Текст книги "Дорогая пропажа"
Автор книги: Сергей Минский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Без любви можно тоже прожить иногда,
Если сердце молчит, и тоска не тревожит.
Паша еще раз повторил последние две строчки и умолк, вслушиваясь в исчезавший постепенно звук еще продолжавших резонировать железных стен, потолка и пола плавучей пристани. Наконец, тишина вытеснила последние звуки. Так продолжалось секунд пятнадцать – может, двадцать. Стали слышны тихие всплески воды о бока дебаркадера и далеко-далеко – шумы проезжавших по мосту автомобилей. Потом послышался звук заканчивавшегося поцелуя. Раздались смешки и комментарии, и снова пристань загудела голосами, повторенными металлом. Снова стало весело и шумно.
Потом пришел Сашка Колчанов – тоже с гитарой. Инструменты подстроили под аккомпанемент возни – всяких реплик, смеха и девчачьих взвизгов. И еще часа полтора, а то и два, Паша с Колчаном «лобали». То вместе. То отдельно. Но Сашку девчонки просьбами не донимали. Он сам себя мучил.
Когда уже начали расходиться, из внутренней темноты дебаркадера вышли Полина с Наташей. Вкрадчивый лунный свет, струившийся сквозь дымку высоких перистых облаков, оттенил две прелестные фигурки, заставил сильнее биться сердце.
– Спасибо, Паша, – тихий грудной голос напомнил прошлое, – Не знала, что ты так здорово управляешься с гитарой. Но главное – поешь… за душу берет.
В голосе Наташи он уловил искренность с оттенком восторга, и был рад, что здесь мало света – почувствовал, что опять краснеет.
– Да так – ничего особенного.
– Да ладно, Пашка! – вклинилась в разговор Полина, – Хорош цену себе набивать.
– Нет, правда, хорошо, Паша, – подтвердила еще раз Наташа.
Так приятно было услышать голос любимой, обратившей на него внимание. Захотелось проводить ее, поговорить с ней. «И повод, вроде, не хилый». Но в последний момент подсознание вытащило из прошлого неоспоримый аргумент, и Паша не смог наступить на грабли второй раз.
11.
К половине одиннадцатого уже почти все собрались. Ждали только одну пару. Кого-то из Славкиных деловых друзей. Из своих, не считая хозяев, оказались только он да Наташа. «Ну и слава богу». Наемные уже давно ушли. Стол накрыт. Мужчины перебрались на балкон – курить. Оттуда периодически раздавался смех. Судя по всему, там правил бал его величество анекдот. Женщины, не считая хозяйки дома, по телефону поздравлявшей кого-то, да Наташи, еще не выходившей из своей комнаты, сидели на диванах и в креслах в другом углу, комнаты о чем-то негромко разговаривая. Павел, не примкнувший ни к одной группе, разглядывал детали на фарфоровых фигурках в стеклянном столбике – гордости Полины. И думал одновременно о Наташе. Ждал, когда выйдет. Вслушивался, пытаясь уловить звук открывающейся из ее комнаты двери. Но, видимо, отвлекся – задумался. Почувствовал, как кто-то взял его под руку. Оглянулся. И не смог скрыть восторга.
Наташа сделала шаг назад.
– Ну как я? Впечатляет?
Она не могла иначе. Была довольна, прочитав его восторженное состояние. И, как всегда, подтрунивала. Чуть-чуть. Самую малость. Тем самым выбивая когда-то из колеи в далекой юности. Но не сейчас.
– Вы просто обворожительны, мадам, – Павел постарался – показательно изобразил галантность. Он резко кивнул, уткнув подбородок в галстук, и взял Наташину руку для поцелуя, чуть склонившись в полупоклоне.
Она сдержанно засмеялась.
– Думанский, ты когда уже повзрослеешь?
Павел сделал удивленный взгляд, приподняв плечи.
– Мужчине подобает пропускать даму вперед. Только после вас, мадам.
