Текст книги "Трижды герой"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Затишье на фронте продолжается. Только в небе Кубани в эти апрельские дни идут ожесточенные воздушные бои. По всей стране гремит слава о блестящем боевом мастерстве и подвигах майора Александра Покрышкина, который уже удостоен звания Героя Советского Союза.

Кожедуб и Габуния получают первое серьезное боевое задание: вместе с группой истребителей сопровождать штурмовики к цели и обратно.

– Смотрите в оба! – напутствует Солдатенко. – То есть даже не в оба, а в четыре глаза. Ваша задача – ни в коем случае не допускать к «Ильюшиным» вражеские истребители. Если собьют хоть один «Ил» – голову оторву!

И вот они уже на линии фронта. Кожедуб все время осматривается, даже шея начинает болеть. Штурмовики подходят к цели. Они сбрасывают бомбы, разворачиваются и идут домой. Снова – линия фронта, аэродром. Все обошлось благополучно, а если бы встретились вражеские истребители, что тогда?

Шея горит. Голова кружится. Но ничего, привыкнем!

На другой день к вечеру – боевая тревога. Со всех концов аэродрома для отражения крупного налета вражеских бомбардировщиков на город Валуйки поднимаются истребители.

Кожедуб остается на земле: сегодня техник Иванов ремонтирует его самолет и лететь ему не на чем.

– Постараюсь за двоих! – кричит Габуния и машет рукой из кабины.

Бой идет километрах в двадцати от аэродрома. Слышен беспрерывный, сплошной гул, но ничего не видно. Но вот гул затихает. Истребители возвращаются один за другим. Нет только самолета Габунии. Он таранил вражеский самолет и погиб вместе с немецким летчиком. Лучше гибель, но со славой... Бедный веселый Габуния! А кто же теперь поедет с Кожедубом в Ображеевку, к кому же он теперь поедет в Кобулети, где самые красивые на свете камешки?

А через несколько дней новая утрата: во время налета немецких бомбардировщиков на аэродром бомба попала в ангар, где находился Солдатенко. Командир полка был убит осколками наповал. Он умер стоя...

– Не унывай, Ванюша, – говорил Кожедубу Леня Амелин. – Конечно, война не забава, а очень неприятное дело. Но вешать нос не следует. Солдатенко не вешал нос. Ты же готовишься в партию, я знаю. И я тоже готовлюсь. Так вот, коммунист, когда смерть косит ряды его товарищей, еще крепче сжимает оружие в руках и яростнее бьет врага. Ты сам все это знаешь, но опускаешь руки. Придет чае, и мы за все отплатим фрицам. Это будет достойный их памятник—сбитые «мессеры». Правда?

Но и сам Амелин вскоре чуть было не погиб. Леня был горяч, как Габуния. Он дежурил над аэродромом. Вдруг он заметил вражеский бомбардировщик «Юнкерс-88», шедший к аэродрому на бреющем полете, у самой земли. Леня атаковал его сверху, но враг оказался опытен. Он стал искусно маневрировать. Немецкие стрелки открыли убийственный огонь по Амелину. Леня зашел в хвост бомбардировщика. Тогда «Юнкере» стал быстро сбрасывать бомбы. Видно, вражеский пилот рассчитывал, что Леня попадет во взрывную волну и его встряхнет как следует. Так оно и случилось. Леню встряхнуло и с силой отбросило в сторону. Но от этого он только рассвирепел. Тогда немец пошел на хитрость—направил свой самолет на ветряную мельницу, надеясь, что Леня ее не заметит и сгоряча в нее врежется. Леня разгадал и эту хитрость. «Читали мы «Дон-Кихота»!» – заорал он во все горло, словно немец мог его услышать, и проскочил мимо мельницы. Потом он осыпал «Юнкерс» пулеметной очередью. Видно, стрелок был убит или ранен, и немец стал уходить. Леня хотел было его преследовать. Тут что-то треснуло в машине. Самолет стал катастрофически терять скорость, его затрясло, как в лихорадке. Еле-еле успел он добраться до аэродрома.

Когда Амелин вылез из готового вот-вот развалиться самолета, подбежавшие к нему летчики увидели, что виски его побелели.

