Текст книги "Свет далекой звезды"

Автор книги: Сергей Недоруб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

И вообще, как оказалось, модельный бизнес я представляла себе неправильно. Думала, там всегда фотографируют если не на выходе с лимузином, то в роскошном павильоне, в котором обязательно собирается огромная съемочная группа и глазеет на тебя, отпуская восторженные вздохи. Мечты, мечты. Судя по рассказам Божены, с моделями порою работают от силы человека два, а павильон может оказаться наскоро декорированным уголком обшарпанного коридора, через который постоянно снуют посторонние. От себя могу добавить, что еще там противно гудит светильник, вокруг которого летают мухи, а макияж неприятно перекашивает щеки во время любого выражения лица, кроме самого ненатурального. Все смотрят на тебя как на вещь или куклу, чья задача – подчиняться голосовым командам и говорить «мама!», когда ее наклоняют.

По крайней мере, ни ко мне, ни к Божене там не приставали. Да и то, мне кажется, лишь потому, что остальные модели оказались более раскованными. Или же у меня на лице написано, что со мной ни у кого нет шансов.

Да пусть думают, что хотят. Что угодно, лишь бы не жалели.

А вот массаж был тихим, спокойным занятием. Чище, чем модельный бизнес, во всех отношениях – от почти стерильных условий работы до самой ее сути. Здесь я действительно ощущала, что приношу пользу кому-то, кроме себя. Мое прикосновение было более мягким и чувствительным, чем у зрячих профессионалов. Я проработала больше года, поставив на ноги кучу детей, так что диплом массажистки получила.

* * *

Одного пальца мало.

Нужно было чаще пользоваться еще чем-нибудь, кроме слуха, найти новые виды досуга. Решение нарисовалось быстро – кулинария. Как только я совместно с Боженой начала участвовать в приготовлении ужина, дело пошло на лад. Мало того, что она успела поработать поваром какое-то время после банка, так я еще и взяла на себя контроль качества. Я запоминала нужный состав любой смеси просто на запах, да так, что Женя не могла отличить друг от друга два варианта своего фирменного блюда, между которыми я находила значимую разницу. А когда запаха было мало, я использовала вкус. Мы гурманили просто по-страшному, делая из бутерброда с маслом произведение искусства, добавляя туда… Нет, пусть это останется нашим маленьким секретом.

Готовить полностью в одиночку я научилась, как и полагается, лишь со временем. В первый раз, когда я надумала устроить Божене сюрприз и самостоятельно приготовить обед, можно сказать, все получилось. В смысле, сюрприз получился. Чистить потолок после этого Женя мне не доверила. Но через несколько недель стал получаться и сам обед. И, вы знаете, оно того стоило.

О работе поваром вместе с сестрой, конечно, не могло быть и речи, хотя мы были бы счастливы работать на одном месте. Однако я, выходит, все же нашла себе очередное любимое занятие, и это меня вполне устраивало.

* * *

Время текло в три ручья. Если Божена была на работе, а мне было скучно и не хотелось ни о чем думать, я просто ложилась на пушистый ковер, растягивалась и выключала ум. Ковер у меня постоянно чистый и свежий, а вот ум не всегда. Слушать звуки в соседних квартирах и на улице, пропускать через себя весь мир и тянуться, пока суставы не затрещат… В этом что-то было. Порою нападало необъяснимое веселье, я начинала смеяться и танцевать, танцевать так, что мебель, казалось, подскакивала на месте.

А плюшевым бегемотом, оказывается, очень удобно промокать слезы.

Чем еще прикажете заниматься? Паркуром? Мне доступны только блайнды.

С музыкальным творчеством я не дружу. Кто-то на ухо наступил, да так, что медведь при этом, наверное, припустил через бурелом с выпученными глазами. Жаль. Темнота одарила меня всеми остальными задатками к музыке: усидчивостью, терпением и отличной координацией. При желании я могла попасть пальцем в десятикопеечную монету, которую ранее нащупала в метре от себя час назад. Надо было бы изучить акупунктуру, но здесь уже без зрения не обойдешься.

