Текст книги "Владимир Ост"

Автор книги: Сергей Нагаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Да ладно тебе оправдываться. Я все понимаю. Я и сам заметил, что у тебя какие-то неприятности. Бывает. Ну, пока. Но я изо всех сил надеюсь, что мы еще увидимся.

– Позвони мне завтра, днем, хорошо?

Осташов вышел из квартиры, и дверь за ним почти неслышно закрылась.

Пройдя к лифту, он увидел, что ни Хлобыстина, ни Светланы на лестничной площадке уже нет. Когда Владимир спустился вниз и вышел из подъезда, то стало ясно, что его друг и новая знакомая времени зря не теряли: в палисаднике, за кустами слышались шуршание ветвей, возня и женские вздохи.

Осташов решил не мешать товарищу и побрел, выписывая ногами синусоиду, в сторону станции метро.

Проходя мимо очередного фонаря, посмотрел на заметку про ястребов, которую все еще держал в руке, пьяненько усмехнулся, этак усмехрюкнул, и сунул сложенную вчетверо бумажку в карман.

Глава 15. Гонки с козлами

На руке бравого российского солдата сидит ястреб-тетеревятник, а позади виднеется Спасская башня. Этой фотографией была проиллюстрирована небольшая заметка, которая помещалась на последней странице американской газеты со скромным названием «The Globe of Boston».

Газету читала белокурая женщина преклонных лет, сидевшая за рулем автомобиля. Впрочем, заметку про кремлевских ястребов она не видела. Старушка, похоже, только начала знакомиться с содержанием номера, во всяком случае, в данный момент она рассматривала первую страницу газеты. Ее взгляд был прикован к статье (рубрика «Сегодня»), заголовок которой сообщал о предстоящем прилете президента Америки Билла Клинтона в Бостон для встречи с жителями города. Неожиданно старушка с раздражением смяла своими мозолистыми руками газету и бросила бумажный ком на соседнее сиденье.

Дама выскочила из кабины (это был грузовичок «Форд» оливкового цвета), затем, невзирая на почтенный возраст, проворно влезла в кузов, из кузова – на крышу салона (не помешало ей и голубое платье чуть не до пят, в которое она была одета) и, прикрыв глаза ладонью, посмотрела вперед, потом – назад. В обе стороны шоссе тянулись нескончаемые ряды стоящих в пробке автомашин, отсвечивающих под ярким солнцем.

Старушка нахмурилась. Она спустилась в кузов, осторожно шагнула в сторону правого борта и присела на корточки перед стоявшей здесь объемистой металлической клеткой, которая более чем наполовину была закрыта наброшенной сверху грубой материей. Женщина приподняла край мешковины и заглянула внутрь.

Когда она распрямилась, выражение лица ее стало недобрым.

Старушка переместилась обратно в кабину. Тут она, кое-как расправив газету, опять принялась за чтение, но не прошло и пары минут, как снова отшвырнула «The Globe of Boston», сказав на английском: «Чертово бостонское движение! Для него и целого глобуса мало!» – и решительно повернула ключ зажигания.

Просигналив несколько раз, а затем жестами показав соседям по пробке, чтобы они выпустили ее машину на обочину, старушка выехала из русла заболотившейся автомобильной реки, и припустилась по ровному зеленому полю.

Престарелая гонщица мчалась, до пола вжимая педаль газа.

Грузовичок стремительно двигался в сторону крупного аэропорта, где на размеченном линиями бетоне стояли ряды больших и маленьких самолетов самых разных мастей.

Глаза женщины одержимо блестели. Она смотрела только вперед и не сразу заметила, как с правой стороны поля тронулся и, быстро набрав скорость, понесся наперерез ее «Форду» черный джип устрашающих габаритов.

В какой-то момент увидев все-таки внедорожник, старушка подумала, что это случайность, и решила не обращать на него внимания. Однако когда между автомобилями оставалось несколько десятков метров, и рукою водителя джипа на его крышу был водружен синий маячок, который немедленно стал мигать, и взвыла сирена, то стало ясно, что «воронок» мчится по ее душу.

Женщина нажала на тормоз, грузовичок остановился, и она обреченно уткнулась головой в руль.

Джип встал рядом. Сирена стихла, а маячок продолжал поблескивать.

