степа обзаведясь «Спидолой» (после Аркаши Авербуха) не расставался с ней ни на минуту: на работу, с работы, в выходные ли, в будние ли дни – «Спидола» всегда в руке. Также там жил некто Рыжий (первая кличка) по прозвищу «Пушкин» (вторая кличка) с женой и сыном Вовочкой. Когда он разводился с женой судья его спросил – почему вы разводитесь? – на что он простодушно ответил, указав на присутствовавшую жену: «Да вы на нее сами посмотрите. Кто же с такой жить будет?!» Как ни странно, аргумент подействовал на все сто процентов.

Там жили еще какие-то люди, чьи лица и некоторые эпизоды помню, а имена – нет.

~~~~~~~~~

ШАФИРЫ

Фима был первым, с кем я познакомился, переехав в Кишинев из Ярославля.

Первые несколько дней я считал, что его зовут Сима, так как он немного пришепетывал, а я удивлялся, думая, что у мальчика женское имя. Потом разобрались. Его полное имя Фишель, сокращенно Фима. Иногда, для разнообразия, мы называли его Фляма.

С Фимой и его семьей в моей жизни связано очень многое.

Фимкина мама работала в бухгалтерии на комбинате глухонемых. Отец Фимки – Мордехай Шафир – работал экспедитором на хлебозаводе. Экспедитор, это человек, сопровождающий хлебный фургон, который развозит хлеб по магазинам. Потом он работал на фабрике игрушек, поэтому у Фимки в этот период появлялись новые игрушки. Правда, только на несколько дней – потом их отец опять относил на фабрику. Потом Фимкин отец перешел работать на комбинат бытовой химии в Страшены. Потом снова куда-то на новое место. Фимка говорил, что отец больше, чем на полгода нигде не задерживается.

У них в семье – единственной в подъезде – была домработница, молдаванка из пригорода. Однажды Фимка обратился за советом. Ему понадобилось стащить у родителей 10 рублей. Деньги в доме были – в десяти сумочках по сто рублей в каждой. И он не знал, что лучше – из каждой взять по рублю, или из одной взять десять? Несмотря на достаток и нетрадиционные источники жизнеобеспечения. Фимка ежедневно приходил к нам за разными мелочами: Чистую тетрадку, перо. чернила. книгу и т.д. Лучший эпизод связан. однако не с этим.

Фимка обожал играть в футбол. Он мог часами – если никого нет, то в полном одиночестве – гонять мяч сам с собой, загоняя его в какую-нибудь мишень: водосточную трубу, ведро и т.д. Впрочем, второго Цинклера из него не вышло. Своего мяча, однако, у него никогда не было, поэтому он регулярно просил мяч у нас, приходя ежедневно. Как-то раз он предложил: «Зачем я буду вас все время беспокоить? Пусть лучше мячик будет у меня».

Фимкина речь была очаровательна:

– Я имел получить пять. (Это значит, что он чуть не получил в школе пятерку.)

– Я имел разбить голову. (Это значит, что мог разбить голову. но не разбил.)

Фимка закончил 37-ю школу, потом Институт пищевой промышленности в Одессе. В Одессе он прожил лет двадцать, работая в организации, которую он называл «Главпирожок». В конце восьмидесятых все они уехали в Израиль.

* * *

Ну, конечно, отдельно надо вспомнить Фимкиного деда.

Как его звали – ни для кого не имело значения. Он назывался всеми просто "деда". (В действительности его звали, кажется, Отто Бендерский – так сказал Фимка, но, похоже, что я снова не разобрал правильное имя...) Он был очень стар. Умер он в возрасте 96-97 лет. Произошло это где-то в первой половине семидесятых. Значит, в конце пятидесятых ему было под восемьдесят, а в шестидесятых – за восемьдесят.

Всю свою жизнь он проработал писарем в синагоге и был, естественно, весьма религиозен. В синагогу он ходил регулярно до тех пор, пока мог это делать самостоятельно. От нашего дома до синагоги было не очень далеко.

Мне кажется, что старая синагога на Измайловской уже была закрыта, центральную синагогу уже перестраивали в театр им. Чехова, так что деда в то время ходил в синагогу в Якимовском переулке.

Быстрым шагом от нас до синагоги можно дойти минут за пятнадцать, если по дороге срезать все углы: через проходной двор выйти на Армянскую угол Ленина, потом вниз по Армянской до Фрунзе, потом, пересекая Фрунзе, войти во двор хозяйственного магазина на углу и, свернув наискосок налево, входишь в Якимовский, где, не доходя до Котовского, с правой стороны переулка и находилась Кишиневская синагога.

Но деда не мог дойти до нее за двадцать минут. За это время он мог дойти только до ворот нашего двора. Передвигался он настолько медленно, что у случайных людей такая скорость всех телодвижений вызывала уже не жалость, а научное любопытство: неужели он может куда-нибудь дойти?

В основном, деда сидел у двери подъезда и что-нибудь читал.

Что мог читать религиозный еврей на склоне лет? Вы, наверное подумаете, Тору, Мишну, или еще какой-нибудь "религиозный дурман"?

Ничего подобного. Этого не было ни разу.

Я часто не ленился и заглядывал в то, что деда читает. В основном, это были периодические издания тех лет. Газеты – Известия, Правда, Труд, Советская Молдавия и т. д., журналы – самые неожиданные. Например, однажды, я лично видел, как он внимательно прочитал от корки до корки журнал "Старшина и сержант", в другой раз он читал "Вооруженные силы за рубежом". Я, собственно говоря, и узнал-то о существовании этих журналов от него.

Как они ему попали в руки – понятия не имею, тем не менее, он их читал. Надо также отметить, что по всему прочитанному вы могли устроить ему экзамен, и он его успешно сдал бы.

Голову он сохранил совершенно ясную до конца своих дней. Находясь почти целый день возле двери подъезда, он знал всех жильцов дома, помнил всех по именам и мог вас совершенно неожиданно спросить: "А как там ваш Серёженька? Что-то его давно не видно?"

Для многих это был шоком, ибо его трудно было принять не то что за полноценного, но даже за полностью живого, так он был, все-таки, стар.

У него была жена, умершая на несколько лет раньше, чем он. В последние годы она болела, лежала дома и конфликтовала с дедой в связи с его сексуальными домогательствами. Эта сторона жизни вообще его интересовала до конца жизни. Любимым его развлечением было добраться до ворот нашего дома, прислониться там к стене с палочкой в руках и поджидать свою жертву. Жертвой становилась женщина, проходившая мимо него на доступном для попытки задрать ей юбку палкой расстоянии. Если ему это удавалось, он был счастлив и от души смеялся. Прыть, которую он при этом проявлял, совершенно не соответствовала его общей двигательной активности.

В начале шестидесятых деда еще сам ходил на рынок. Уже произошла реформа 1961 года, но у деды имелось еще немалое количество не обменянных и уже не действующих старых рублей. На рынке он устраивал настоящую корриду.