– Ну, хватит, Паша. Утомил, – Наташа улыбалась, – Расскажи лучше – как поживаешь.
– Нет, Наташа, так не честно. Ты уже хоть что-то обо мне знаешь от Славика с Полиной. А я о тебе? Мне они ничего не говорят. И, думаю, что без тебя здесь точно не обошлось. Так что – начинай ты.
Наташа еще продолжала улыбаться, но улыбка ее изменилась – не было в ней прежнего налета шарма, она как бы потускнела.
– Нет, ты, Думанский.
– Не-ет, женщина, не перечь мужчине.
– Да ну тебя, Паша, так совсем не интересно, – она будто обиделась, даже губки надула, изображая нарочито неудовольствие.
Раздался стук створки о створку двойной балконной двери. Наверное, уже пришло время садиться за стол.
Последним вышел хозяин.
– А не пора ли нам уже начинать? – вопрос прозвучал риторически. Но, скорее всего, адресован был Полине, примкнувшей к женскому обществу, – Полиночка, – уточнил Слава, – командуй, а то мы так и старый год не успеем проводить… – он посмотрел на часы, – Ого! Конечно.
Послышались одобрительные возгласы, и народ засуетился, рассаживаясь по местам, которые предлагала Полина. Павла, конечно же, усадили рядом с Наташей, при этом еще и пригрозили, что, «не дай бог, сестричка в чем-нибудь будет нуждаться».
Приятная суета, пришедшая на смену неудобству ожидания, прервалась постукиванием ножа о бокал.
– Ну что, у всех налито? – Слава поднялся, сделав паузу, пока гости не успокоились.
Говорил он недолго, учитывая общее настроение – быстрее приступить к трапезе. Тост был не длинным – «король умер». Он был хорош, но следующий должен, учтя все ошибки прошлого, стать лучшим. Смена не только веков, но и тысячелетий – очень символичная веха в истории человечества, и это ко многому обязывает тех, кому повезло жить на этом рубеже.
Павел на самом деле ощутил торжественность момента, который оказался настолько коротким, что он тут же о нем забыл. Потому что пришлось тянуться рюмкой к рюмкам и бокалам тех, кто тянулся к нему. Потом пить и закусывать. А еще надо было ухаживать за Наташей, хотя, наверное, ухаживала больше она за ним. Они перебрасывались ничего не значащими фразами, реагировали на просьбы что-то передать. Потом был еще один тост за старый год. Потом, наконец, включили телевизор, чтобы по привычке послушать поздравление из Москвы, но главное – ощутить мгновение перехода в Новый год, в Новый век, в Новое тысячелетие…
То, что произошло, абсолютным шоком, конечно, не стало: смены власти ждали. Правда, не так скоро. Но все же новость шокировала. Борис Ельцин просил у россиян прощения и досрочно уходил в отставку: его обязанности теперь будет исполнять до выборов премьер министр.
Голоса за столом утихли. Стало приходить осознание, что символический переход в новое тысячелетие, теперь становится реальным переходом в новую эпоху. И не только для России. Для всего мирового сообщества. Меняется лидер одной из супердержав на земле, где смена руководства обещает не просто перемены. Эти перемены – тайна за семью печатями.
Однако замешательство за столом оказалось недолгим – сообщение вписалось в ожидаемое состояние прихода чего-то нового. И через несколько минут все вернулось в свою колею, лишь, может быть, с легким налетом чувства, что получено чуть больше, чем предполагалось, и что завтра что-то начнет меняться.