А немецкий бомбардировщик так и не дотянул до своих. Пулеметные очереди Амелина оказались для него смертельными. Он упал в нескольких километрах от аэродрома, а экипаж его был взят в плен. У Амелина на счету появился первый сбитый самолет, доставшийся ему очень дорогой ценой.

Самолет Амелина починили, как починили перед этим и самолет Кожедуба. На аэродроме были замечательные техники, механики и мотористы. Если в самолете Кожедуба оказывалась пробоина, он знал наверняка, что механик Иванов ночь не поспит, а к утру все будет в исправности. «Мотор – это сердце самолета, – любил говорить Иванов. – А сердце должно работать без перебоев. Это обязанность авиационных хирургов, наша обязанность».

Опытный слесарь, Иванов всю жизнь работал в авиации и любил свое дело до самозабвения. Самое любопытное, что Кожедуб знал о существовании Иванова еще до войны, когда зачитывался трехтомной эпопеей о походе «Челюскина». Иванов принимал участие в спасении героев Арктики.

В один из дней, когда тишина в воздухе предвещала бурю и обе стороны готовились к решительной схватке, которая должна была окончательно определить судьбу войны, Иван Кожедуб решил вступить в Коммунистическую партию. В эти же дни его назначили заместителем командира эскадрильи.

На аэродром прибыло пополнение. Кожедубу в ведомые назначили опытного летчика Василия Мухина. Он побывал в настоящих воздушных сражениях, был во время налета ранен осколком бомбы в ногу. Родители его остались в деревне под Гомелем. Это еще больше роднило его с Кожедубом. В конце июля Кожедуб с другими старшими сержантами получил звание младшего лейтенанта, стал офицером.

В воздухе пахло грозой. Она должна была разразиться с минуты на минуту. К передовой линии подтягивались войска с обеих сторон. Самолетов появлялось все меньше и меньше, хотя все знали, что у обоих противников их немало. Нервы летчиков были взвинчены до предела. Кожедуб чувствовал, что к решительным боям он готов. Он завел себе пухлый блокнот и каждый день записывал обо всем новом и интересном, что узнавал о тактике наших летчиков и о тактике врага. По этим записям и вырезкам, наклеенным в его альбоме, можно было проследить, как росло мастерство наших летчиков, росла мощь нашей авиации.

Советские истребители стали широко применять так называемый маневр по вертикали и многоярусные построения боевых порядков. Период успехов фашистской авиации подходил к концу. Советские летчики готовились к решительному наступлению.

Кожедуб не познал горечь отступления. Но он уже видел смерть лучших друзей и сам чуть не погиб. Это была маленькая, но ощутимая школа ожесточения, без которой не получается хорошего воина.

5 июля он проснулся от грохота канонады. Все летчики выстроились на аэродроме. Вот оно, начинается!

– Противник перешел в наступление на Белгородско-Курском направлении, – спокойно говорит командир.– Противник должен быть уничтожен. Настал час испытания наших сил. Мы должны надежно прикрывать наземные войска от вражеских бомбардировщиков и уничтожать вражеские истребители. По машинам!

Эскадрилью ведет командир Семенов. Кожедуб смотрит вниз.

По дорогам и полям ползут на восток вереницы вражеских танков и самоходок. Вся земля затянута дымом пожаров. Запах гари чувствуется даже в кабине. В наушниках шлемофонов слышны отрывистые команды офицеров, передающиеся с радиостанций наведения. Стоит неумолчный гул.

– Подлетаем к линии фронта! – говорит Семенов.– Впереди ниже более двадцати самолетов противника. Атакуем!

Самолет Семенова делает рывок к «Юйкерсу-87». Мгновение – и «Юнкере» охвачен пламенем.

Кожедуб заходит в хвост другому «Юнкерсу». Очередь, еще одна очередь. «Юнкере» вспыхивает и начинает валиться на одно крыло.

– Вася! Есть один!

Но где же Вася? Кожедуб оглядывается и видит, что к нему в хвост заходит «Мессершмитт». Но ведомый, зорко охраняющий своего ведущего, отбивает его атаку, и «Мессершмитт» уходит не солоно хлебавши. Молодец, Вася!

