Текст книги "Наваждение"
Автор книги: Сергей Минский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Так и случилось. Девушка оглянулась. И, видимо, заметив или почувствовав его преследование, прибавила шагу.
На перекрестке – у светофора, Максим подошел к ней почти вплотную. Шлейф парфюма, подчеркнувшего запах ее тела, разгоряченного солнцем и ходьбой, вконец выбил из колеи. И возникшее только что желание подойти, мгновенно улетучилось. Он просто струсил. Вот так позорно отказался от принятого решения, заменив другим – просто идти за ней следом. Будь что будет. Он сделает это чуть позже. Подловит какое-нибудь мгновение, чтобы все произошло непосредственно – естественно. В голову полезли глупейшие мысли. Может быть, кто-то к ней станет приставать, и он ее защитит. А может, не даст опрометчиво перейти на красный свет. Он даже начал внимательно присматриваться к деталям ее одежды, чтобы обнаружить что-то не то в них, и таким образом начать разговор. Но все было тем, чем нужно. Светло-голубые джинсы безупречно обтягивали упругие бедра и стройные ножки – ни одной лишней складочки. Укороченная снизу блузка открывала полоску загоревшей спины. На блузке тоже ничего. Сумочка не расстегнута. Волосы в порядке. «Я схожу с ума» – подумал Максим, отводя взгляд. Для него никогда не представляло проблемы уличное знакомство с девушками. Это было проще пареной репы. Он даже не задумывался. Слова приходили сами по себе, опережая здравый смысл. В процессе. А тут – на тебе.
Так они прошли до самой площади. Повернули налево. Миновали подземный переход и, пройдя мимо здания администрации города, подошли к главному корпусу университета. К этому времени дистанция между ними увеличилась, потому что Максим заметил – девушка нервничает. Впервые стало неудобно, что наблюдает за кем-то. Раньше он это делал бесцеремонно. Даже бравировал, когда его внимание замечали, давая понять, что в восторге. В основном, женщинам, когда те оборачивались, уловив его взгляд, видел, даже нравилась такая реакция. А сейчас он как будто наблюдал за собой со стороны, оценивая собственное поведение глазами постороннего человека. Ее глазами. И что-то в нем говорило, что это нехорошо. Некрасиво.
Огромная университетская дверь пропустила незнакомку и медленно вернулась на место, оставив Максима в раздумье – идти ли дальше.
Не пошел. Ругая себя за малодушие, а точнее за трусость, как речитатив повторял, что теперь знает где ее искать, несмотря на аргументы внутреннего оппонента, приводившего массу всяких разных «но». Наконец, напуганный инстинкт самосохранения нашел лазейку: «А, может, это и к лучшему после того, что было?» Малодушие победило. Его аргументы – пусть витиеватые и пораженческие – принесли облегчение. «Значит так надо! – подумал, – Судьба, значит. Может, это интуиция не позволила мне втянуть себя в какую-нибудь авантюру? Может, это перевернуло бы всю мою жизнь, вывернуло бы ее на изнанку? Кто знает – как и что могло случиться познакомься я с ней?» Он вдруг вспомнил чувства той ночи, и по спине пробежали мурашки от мысли о чертовщине. «Вот видишь! – констатировала осмотрительность, – Не зря все это».
Чувства, как и мысли, стала растаскивать по разным углам диалектика. Хотя чувство, скорее, было одно. Просто оно разделилось само в себе и двойственностью начало вносить в сознание смуту. Сначала пришло облегчение, что, даже если и упустил что-то, то, скорей, не судьбоносное. Потом сердце наполнилось щемящей тоской утраты, перекликавшейся с той самой – возникшей злополучным воскресным утром следующего дня. Эти состояния, не способные властвовать друг над другом, нейтрализуя свои противоположности, еще пару минут настойчиво растаскивали душу в разные стороны. Потом, вдруг утратив силу в бесполезной борьбе, почти успокоились, превратившись в ощущение незавершенности. Максим обреченно вздохнул, повернулся на сто восемьдесят и пошел назад.
7.