* * *

Говорить о том, что мне запомнилось, нелегко. Не в том смысле, что было тяжело. Это еще как посмотреть. Проживи я две жизни в период с четырнадцати лет до девятнадцати, одну зрячей, другую слепой, – и я смогла бы рассказать, чем они отличаются. Мне часто хочется сравнить то, чего не было, с тем, чего могло не быть.

Так что нет, дело не в этом. Мне нелегко вспоминать просто потому, что я не знаю, что вспомнить. События в моей жизни не были ни хорошими, ни плохими, они просто были. А окрашивала я их самостоятельно. Что можно выделить? В самом деле, что? Что бы выделили вы в своей жизни?

Я помню торт, который Женя купила, когда мне исполнилось шестнадцать. Помню потому, что недооценила его запах и наклонилась слишком близко. Так что свою первую маску на лицо я тоже помню.

Мне запомнилось, как я порезалась во время мытья посуды. Не стоит ругаться, что мне доверили иметь дело с кухонным ножом. Порезаться один раз за пять лет – разве это о чем-то говорит? Люди с двумя работающими глазами режутся гораздо чаще. И не всегда случайно.

Помню поход нашей школы в музей археологии, где устроили выставку для посетителей с нарушениями зрения. Все можно было потрогать руками, проверить на тяжесть. Было здорово.

В театр сходили с Боженой, Андреем и его семьей, только я до конца не высидела. Слишком громко. Потом все же сходили еще раз на то же представление, а то стало интересно, чем все закончится.

Помню, как в городе иногда отключалось электричество. Я часами сидела на диване, обнимая бегемота или расчесывая волосы сестры, такие длинные и шелковистые. Слушала тишину и рассказывала Божене, что сумела разобрать в Темноте.

Темнота… С ней у нас установились неопределенные отношения. Я так и не привыкла ни к ней, ни к ее стремлению навевать образы. Иногда мне казалось, что она помогает мне сохранять свежесть восприятия. Наверное, года два минуло, прежде чем я поняла, что без ее образов мне было бы на редкость тоскливо. Мне все еще казалось, что я должна принять какое-то решение, а то данных накопилось более чем достаточно. Этот экзамен мне было некому сдать, поскольку Темноту никто не преподает.

* * *

Дни не отличались друг от друга. Я была рада тому, что они просто были. Для незрячей точно так же существует разница между днем и ночью. Ведь я тоже разделяю поток времени на состояние сна и многочасовые попытки пробуждения.

Чем была для меня ночь? Временем, когда мир за пределами Темноты обновлял одни сутки на другие, чтобы по-новому взглянуть на радость и печаль. Мне же ночь ставила минус один к числу оставшихся дней. И ничего более.

А день напоминал, что сегодня каждый человек возьмет от жизни что-то свое. И что почти все возьмут больше, чем достанется мне. Зато я получу то, чего не будет ни у кого.

Ночь была вопросом, день – ответом. Смыкая веки перед сном, я отправлялась на поиски света далекой звезды. И я летала – каждую ночь. Я росла, Малика расправляла крылья все шире и увереннее. Метатрон больше не произносил ни слова. Он и так дал мне больше подсказок, чем получают другие.

А днем я сверяла свое состояние с тем, что чувствовала вчера. Если ничего не менялось, то я понимала, что сделала недостаточно. Значит, нужно было что-то переосмыслить, или же поубавить амбиций. Просто смириться. Но как смириться, если бегемот постоянно рядом? Постоянно смотрит…

Да. Именно в тот день меня словно кто-то взял за шиворот и хорошенько встряхнул.

Я сидела на подоконнике с отвратительным настроением, настраиваясь на перемену погоды. Затылок у меня заткнет за пояс любой барометр. При перепадах давления голова начинает раскалываться, особенно на затылке, куда пришелся удар.

Так вот, я сидела и тихо депрессировала. Все это не зря, думала я. И удар, и Темнота. Даже если Темноте не нужна я сама, но она ведь для кого-то существует, да? И в мире каждый день разбивают очередную голову. Значит, это кому-нибудь нужно? Должен же быть смысл во всем этом.

Я искала его. Искала каждый раз, когда у меня было свободное время.

Свободное время?