– На подходе еще группа бомбардировщиков. Атакуем! – слышится голос Семенова.

Бомбардировщики выстраиваются в оборонительный круг и открывают огонь по нашим истребителям. Пора открывать огонь и Кожедубу. Что за черт! Пушки молчат. Снарядов нет...

Атакуя первый самолет, он по неопытности открыл огонь с большой дистанции, вел его длинными очередями и быстро израсходовал все боеприпасы. Обидно! Но зато сбит первый самолет, зато счет открыт.

Когда вернулись, Семенов сказал сияющему Кожедубу:

– Видел я твои подвиги. Смелость, конечно, города берет. Но нужен расчет, строгий расчет, товарищ младший лейтенант. Забыл обо всем на свете, расстрелял за минуту весь запас и болтался потом в небе неизвестно зачем. Хорошо, что не сбили. А в общем поздравляю с первенцем. Только побольше выдержки...

Вечером за ужином только и разговору, что о минувшем бое. Никто не может удержаться, чтобы не прихвастнуть. И все верят друг другу. Такой уж сегодня особенный день – первый настоящий бой.

На другой день у Кожедуба на счету появился еще один немецкий бомбардировщик, а еще через день – сразу два «Мессершмитта-109».

Кожедуба удивляло, почему советские истребитель действуют небольшими группами, тогда как немцы буквально заполняют воздух своими самолетами. Только потом он узнал, что наши воздушные силы сохранялись для главного удара.

Немецкое командование, выпуская в битву все свои истребители, хотело связать наших летчиков, дать свободу действий своим бомбардировщикам. Но наши истребители стремились в первую очередь уничтожать именно немецкие бомбардировщики и в бой с истребителями врага вступали только в силу необходимости. Они залетали далеко во вражеский тыл и встречали бомбардировщиков еще на подходе к переднему краю. Советские истребители вступали в бой с любым количеством фашистских самолетов, атаковали их, стремились подчинить их своей тактике.

Немцы стали нервничать. Они уже несли большие потери.

И вот наступил момент, когда наши истребители начали завоевывать господство в воздухе и расчистили все пути для советских бомбардировщиков и штурмовиков. Уже 16 июля гитлеровцы были вынуждены перейти к обороне. Вскоре они стали отступать...

– Впереди около сорока пикирующих бомбардировщиков и истребителей противника. Атакуем!

Семенов ведет эскадрилью в неравный бой. Кожедубу удается зайти в хвост одному бомбардировщику. Приблизившись, с короткой дистанции он открывает огонь. Восьмой вражеский самолет сбит.

– Выше вас два десятка «Хейнкелей-111». Атакуйте! – это голос с земли.

– «Мессеры» заходят в хвост! Будьте внимательны!– еще одна команда с радиостанции наведения.

Кожедуб взмывает вверх и врезается во вражеский строй. На желтых плоскостях «Хейнкелей» большие черные кресты. «Хейнкели» сбрасывают бомбы и поворачивают на запад.

– Вася, берем в клещи крайний!

Кожедуб и Мухин заходят с двух сторон к «Хейнкелю», и тот начинает пылать.

Девятый! Но тут со всех сторон на них налетают «Мессершмитты». Их около двадцати. Придется уходить, иначе – дело плохо.

Бой окончен. Он длился всего полчаса. Но эти полчаса прошли, как вечность. Губы искусаны до крови. Гимнастерки побелели от соленого пота. Воздушный бой – это напряжение всех духовных и физических сил, это вспышка вдохновения, равной которой придумать невозможно.

«Бой захватывает, поглощает всего тебя целиком и ведет за всеми своими перипетиями. Тут самое главное– крепко держать себя в руках. Тут нужна молниеносная быстрота мысли, умение в какую-то долю секунды оценить сложную обстановку и тотчас же найти правильное решение. Действовать стремительно, но разумно.

В бою летчик делает одновременно несколько дел. Он следит за ближайшим врагом и старается его уничтожить. Он смотрит, не подходит ли еще враг сверху, снизу, сзади, справа и слева. Он слушает команды с земли и с воздуха и переговаривается с ведомым. Он следит за показаниями приборов. Он управляет машиной. Чего он только ни делает за какие-нибудь полминуты. Тут самое главное – внимание и расчет.