Он долго слонялся по улицам, особо не задумываясь, где находится и, что делает. Мысль, что в его жизни что-то произошло серьезное в связи со случившимися событиями, отягощала сознание, не давая ни одного шанса освободиться от себя. Несовершенный мозг пытался сплести логическую цепочку этих и всех предыдущих значимых событий жизни. Каждый раз возникали все новые и новые воспоминания, спонтанно выстраивая свои варианты причинно-следственных отношений прошлого и настоящего. И каждый раз, когда замечал эту спонтанность, будто выныривал из глубокого омута. Возвращался к истокам, делая попытки что-то понять. Но через некоторое время его снова закручивало и затаскивало в плотное, наполовину осознаваемое пространство. И он снова и снова блуждал по лабиринтам непроизвольно ветвившейся мысли.
Запутавшись окончательно, и не сумев прийти к согласию в душе, Максим стал нервничать. Стал вдруг обвинять Руслана, задержавшего его в тот злополучный день своей философской беседой – дурацкими разговорами о потустороннем мире, из-за чего все и началось. Потом спустило колесо. Потом застрял на шиномонтаже. В итоге – поздно приехал домой и один парился в бане. В сознание ни с того, ни с сего вплыло слово «суккуб». Он стал вспоминать – что же это. Но не смог. И от того еще больше стал нервничать.
Когда завибрировал в кармане телефон, Максим от неожиданности вздрогнул. Достал из кармана трубку. «Руслик… Будь он неладен. Стоило только подумать о нем». Он как будто проснулся. Узнал, что уже почти семь вечера. Что уходящее на покой солнце почти совсем остыло, и угол падения его лучей заметно заострился.
– Да, слушаю тебя… – проговорил, почувствовав остатки недовольства в своей интонации. И за это стало неудобство перед, конечно же, не виноватым ни в чем другом. Как будто тот узнал, о чем он сейчас думал.
– Ну что, Макс? Где тебя носит? Где ты там колесишь?
Максим выругался. Он, наконец, вспомнил о машине – о том, что оставил ее около учебного корпуса.
– Руслик, ты где сейчас?
На том конце после паузы, означавшей, видимо, удивление, послышался упрек:
– Ты же знаешь… Ты что – опять не помнишь? Я думал, раз тебя в общаге нет…
– Слушай, не обижайся. Я помню. Делай что хочешь, но мне нужна твоя помощь… хватит вам уже кувыркаться там. Надо тачку от универа к общаге перегнать.
– Да ты что? Мы же…
– Руслан, я датый. А кроме тебя некому, сам знаешь. Бери свою козу, и подъезжай. Я через полчаса буду – привезу ключи и документы. Успеешь?
В трубке послышалось искаженное имя языческой богини Лады, затем невразумительное, но очень эмоциональное ворчание. И, наконец, короткие гудки, говорившие о том, что Руслан, можно сказать, уже в пути.
С Русланом Ремезовым они познакомились четыре года назад у деканата – по поводу жилья. Руслан тоже оказался не аборигеном. Но места в общежитии ему сразу не обломилось – сначала снимал комнату в частном секторе. А потом из блока, где жил Максим, буквально через месяц после начала занятий выселился Коля Красный – перевелся на заочное отделение по семейным обстоятельствам. Вот тогда-то и пришел к нему Ремезов, вовремя подсуетившийся в деканате по этому поводу.
С тех пор они – друзья. Единственное, что периодически разочаровывает его в Руслане, это слишком уж навязчивое увлечение всякой мистикой. И хоть поначалу подобные разговоры его почти всегда раздражали, в последнее время он стал относиться к ним как-то лояльнее. В беседах с другом вдруг обнаружилось, что и в мистике есть что-то стоящее – что-то, о чем все в сокровенных глубинах своего внутреннего мира всегда знают, но боятся поверить, что это на самом деле так.
Руслан с «козой» опоздали минут на двадцать. Наверно, долго одевались, отчаянно сопротивляясь соблазну остаться под одеялом. Отпустив шутку на этот счет, Максим отдал документы.
– Ты, Руслик, километражом не увлекайся, а то на себе повезешь нас завтра в школу.