Задняя дверь внедорожника открылась. Из его темного нутра вылез огромный рыжий детина – черный костюм, черный галстук, темные очки, к уху прикреплено переговорное устройство с микрофончиком на длинной, тянущейся ко рту дужке.

Неотрывно глядя на старушку, мужчина направился к ее «Форду». На ходу он осторожно сунул правую руку под левую полу пиджака, и оттуда, из подмышки, прозвучал щелчок.

Мужчина подошел к водительской двери грузовичка, представился агентом службы охраны президента США Джоном Конгоривером и попросил старушку предъявить водительское удостоверение. Получив требуемое, агент Конгоривер сказал:

– Мэм, сегодня в аэропорте особый режим, и вокруг аэропорта особый режим тоже, и боюсь, я вряд ли смогу пропустить вас дальше.

– Понимаю, – сказала старушка. – Я читала в газете, прилетает мистер президент, да?

Агент Конгоривер сделал шаг назад, бросил косой взгляд в кузов «Форда», попросил женщину выйти из машины и, когда она вылезла, спросил, что у нее находится в большой упаковке.

– Козел, – сказала женщина.

– Мэм, вы можете понести ответственность за оскорбление офицера, – сказал Конгоривер. – Я повторяю свой вопрос: что у вас там, в кузове?

– Козел! Скотина! Животное!

– Я ведь предупредил вас, мэм.

Агент Конгоривер махнул рукой напарнику, негру, сидевшему за рулем джипа, и тот – одетый тоже в темный костюм – подошел к грузовичку.

– Проверь, что там, – сказал Конгоривер, кивнув на кузов.

Афроамериканец («Агент службы охраны президента Майкл Макгрегор, мэм, я должен осмотреть вашу машину») полез в кузов.

– Значит вы – Пикси Рэй, мэм? – сказал между тем агент Конгоривер, рассматривая водительское удостоверение женщины. – Чем вы занимаетесь?

– Я фермер, – ответила Конгориверу женщина. – А кто вы, я уже поняла, вы…

– Козел, – сказал агент Макгрегор из кузова и недоуменно хохотнул. У агента Конгоривера заходили желваки, он шумно выдохнул и, похоже, собрался ответить напарнику грубо, но Макгрегор его опередил:

– Здесь козел, настоящий козел.

Он снял мешковину с клетки, и стало видно, что в ней действительно находится козел. Вернее, козленок, который сидел, подогнув под себя ножки, и тоскливо глядел вокруг, словно хотел найти поблизости хоть одну родную, козлиную морду и никак не мог.

Животинка испустила жалобный не то крик, не то писк, и старушка с сочувствием покачала головой.

Оба агента уставились на нее. И тут женщину словно прорвало. Сбиваясь и поправляясь, старушка скороговоркой стала объяснять, что она на самом деле фермер, а не террористка, как они могли подумать, и что ее действительно зовут Пикси Рэй (это записано в автомобильных правах), что она опаздывает на рейс «Бостон-Москва», то есть не она опаздывает, а козлик опаздывает, потому что лететь в Москву предстоит ему, ведь этого козлика она должна послать в Россию, своему знакомому фермеру Александру Сазонову, поскольку в России сейчас жуткий недостаток в козлах, точнее, козлы-то там есть, но вот породистых животных нет совершенно, и она обязана помочь своему далекому коллеге Сазонову улучшить породу, а агенты ФБР должны помочь ей побыстрее добраться в аэропорт.

– Ребята, вы видите, трафика по всей дороге нет, – сказала Пикси. – Я вас очень прошу, пропустите – уйдет же самолет.

Агенты опустили глаза.

– Ну, я сожалею, но думаю, вряд ли что-то можно сделать, – сказал агент Макгрегор.

– Я понимаю, что должна была ехать по шоссе, а не по полям, как у себя на ферме, – сказала Пикси. – Но, знаете, я уверена, что мистер президент одобрил бы мои действия, если бы узнал, зачем я так спешу. И уверена, он был бы благодарен вам, если бы вы меня пропустили… И кстати! Думаю, с другой стороны, он сильно огорчился бы, если бы до него дошло сообщение, как я, гражданка Соединенных Штатов и его верная избирательница, не получила помощи от его охраны в таком пустяковом деле… Да! Думаю, это очень хорошая идея: когда вернусь на ферму, я обязательно напишу президенту письмо, и подробно опишу ему эту ситуацию.

