Текст книги "История России с древнейших времен. Том 15. Царствование Петра I Алексеевича. 1703–1709 гг."

Автор книги: Сергей Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Причина великого утеснения, которому подвергался Толстой, обнаружилась наконец: бывший в Москве посланником Мустафа-ага нажаловался на дурное обращение с ним в России, но Толстому удалось внушить султану подозрение насчет этих жалоб, и вследствие этого с русским посланником стали обращаться лучше. «По любви господина Саввы Владиславича, – писал Толстой, – имею таких приятелей, которые могут скоро узнать секреты у Порты и мне об них сообщают».

Вообще же со стороны Турции не было никакой опасности, и Петр мог сосредоточить свои силы на Западе, перенести оружие в глубь Литвы и подать деятельную помощь королю Августу. Но прежде, нежели мы последуем за царем в Литву, посмотрим, что происходило внутри России в эти первые пять лет великой войны.

ГЛАВА ВТОРАЯ
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ПЕТРА I АЛЕКСЕЕВИЧА

Внутреннее состояние России в первые пять лет XVIII века. – Характер правления. – Правительственные лица. – Старые и новые чины. – Старые и новые приказы. – Новая форма прошений. – Занятие составлением нового уложения. – Ратуша и воеводы. – Воеводы управляют вместе с городовыми дворянами. – Финансовые меры. – Монета. – Деятельность прибыльщика Курбатова. – Манифест о вызове иностранцев в Россию. – Отвращение от жидов. – Средства образования для русских людей. – Школы. – Книги. – Первые ведомости. – Театр. – Столкновения иностранных учителей с русскими; дело Нейгебауера. – Гюйсен. – Меры для сохранения жизни и здоровья. – Меры против пожаров. – Меры против семейных беспорядков. – Запрещение подписываться уменьшительными именами. – Преобразование относительно духовенства. – Отсрочка в избрании патриарха. – Стефан Яворский. – Монастырский приказ. – Меры относительно церковных имуществ. – Ведомости о числе родившихся и умерших. – Московская академия. – Деятельность митрополитов – Димитрия ростовского и Филофея сибирского. – Митрофан воронежский. – Неудовольствия. – Молва о нерусском царе. – Григорий Талицкий. – Перемена платья. – Неудовольствия наверху. – Астраханский бунт. – Дела на Дону и в Запорожье.

Мы видели уже, что с самого вступления Петра в правление после падения Софьи правление это резко отличалось от правления его предшественников. Прежние цари редко отлучались из Москвы на продолжительное время, и все делалось с доклада великому государю; Петр и в эпоху потех, и в эпоху важных подвигов был гостем на Москве, и правление по необходимости продолжало находиться в руках известных сановников первостепенных, в руках бояр. Это, разумеется, должно было иметь свою вредную сторону: до царя стало далеко, и в самой Москве, следовательно, произволу правительственных лиц, не вынесших из древней России привычки сдерживаться, открывалось широкое поприще; люди, преданные Петру, сочувствовавшие его деятельности, сильно тяготились боярским управлением и с нетерпением ждали конца войны, который бы дал царю возможность управлять самому, как управляли его предки; эти люди надеялись понапрасну: мы уже имели случай заметить, что Петр не был царем в смысле своих предков, это был герой-преобразователь или, лучше сказать, основатель нового царства, новой империи и, чем более вдавался он в свою преобразовательную деятельность, тем более терял возможность быть похожим на своих предков; притом же и великая война прекратилась незадолго до его смерти.

Но если была вредная сторона явления, то не забудем, что здесь же давалось больше простора, самостоятельности; начиная отсюда, сверху, проводилась везде одна мысль – ставить русских людей на свои ноги, приучать их действовать самобытно. Нет сомнения, что князь Яков Долгорукий мог явиться только вследствие этих новых отношений и привычек, ибо при прежних отношениях наверху мы таких явлений не встречаем. Учреждение Сената с тем значением, какое дал ему Петр, было естественным и необходимым следствием боярского управления; явилось только новое слово, а дело было уже давно, к делу привыкли.