– Ну! – усмехнулся тот, – На четвереньках тебя устроит?
– Дерзишь? – Максим хлопнул его по плечу, – Страх потерял?
– А то я первый начал? Спасибо бы сказал…
– Мальчики… – не то попросила, не то возмутилась «коза».
Мальчики разом посмотрели на нее и расхохотались.
– Так я не понял, – Руслан посмотрел на него вопросительно, – А ты? Ты – что – не едешь?
– Нет.
– В клуб намылился?
– Не знаю… Но домой что-то не тянет, – Максим улыбнулся, давая понять, что комната все еще в их распоряжении.
– Ну ладно, – улыбнулся в ответ и Руслан, – Давай тогда. На созвоне.
И они уехали. А у Максима в душе – почти сразу же – стали разгораться тлеющие до последнего момента угольки чувств. И с их подачи не замедлила активизироваться память. «Черт! – Максим вдруг вспомнил, что собирался спросить, что такое «суккуб». Хотел позвонить. Но передумал, – Потом».
8.
Настя почти проснулась. Но еще не совсем. Захотелось поваляться после того, как отключила звонок в телефоне. И она позволила себе минут пять. Потом тщательно стала делать «потягушечки», прислушиваясь к мышцам.
Все утро, пока приводила себя в порядок, пока завтракала и собиралась на занятия, и потом – по дороге – ее преследовало странное чувство. Сегодня – особенный день. Сегодня что-то должно произойти. Что-то знаменательное. И, судя по состоянию души, хорошее.
Две первые лекции ужасно долго тянулись. Слишком хотелось, чтобы они поскорее закончились. Настя хотела попасть в центральный универмаг – закончился «очень необходимый» бальзам для волос. А в ближайших магазинчиках, когда вчера заходила, его не оказалось.
И последней пары, как по заказу, не случилось.
Уже на обратном пути, буквально только она вышла из магазина, затылком вдруг уловила тревогу. Неприятное чувство стало расти, пока не трансформировалось в понимание, что за ней кто-то наблюдает. Она сразу же машинально оглянулась, но никого, кто бы явно на нее пялился, не увидела. Догадалась, что, скорее всего не успела перехватить взгляд. И в следующий раз не стала так оборачиваться. Медленно повернув голову, сделала вид, что смотрит на себя в стекло одной из витрин. Краем глаза уловила в нескольких шагах сзади парня. Он явно шел за ней: по крайней мере, так показалось. Видимо, когда Настя резко оглядывалась в первый раз, он успел опустить глаза. Поэтому и не удалось его вычислить. «Что ему надо»? – она повернулась и посмотрела на него. И он, видимо, чтобы показать отсутствие интереса, отвел глаза. И все же Насте удалось рассмотреть их. Они были красивыми, и несмотря на безумное выражение, кого-то ей напоминали. Кого-то знакомого. Что-то в них было такое, что эхом отразилось в памяти. А по коже плеча при этом словно бы пробежала волна тепла – сверху вниз. «Во сне?» – она засомневалась – его ли видела. Но это продолжалось недолго. Каких-нибудь несколько секунд – не более того. Потому что странное выражение затмило собой все остальное. В районе затылка словно бы холодком повеяло. «О, боже! – испугалась Настя, – Только этого мне не хватало…» – она стала успокаивать себя тем, что сейчас день и, что народу вокруг полно. Но все-таки было не по себе. «А что – в толпе не убивают?» – вошел в противоречие с разумом страх. Захотелось рвануть вперед, и бежать, не оглядываясь. Бежать и бежать. А когда пришлось ждать зеленого света на переходе, она впервые поняла, что именно затылок и спина – они органы шестого чувства. Спина словно онемела и беззвучно кричала о надвигавшейся сзади опасности. «А вдруг и вправду ненормальный?» – ей даже показалось, что слышит прерывистое дыхание.
Но чувства, вдруг перегорев, вместо того, чтобы поднять планку страха, опустили ее. И как результат пришло понимание абсурдности того, что с ней происходит. «Да я сама… ненормальная. Надо же быть такой идиоткой…», – мысль как-то успокоила. Но, правда, не совсем.