Агенты переглянулись.

– Мы никак не можем вас пропустить, таковы правила, – сказал агент Конгоривер. – Единственное, что можно сделать, в качестве исключения, – я сейчас свяжусь с начальством и спрошу. Хотя не думаю, что нам разрешат пропустить вас.

Он залез в джип, закрыл дверь (видимо, чтобы его не было слышно) и, отвернувшись от старушки, связался по переговорному устройству с начальником.

Пикси Рэй тоже отвернулась от агентов. Какая-то птичка пролетела тем временем невдалеке от нее и спикировала в траву.

– Похоже, жаворонок, – определила старушка, а затем, успокаивая себя, нараспев продолжила: – Птица сидит в траве. Бог восседает на небесах. Агент торчит в джипе. Каждый знает свое место. И все хорошо в этом мире, – последнее предложение она проговорила, словно заклинание, как бы уговаривая судьбу: после произнесения этой фразы все действительно должно сложиться хорошо. Затем она резко обернулась, и увидела, что Конгоривер спешит к ней с озабоченным видом.

– Мэм, – сказал он, приблизившись, – все хорошо! Мы проводим вас в нужное место, на терминал.

– Благослови вас Бог, – воскликнула старушка. – Спасибо, агент Макгрегор.

– Я – Конгоривер, мэм, – сказал рыжий великан и, показав на напарника-негра, добавил: – Это он – Макгрегор.

– Ну конечно. Как я могла ошибиться?

– Садитесь в свою машину и следуйте за нами.

Пикси впрыгнула в кабину своего «Форда».

– Похоже, ребята, Господь направлял ваших родителей поистине неисповедимыми тропами, – переиначив фразу из Писания, проворчала она, пристегивая ремень безопасности. – Если бы я была агентом какой-нибудь секретной службы, наверно, у меня фамилия была бы Тамагаси, или что-то в этом духе.

Агенты между тем резво заняли места в джипе, и оба автомобиля след в след понеслись по траве в сторону аэропорта.

* * *

Восемь автомобильных протекторов утюжили зеленый ковер. По траве след в след катили белая «Нива» и за ней серебристый джип «Тоета». И трава, по которой они ехали, росла не в чистом поле, а на грунтовой дороге – еле заметной колее, затертой глухим русским лесом, а сверху придавленной низким, быстро мрачнеющим небом.

За рулем «Тоеты» сидел Камиль Петрович. Рядом с ним на пассажирском сиденье зевал и потягивался Осташов.

– Проснулись? – сказал Камиль Петрович. – Вы, наверно, сильно устали: как от фирмы отъехали, так вы почти сразу и заснули. Часа четыре едем – вы все спите.

– Торжок уже проехали?

– Да. Недалеко осталось.

– Что-то мы в какую-то глухомань заехали… А кто это перед нами на «Ниве»?

– Не знаю.

– Надо ж в такой дыре кто-то ездит.

– Да, места тута… Хоть вроде бы Москва-то недалеко… Вообще, можно было бы и по асфальтовой дороге гнать. Но там кругаля получается, а эта дорожка через лес – почти напрямую к деревне. Время – деньги. Да… Деньги-денежки… Здорово вы сделку провели. Большие деньги взяли. Ну и я вас не подвел, правильно? Процент фирмы ваш начальник получил, а что мне выдали семьдесят штук, оттуда я вам десятку не сразу отдал, а в коридоре отдельно, по-тихому. Я все эти вещи понимаю… В нашем бизнесе уговор надо соблюдать. Чтоб спать спокойно… Вы не подумайте, мне не обидно: раз сумел оторвать червонец, значит, сумел. Мы-то с моим Андрюхой-напарником долго возимся за такие деньги. А вы раз – и себе в карман.

– Я не знаю, за какие вы деньги работаете. Думаю, что все-таки за большие, чем десять штук с квартиры. Но это не мое дело. А я все полностью начальнику отдела отдал. Себе ничего не оставил.

– Да ладно… Мне-то что? Ну будем считать, что отдали. Честно говоря, даже не думал, что этот ваш начальник – как его?

– Мухин.