Уже открыто шампанское. Налиты бокалы. Уже куранты начали «обратный» отсчет. Вот она – торжественность момента. Все замерли, чтобы через несколько секунд взорваться возгласами и поздравлениями. И в этот момент Павел физически ощутил безразмерность времени. Почувствовал свою связь с людьми, жившими до него, живущими сейчас и теми, что еще придут. Почувствовал связь с отцом, где-то сейчас сидящим перед телевизором. С сыном, который, скорее всего, уже уложен спать Леной. Представил тех, кто встречал второе тысячелетие, и тех, кому суждено встретить четвертое. За столь короткий временной промежуток душа пережила эпохи, сжавшиеся до мгновений, не потеряв при этом своего величия. Он украдкой взглянул на Наташу. «Вот оно: у Бога тысяча лет – как один день, и один день – как тысяча лет. И лишь любовь безотносительна и безвременна. Она как тайна неуловимой истины. Переходя из поколения в поколение, она вершит чудеса, где рождение и смерть – лишь утро и вечер в бесконечной череде градаций жизненности».
Наташа, уловив его присутствие в себе, повернулась. Ее глаза, с еле заметной паволокой, выражали нежность и какую-то неведомую ему печаль, схваченную независимо от его желания сознанием. И даже не сознанием, скорей всего, а его глубинной сутью – той, что в мгновение ока все расставляет по своим местам, как бы ты ни хитрил и какую бы маску не надевал.
Павел кивнул ей, приподнимая бокал. И так захотелось обнять ее. Почувствовать губами ее губы, что в какое-то мгновение ощутил фантом этого желания. Показалось, что и Наташа – тоже этого хочет.
Последний удар курантов потонул в криках «ура», в возгласах «с Новым годом», в звоне бокалов. Каждый хотел чокнуться с каждым, как будто, если этого не сделать, то что-то будет не так. Или просто иначе нельзя. Потому что эйфория, охватившая сейчас в едином порыве огромную массу людей в их часовом поясе, ввела этот крохотный с точки зрения Вселенной островок жизни в тот всеобъемлющий транс, имя которому – любовь. Все живое было влюблено друг в друга. И пусть это длилось лишь мгновение, но великолепие этого мгновения запомниться его участникам до конца их дней.
– Наташенька, с Новым годом тебя.
– И тебя, Пашенька.
Он одной рукой обнял ее и осторожно губами прикоснулся к ее щеке. Она ответила тем же.
Чокнулись.
– Паша, – в порыве самоотрекающейся нежности заговорила она, – дай бог, чтобы у тебя все было хорошо… чтобы у тебя наладилось в семье… у тебя же сын. Пусть все образуется.
Это пожелание в одно мгновение привело Павла в чувства – сдернуло с небес, на которые он только что взлетел, и брякнуло о грешную землю.
– И тебе, Наташа, всего самого хорошего – тебе и твоему мужу, – знал, что детей у нее быть не может, и поэтому сказал «тебе и твоему мужу», а не «твоей семье» – интуитивно, чтобы не напоминать лишний раз об этом.
Осторожно начиная отдельными салютами, город, наконец, взорвался канонадой пиротехники и криками «ура», растянувшимися, постепенно ослабевая, до самого утра.
Гуляли всю ночь. Ближе к пяти стали закругляться, стоило только одной из пар начать вызывать такси. Дозвониться было сложно, и дамы забеспокоились: видимо, алкоголь обострил инстинкт выживания.
Полина предложила звонить с нескольких телефонов в разные агентства и заказывать сразу шесть машин. Ну, или как получится.
– А мне? – возмутился, недоумевая, Павел, – Почему шесть? – решил, что про него забыли. Но если всем пора, то чем же он хуже других. Ему тоже нужна машина. А он уже по пальцам посчитал – машин нужно семь.
– Ты остаешься, – безапелляционно заявила Полина.
Его нетрезвое «мне надо домой» ее не остановило.
– Тебя ждет там кто-то? – спросила и сама же ответила, – Нет. Не ждет. Ну и куда тебе надо?
– Ладно, – Павел, как бы отталкивая от себя Полину, махнул рукой, – Значит, посидим еще, поболтаем в узком кругу, – в конце концов, уходить ему совсем даже и не хотелось – просто попал под общее настроение. И спать не хотелось. Коньячок поддерживал пока энергию на уровне бодрствования.
Слава с Полиной вернулись из прихожей, проводив последних гостей.