И только тот летчик, внимание которого не поглощено процессом управления самолетом, может вовремя и с успехом атаковать врага. А этого можно достичь лишь тогда, когда в совершенстве будешь владеть техникой пилотирования».

Все это записывал в свой блокнот Кожедуб, лежа на траве подле самолета после воздушного боя. Мухин лежал рядом, жевал бесцветную травинку и смотрел в небо. Может быть, он думал о том же. Сегодня им обоим досталось как никогда. И уцелели они оба чудом. Но то, что они уцелели, да еще сбили вражеские самолеты, это было уже началом мастерства. Сегодня они почти не совершали ошибок.

Через две недели были освобождены Орел и Белгород. В Москве прозвучал первый в истории войны салют воинам-победителям. 6 августа Иван Кожедуб был награжден орденом боевого Красного Знамени и назначен командиром эскадрильи.

ЗА «ГЕРОЯ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»

Дорогой сынок Ваня!

Все мы вместе желаем вам, фронтовикам, удачи, победы над врагом, боевого и смелого духа. До чего же ты обрадовал меня своим письмом! Что тебе писать о нас? Где теперь Яков и Григорий, не знаю.. Григория угнали в рабство немцы. Яша с первых дней в боях. Саша тоже прислал письмо, беспокоится о тебе. Высылаю его адрес. Мотя с ребенком живы. Наше село захватчики сжечь не успели. А вот родное село твоей матери – Крупец – сожгли. Но убили тридцать человек из нашего села, а нашего соседа, старинного друга и партизана Сергея Андрусенко, замучили в здании техникума, где ты учился. Еще замучили там восемьсот человек.

Радуюсь я, что ты бьешь фашистов. Я, Ванюша, за эти тяжелые годы сильно состарился, но сейчас снова работаю, наш колхоз оказывает мне помощь. Жду от тебя письма, дорогой сынок. Передай от меня привет всем твоим друзьям.

                                                                                                                                                            Твой отец Никита Кожедуб.

                                                                                Вспоминай, Ваня, мамашу,

                                                                                Защищай ты страну нашу».

Кожедуб поднял голову, в глазах его стояли непрошенные слезы. Григорий – в рабстве. Вероятно, он умер, он был очень слаб здоровьем. Не стало старого партизана Андрусенко, дяди Сереги. Отец, конечно, бодрится, но ему, видно, очень и очень тяжело. Хорошо хоть, что Мотя с ним и что колхоз помогает. И эти стихи... Беспомощные и трогательные стихи! В них – весь отец, весь Никита Кожедуб, суровый на вид, но с нежным, ласковым сердцем.

Огненный вал войны снова катится по Украине. Идет битва за Днепр, за вольный, могучий Днепр.

Советские летчики бомбят укрепления на правом берегу, истребители прикрывают переправы через реку.

Сегодня Кожедуб в третий раз поднимается в воздух. С утра проведено два труднейших боя—сбиты два вражеских самолета. Надо опять вылетать, хотя сил мало, очень мало.

«Бейте врага!» – звучит команда в шлемофонах. Враг уже виден. Группа пикирующих бомбардировщиков висит над нашей переправой. Эскадрилья во главе с Кожедубом врезается в строй немецких самолетов.

Один пикирующий бомбардировщик снижается и пытается уйти, стараясь слиться с фоном местности. Кожедуб преследует его. Вот враг уже настигнут. Длинная очередь с короткой дистанции—и бомбардировщик объят пламенем. Но что творится с собственным самолетом! Из бензобака вырывается огненная струя. Бензобак пробит– дело плохо! Кожедуб торопливо отстегивает ремни. Но куда прыгать: внизу ведь территория врага. До наших войск не меньше двадцати километров. Значит, позорный плен. Нет, этого не может быть. Но что же делать? «Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор», – говорил Габуния. Придется погибнуть, но погибнуть так, как Гастелло. Впрочем, может быть, удастся сбить пламя. Кожедуб переложил самолет на скольжение на крыло. А что внизу? Внизу несколько домишек, из них выбежали немцы и, задрав головы, смотрят за отчаянными действиями советского летчика. Нет, у Гастелло была цель получше. Придется врезаться в домики. И вдруг у самой земли мощный поток воздуха сбивает с крыла пламя. Кожедуб резко разворачивает машину и проносится над самой головой немцев, едва не задевая их винтом.