– Я не думал, что он будет заставлять вас ехать сюда, проверять, куда мы нашего Толяна поселим. Я думал, он просто хочет посмотреть, как я отвечу. Если начну упираться, типа не надо сюда таскаться, тогда что-то нечисто, а если соглашусь, тогда все в порядке… Эй, Толян! Ты как?

Камиль Петрович глянул, полуобернувшись на заднее сиденье. Там, развалившись, спал Толян – бывший владелец однокомнатной квартиры в доме на пересечении Малого Трехсвятительского и Хитровского переулков. Камиль Петрович посмотрел ниже, где на коврике за спинкой кресла Владимира, свернувшись калачиком, спала рыжая дворняжка Толяна. Услышав слово «Толян», собака подняла голову, а сам Толян поднялся и сел, словно только и ждал, что к нему обратятся. Он посмотрел мутным взглядом в окно и весело возгласил: «Шла машина темным лесом, за каким-то интересом, ха-ха-ха». Затем со стоном рухнул и захрапел. Собака тоже сунула нос себе в живот и закрыла глаза.

Камиль Петрович опять кинул взгляд назад и сказал:

– Опять уже дрыхнет, пьянь. Э-э-эх… Конченая пьянь.

– А вы, как я понимаю, специализируетесь как раз на таких… вариантах? Вычищаете столицу от алкоголиков? – спросил Осташов.

– Ну да, мы с Андрюхой – санитары леса, то есть это, города.

– Так и самим спиться недолго.

– Не-е-ет, я не пью. Вообще не пью. На мне вся организация дела. Дело перерывов не любит. Ну вот Андрей, он, конечно, в основном близко общается с такими чмырями, ему – да, ему приходится. Но это уж кому что нравится.

В обрюзгшем небе сверкнула ветка молнии, и через несколько мгновений из стороны в сторону по окрестностям зашарахались раскаты грома.

* * *

Букорев отвел взгляд от мрачного неба, задумчиво осмотрел свой кабинет и, словно бы только что заметив минуты две уже молча стоящих перед его столом Мухина и Осташова, сказал:

– Так, гм-гм, о чем вы хотели со мной поговорить?

– Я еще раньше собирался занести вам деньги, – ответил Мухин, – но Оксана сказала, что вы хотели бы, чтобы я зашел через пятнадцать минут. И чтобы вместе с Владимиром Святославовичем.

– А, да, значит, Оксана передала… Кстати, она теперь моя не секретарь, а помощница… гм-гм… помощник генерального директора – вот как называется ее должность, – сказал Константин Иванович. – Гм-гм… Так что у нас со сделкой?

– По нашему обычному прейскуранту покупатель должен был заплатить фирме с этой квартиры три с половиной тысячи, – сказал Мухин. – Но Осташову пришлось пойти на уступку: там сложилась такая ситуация, что иначе сделка бы ушла от нас – я вам уже докладывал. Поэтому под моим руководством удалось получить две с половиной минус пятьсот на оформление, итого – две тысячи долларов.

– Надеюсь… гм-гм… эти ваши уступочки не станут правилом.

– Нет-нет-нет! – горячо заверил директора Мухин. – Это было в качестве исключения. Тут ровно две тысячи. Все новенькие, я сам выбрал из кучи, которую покупатель за квартиру внес.

Александр положил на стол ровную тоненькую стопку сотенных американских купюр.

Рядом шлепнулась и расползлась густым веером целая колода сотен – эту, гораздо более толстую стопку американских банкнот бросил на стол Осташов. Хотел положить, но деньги выскользнули, и получилось, что он их бросил. Владимир застыдился нечаянного пошло-театрального жеста и стал подравнивать деньги.

Букорев и Мухин тупо наблюдали за этими манипуляциями, а по окончании их так же бестолково уставились на Осташова. Обоих явно интересовали не жесты Владимира, а происхождение денег.

– Это десять тысяч, – сказал Осташов и кратко объяснил, откуда они взялись, извинившись в конце, что не предупредил начальника отдела о том, что он (Владимир) изначально завысил для покупателя цену как раз на эти десять тысяч.

Поняв, что речь идет о дополнительной, впечатляющей прибыли с той же самой сделки, гендиректор заметно повеселел. Но как ни удивительно, взгляд его при этом стал мрачным, как небо за окном. Мухин, похоже, также пребывал в двойственном состоянии. Он удало улыбался, глядя на Букорева (дескать, глядите, какие у меня в отделе кадры работают), а выражение его глаз, между тем, выдавало тревогу. И беспокоился он неслучайно. Осташова Константин Иванович похвалил и, немедленно отсчитав ему агентские проценты – тысячу восемьсот долларов, попрощался с ним, а вот начальника отдела попросил задержаться. И голос директора не сулил Мухину ничего приятного.