– Славик, а ты что – солидарен с женой? Предал друга. Не защитил от насилия.
– Паш, ну хорош кочевряжиться. Пошли – по соточке, – Слава посмотрел по сторонам, – А где Наташка? Ната-аш, ты где?
Она вышла из кухни.
– Я здесь.
– Во-от ты где прячешься… пошли еще по соточке, – он взял под руки Наташу и затем Полину, – Пошли, девочки. Посидим. Поговорим. Наконец-то, можно по-настоящему расслабиться… Пашка! – Слава развернул женщин и уронил себя и их на диван, – На-ли-вай. Дамам вина, а нам с тобой – покрепче.
Проболтали, прикладываясь понемногу, часов до семи. Ностальгировали. Веселились. Даже потанцевали. Пока Полина, наконец, не сказала:
– Все. С меня хватит. Я устала. Да и Наташка уже, вижу, сама не своя. Мы пойдем спать, – она посмотрела на сестру, ожидая подтверждения.
– Да. Пожалуй, ты права – пора и честь знать.
– А вы как хотите, – бросила Полина, уходя. И добавила, обернувшись, – Паша, я тебе постелила в маленькой комнате.
– Спасибо, Полиночка… Благодарен безмерно, – Павел сделал полупоклон – он уже был в тонусе. Но все же со Славой еще одну рюмочку выпил – не смог отказать другу. В конце концов, появившееся чувство пресыщения праздником заставило принять правильное решение – пойти спать.
– Слав, – он пьяно прищурился, – пойдем и мы баиньки… Что-то я сломался совсем… Ног не чую.
– Согласен, братан, – Слава поднялся с дивана, – Давай обнимемся.
Он похлопал Павла по спине обеими руками.
– Так хочу, чтобы у вас все сладилось… с Натахой… Я имею в виду – мы хотим… с Полькой.
– Я тоже хочу, Слав… Но… – он отстранился, поднял вверх указательный палец, сделав при этом многозначительную паузу, – Как говорят французы, ищите женщину… – развел руки, – Я ничего не решаю.
– Дурак ты, Пашка, – Слава посмотрел на него с сожалением, – Ладно, пошли спать – утро вечера мудренее.
На этом проводы второго и встреча третьего тысячелетия завершились. Лишь озарение от прикосновения к чему-то великому, которое испытал Павел во время боя курантов, хоть и потускнело, все еще не померкло в его душе, ослепленной вспышкой истины. Той истины, имя которой вечность. «И которую, как ни старайся, – подумал, – не уложишь в прокрустово ложе мгновения. Даже если это мгновение – вся твоя жизнь».
12.
Усталость, которая, казалось, готова была свалить с ног, растворилась вместе с желанием уснуть, стоило только встать под прохладный душ. Наташа стояла под тугими струями. И каждой клеточкой кожи, соприкасавшейся с их давлением, ощущала живительную силу воды. Мысли, уже было начинавшие путаться в голове, стали выстраиваться в подобие логической цепочки. Она даже подумала об этом, и тут же усмехнулась своим рассуждениям. «Ну, ни смешно? Ну, какая, к черту, логика? Одержимость – не иначе… Он же здесь, рядом. Протяни только руку. Теплый, живой… Любимый». Поймала себя на мысли, что готова прямо сейчас пойти в эту маленькую комнатку, где он, наверное, уже заснул, юркнуть под одеяло. И целовать, целовать. Лицо. Руки. Губы. «Фу, ты… Наваждение». Пришло понимание, что вряд ли на это решится. Но как ведь хочется. «Плюнуть бы на все… И пойти». Она тщательно вытерлась. Накинула выделенный Полиной халат. Запахнулась, не завязывая пояса. И вышла из ванной.