По списку 1705 года на Москве были следующие бояре: князь Петр Иванович Прозоровский, князь Михайла Алегукович Черкасский, князь Петр Иванович Хованский, князь Борис Иванович Прозоровский, Борис Гаврилович Юшков, Алексей Петрович Салтыков, князь Петр Большой Иванович Хованский, Тихон Никитич Стрешнев, Степан Иванович Салтыков, князь Борис Алексеевич Голицын, Иван Алексеевич Мусин-Пушкин. Кравчий – Василий Федорович Салтыков. Окольничие: князь Фед. Фед. Волконский, князь Ив. Степ. Хотетовский, Сем. Фед. Толочанов, Алексей Тимоф. Лихачев, Мих. Тимоф. Лихачев, князь Петр Лук. Львов, Мих. Ив. Глебов, Тимоф. Вас. Чоглоков. На службах бояре: князь Мих. Григор. Ромодановский, князь Юрий Сем. Урусов, Борис Петрович Шереметев, Фед. Пет. Шереметев, кн. Андрей Петр. Прозоровский, Фед. Алекс. Головин. Кравчий – Кирилл Алекс. Нарышкин. Окольничие: князь Фед. Ив. Шаховской, князь Дмит. Нефед. Щербатов, Петр Матв. Апраксин, Андр. Артам. Матвеев, князь Мих. Фед. Жировой-Засекин, князь Мих. Андр. Волконский, князь Юрий Фед. Щербатый, князь Петр Григор. Львов. Постельничие: Гаврила Ив. Головкин, Алекс. Мих. Татищев. Думный дворянин и печатник – Никита Моисеевич Зотов. Думные дьяки: Емел. Игнат. Украинцев, Гавр. Фед. Деревнин, Андр. Андр. Виниус.

По-видимому, все старина: бояре, окольничие, думные дворяне, думные дьяки! Но подле старого здания возведено уже новое, перед которым старое не преминет исчезнуть. Сам царь проходит известные чины, и этих чинов не найдем мы в старинных списках; человек ближайший к царю и потому сильнейший из вельмож, Александр Данилович Меншиков не имеет ни одного из старых чинов; людей, с которыми мы так часто встречались и будем встречаться в истории Петрова царствования, Апраксина Федора Матвеевича, знаменитого короля Ромодановского и других не найдем в списке старых чинов, это люди молодые, т. е. малочиновные, стольники, и не пойдут они подниматься по тяжелой лестнице старых чинов, возьмут новые, которые имеют значение в целой Европе. Таким образом, старые бояре и окольничие мало-помалу вымрут без преемников, и старые чины исчезнут сами собою без торжественного упразднения.

Но пока бояр, окольничих и думных дворян еще много, они управляют приказами, съезжаются вместе то в ближнюю канцелярию, то в столовую палату, сидятпо-прежнему о делах, получают царские указы, кладут приговоры. Приказы существуют по-прежнему, иные с старыми названиями, другие преобразованы и получили новые названия: так, в 1701 году приказы Иноземский и Рейтарский соединены в один приказ Военных дел;Стрелецкий переименован в приказ Земских дел, потому что после уничтожения стрельцов в Стрелецком приказе оставалось еще полицейское управление. Но явилось уже много новых дел, и потому не удивительно, что являются новые приказы: Морской, Артиллерии, Рудокопных дел, Провиантский, Богаделенный и т. д.; подле приказов являются учреждения меньшего объема под именем канцелярий, например мундирная, банная канцелярия. Вследствие новых отношений, в какие поставил себя царь к государственным учреждениям, в начале 1700 года издан указ о неподаче просьб мимо присутственных мест государю, кроме великих государственных дел. В марте 1702 года издана была форма прошений, подаваемых на высочайшее имя: вначале должно было писать: «Державнейший царь, государь милостивейший» – и потом писать дело, а пред прошением вместо милосердого– «Всемилостивейший государь, прошу вашего величества» и потом прошение, а по прошении совершить: «Вашего величества нижайший раб». В конце 1700 года издан был указ: «Всякие крепости, для пополнения государевой казны, а паче для ослабы всенародные волокиты и тягости и для лучшего усмотрения, писать в палате Ивановской площади особливо прибранным подьячим, 24 человекам, для того: прежде всякие крепости писали в приказах подьячие, и за многими великого государя по приличию нужными и скорыми делами всяких чинов людям, которым прилучалося какие крепости писать, были многие волокиты и убытки, а иные из приказных людей многие для своего излишнего мздоимания отговаривались всякими приказными, будто нужными делами, волочили за крепостьми недели по три и по четыре, а иные месяца по два и по три, и от той продолжительной волокиты и за спасеньем, чтоб в продолжительное время те крепости не утерялись, и у кого по крепостям близ срока, давали приказным людям дачи великие. А и писали в приказах многие крепости подьячие из молодых, малосмысленные, не токмо что могущие познавать во всяких крепостях всеваемые от ябедников плевелы и, усмотрев, оспорить, но и писать мало умеющие, и свидетели в подписке у крепостей являлись такие, которых и сыскать невозможно. И ныне в приказах и в ратуше никаких крепостей не писать и ведать те крепостные дела и подьячих в Оружейной палате боярину Фед. Ал. Головину с товарищи».