– Александр Витальевич! – сказал Букорев, как только Владимир закрыл дверь. – Ты что творишь, а? Совсем мышей не ловишь! Как это получается, что твой работник держит в руках десять тысяч, а ты об этом ни сном, ни духом, а? Гм-гм… Десять тысяч! А? Гм-гм… А если бы он не принес сюда эти деньги? И все нормально, да? Все в порядке! Нате вам, Константин Иванович, две тысячи и будьте довольны – так, да?! Гм-гм… Вот скажи мне – эту квартиру Осташов сам на стороне нашел, или она к нам на фирму пришла?

– Квартира от нас, Константин Иванович. Но там, видите, так все покатилось без остановки.

– Да! Квартира, дорогой Александр Витальевич, наша! А дальше мне скажи: покупателя он на стороне нашел? Или покупатель тоже наш?

– Константин Иванович!

– Да! Покупатель тоже наш! Все наше! Кроме денег. Гм-гм… Этот Осташов мог бы, значит, и не приносить деньги. Гм-гм… В общем, еще раз такой бардак повторится – ищи себе работу. Понятно, да? Гм-гм… А почему, кстати, он отдал мне десять тысяч? Ведь мог же не отдавать. А? Нет, взял и отдал. Вот и вопрос: почему? Побоялся? Или не сообразил?

– Ну… Он порядочный человек… Честный…

– Наивный, ты хочешь сказать? То есть дурак, да?

– Вы всегда все правильно оцениваете, Константин Иванович. Дурак, конечно.

– Нет, дорогой Александр Витальевич! Он не дурак. Дураки по двенадцать, нет – по тринадцать, с учетом его первой сделки, да, по тринадцать тысяч долларов дураки за неделю не зарабатывают… Гм-гм… Следи за ним внимательно. Чувствую, принесет он неприятностей. Взял и сам отдал деньги. Почему?

* * *

«Взял и сам отдал деньги, – думал о себе Осташов, глядя в окно „Тоеты“ на мелькающие мимо деревья и кусты. – Зачем? Мог же не отдавать. Для всех же на фирме только одна цифра в сделке была известна – семьдесят тысяч. Никто бы ничего не узнал. Пришел, называется, деньги зарабатывать. Ну вот они, деньги, были в руках… На десять тысяч баксов можно жить целый год, и не ходить на работу, не сидеть каждый день за компьютером в мудацком офисе, никому не звонить, никуда не бегать, не суетиться. Да какой там год! Два! Два года спокойной жизни!.. Молодец я, прям охренеть какой молодец. Камиль-то, кстати, тоже мог бы не отдать мне эти десять тысяч. Не отдал бы да и баста! Он же был уверен, как и до сих пор уверен, что я свою фирму наколол и заграбастал эту разницу в цене себе в карман. Вот и не отдал бы. Он бы мог подумать: раз я скрываю эти бабки от фирмы, то значит, не стану никому на фирме жаловаться на него. Значит, меня можно кинуть – и никаких напрягов по этому поводу не будет… Хотя – нет. Он, наверно, подумал, что у меня, помимо фирмы, есть другое прикрытие – какие-нибудь знакомые бандиты. Да, Камиль просто зассал со мной связываться. Решил, что за мной кто-то стоит, и зассал. Не зря он тут вещал насчет выполнения уговоров в нашем бизнесе и насчет спать спокойно… Блин, да какая вообще разница, почему он отдал мне десять тысяч?! Главное, что эта куча баксов была у меня, и я выложил ее Букеру на стол… Ч-черт!.. Вася бы, фотограф, никогда бы не отдал. И Хлобыстин бы тоже. И кот этот, покупатель – Кукин кот! – он бы уж точно не отдал. А я… – Владимир вздохнул. – А я отдал… И – правильно сделал. Пошли они все!.. Как хотел, так и сделал… Играть надо по правилам. Хотя, конечно, я придурок…»

Лесная колея вывела наконец оба автомобиля – и «Ниву», и следовавшую за ней «Тоету» – на асфальтовую дорогу. Камиль Петрович крутанул руль влево, поддал газу и пошел на обгон. Однако, поравнявшись с «Нивой» и посмотрев на того, кто был за ее рулем, он слегка притормозил и поехал так, чтобы машины двигались вровень.