Кожедуб спасся благодаря случайности. Но если бы он с самого начала опустил руки и отказался от мысли сбить пламя, он бы не спасся ни за что. Поединок со смертью был выигран только потому, что он принял этот поединок и не терял надежды его выиграть.

С каждым днем враг становится коварней и ожесточенней. Появляются новые, улучшенные «Мессершмитты» и «Фокке-Вульфы». В немецких истребителях усилена броня, увеличено число пушек и их калибр. Вражеские самолеты стали летать быстрее и лучше маневрировать.

Но советские конструкторы тоже не дремлют. Они создают новые, прекрасные машины, и наши летчики, осваивая их, совершают на них чудеса героизма. Гитлеровской авиации так и не удается, несмотря ни на что, перехватить инициативу в воздухе.

В начале ноября 1943 года часть, в которой служил Кожедуб, отправили в тыл на отдых. Предстояли горячие бои на Украине, и нужно было хорошенько отдохнуть и набраться сил. По мнению летчиков, это был совершенно бессмысленный приказ. Самое время сейчас громить врага, когда преимущество в воздухе прочно в наших руках, а тут отсыпайся по двенадцать часов в сутки, смотри кино и ходи на танцульки!

В ноябре, в канун октябрьского праздника, Кожедуб собрал в землянке на аэродроме летчиков и техников эскадрильи. Парторг Беляев поручил ему сделать доклад о двадцать шестой годовщине Великого Октября.

В железной печурке весело потрескивали березовые поленья. Красноватый отблеск огня ложился на сосредоточенные лица летчиков. Бесшумно мигали подвешенные к потолку походные коптилки, то сокращая, то увеличивая тени на стенах. Было уютно и спокойно.

Дверь открылась. На пороге землянки показались начальник политотдела, замполит и комсорг.

– Товарищ полковник, – отрапортовал Кожедуб. – Летчики эскадрильи слушают доклад о двадцать шестой годовщине Октября.

– Отлично. Продолжайте, товарищ старший лейтенант.

Вошедшие сели у печки и тоже стали слушать Кожедуба.

Когда он закончил доклад, полковник встал, подошел к нему и крепко пожал руку.

– Товарищ Кожедуб, – сказал он. – Центральный комитет Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи награждает вас как воспитанника комсомола почетной грамотой за отличную боевую деятельность, за двадцать шесть сбитых самолетов противника.

– Даю обязательство увеличить это число вдвое, – сказал Кожедуб, принимая грамоту. – Благодарю Центральный комитет комсомола и постараюсь оправдать его доверие.

– А теперь, товарищи, позвольте мне поздравить Ивана Никитича Кожедуба и всех вас с освобождением столицы Советской Украины – Киева! – широко улыбнулся полковник.

Мощное «ура» потрясло стены землянки. Разом потухли коптилки, и это вызвало оглушительный взрыв смеха. Летчики повскакали со своих мест и бросились обнимать Кожедуба.

– По поводу Киева... – многозначительно начал Кожедуб, с трудом освобождаясь от богатырских объятий.

– Да по поводу грамоты... – протянул Мухин.

– По поводу праздника Октября... – сказал полковник, подмигивая летчикам.

– Не грех бы и выпить! – закончили все хором.

– Но только в меру, – все-таки добавил замполит.

...Праздники прошли, и Кожедуб снова на передовой.

Быстро идут вперед и гонят врага войска Первого и Второго Украинских фронтов. А летчики сидят без дела. Снег валит крупными хлопьями, плотный туман обволакивает землю, пурга свирепствует – ничего не видно, хоть глаз выколи.

Раньше приходилось завязывать бой на высоте пятисот-шестисот метров, и даже это было нелегко. А теперь облака стелются над землей в каких-нибудь ста-полутораста метрах.

Но нельзя же все-таки сидеть без дела.