Одною из первых обязанностей, которую государь наложил на бояр, была обязанность составить новое уложение; в феврале 1700 года великий государь указал: быть у своих, государевых, дел и сидеть в своих, государевых, палатах боярам у уложенья, и с уложенной книги 1649 года, и с именных указов, и с новоуказных статей, которые о их, государских, и о всяких земских делах состоялись после уложенья, сделать вновь, снесши уложенье и новые статьи, которые состоялись сверх уложенья, и которые дела вершены, а в уложенье и в новоуказных статьях о них не положено.

Мы видели, что для противодействия воеводским злоупотреблениям торговые и промышленные люди были изъяты из их ведомства; учредились ратуши и в отдаленных городах, но здесь воеводам тяжело было отстать от старых привычек, и бурмистры путивльской и орловской ратуш дали знать, что их воеводы, Алымов и Шеншин, вопреки царскому указу торговых тамошних и приезжих людей ведают, взятки с них берут и бьют их, кроме того, в государевых сборах и земских делах остановку чинят. Великий государь указал: взять обвиняемых воевод в Москву, допросить их и разыскивать в ратуше;поступать и впредь таким же образом в подобных случаях. На обвинения бурмистров отвечать в московской ратуше перед такими же мужиками-бурмистрами должно было очень не понравиться воеводам. Не могло им понравиться и то, что власть их была ограничена дворянами; в 1702 году государь указал: в городах губным старостам и сыщикам не быть, а ведать всякие дела с воеводами дворянам, тех городов помещикам и вотчинникам, в больших городах по четыре и по три, а в меньших по два человека, и, слушав те дела, и указ по них чинить с ними, воеводами, тем дворянам обще, и те дела крепить тем воеводам и им, дворянам, всякому своими руками, а одному воеводе без них, дворян, никаких дел не делать и указу никакого по них не чинить.