Я что, стала занятым человеком?

Далекая звезда ласково подмигнула мне из Темноты. Крылышки на спине дернулись.

Кто-то нарисовал улыбку на моем лице, я вполне оценила работу художника.

Во как! А смысл существования все время был рядом.

Метатрон, ты моя бегемоха!..

* * *

И только когда я стала дни любить больше, чем ночи, я поняла, что жизнь налаживается.

Наверное, в этом и была основная проблема. Жизнь в Темноте была не пустой и не скучной. Любое внешнее впечатление усиливалось во много раз, а при их отсутствии источником впечатлений становилась я сама. Но все это было бы чудесно только для зрячей Алексы. Не могу представить, как это раньше я находила время для скуки. С обоими здоровыми глазами! И скучать?! Дергаться из-за проблем, которые имели свойство исчезать самостоятельно? Да, мне казалось, что проблемы были величиной с Вселенную. И так было на самом деле. Просто для меня мир казался намного меньше размером, чем кажется сейчас. Наверное, для любого человека мир велик настолько, насколько велики его текущие проблемы.

Как-то я попробовала поговорить с Боженой на эту тему. Она внимательно выслушала, конечно.

– Алька, – сказала она устало. – Мой мир – это ты. Будешь мелкой – мне будет тесно. Хочешь для меня свободы – стань великой.

Боже, как все просто!

Вы не подумайте, будто я стараюсь рассказать вам в точности, каково мне было. Это бесполезно, к тому же я не настолько жестокая.

Я не могу передать вам мир, в котором жила, и вы тоже этого не познаете, просто походив с повязкой на глазах. Даже если вас при этом хватит на несколько лет, вы будете постоянно помнить, что можете в любой момент эту повязку снять.

И не думайте, что ко мне эта повязка приклеилась намертво – нет. Ее на мне просто не было.

Вот и вся разница.

* * *

Я проколола бровь. Приблизительно выяснила, как это будет выглядеть. И правильно, а то уже казалась сама себе слишком однообразной, и начинала думать, что никогда не повзрослею. Хотела еще проколоть язык, но стало боязно, и я передумала. А то было бы так классно во сне стрекотать серьгой по зубам.

Хотелось внешних изменений. Я люблю наряжаться. Гардероб обновляли каждый раз, когда случалось попасть на толкучку. Оденешься во все новое и красивое, и на улицу. Понимаете, я очень хорошо чувствую взгляды и заложенный в них посыл. Приятно общаться с людьми на более высоком уровне, чем слова. На словах у меня получалось не очень хорошо. А так выйдем с Женькой в коротких юбках и дарим ослепительные улыбки. Да, я каждое утро чищу зубы. И еще не ношу чулки, никогда. Точнее, уже лет пять. Позвольте не объяснять, почему.

Дома мне становилось тесно. Гулять мы с Боженой не переставали, но мне хотелось чувствовать себя частью общества. Вот только про общество я знала не так уж много. Слушала новости по телевизору каждый вечер, и они из года в год были жутко однообразными. Я уже не слышала текст, а сходу вникала в смысл: кто чем недоволен, кто с кем вступил в союз и с кем поссорился. Мир меняется очень медленно. Но я все равно старалась не пропускать ни одного выпуска: так мне было проще переживать мысль о том, что не одна я медленно меняюсь.

* * *

А затем наступила весна. Не та, которая в Темноте не отличается от осени, а особенная. Такая, какая наступает раз в жизни и запоминается надолго. Когда в душе зажигаются гирлянды и начинает жужжать маленький моторчик.

Именно той весной, четыре месяца назад, все и случилось.

Простите меня за волнение, но я не могу без дрожи вспоминать про тот удивительный день.

День, когда наступило зрительное чудо.

Глава 4

Вспомнить все – для меня вопрос чести. И это самое сложное. Для меня воспоминание о любом событии, случившемся с момента удара, это всего лишь смесь того, что произошло на самом деле, и того, как я это восприняла. Но даже если отбросить в сторону мою фантазию, то объективные факты, которые останутся, просто не укладываются в голове. По крайней мере, в моей.

Постараюсь передать все максимально точно.