Парень неотступно следовал за ней, и Настя ускорила шаги. «Если бы этот ненормальный приставал с какой-нибудь чепухой, типа «девушка, давайте познакомимся», или еще как-нибудь, можно было бы от него и отмахнуться. А этот… с безумными глазами… идет себе и идет… – она снова оглянулась, – И не отстает… – хотела добавить «гад», но не смогла почему-то. Снова оглянулась, – Все-таки немного отстал». Даже облегчение почувствовала. Словно свалилось что-то со спины. «А он даже ничего. Симпатичный. И глаза у него красивые… хоть и безумные, – не удержалась от прежнего комментария, – Может, мне показалось, что идет за мной? И глаза, может, безумными от идиотского страха привиделись? Вроде, нормальные, – она вдруг удивилась пришедшему неожиданно вопросу, – А ведь и правда – чего я испугалась? Откуда такой страх?»
На всякий случай все же решила забежать в университет: «Оттуда посмотрю, как будет проходить мимо… А может, сюда зайдет? Может, он здесь учится?» Настя вбежала в главный корпус и не стала далеко отходить. Знала – через стекло увидеть ее с освещенной солнцем улицы нереально. Она расстегнула сумочку и, запустив в нее руку, сделала вид, что ищет что-то. И вдруг ее осенило: она втянулась в какую-то игру – она уже играла. Страх прошел. Его сменило любопытство. Увидела, как парень подошел, постоял, поглядывая на двери, но войти – почему-то не решился. Повернулся и ушел обратной дорогой. «Значит, за мной, все-таки, шел» – подумала. И усмехнулась, почувствовав в себе что-то кроме любопытства и неудовлетворенности, которое с удивлением отметила. Что-то не вполне пристойное, взывавшее к совестливости. «Что это?» – спонтанно возник вопрос, и почти сразу же пришло понимание. Это было ощущение превосходства. В глазах парня, когда тот стоял у дверей, ее интуиция уловила робость? «Но даже если так – это было лишь мгновение, – стала оправдываться перед собой Настя, открещиваясь от случившегося, – И дело здесь не в его робости… и не в моем превосходстве…» Она задумалась. «В глазах… в самих глазах, – взяло инициативу на себя сердце, – В них… что-то близкое…» Она снова подумала, что знает их – эти глаза. Откуда – непонятно. Потому что, кроме как во сне, точно никогда не видела раньше. Но и то, что знает, не вызывало никаких сомнений. Где-то в глубине души шевельнулось сожаление о несостоявшемся знакомстве.
– Ну… Вот и все, – заключила, вздохнув. И пошла к выходу.
9.
Дня через три мысли, связанные с последними событиями, заметно потускнели. Оставалось только тоскливое чувство, что все могло бы сложиться по-другому, подойди он к девушке. О самом факте несостоявшегося знакомства не жалел. Что-то подсказывало, что встреча обязательно состоится. Дело было в другом. Он жалел, что спасовал перед испытанием, посланным судьбой. А то, что это судьбоносное событие, теперь не сомневался нисколько. Поэтому и не переживал о результате. Знал – будет еще шанс. И от этих выводов, от этого жутковатого спокойствия становилось как-то не по себе. В канву размышлений вновь начинали вплетаться мистические чувства. «Если это роковое событие, – рассуждал, – если все предопределено, то, судя по тому, что говорила… та, – не нашел другого слова, – радости мне от такой встречи все равно не видеть, как собственных ушей». Связь ночной гостьи и живого человека, совершенно такого же, как в пророческом видении банного полумрака, пестовала любопытство, замешанное на чем-то запретном, а, значит, опасном и увлекательном. Интуиция, услужливо подсунувшая странное слово, услышанное, скорее, от Руслана, добавила немало вопросов. И вчера, перед тем как собирались ложиться спать, он снова вспомнил его.