Дверь в маленькую комнату оказалась чуть приоткрытой. И Наташа остановилась. Замерла напряженно. Прислушалась. Где-то вдалеке все еще салютовали. Но в квартире относительно тихо. На цыпочках подошла к самому проему. Затаила дыхание. Ровное, хорошо слышимое посапывание выдавало спящего человека. «Спокойной ночи, любимый», – она еще постояла у двери, испытывая муки желания и стыда одновременно, боясь собственного безрассудства и возможности быть застигнутой врасплох. И, наконец, переборов чувства, сдвинулась с места – пошла в свою комнату. «И ведь все вокруг за. И Полинка. И Славик…» Она поймала себя на мысли, что не могла ничего глупее придумать, чем апеллировать к мнению посторонних людей. Даже если эти люди – самые близкие родственники. «А Пашенька? Он какой-то непонятный. Вроде и смотрит на меня влюблено, но держит дистанцию. Почему? Может, надеется вернуться к жене? К сыну?»
Сон не приходил. Слишком щекотливым для возбужденных чувств было то, о чем думала. Но чем больше осмысливала происходившее сегодня, тем больше убеждалась, что она лишняя. «Да, – рассуждала, – у Паши сейчас кризис. Но это пройдет. И все наладится. А значит – не надо путаться у него под ногами».
В конце концов, решение было принято. И каким бы противоестественным оно ни казалось, оно принесло облегчение уставшей от шатаний чувств душе. Наташа еще некоторое время пыталась размышлять об этом, но навалившаяся усталость смежила потяжелевшие веки, и сознание растянулось во все стороны, растворившись во вселенной.
Проснулась она ближе к обеду. Последней. Что-то не поделили племянники. И их разборки, несмотря на старания Полины, стали достаточно громкими. Старшему, кажется, перепало, потому что он сетовал на брата обиженным голосом:
– А-а, мамочка, все время мне ни за что попадает. А он первый начал.
– Нет! Это ты, ты, ты – слышалось откуда-то из глубины квартиры. Видимо, мальчишек рассадили по комнатам.
– Ты же старший, – парировала Полина аргументом всех матерей на свете, – а он маленький – не понимает ничего.
Наташа еще полежала, то прислушиваясь к окружающей ее жизни, то уходя в себя, в свои пришедшие снова переживания. Наконец, решила – пора: побаливала голова, и хотелось выпить кофе.
– Доброе утро, – она выглянула как раз вовремя – кроме Полины в прихожей никого.
– Доброе, – сестра протирала пол у входа, – Сейчас, я быстро. Пока ты приведешь себя в порядок, я буду готова. Попьем кофе. А то, может, ты хочешь чего посущественней? – Полина посмотрела с улыбкой, – Мужики наши, вон, уже. От кофе отказались, усмехнулась, – Конечно, обсуждать вчерашнюю отставку российского президента под кофе? Да и Новый год никак.
– Нет, Полиночка, только кофе.
Через полчаса все, кроме детей, сидели за столом. Мужчины, не терявшие зря времени, уже достаточно громко выражали свои мысли. Шутили, стараясь рассмешить женщин. И, в общем-то, было весело, если не считать легкого волнения, неуловимо присутствовавшего в каждом. Первый день нового тысячелетия, начавшись ощущением продолжения праздника, уже вносил пока еще не ясные коррективы в жизни участников застолья.
«Какая она будет – жизнь? – подумала Наташа, – В этом новом тысячелетии. В новом веке. А главное – в новом теперь государстве? – ей вдруг стало стыдно, что подумала только о себе, – И не только для нас – россиян, – стала по-детски оправдываться, – И для Беларуси тоже… Что с нами будет? С родителями. С Полиной и Славиком. С Пашей. Все теперь в руках Господних». Чувство, возникшее при осмыслении произошедшего события, страхом в классическом понимании не было. Но знание истории и уже личный Наташин опыт, сложившийся на протяжении конца восьмидесятых и за все девяностые годы не обещали ничего хорошего. Они говорили, что будущее в России при смене лидера – тайна за семью печатями. И не факт, что за вскрытием этих печатей последует благополучие и процветание. Дай бы бог, чтобы за ними не оказались горе и еще большая смута.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