Был выходной день, и мы традиционно пошли гулять. Жара еще не наступила, хотя вот-вот могла свалиться с небес, знаменуя скорое пришествие лета. Дул прохладный ветерок, приятно щекоча кожу. На небе не было ни облачка, так что дождя мы не опасались. Мой встроенный барометр не ошибается.

Я топала по асфальтовой дорожке, Божена держала меня под локоть, как обычно. Наша тихая, ухоженная улочка в спальном районе была из тех, на которых почти никогда не увидишь машин. Кроме отдельных, которые всегда припаркованы у подъездов своих хозяев на одном и том же месте, со временем становясь частью пейзажа, и никто не замечает, когда же они успевают куда-то уезжать и возвращаться. Мне было хорошо известно, где стоят эти памятники цивилизации, чем пахнут, и на какой высоте о них можно стукнуться коленкой.

За пару кварталов к северу находилась трасса, простиравшаяся через весь город. Я так привыкла к реву машин, что уже не замечала их, когда хотела. Из года в год звуки двигателей приобретали новые оттенки – верный признак того, что скорости увеличиваются. Мир постоянно торопится, не зная, что кто спешит, тот не успеет.

Дома были залиты нежно греющими меня лучами заходящего солнца. По четным дням солнце принадлежало Боженке, по нечетным мне. Такой был у нас договор. Хотя на самом деле это все шутка, конечно. Солнце всегда было только моим. И я честно делилась им со всеми.

На танцующей листве дерева щебетали воробьи, чуть дальше тусовались голуби. На дороге играли дети – три девочки и два мальчика, заново рисуя «классики» цветными мелками. Справа слышалось хлопанье мяча о землю. Из кустов вышел пес, скромно молчавший о том, что он там делал. Породу я не разобрала, но, судя по дыханию, веса он был приличного.

Я люблю прогулки на дальнее расстояние по прямой дороге. Поначалу немного боязно, ведь приходится запоминать каждый шаг. Но затем в уме вырисовывается маленькая тропинка. Она состоит из участков, в которых я уверена – вот тут ямка, там кочка, а здесь ступеньки. Чем чаще по ней ходишь, тем больше деталей запоминаются. Тропинка обрастает границами, полотном, становится ухоженной дорожкой в моей голове. Она только моя, и я могу гулять по ней, сколько вздумается. Я веду с собой Божену, которая держит меня за руку – ведь она не видит этой дорожки. Можно понастроить любых декораций, которые, конечно, окажутся лучше невидимых стен. Раньше у меня стояли аккуратные домики со ставнями, у каждого были деревянный забор, крыльцо и труба, из которой шел гостеприимный дым. Сейчас я заменила их на ровные ряды лесных елок и сосен. Через каждые сто шагов между стволов деревьев показываются олень, или барсук, или белка свесится с ветки, взмахнув пушистым хвостом и показав мне путь. А когда через дорожку проскачет заяц, значит, мы пришли на полянку – основной пятачок нашего района, где полукругом стоят ларьки со всякой всячиной.

* * *

Помнится, пару лет назад мне захотелось прокатиться в этом месте на роликах. Вот приспичило, и все тут. А что – погода стояла чудесная, голова не болела совсем, и я желала мчаться сквозь пустоту, рассекать воздух, чувствовать движение и скорость, азарт и освобождение. Конечно, я понимала, что без глаз буду на роликах как корова на льду. Но мне было плевать, я устала от однообразия. Я уже напридумывала кучу всяких способов, как можно сделать это с минимальными потерями – то есть ограничиться синяками, ссадинами и расстроенными нервами окружающих, а также сбить не более семидесяти процентов встречных строений. В общем, от трости я отказалась сразу, от вьючной собаки – по причине ее отсутствия, и пришла к тому, с чего и следовала начинать. С запрашивания совета у Божены.

К моему изумлению, она согласилась.

– Давай, – сказала она. – Только я буду держать тебя за руку.

– Конечно! – закивала я. – Можешь хоть на цепь посадить! Я на все готова!

На том и порешили.

Когда пришли в парк, я уже находилась на вершине эйфории. Если и говорят, что предвкушение это всегда половина наслаждения, то в моем случае – полтора.