– Суккуб? – Руслан на секунду замолчал. Снял покрывало с кровати и стал его складывать, – Если коротко…
Не то, чтобы ответ напугал, но от услышанного стало не по себе. Ответ не дал полной ясности. Скорее всего, наоборот, запутал, добавив еще большей таинственности. Суккубы, по заявлению Руслана, в демонологии Средних веков считались элементалами женского рода. И вызывались они из невидимых сфер человеческой страстью, похотью, вожделением. А проявлялись чаще всего ночью в виде ярких сексуальных переживаний. Но это еще было полбеды. Элементалы, оказались всего лишь духами стихий. Руслан, ссылаясь на какую-то Блаватскую, сказал, что они являются, скорее, силами природы, чем эфирными мужчинами и женщинами.
– Самое отвратительное, – добавил он, заговорив почему-то тише, – что они могут служить элементариям – развоплощенным душам развращенных людей. А эти твари еще при жизни, отделили от себя свой божественный дух. Представляешь – ты видишь человека и думаешь, что это человек, а это лишь его оболочка. Человеческой души там уже нет. Осталась только животная суть. Божественная – та, где пребывает совесть, и проявление которой мы знаем как эмпатию, или, другими словами, сопереживание, ушла… И вот эти… – Руслан не нашел подходящего слова, – развоплощаясь, то есть, умирая уже и телесно, остаются, в терминах западной оккультной мысли, в нижних слоях астрала.
– Получается, что все они из потустороннего мира? – опешил Максим, откинув край одеяла и приподнявшись на локтях.
– А ты что – сомневаешься? – Руслан усмехнулся.
– Да нет… не сомневаюсь. Хотя, по правде говоря, только в последний момент, как ты начал говорить, и перестал, – он замолчал. «Но девушка? – озадачился снова, – Она же из крови и плоти… Когда я стоял у светофора, прямо за ней, вдыхая запах, исходивший от ее кожи… А ладонь? – он почувствовал как мурашки пробежали по позвоночнику, – Теплая живая ладонь из ночного… – сознание услужливо подсунуло «кошмара», – Абсурд… Ведь и там все было правдой… Не-ет… это уже перебор». Максим повернулся набок, подтянув под себя ноги. «Как так могло случиться, что странное существо из ночи и прекрасное живое создание, которое растворилось… в дверях главного корпуса, были на одно лицо? – слово «растворилось» неприятно отозвалось в сердце, – Не может ночная гостья быть суккубом! – категорично заявил, словно отвечал кому-то в себе, – Не верю». Максим встал, пошел – выключил свет, и снова лег.
– Спокойной ночи, – услышал приглушенный голос повернувшегося к стене Руслана, – И меньше ты думай об этом – наша психика не готова еще к постижению таких вещей.
– И тебе, – ответил Максим, – А я и не думаю, – солгал он машинально. Так получилось. В словах Руслана, пожелавшего спокойной ночи, исподволь услышал издевку. «Да уж, – проговорил про себя, – Меньше думай… А больше – не хочешь? Заварил в моей душе кашу, а теперь – не думай?» Но, поразмыслив, понял – показалось: не мог Руслан вот так – в наглую подшутить над ним. Не в его правилах.
Все события перемешались. Их осмысление, затянувшись, не давало ответа ни на один из возникавших при этом вопросов. Да и могли ли быть ответы на них? Разве только предположения? Только разрывавшие сердце предположения – примитивные и неправдоподобные, не дававшие ни душевного покоя, ни даже хоть какого-то расслабления. Острота чувств от самих событий постепенно уходила, но ей на смену формировалась навязчивая идея – во что бы то ни стало логически решить задачу, которая логике оказывалась неподвластной. Это даже была не идея, это выбралось из подсознания спрятанное там когда-то простое детское «хочу» любой ценой. В какой-то момент все в голове стало смешиваться, словно краски на палитре. Мысли, превращаясь в образы, стали сначала аморфными, а затем и вовсе расплылись и перетекли через невидимый край, унося с собой в небытие наполнявший их смысл.
Проснулся до будильника. Лежал, нежась в лучах еще совсем по-летнему светившего солнца.