Издержки сильно увеличивались вследствие тяжелой и затянувшейся войны, вследствие новых учреждений, вследствие платежа союзнику, польскому королю, вследствие расширения дипломатической деятельности: при разных дворах нужно было содержать постоянных министров, которые тратили деньги на подкупы. Например, в 1704 году Матвееву в Гаге жалованья было по 15000 гульденов в год, а расходы его простирались до 27193 гульденов, и именно: на наем квартиры – 2200, на стол – 1560, на случайные столы – 1500, на дрова – 1000, на мытье платья – 200, на освещение – 500, на дворовую чистку – 60, на десять лошадей – 2600, кузнецу и на починку экипажей – 200; прислуги у него было: гофмейстер, доктор, лекарь, камердинер, пажи, повар, портьер, 10 лакеев, 4 девки работных. При увеличении государственных расходов надобно было обращать особенное внимание на увеличение доходов: в 1700 году отнято было право у владельцев мест, где производились торжки, брать пошлину на себя, пошлина стала идти в казну. В том же году издан указ: тарханы, с кого пошлин не имано, все отставить и брать пошлины всякого чина со всех по торговому уставу и по новоуказным статьям равные. В 1704 году велено все постоялые дворы отписать на государя и, оценя, отдавать на откуп, а владельцам дворов выдать деньги по оценке добрых и знающих людей, усматривая в том деле истины, чтоб никто обидим не был, а деньги за дворы выданы будут без задержания. Доходы могли увеличиться с усилением промышленности и торговли, но это усиление не могло произойти вдруг, вследствие только правительственных распоряжений. Мы видели, что Петр предписал купецким людям торговать так же, как торгуют иностранные купцы, компаниями. Голландцы встревожились, и резидент Штатов фон дер Гульст просил у своего правительства инструкции, как просить царя об отменении закона о компаниях, но тревога была напрасная: в мае 1700 года фон дер Гульст писал в Голландию: «Что касается торговли компаниями, то это дело пало само собою: русские не знают, как приняться и начать такое сложное и трудное дело. Я просил прежде, чтоб прислана была мне инструкция на этот счет, но если я получу теперь эту инструкцию, то замедлю ее исполнением, ибо, по вашему требованию, царь уничтожит дело, которого невозможность уже признана, и покажет вид, что он это сделал для вас».

С вопросом о торговле тесно связывался вопрос о монете. До сих пор монетное дело в России было в жалком состоянии; счет производился рублями, алтынами и деньгами, но монеты, соответствующей рублям и алтынам, не было, ходили только серебряные копейки и полукопейки или денежки безобразного вида, да и денежек в обращении было так мало, что во многих городах для размена в мелких торгах пересекали копейки надвое, натрое, а в Калуге и других городах вместо серебряных денежек торговали кожаными и другими жеребьями. «Для соблюдения серебряных копеек, чтоб в городах за умалением серебряных денежек, копеек не секли и кожаными и иными жеребьми не торговали и в пошлинном сборе за мелкою разменом лишнего ничего не переходило», в марте 1700 года государь указал делать медные денежки, полушки и полуполушки. Потом велено было чеканить золотые червонцы, одинокие и двойные, с портретом государя на одной стороне и государственным гербом на другой; серебряные полтинники, полуполтинники и гривенники, наконец, рубли. Таким образом, в России явилась своя крупная золотая и серебряная монета. До 1700 года на московском монетном дворе выбивалось серебряной монеты в год от 200 до 500000 рублей; в 1700 году выбито 1992877; в 1701 году – 2559885, а в 1702 году – 4534194 рубля. Об отношении русских денег к иностранным мы знаем, что в 1704 году иностранные купцы покупали в Голландии дукат по рублю десяти денег, в Москве продавали по рублю сорока; за перевод для русских, живших за границею, брали 13 алтын по 4 деньги на том основании, что русская монета стала легче в весу. Золоту и серебру Петр велел в 1700 году установить четыре пробы и сделать для всех проб разные клейма с означением пробы и года; при этом велено: избрать из знатных и искусных серебряных и золотых дел мастеров в Москве старост, а выбору их быть за руками торговых и мастеровых людей; дать этим старостам пробы и клейма и велеть смотреть, чтоб всякие золотые и серебряные вещи были добротою против установленных проб, клеймить их и записывать в книгу, означая, именно чей товар, в каком деле и сколько в какой вещи весу, и но этой записке брать пошлину, смотря по искусству работы: с лучшей по 10, средней по 7, с нижней по 4 копейки с фунта. Всех торгующих серебряными и золотыми вещами, также и мастеров переписать и собрать по них поручные записки, в которых писать, чтоб мастера делали и торговые люди покупали золотые и серебряные вещи против проб. Староста не должен клеймить вещи прежде, нежели сам мастер не заклеймит ее своим клеймом, с означением года.