Прокат роликов стоил денег, но, к моему радостному визгу, их нам уступили бесплатно, хотя и предупредили, что снимают с себя всю ответственность. Я сидела на пластиковом стуле, стараясь не болтать ногами, так как Женька надевала мне ролики.

– Теперь перестегни их сама, – велела она. – Чтобы было удобно.

Когда с приготовлениями покончили, я осторожно встала и тут же мягко наехала на фонарный столб. Обхватив его руками, я чуть не задохнулась от восторга.

– Далеко не укатывай, – предупредила Божена. – А то я тебя не догоню.

Дождавшись, когда сестра возьмет меня за руку, я медленно оттолкнулась и покатила по дороге. Колеса почти гасили колебания, однако я все же чувствовала приятную вибрацию, идущую от асфальта.

– Вперед, – довольно сказала Божена. – Смелее!

Я приободрилась и оттолкнулась сильнее, чуть не мурлыча от радости. С углами и наклонами я справилась на удивление быстро – чувство равновесия у меня отменное. Верная рука самого близкого человека на свете, природа и движение. Что может быть лучше?

– Ты что, бежишь? – спросила я, сообразив, что мы как-то быстро едем.

– Нет, – лукаво ответила сестра.

Только тогда я поняла, почему звук роликов кажется мне странным.

– Ты что, тоже на колесах?! – обалдела я.

– Ага. Думаешь, ты одна такая?

– Мамочки! Я же упаду!

– Спокойнее, Аленький, – Божена умеет говорить так, что кажется, будто ее голос исходит со всех сторон сразу. – Ты сама этого хотела. Ты справишься. Просто продолжай катиться, чувствуй дорогу.

Мы продолжали набирать скорость, и я отчаянно попыталась сообразить, что делать дальше. Тут же до меня дошло, что я даже в мыслях не отрабатывала этот прием. Как вообще замедляться на роликах?! Я думала, Божена меня будет придерживать. А теперь она и советов не дает. Может, она и сама не знает?

– Ай-яй-яй, Женька, я сейчас врежусь куда-нибудь! – заверещала я.

– Куда ты врежешься? Мы на нашей аллее, тут ничего нет. Забыла?

Мне стало гораздо легче.

Все мои страхи и слабости мигом улетели. Представив себя со стороны, я увидела девчонку, которая долго готовилась к неизвестности будущего, годами осваивала все, что ей было доступно, вплоть до совершенного владения своим телом и дара предвидения. И которая забыла обо всех своих навыках, стоило ей совсем немного вырваться из привычного уклада жизни.

И я высвободилась. Повернула ногу, оттолкнулась и стремительно понеслась вперед. Божена не отставала ни на шаг, прочно удерживая мою ладонь. Дорога вибрировала под ногами, унося меня вдаль, приближая неизведанные земли, необъятные поля, безграничные луга и, если мне не изменяла память, металлический лоток с пончиками.

– Женя, пончики, пончики! – завопила я на весь парк.

– Поворот налево, – спокойно сказала Божена. Ее немного начало подводить дыхание – скорее всего, из-за волнения, так как в ее физической форме я не сомневалась.

Не расцепляясь, мы слегка наклонились в сторону и зашли на пологий поворот. Ветер свистел в ушах, сердце кувыркалось в адреналине. Сестра потянула меня на себя, когда мы снова выкатились на прямой участок. Я и без того мысленно чертила в уме траекторию нашей гонки, но все равно сдала чуть правее – мало ли что Женька увидела впереди.

– Венжега-два – Венжеге-один, прошу разрешения на взлет! – произнесла я, ловя улыбкой воздух.

– Венжега-два, взлет разрешаю, – одобрил диспетчер.

Полоса для взлета простерлась вперед, сузив мир до рамок воздушного коридора. Дав полный вперед, я слегка наклонилась…

И с шумом влетела в широкий фонтан, стоявший точно посередине парка. Шасси пролетели три нисходящие ступеньки, теплая вода обеспечила мне относительно мягкую посадку. От неожиданности я охнула, завертела головой и меня тут же подняла Божена, которая окунулась в фонтан вместе со мной. Просто поразительно, что мы ни обо что не стукнулись.