На соседней кровати заворочался Руслан. И память вытащила вчерашнюю беседу. Мысли о суккубах снова завладели сознанием. Только что вызванное солнечным светом умиротворение превратилось во всеобъемлющий вопрос, ответа на который не предвиделось. А, может, его и не могло быть? Ответом, как вдруг показалось, должна стать вся его жизнь. Или, по крайней мере, большая ее часть. «Вот именно!» – в душе появилось и стало расти восторженное состояние. Утренние мысли стали наполняться мажорными аккордами. Они вибрировали в голове трансформированным в музыку солнечным светом, заставляя психику верить в жизнеутверждающие принципы существования. В них не было ночной беспросветности, с ее пессимизмом на фоне разыгравшихся до беспредела примитивных страхов умирающего в судорогах бесконечных фантазий вчерашнего дня. «Да! – подтвердил сам себе, – Ответ – это вся моя жизнь. Процесс – вот что в ней самое важное». Он уже нисколько в этом не сомневался. Оставалось только ждать, как будут разворачиваться события.
Пришло грустное ощущение иллюзорности всего, что с ним происходит. «Это игра, – подумал, – И, видимо, от меня тоже зависит – как она будет развиваться… Весело». На душе стало легко и спокойно. Сон, незаметно подкравшись, быстро, без задержки в промежуточной зоне, перенес его размышления в иной частотный диапазон существования. Растворяясь и беспрепятственно перетекая туда всем своим внутренним миром, Максим даже не понял, что с ним произошло.
Проснулся от того, что Руслан в лучах солнечного света мурлыкал знакомую мелодию. «Откуда она? – стал вспоминать. И вдруг дошло: когда подъезжал к дому – в тот вечер, эта мелодия звучала в радиоприемнике. И потом она не выходила из головы весь вечер, даже когда начинал париться, – Рок какой-то». В душу закралось новое ощущение. Еще непонятное, но вселявшее надежду на что-то хорошее, что должно вот-вот случиться. «Точно! Игра!» – вспомнил вдруг, и в душе снова появился восторг.
– Доброе утро, Руслан, – обычное «привет» показалось ему сегодня бестактным. Да и Руслана «Русликом» называть не захотелось. Как-то не в тему. Не в настроение. Жизнь прекрасна. Впереди – то, что назвал игрой: он обязательно встретится сегодня с незнакомкой, обязательно сделает так, что она станет его девушкой. «А там, – заключил, – посмотрим». Все стало казаться легкодостижимым. Все само шло в руки. Утро, которое вечера мудренее, подсказывало, что все возможно в этой жизни. Все будет так, как он захочет.
Занятия прошли, сумбурно переплетаясь с иллюзорностью размышлений. Поздний обед или ранний ужин после прогулки по городу они с Русланом заполучили в пиццерии, отстояв очередь. Ничего из того, что ожидалось сегодня, не произошло. И Максим успокоился почти окончательно, осознав, что не все во власти его предположений, а тем более в его власти. Лишь маленький червячок продолжил шевелиться в душе: события не так скоро развивались, как хотелось. Но это уже не столь важно. Важно то, что ничего, сбивавшего жизнь с обычного ритма, не происходило. А это уже успех. Пусть даже и небольшой.
Вечер наступил быстро. И когда за окном совсем стемнело, они с Русланом вышли в холл своего этажа – с гитарой.
Здесь была хорошая акустика. К тому же – полумрак: свет в этой части коридора выключили. Они сидели и напевали что-то из новых песен, подбирая на ходу аккорды.
Стали подходить девчонки и парни. Гитара кочевала из рук в руки, каждый раз внося новизну в общую картину, складывавшуюся в душе Максима. Но снова и снова он возвращался к ожиданию чего-то хорошего и удивительного, что вот-вот должно произойти.
Чуть позже все стали разбредаться по комнатам. Исчез как-то незаметно и Руслан. В конце концов, остался Максим и две серенькие мышки, на которых никто из парней не обратил внимания. На них, в принципе, никто и никогда не обращал внимания, и на таких посиделках они всегда оставались последними, словно ожидали чуда. Наверное, того самого – хорошего и удивительного, чего ждала сейчас и душа Максима.