В 1704 году знаменитый прибыльщик, изобретший гербовую бумагу, Алексей Александрович Курбатов, бывший дьяком Оружейной палаты, открыл воровское(фальшивое) серебро в серебряном ряду. Продавец, видя беду, принес Курбатову 300 рублей денег да подьячим 150, прося загладить его воровство. Курбатов принял деньги как доказательство преступления и начал разыскивать. Оказалось много виновных, и велено было сдать дело в Преображенский приказ к страшному королюРомодановскому. Курбатов сильно обиделся и написал любопытное письмо государю: «Князь Федор Юрьевич (Ромодановский) прислал мне письмо, писанное ко мне от Федора Алексиевича (Головина), в котором твоим, государевым, повелением написано, чтоб дело в составе воровского серебра отдать мне в Преображенское, которое дело я отдаю. Точию, государь, зело скорблю сердцем моим, что труд мой всеусердный и верное того дела основание, вижду, изничтожается и, для чего от меня взято, о том мне не явлено, слабость ли в том деле моя явилась или неверность. О начале того дела и о моих под подлогом взятках вернейшему твоему, государеву, рабу Александру Даниловичу (Меншикову) явих, и неоднократно; и впредь не точию о сем деле, но и о всех моих усердиях являти ему не престану, понеже вижду, истинно избран ти от бога сосуд есть. Благоволи милостивно вняти, почему невозможно сему делу быть в Преображенском. Яков Якимов явился в том же серебра воровстве, о котором сам князь Федор Юрьевич присылал стряпчего своего говорить, чтоб ему в том деле послабить. Дочь его, призвав меня в дом свой, о том же говорила; Кирила Матюшкин, который у него живет, не имея никакого дела, многажды о тех же ворах стужал, чтоб мне являть слабость, и бедство знатно по той ненависти наведено бедным того дела подьячим; Иван Суворов стужал многажды, едва не о первом воре просил и, что в том его не послушали, грозил на старого в том деле подьячего: попадется-де скоро к нам в Преображенское! Подьячий Петр Исаков также просил о ином. Мать Федора Алексеевича (Головина) присылала с грозами, спрашивая, по какому я указу в том разыскиваю, и от иных многих непрестанное было стужание. Однако ж я пребывал в той беде, нимало их слушая; ныне колодники об отсылке в Преображенское все возрадовались, и из них некоторые бранили меня и говорили подьячему: что-де вы взяли и исцовали-де в деле, а выторговали кл…! и хвалились, говоря: „Лихо-де нам было здесь, а в Преображенском-де нам будет скорая свобода: дьяки-де и подьячие там нам друзья. Хотя князь Федор Юрьевич неправды сделать и не похочет, но чрез доношения и заступы учинят желатели неправды по своей воле“. Ей, всемилостивейший государь, один без всякого порока пред тобою вернейший твой при тебе раб Александр Данилович, прочие же все не без причины». Князь Ромодановский в свою очередь обвинил Курбатова и подьячих Оружейной палаты во взятках; Курбатов объяснил, что принял взятку нарочно, для доказательства вины принесшего, и представил список подаркам, которые получил за дела вершеные, ибо такие подарки не считались тогда противозаконными.