И Кожедуб решает вести бой на бреющем полете, то есть почти у самой земли.

Бой на бреющем полете – тут нужно большое искусство и большое мужество. На такой высоте трудно пилотировать самолет, распределять внимание в воздухе тоже трудно: нужно ориентироваться, вести бой и все время следить, как бы не врезаться в землю.

Но как только фашистские самолеты появлялись из-под кромки облаков, Кожедуб и его товарищи внезапно показывались снизу и наносили по ним стремительный удар.

Командир полка Ольховский, разбирая полеты, оказал Кожедубу:

– Совершенствуйте все способы ведения боя на бреющем полете. Этот бой дает хорошие результаты.

4 февраля 1944 года Кожедуб узнал, что ему присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Герой Советского Союза! Как любимые, овеянные ореолом недосягаемости летчики, спасавшие челюскинцев. Как Чкалов, Байдуков и Беляков. Как Гастелло и Талалихин. Как Покрышкин.

Неужели это правда? Ему, двадцатитрехлетнему парню, Ивану Кожедубу из Ображеевки, присвоена награда, о которой он мечтал, когда был еще совсем мальчишкой! Золотая Звезда Героя!

Ребята из эскадрильи ликуют, словно сами получили по Звезде. Старый командир эскадрильи Семенов говорит:

– А помнишь, Ваня, как я отчитал тебя за первый сбитый самолет?

 На другой день Кожедуба срочно вызвали на командный пункт. Приказ – вылететь с шестеркой самолетов на прикрытие переправ через Южный Буг.

Прилетели в район переправы и принялись медленно кружить над верхушками деревьев. Немцев нет.

Но вот показывается девять бомбардировщиков «Юнкерс-87». Они летят без сопровождения истребителей. Должно быть, уверены, что в такой снегопад наши истребители не рискнут их атаковать.

Прямо против Кожедуба на встречном курсе – вражеский бомбардировщик. Кожедуб нырнул под него, зашел к нему в хвост и открыл огонь. «Юнкере» взмыл к облакам. Кожедуб бросился за ним. Бомбардировщик так и не успел добраться до облаков. Перевернувшись и запылав, он стал падать вниз.

Но тут по самолету Кожедуба открывает огонь другой бомбардировщик. Кожедуб дает по нему очередь, и «Юнкере» идет на снижение.

– Добей его, Паша! – кричит Кожедуб летчику Брызгалову.

Но Брызгалов добивает своего «Юнкерса».

– Я добью, Ваня, – вмешивается Никитин, и через минуту внизу, на опушке леса, встает гигантский взрыв– это врезается в землю со всеми бомбами «Юнкере».

– Собраться в кулак!

«Юнкерсы» начинают уходить—кто в облака, кто прижимаясь к земле. И вдруг появляются еще девять свежих бомбардировщиков.

– Снова в кулак, ребята! – кричит Кожедуб.

Бой продолжается...

Бои идут с утра до вечера.

Эскадрилья Кожедуба летает уже над румынской землей. Правда, пока еще в разведку. Но все чувствуют – скоро граница останется позади.

Первомайский праздник был встречен на румынской земле. Рано утром 2 мая командир полка Ольховский вызвал Кожедуба к себе:

– Полетите на тыловой аэродром, Иван Никитич. Получите там подарок от одного колхозника из Сталинградской области. Полетите на «У-2» вместе с Брызгаловым.

На учебном аэродроме Кожедуба и Брызгалова окружили корреспонденты.

Оказалось, что командование решило вручить лучшему летчику авиасоединения капитану Кожедубу самолет, построенный на личные средства колхозника Конева. На аэродроме был начальник штаба соединения. Он сказал Кожедубу:

– У этой машины замечательная история. Василий Викторович Конев, шестидесятилетний пчеловод из колхоза «Большевик», Сталинградской области, этакий, представляете себе, дид, каких у вас на Украине много, с этакой окладистой бородой, должно быть, – начальник штаба показал, какая должна быть у колхозника Конева борода, – выскребает все свои кубышки– и в фонд обороны. Пожалуйста! Желательно мне, старику, самолет, и не простой, а, как видите, облегченного типа. И просит еще, чтобы написали на самолете «Имени Героя Советского Союза подполковника Конева Н.». Так прямо и написали. Здорово, правда?