– Ах ты, медуза, это ты все придумала! – крикнула я, выплевывая воду.

– Что заказывали, то и получили! – послышался смех Божены. Я подхватила его, затем обняла сестру, чувствуя, как слезы радости катятся по моим щекам и сливаются со струями воды на лице.

– Спасибо, – выговорила я, кое-как выбираясь на ступеньки. Колеса роликов увязали в песке. Мы обе промокли до нитки, но я была счастлива.

* * *

Да, есть что вспомнить. Ну, это было тогда, а сейчас это сейчас.

Мы прошлись до продуктового, накупили вермишели и пошли обратно.

Вот тут-то меня и торкнуло поговорить на серьезные темы.

– Женя, – сказала я, идя по дорожке. – Дальше что?

Это мне и нравится в сестре (впрочем, мне в ней нравится все) – с ней необязательно заводить разговор издали и трещать о погоде, когда хочется поболтать за жизнь. Даже если ляпнуть что-то позаковыристее, Боженка все сразу понимает.

Но в этот раз не поняла.

– Домой, варим макарошки, ставим кино и спать, – ответила Женька.

Это меня даже разозлило. Мало того, что она думала о чем-то другом, так еще сбилась с такта и стала шагать не в ногу.

– Я вообще говорю, – добавила я. – Так и буду торчать мертвым грузом?

Божена уставилась на дорогу. Не на мою, а на бледно-серое полотно асфальта. Да, я такие вещи просекаю с ходу.

– Есть предложения? – спросила она.

Я проводила взглядом зайца, остановившегося на середине своего кросса, и переступила через него. Почувствовала, как губы напрягаются, чтобы изобразить подобие кривой улыбки, однако сдержалась.

– А поискать? – поинтересовалась я.

– Считаешь, я об этом не думала?

– И что надумала?

– Ничего. Я бы сказала.

Плохо.

– И что теперь? – я потерла внезапно зачесавшийся нос.

– Идем домой, варим макарошки, ставим кино и спать, – произнесла Женька с безразличной грустью.

Мои щеки налились теплотой. Я опять ступила. Боженка отлично меня поняла, оказывается.

– Женя, так нельзя, – я попыталась придать себе примирительный тон, но получилось не очень удачно. – Носишься со мной, как… как… я не знаю.

– Тебе скучно? – спросила она.

– Да! То есть, нет! Мне тебя жалко.

– Алька, тебе со мной тесно? Ты хочешь разведать новые границы одиночества?

– Тьфу на тебя!

Я отвернулась. Снова мы ни к чему не пришли. Я и не надеялась, если честно. Тема была больно скользкая и противная. Но молчать о планах на будущее – значит похоронить даже мечту.

– Гуляй без меня, – предложила я. – Честно, я побуду сама! Ходи по кафешкам, библиотекам, заведи знакомства.

– Я уже думала, – ответила Божена, и я заткнулась. – Не хочу. Мне и тебя достаточно.

Насупившись, я шла молча, ожидая, что она еще скажет.

– Точно не хочешь? – спросила я.

– А тебе зачем?

– Потому что я хочу.

– Алька, я пока не думаю о собственной семье.

– Нет, я сама хочу. Встречаться с кем-то. Перестать быть одной.

Настала ее очередь молчать. Это всегда меня нервировало. Я очень боялась обидеть сестру.

– Тогда что ты меня тоже тащишь? – задала вопрос Божена.

– Ты же мой поводырь. А это, может быть, самая важная дорога, которую ты могла разведать. Для себя и… для меня тоже.

Наши переплетенные пальцы сжались. Живительная энергия любви наполнила меня. Спасибо, сестренка.

– Я не знаю, Алюнь, – неуверенно произнесла она.

– Жень, мне уже не страшно. Если ты не хочешь из-за меня, то не надо.

Божена поправила сумку, съехавшую с моего плеча.

– Молодая славянская женщина, не замужем, двадцать четыре года, ищет непьющего парня для серьезных отношений, – сказала она. – В спонсоре не нуждается и не хочет им быть. В наличии капризный ребенок, девятнадцать лет, сорок восемь килограммов.