– Сазонов! Эй! Здорово, Алексан Палыч! – сказал, открыв окно, Камиль Петрович водителю «Нивы».

– Привет, Камиль, – ответил Александр Павлович Сазонов, мужчина лет сорока пяти, загорелый, с цепким и умным взглядом под широким лбом, переходящим в залысину.

– Тачку, смотрю, себе купил, – сказал Камиль Петрович. – А я-то думаю, кто передо мной ползет?

Поскольку «Тоета» была с правым рулем, а «Нива», понятное дело, – с левым, беседовать водителям было вполне удобно.

– Чего пожаловал? – спросил Александр Павлович.

– Провиант для своих говнюков везу. Хотя они теперь твои. Ну и еще одного работничка тебе.

– Да, помогаешь ты мне рабочей силой. Что ни человек, то золотые руки, и ум ясный – горный хрусталь… Значит, еще одного везешь? – Александр Павлович кивком указал на Осташова.

– Это со мной, по делу. А навсегда другого везу, вон сзади, храпака давит – ну, выпивши, конечно, а чего ж?

– Спасибо тебе! Еще один на мою голову.

– Слушай, Палыч, а у тебя кто это взади в клетке?

– Из Америки козлика послали. Особой породы. От него такое потомство пойдет! Всю область молоком залью! В Москву возить буду. По семь литров в день каждая коза даст!

– Ну видишь, не все в жизни хреново… Надо ж, из самой Америки! Слушай, Алексан Палыч, а у меня для тебя сюрприз: я тебе насос везу, который ты просил.

– Да? Не забыл? Ну спасибо. Вот за это спасибо. а то я уж думал, придется из-за него таскаться в Москву. Старый чиню-чиню, все равно разваливается.

– Ну, ладно, Алексан Палыч, я рвану вперед, а то с твоей «Нивой» рядом тащиться – хочется выйти и рядом бежать: и то скорее будет.

– У меня она, между прочим, новая. Не то, что твой рыдван двухсотлетний.

– Вот ты… заноза!.. А давай на спор, кто до твоего Страшново быстрее долетит? А? Кто проиграет, тот это… э-э-э… Да на что хочешь спорим, один черт я первый буду. Можно и без спора. А? Ну?

– Можно.

Оба автомобиля остановились.

– Сейчас я тебе покажу, – сказал Камиль Петрович, – кто тута Шумахер.

– Фамилия для России неподходящая.

– На ста-а-арт!..

Двигатели машин начали попеременно взвывать.

– Внима-а-ание!..

Моторы заревели оголтело, уже не затихая. Осташов окончательно проснулся.

– Хоп!

Молния располосовала небеса. Под грохот грома автомобили устремились вперед, и «Тоета» сразу оторвалась от «Нивы». Осташов с сожалением подумал, что гонки увлекательными не будут: они мчались по прямой, и у Александра Павловича не было ни шанса. Что ж, в любом случае – чем быстрее они доедут, тем быстрее назад, в Москву.

«Тоета» неслась, не подпрыгивая и даже не качаясь. Неширокое сельское шоссе поражало качеством поверхности – ни щербинки, ни трещинки. И в голову приходило лишь одно объяснение: захолустье, глушь – машины почти не ездят, поэтому асфальт как в свое время положили, так он и лежит целехоньким.

Глядя на ленту дороги, стремительно скользящую навстречу, Владимир вспомнил фантазии, посетившие его во время поездки с тем же Камилем Петровичем по диспансерам, и вновь представил себя скифским всадником, скачущим по привольной зеленой степи. Знакомое видение вмиг поглотило его, и Владимир стал на некоторое время диким кочевником. И снова в своем воображении Осташов смотрел на себя, несущегося на взмыленном коне, со стороны, как мог бы наблюдать за ним орел, неотступно парящий по-над лошадью. И снова грива лошади и две тугие темные косы всадника развевались в горячем потоке воздуха.