– А кто этот Конев Н.? Не сын его?

– Нет, односельчанин. Погиб в первые дни войны. Я даже что-то о нем слыхал. Старик пишет, – начальник штаба развернул письмо: – «Прошу летчика, которому вручат мой самолет, беспощадно мстить фашистам за смерть героя нашего времени Конева». Да, да, так и пишет – «героя нашего времени». Так что, капитан, уважьте старика.

В этот же вечер Кожедуб написал Коневу такое письмо:

«Дорогой Василий Викторович!

С радостью сообщаю Вам, что сегодня, 2 мая 1944 года, на прифронтовом аэродроме мне вручили ваш самолет. Это самый лучший наш самолет «Лавочкин». На нем сделана надпись, которую Вы просили.

Позвольте заверить Вас, дорогой Василий Викторович, что я буду бить врага на вашем самолете так, как приказывает Родина, как просите Вы. Сейчас у меня на боевом счету тридцать семь сбитых самолетов врага. Но это только начало мести фашистским захватчикам за убитых и замученных советских людей, за разрушенные наши города и села. О каждой своей победе над врагом буду Вам обязательно сообщать. Вас же прошу – пишите о своем житье-бытье. Хочется знать об успехах вашего колхоза «Большевик», о ваших успехах и здоровье.

Желаю всего наилучшего и сердечно Вас благодарю.

С боевым приветом капитан Иван Кожедуб».

На рассвете Кожедуб был у своего нового самолета. Механик Иванов уже хлопотал подле него.

Предстоит серьезная боевая задача – прикрыть с группой в восемь самолетов советские наземные войска в районе города Тыргу-Фрумос. На этом участке фашисты предприняли контрудар, бросили против наших войск много танков и истребителей «Фокке-Вульф-190».

Подлетев к линии фронта, Кожедуб сразу же увидел вражеские самолеты. Их было около тридцати.

– Ребята! За «фоккерами» появятся пикирующие «Юнкерсы»! – крикнул Кожедуб по радио. – Постройтесь так, чтобы не застали врасплох.

Отдав команду, Кожедуб ринулся на строй фашистских самолетов и сбил один из них.

Счет нового самолета открыт. Месть за «героя нашего времени» Конева!

Вскоре на имя командира части Ольховского пришло письмо от колхозника Конева. Старый пчеловод писал:

«Товарищ командир! Очень прошу Вас отпустить ко мне капитана Ивана Никитича Кожедуба хотя бы на один денек. Конечно, если позволит военная обстановка и положение на фронтах Великой Отечественной войны. Отпустите Ивана Никитича в любой день. Я встречу его, как родного сына.

Наш район приготовил сто килограммов меду для летчиков вашей части. Скоро получите. Кушайте с чаем на здоровье. Урожай в нынешнем году ожидается хороший.

Сыновья мои воюют на фронте, и Иван Никитич будет мне вместо сына на один только день.

Жду вашего ответа, жду Ивана Никитича в гости, желаю ему и всем его друзьям боевых успехов и чтобы они с победой вернулись домой».

Пора была горячая, и выполнить просьбу Конева командование, конечно, не смогло.

Снова Кожедуб ведет группу самолетов на прикрытие наземных войск. Над линией фронта встречаются восемь немецких истребителей. Они уходят в сторону Ясс, не принимая боя. Внезапно раздается команда с земли.

– Ястребы, ястребы, будьте внимательны! Приближается большая группа вражеских бомбардировщиков.

Идут больше тридцати вражеских бомбардировщиков. Впереди них следуют ушедшие было к Яссам истребители.

Группа «Лавочкиных» со всех сторон врезается в армаду вражеских бомбардировщиков и истребителей. Леня Амелин сбивает один «Юнкере». Враг, сбрасывая бомбы на свои же, войска, начинает уходить.

Приближается вторая группа фашистских самолетов. Кожедуб командует: одним – связать боем вражеские истребители, другим – атаковать бомбардировщики.