– Сорок семь.

– Съешь кило апельсинов, и будет сорок восемь.

Я отпустила ее пальцы, остановилась, сунула руку в пакет и пошарила там.

– Мы апельсины не брали? – спросила я.

– Не сегодня. Получка не скоро.

– Я и в самом деле захотела апельсин.

– Я же говорила. Капризный ребенок.

Наткнулась на яблоко. Жить можно.

Грызя беззащитный фрукт, я пошла дальше. Рука Божены привычно переместилась на локоть.

– Ну как? – спросила я. – Принцы на белом коне появились?

– Пока не слышно.

– Слух я на себя беру. Ты смотри.

– Нету их.

– Что, никому не нужна девушка с ребенком?

– Таких рыцарей даже в старые времена не было.

Я швырнула огрызок в лесную чащу. Судя по звуку, попала прямехонько в мусорку.

Из леса выполз Метатрон. Взгляд у него был более чем офигевший.

– Прости, – сказала я и смутилась выше крыши. – Я не хотела мусорить.

Иллюзия рассеялась. Я вспомнила, что иду по своей улице.

– Божена, – позвала я.

– Что, Алененок?

– Я сошла с ума?

– С каким из моих «я» ты говоришь?

Дикий хохот вылупился в моем животе и со скоростью молнии вылетел наружу через горло. Я хохотала так, что упала бы, если бы не опиралась на Боженку. Она, как всегда, просто продолжала поддерживать меня и ждала, когда мой псих закончится.

– Нас никто не видит? – спросила я, пытаясь перейти на нормальную речь.

– Какая разница? – уклончиво произнесла Божена.

– Да, в самом деле. В мире ведь, кроме нас, никого нет.

Я успокоилась, сняла очки и вытерла слезы.

– О-хо-хо, – выдохнула я, проведя руками по лицу. – Божена, нельзя так, честно. Я так двинусь. Надо что-то менять. У меня уже глюки пошли.

– А как менять?

– Да не знаю я. Но знаю, что зрение тут не при чем. Что за прикол жить, как я?

– Аля, успокойся.

– Не хочу!

Я почувствовала на запястье захват сестры.

– Давай не здесь, – предупредила она. – Дома выговоришься.

Дернувшись, я вырвалась. Я была слишком возбуждена.

– Алька! – строго сказала Женя, пытаясь меня поймать. Но это не так просто, как она думала. В своем лесу я единственная фея. Скоростная и неуловимая.

– Ну что ты делаешь? – произнесла Божена, оставаясь на месте.

Было поздно. Как говорится, Малику понесло.

– Ха! – победоносно закричала я, пятясь куда-то назад. – Я могу сама ходить!

– Можешь, можешь, – поспешила успокоить меня сестра. – Угомонись, я тебя очень прошу!

– Зачем?!

Я снова сорвала с себя очки и подставила обнаженные глаза вечернему небу. Ветер играл с моими распущенными волосами, подгоняя прохладный воздух к горячему телу. Заходящее солнце нежно поцеловало меня на прощанье, наполнив сладострастным томлением. Я кружилась, вскинув руки к небесам, я смеялась и плакала, высматривая наверху прячущегося от меня Творца, чтобы призвать его к ответу. Я так много сделала для него! Выстояла и выжила! Где моя награда?

– Я буду жить! – орала я на всю планету, двигаясь по дороге в сторону немыслимыми траекториями. – Я хочу летать!

– Алекса!

– Дайте мне крылья!

Не к тому человеку обращалась Боженка. Алексы больше не было. Я стала Маликой. Я должна вести за собой других!

– Это мой мир! – кричала я, сжимая и разжимая кулаки. – И только мой!

Малика высвободилась окончательно. Белый, ослепительный, щемящий свет окутал Вселенную. Роскошные крылья с белоснежными перьями расправились за моей спиной, издавая божественный свист. Я вздохнула полной грудью и оторвалась от земли. Мне было плевать, что под моими ногами должен находиться все тот же пыльный асфальт. Меня здесь вообще не было. Не хочу.