Неожиданно взгляд Осташова, то есть орел, наблюдающий за всадником, стал отставать, отставать и затем полностью остановился, зависнув около какого-то куста, мимо которого только что проскакал скифский воин. Ветви куста виделись черными, словно находились, в отличие от всадника, в тени. Всадник быстро удалялся. И как уже это было, меж черных ветвей вдруг возник силуэт человека с колчаном за спиной. Человек закинул руку за плечо, вынул из колчана стрелу. Вот он уже натягивает тетиву и целится в спину скачущему скифу. И вновь реальный Осташов неожиданно подумал, что если лучник убьет всадника, то и он, Владимир, тотчас же умрет, прямо здесь, в «Тоете», едущей по сельской дороге. И Осташова охватил ужас. Мистическая связь с судьбой воображаемого скифа снова оказалась более реальной, чем окружающая действительность. Владимир опять был уверен, что гибель всадника в его фантазии будет означать и его собственную реальную смерть.

Владимир попытался вынырнуть из видения, но у него ничего не получилось. А может быть, ему не хотелось выходить из этой игры? Да, несомненно, он понимал краем сознания, что это всего лишь игра, наверняка опасная, но ему хотелось продолжать ее. И видение продолжилось. «Если он умрет, то и я умру, если он умрет, то и я умру…» – вертелось в голове Осташова. Тем временем черный лучник натянул тетиву и уже приготовился выпустить смертоносную стрелу вслед всаднику. Осташов (или тот орел, что наблюдал перед этим за скачущим воином) вдруг словно во мгновение ока переместился вперед, и оказался в непосредственной близости от спины скифа. Четко и крупно были видны загорелые лопатки всадника. Затем еще крупнее – правая лопатка с татуировкой, точь-в-точь как у мумии скифского воина, фотографию которой показывал Наводничий. На лопатке находилась часть татуировки – задние ноги и половина туловища оленя. Голова оленя располагалась на плече и ключице, а передние ноги – на руке скифа. Таким образом, при движении казалось, что изображенный олень скачет вместе с хозяином татуировки. Рисунок жил.

Лучник выпустил стрелу. Внутренний взор Осташова теперь был рядом с ней. Вот стрела со свистом прошивает раскаленный воздух, и мчится явно быстрее всадника. Она вот-вот настигнет его. Еще совсем немного – мгновение, или несколько мгновений, неизвестно, – и наконечник с глухим стуком ударит в спину воина. Похоже, гибель неминуема…

– Стоп! Нам, по-моему, вправо, – сказал Камиль Петрович и резко остановил машину перед съездом на грунтовую дорожку, которая пряталась меж высоких кустов. Осташов от резкого торможения ударился головой о лобовое стекло. Видение со скачущим скифом исчезло. Храпевший до того Толян свалился вниз, где лежал его рыжий пес. Послышался собачий визг. Матерясь и кряхтя, Толян поднялся и занял сидячее положение. Из носу у него вяло потекла струйка крови. Но странно, вид у него был радостный. Похоже, алкоголь надежно отгородил его сознание от действительности, Толян плохо понимал, что происходит, и был совершенно нечувствителен к боли.

Следует, впрочем, заметить, что и Владимир потирал ушибленный лоб, вовсю улыбаясь: он был доволен, что фантазия, которая, казалось, уже становилась в его жизни навязчивой, прекратилась. «Бред какой-то, – подумал он. – Что это опять со мной было? Так и спятить, на хрен, недолго. Надо с этой русской рулеткой больше не баловаться».

Камиль Петрович сдал назад, повернул и углубился в кустарник.

Владимир с облегчением выдохнул, он был рад, что избавился от кошмарного видения, и изо всех сил старался освоиться с реальностью.

Тем временем «Нива», весело просигналив, проехала по асфальту мимо них.

– Куда это он? – сказал Камиль Петрович. – Ох, я дубиноголовый! На этой же тропе завал из деревьев после урагана. – Он включил задний ход. – Как я забыл! Вот что значит, давно сюда не ездил.

– А что это за мужик, с которым мы гоняемся? – спросил Владимир.

– Фермер местный. Он сам-то из Москвы. Лет пять назад переехал сюда с женой, частное хозяйство развернул. Коз держит. А по прошлой-то жизни он, не поверишь, – химик, кандидат наук. Английский и немецкий знает. И она тоже два языка знает. На военном производстве оба работали. А институт их прикрыли.