В воздухе начинается настоящая карусель. Боевой порядок «Юнкерсов» расстроен. Но советские самолеты, получив повреждения, один за другим уходят домой. Бой продолжать они не могут. Вражеских истребителей стало еще больше. Кожедуб уже не видит никого из друзей, мелькают одни черные кресты на фюзеляжах и крыльях «Мессершмиттов».

Надо уходить к облакам. Но вдруг команда с земли:

– Ястребы, ястребы! К вам приближается третья группа бомбардировщиков противника! Сбейте ведущего!

Не так-то просто сбить ведущего, да еще когда ты один против нескольких десятков. Но Кожедуб отвечает:

– Понял вас. Иду в атаку!

Он взмывает вверх и, маскируясь за полупрозрачной кромкой облаков, летит навстречу противнику. Вот он, ведущий. Кожедуб дает очередь в упор, и ведущий идет вниз. Но Кожедуба окружают вражеские самолеты. Воздух прочерчивают десятки огненных струй. Они сплетаются в цепкую паутину огня. В ней, как муха, бьется самолет Кожедуба.

«Если повернуть вниз, – думает Кожедуб, – сразу же расстреляют с бомбардировщиков. Надо идти встречным курсом».

Он нацелился, проскочил сквозь строй бомбардировщиков и развернулся, чтобы идти на свою территорию. Но тут на него навалились сразу три «Мессершмитта». Гибель неминуема. Кожедуб растерялся. Неужели конец? «Нет не дамся, вырвусь, жить еще надо, воевать еще надо... Вырвусь!» Он начинает перекидывать свой самолет из стороны в сторону. Дикое зрелище, если смотреть снизу. Один «мессер» яростно обстреливает его, двое прикрывают стреляющего.

Кто окажется выносливее? Ага, наша взяла! Трассы уже не долетают до него. Немцы отстают, поворачивают назад... Вырвался. Один! Спасен!

Этот бой был проверкой физической закалки Кожедуба. Ни опыт, ни совершенство машины тут бы не спасли, если бы не богатырская сила и выносливость, если бы не ежедневная зарядка с двухпудовой гирей, к которой он привык еще в училище.

За неделю Кожедубу удалось сбить восемь вражеских самолетов. На восьмой день он написал рапорт старику-пчеловоду. «Теперь на моем счету сорок пять лично сбитых самолетов врага, – писал он. – И все это сделано на вашем замечательном «Лавочкине». Надеюсь, что скоро на вашем самолете доведу счет до пятидесяти...»

Однажды вечером Кожедуба вызвали в землянку к командиру полка. Войдя к Ольховскому, он заметил, что тот взволнован и даже расстроен.

– Товарищ капитан, – сказал Ольховский, – сейчас пришел приказ вам немедленно вылететь в Москву. В чем дело—понятия не имею. Я очень огорчен, отпускать вас не хочется, но – приказ есть приказ.

– Как же так, товарищ полковник! – растерянно проговорил Кожедуб. – Как же так... Здесь мои лучшие друзья. Здесь мой Мухин, Амелин, Семенов, мой незаменимый Иванов... Я же не могу с ними расстаться.

– Понимаю, Иван Никитич. Но делать нечего – приказ, – мягко повторил Ольховский. – Полетите завтра утром. Паша Брызгалов снова проводит вас на «У-2».

Наутро у машины, на которой должен был лететь Кожедуб, собрались все его однополчане. Вот Кирилл Евстигнеев. С ним они пришли в полк в один и тот же день. Теперь у Кирилла сорок восемь сбитых вражеских самолетов. Вот Вася Мухин, незаменимый ведомый. У него уже пятнадцать...

– Любимые мои товарищи! – сказал Кожедуб, волнуясь. – С вами я учился летать и воевать. С вами я прошел огонь и воду Курска и Днепра, Днестра и Буга. С вами я стал членом нашей великой партии большевиков. Я не верю, что улетаю надолго, хотя командир убежден, что мне дадут новое назначение. Но если случится так, что я не вернусь в родной полк, мы все равно никогда, никогда не забудем друг друга. Где бы я ни находился, я каждый день буду вспоминать вас. До скорой встречи! А ты, Иванов, береги мой самолет. Давай-ка, старик, поцелуемся с тобой на прощанье.