Я слышала крик сестры, но не собиралась спускаться. Что ждет меня внизу?! Куда мне бежать?! Бегемот был тысячу раз прав. Из Темноты можно только улететь.

Мысли из головы – выстроились в цепочку! Настроение – встать рядом! Сейчас вы пройдете капитальный учет. В моем лесу мне не нужно гнилья и сорняков! Светлое беру с собой, остальное к черту. Я улетаю.

Малика полетела вверх. Быстрее, выше! Крылья неторопливо хлопали за спиной. Им незачем нервничать – они исправно несут меня куда нужно. Еще, дорогие мои. Чуть выше к небесам. Вот и первое облако. Я же вроде помнила, что облаков не было. Но тут все возможно.

И еще тут, наверху, шел снег. Огромные снежинки разной формы и размера проносились мимо, рассыпаясь на множество мелких, а затем и на невидимую пыльцу, которая оседала на перьях крыльев, переливаясь при свете волшебного сияния. Небо светилось непередаваемой красотой. Трудно было представить себе что-то столь же прекрасное.

А вот и первая остановка.

На приличной высоте, на пушистом облаке, напоминавшем огромное кресло, сидел Метрошка. Примерно моих размеров – конечно, в высоту, так как толщина его не уступала самому облаку. В лапах бегемота была ивовая удочка, с конца которой свисала бесконечно длинная лиана. Он болтал ногами и задумчиво поглядывал вниз, то и дело приоткрывая огромную пасть и захлопывая ее снова. Зрелище было еще то.

Малика присела рядом, изящно сложив крылья.

– Привет! – сказала она.

– Это все, что ты можешь сказать? – бегемот неодобрительно покосился. – Просто «привет»?

– С привета обычно начинают.

– Ну да, ну да. Я и забыл. Вы всегда начинаете с привета, полагая, что того, что достаточно для начала, будет хватать и для конца. Потому вам так часто и приходится прощаться.

Малика сложила руки и набрала в ладони огромную горсть облачного пуха.

– Не злись на меня, – ласково сказала она, вытянула красивые губы трубочкой и выдула пух на Метрошку. – Я тут новенькая. Расскажи мне, что делать дальше.

– Странная просьба, – ответил Метатрон, отмахиваясь от пуха. – Странно слышать ее от той, кто уже умеет летать.

– Но я прилетела к тебе.

– Значит, было какое-то желание?

Малика подумала.

– Я могу загадать только одно? – спросила она.

– Если правильно загадать одно желание, то второе не понадобится.

– Дай мне зеркало.

Бегемот схватил неуклюжей лапой барабан удочки и с треском принялся наматывать лиану. Когда он закончил, на ее конце висело небольшое зеркало в искусно сделанной деревянной раме.

– Раз ты хочешь именно этого… – буркнул он, кое-как отвязывая лиану и передавая подарок.

Малика провела по обратной стороне зеркала кончиками чувственных пальцев.

– Что ты делаешь? – спросил Метрошка, снова спуская лиану вниз.

– Привычка, – ответила Малика. – Я изучаю предметы на ощупь.

Бегемот снова хмыкнул что-то неопределенное.

– Ты не посмотришь на свое отражение? – спросил он.

– Я не для себя просила, – ответила Малика.

– А для кого же?

– Для людей.

Метрошка заулыбался, показывая отдельно стоящие кирпичики зубов. Улыбка у него была шире, чем рука Малики от локтя до кончиков пальцев.

– Это было хорошее желание, – крякнул он. – Я думал, ты хочешь для себя.

– Очень хочу, – призналась Малика, любуясь красивой рамой подарка. – Но пока не стану.

– Почему?

– Теперь я знаю, что есть вещи важнее этого.

Бегемот просвистел какую-то задорную мелодию. Ни слуха, ни голоса у него не было, но старался он от души.

– Тогда ты заслужила право взглянуть, – сказал он. – Переверни его.

Малика осторожно перевернула зеркало и всмотрелась в отражение.

– Но здесь ничего не видно, – пожаловалась она. – Я не отражаюсь.

– Конечно, – подтвердил Метатрон. – Зеркала всегда показывают, кто ты есть.