Выбравшись на асфальт, Камиль Петрович припустил за «Нивой».

– Все равно моя победа будет! – сказал он.

– Я щас бля… – промычал сзади Толян, – бле… блявану. Тормози, Камиль.

– Терпи, а то убью к черту! – проорал Камиль Петрович.

– Как скажешь, командир, – с готовностью отозвался Толян и вытер ладонью кровь из-под носа и с подбородка.

Когда серебристый джип домчался до нужного поворота направо, «Нива» уже не только свернула туда, но и, осторожно преодолев кривобокий, весь в ухабах съезд на земляную дорогу, пошла подниматься по колее в горку среди поля, покрытого ровным бобриком зеленых побегов пшеницы. Вообще, как отметил про себя Осташов, Александр Павлович вел свою машину очень бережно, словно вез ребенка. «Так у него же козленок в салоне», – вспомнил Владимир. Осташов теперь уже думал, что и на старте «Тоета» (на самом деле потрепанная и не настолько быстроходная, как хотелось бы Камилю Петровичу), – «Тоета» сразу вырвалась вперед, наверно, лишь потому, что Александр Павлович не слишком резко надавил на газ.

Пшеничное поле было неровным – дыбилось посредине довольно высоким холмом, и грунтовка вела как раз туда – если так можно выразиться, на вершину поля, за которой виднелась обширная крона дуба.

Странное дело, в густом, тенистом лесу дорога была довольно крепкой, а здесь, на открытом пространстве, автомобильная колея то и дело превращалась в две черные вязкие канавы. Белая «Нива», однако, почти не качаясь, уверенно шла вперед. Было заметно, что тропа известна водителю до мельчайших подробностей. «Тоета» же, хоть и догоняла ее, но двигалась с трудом и рывками, постоянно ныряя в ямы.

– Эх, – сказал Камиль Петрович, когда его джип в очередной раз забуксовал, – жалко у меня сейчас только одна ось ведущая, другая не фурычит.

Неожиданно дорога стала ровнее и крепче, и «Тоета» наконец настигла «Ниву».

Машины набрали приличную скорость и вровень летели прямо навстречу дубу, как бы все более вырастающему из холма. «Интересно, справа или слева она огибает дерево?» – подумал о дороге Владимир.

По капоту и крыше «Тоеты» стали ударять редкие, но крупные капли дождя, и Осташов хотел сказать Камилю Петровичу, что начинается дождь и надо бы поднять стекло на двери, однако, глянув на увлеченного единоборством «санитара города», понял, что сейчас никакие обращения услышаны не будут.

Владимир наклонился чуть вперед и за профилем Камиля Петровича увидел напряженное лицо управлявшего «Нивой» Сазонова, который также был весь во власти стихии борьбы.

Автомобили будто срослись и ноздря в ноздрю, то есть бампер в бампер мчались вперед и вперед, оставляя сзади клубы дорожной пыли.

В этот момент, словно проникшись драматизмом ситуации, в салоне «Нивы», в своей клетке, громко заблеял козленок. И одновременно на заднем сиденье «Тоеты» переселенец Толян сказал: «Э, э, э, Камиль, потише». На что оба водителя ответили так. Будто по команде обернувшись (Александр Павлович через правое плечо, а Камиль Петрович через левое – если бы кто-то наблюдал за ними через задние стекла двух машин, то у наблюдателя возникла бы ассоциация с двуглавым российским орлом), – обернувшись, оба водителя разом крикнули каждый своему попутчику:

– Заткнись, козел!

А в следующую секунду, когда они вновь обратили взоры вперед, все седоки обоих автомобилей (исключая козленка и собаки, хотя нельзя быть полностью уверенным, если говорить о козленке) истошно заорали: «Бля-я-я!!!» – потому что машины как-то уж очень неожиданно выскочили на вершину пригорка, где рос дуб, и всем показалось, что столкновения с мощным деревом не миновать. Впрочем, аварии не произошло: в последнее мгновение машины метнулись в стороны: «Нива» вправо, «Тоета» – влево. После чего стало ясно, что Сазонов выиграл, поскольку именно справа дорога огибала дуб, и «Нива» упылила вперед. А Камилю Петровичу не повезло – его автомобиль, со всего размаху впечатавшись в громадную рытвину, полную жирной грязи, безнадежно забуксовал.