Когда он закончил песню, девушки стали просить еще хотя бы одну, словно пытаясь продлить иллюзию, продлить чувства, наполнявшие их. Но Максим банально оправдался тем, что устал, и что завтра рано вставать. Он и вправду устал от ожидания чего-то неординарного. От ожидания игры, в которую поверил, и где, казалось, должен был исполнять роль первой скрипки. Но судьба – то ли давала фору, то ли ждала, когда он расслабится, чтобы посмеяться над ним.
Вставив ключ в скважину замка, он попытался повернуть его. Дверь оказалась не запертой. «О! Руслик уже на месте, – Максим миновал темную прихожую блока и вошел, не включая свет, в свою комнату, – Неужели спит?» Уличные фонари и рекламный щит на соседнем магазине создавали в ней полумрак, вполне достаточный, чтобы после света коридора ориентироваться в пространстве. Он прокрался на цыпочках, чтобы не будить товарища, к своей кровати. Поставил, насколько можно аккуратно, гитару к спинке. Обернулся – посмотреть на Руслана: не разбудил ли. Глаза, уже привыкшие к относительной темноте, обнаружили нетронутую кровать. И Максим почти успел возмутиться по поводу незапертой двери, как вдруг по позвоночнику пробежало что-то вроде электрического тока. От темной шторы, уходившей от края окна в угол, беззвучно отделилось что-то темное, напоминавшее все же человека, и даже, скорее, женщину, чем мужчину. «Неужели, опять?» – пронеслось в голове, заставив сначала испугаться, а потом восхититься от мысли, что снова повторится то самое чудо, которого, пережив однажды, уже невозможно было не желать. Но опьянение иллюзорной надеждой оказалось кратким. За ним пришло мгновенное осознание, что это совсем не то, чего ожидал. А за ним – неприятное ощущение неудобства, которое принес с собой испуг.
– Кто здесь? – машинально вырвалось у Максима. После всего, что выпало за последние дни на его долю, он мог ожидать кого угодно.
Когда в просвете окна вырисовалась женская с узкой талией фигура, и послышалось дыхание, он уже был уверен – это человек, а не какая-то мифическая нежить.
– Кто здесь? – повторил спокойно.
– Это я… Юля… Макс, прости, если напугала. Я не хотела… Я думала – ты свет включишь… Не надо, Максим, – она остановила его, взяв за руку, – Не включай теперь… Не надо…
– Ну и что ты здесь делаешь? – его почему-то развеселило ее сбивчивое оправдание, словно организм отыгрывался за пережитое – сначала за страх, а потом и за стыд из-за него. Плюс к тому заявило о себе недвусмысленное присутствие женщины и просыпавшееся при этом осознание себя мужчиной, – Что ты вообще забыла в общаге, ты же у нас местная? А время-то уже позднее… где-то около двенадцати. Как выбираться– то будешь отсюда через пост?
– Потом, Макс. Все потом, – она цепко обхватила его за шею двумя руками, и впилась своим ртом в его губы, чуть втянула в себя и отпустила.
Все произошло так неожиданно, что ни ответить ей, ни отвергнуть ее Максим не успел.
– Макс, я полгода уже перед тобой выплясываю. Ты бы хоть раз обратил внимания на меня. Я что – уродина?
Вопрос застал Максима врасплох.
– Ну что ты, Юлечка? – он как будто оправдывался, – Ты очень красивая девочка, но…
Она снова попыталась обнять его.
– Макс? Один раз… И все. Не пойдет – больше приставать не буду.
«Полгода… – подумал он, – Полгода… Это уже идея фикс. Может, она девушка еще? Не мудрено и свихнуться. Этого мне только не хватало».
– Не понял… Ты что – вот так предлагаешь мне переспать с тобой?
Она ответила не сразу. Видимо, обнаженность вопроса оказалась для нее неожиданной.
– А что тебя не устраивает? – Юля, кажется, не понимала его, – Я взрослая девочка и сама за себя отвечаю.
– Нет, я совсем не это имел в виду…
– А что? – в ее вопросе почувствовалось, если не возмущение, то недовольство уж точно, – Может, ты хочешь сказать, что я – шлюха?
– Юль… не перегибай. Ты же видишь – я хорошо к тебе отношусь. И даже больше – ты мне нравишься, и ты меня заводишь. Но я хотел бы расставить все точки…
– Что? Что ты хочешь узнать? – у нее, казалось, начиналась истерика.
– Как бы это сказать… – Максим пощелкал пальцами, думая как сформулировать вопрос.
– Да говори, ты уже как есть, – в ее голосе сквозило нетерпение.
– Ну… Ну, у тебя раньше это было? – выпалил он наконец.
Услышав ее сдержанный смех, Максим понял, что лоханулся.
– А ты думал – на полоумную целку нарвался? Испугался, что женит на себе. Ну, Макс! Ну, поразил! Неужели еще есть порядочные мужики? Не дрейфь, у меня уже дочке три года…
– Ты что…
– Нет, – опередила она его, – Я не замужем. И не была. Так родила – от любимого человека… Слушай, Макс, мы еще долго разговаривать будем? По-моему, время бесед давно вышло, – Юля прижалась к нему, и стала налегать, толкая в сторону кровати, – Я чувствую… ты уже хочешь меня…
Предпоследняя фраза – «время бесед давно вышло» – всколыхнула память. И в какой-то момент Максиму даже показалось, что его охватывает мощный жар того самого вожделения. Но продлилось это лишь мгновение: вожделение было, но было обычным – не сверхъестественным.
– Подожди, я дверь закрою. Руслан может…
– Не придет Руслан… До самого утра… Я все устроила…
– Ну, сводник! – усмехнулся Максим, покачав головой, – Хоть бы намекнул.
Юля буквально уронила его на кровать, и стала целовать, но губы ее уже не были той жесткой присоской, они стали мягкими и податливыми, как и сама она.
10.
Уже не один день Настя пребывала под впечатлением произошедшего – нет-нет, да и вспомнятся вдруг эти красивые, и теперь уже, казалось, грустные глаза. Ее порой даже захлестывало чувство вины перед той робостью, которую, скорее всего, она и спровоцировала собой и которую увидела в них. Посмотри она на эту встречу непредвзято – ну шел, ну смотрел, мало ли ее раздевали глазами – назавтра и воспоминаний бы не осталось. Но что-то складывалось не так. Чувство тревоги, возникшее, когда почувствовала взгляд со спины, потеряв прежнюю остроту, все же не покидало ее. Оно стало другим. Преобразовалось. Тревога, как ощущение опасности, исчезла. В ней появились обертоны, привносившие какую-то непонятную со стыдливостью прелесть – тягучую и неотступную. Как тогда – во сне. «Не может быть… – в позвоночнике – внизу спины появилось и исчезло онемение. Настя вдруг отчетливо вспомнила удивившую ее тогда трансформацию лица, возникшую перед ней на несколько мгновений. Забытая почему-то, она отчетливо прорисовалась в памяти, окрасив тревогу новыми ощущениями. И это, скорее, были ощущения неотвратимости чего-то такого, от чего ни убежать и ни спрятаться. И странно – казалось, они должны были вносить хаос, неразбериху в чувства. А этого не было. Мысль, что знала эти глаза всегда, всю свою жизнь, уже проросла в душе. «Что-то близкое, даже родное… – Настя удивилась спонтанно пришедшему откровению, – Мистика какая-то… попробуй не согласиться, что жизнь не одна…» И не то чтобы она верила в подобное. Скорее всего, относилась к подобным утверждениям никак – никогда на подобную тему не задумывалась серьезно. «А ведь почему-то сейчас это вспомнилось…» В сознание стали вкручиваться противоречивые чувства и мысли. Они, словно основа и уток, соединяясь по заданному алгоритму в невидимое полотно, выплетали ткань истинного внутреннего знания. И это приносило уверенность, что тот, кого встретила, не просто знаком, что он близок ей, и что она уже встречалась с ним когда-то. Но в то же время четко осознавала, что в этой своей, еще такой короткой жизни – никогда.