Знаменитый прибыльщик зоркими глазами смотрел всюду, как бы учинить прибыток казне великого государя. Летом 1704 года купец гостиной сотни Немчинов донес ему следующее: торговые люди подают сказки о торгах и пожитках своих в Монастырский приказ, и многие пишут неправду, например Шустовы – Матвей да Федор Семеновы, которые пишут в сказке своей, будто у них всяких пожитков только тысячи на две или на три и разорены всеконечно, а у них, знает он, пожитков дедов их умерших в селе Дединове близ сорока тысяч золотых червонных да несколько десятков тысяч рублей денег, а они, Шустовы, люди непостоянные: имея такое богатство, о нем небрегут и пьянством своим истощают, а не умножают, и если их не обуздать, то и до конца такое великое богатство истребят, и потому пусть великий государь укажет из палаты Оружейной послать с ним, Немчиновым, подьячего верного да 20 или 30 человек солдат, и он те золотые и деньги вынет. Курбатов дал знать об этом Меншикову и по его письму послал подьячего Хрипунова с солдатами и Немчиновым в Дединово. Хрипунов вынул у Шустовых в нежилых палатах коробку, заделанную меж полов и сводов; в ней оказалось червонных весом четыре пуда шесть фунтов, да китайского золота в коробках и кусках семь фунтов 13 золотников, да в гнилых кульках и мешках старых денег 14 пуд 8 фунтов, да под тем же полом старых денег 52 пуда 27 фунтов да 39 пуд 6 фунтов. Самих Шустовых привезли в Москву, и в Монастырском приказе перед боярином Мусиным-Пушкиным они сказали: слышали они от деда своего Василия, что положил он в казенную палату, что на их дворе в селе Дединове, денег с 30000 рублей да золотых семнадцать ли тысяч или 27, а сколько подлинно денег и золотых в той палате было, того они точно сказать не умеют, потому что они остались после дедов и отца своего в малых летах, а денег тех и золотых в той палате сами они не видали, а запечатана она была печатью деда их Василья. Но Хрипунов не удовольствовался только теми деньгами, счета которым сами Шустовы не знали или притворились, что не знали: он побрал и в жилых палатах, в сундуках жены Шустова, деньги, серебряную посуду. Все это отослано в Оружейную палату и явлено боярину Головину. Меншиков писал Курбатову: «Государь тебя и Немчинова пожаловал, велел вам дать жалованья из Шустовых денег по 5000 рублей: и ты надлежащее себе возьми, а Немчинову выдай по рассмотрению, буде доведется и если ни в чем он не приличен, а что у Шустовых в палатах (т. е. жилых) взято, и то все вели им выдать с роспискою». Оказалось, что Немчинов приличен к делу о воровском серебре, и деньги ему не отданы; на его долю старых денег выменено новых 5764 рубля 27 алтын 5 денег, и пошли они на разные расходы, например выдано из них 200 рублей Родиону Исаеву, Ивану Посошкову, Ивану Фирсову на новозаводство картного промысла (фабрикация игральных карт). Кроме Курбатова в 1704 году явились новые прибыльщики такого же происхождения, как и Курбатов: Степан Вараксин, человек князя Бор. Алекс. Голицына; Василий Ершов, человек князя Черкасского; Алексей Яковлев, человек думного дворянина Хрущова, и многие другие; по государеву указу велено им «сидеть и чинить государю прибыли». Из них Ершов был впоследствии московским вице-губернатором.

Нужны были деньги на войну; нужны были люди, и людей брали отовсюду. В феврале 1700 года государь указал: всяких чинов людям сказать: кто хочет людей и крестьян своих отпускать на волю, и тем людям и крестьянам давать отпускные, и с теми отпускными приводить их в приказ Холопья суда, а из того приказу таких отпущенных и вольных людей и крестьян, и которым людям отпускные довелось дать, из приказу Холопья суда отсылать в Преображенское, и которые из них годятся в службу, и тех писать в солдаты, и которые в солдаты не годятся, и на тех людей и крестьян, указал великий государь по прежним своим указам, давать из приказу Холопья суда на кабальных людей кабалы, а на крестьян судные записи, к кому они идти похотят. Нужны были люди и для населения новоприобретенных городов: для этого в 1701 году не велено было отдавать неплатящих должников в зажив заимодавцам, но велено было отсылать их с семействами на вечное житье в Азов. В 1703 году велено было казнить смертию только тех разбойников, которые совершили смертоубийство; тех же, которые уличены хотя и во многих разбоях, но не совершили смертоубийства, велено ссылать в Азов на работу. Тогда же вместо Сибири велено ссылать всех преступников в Азов. Смертная казнь назначена за измену, бунт, убийство и отравление; за остальные воровства – кнут и ссылка в Азов на каторгу.

Внутреннее спокойствие и внешняя безопасность посредством хорошо устроенного войска и обогащение страны посредством торговли – вот две цели деятельности Петра, как он это ясно высказал в знаменитом манифесте своем о вызове иностранцев в апреле 1702 года: «Довольно известно во всех землях, которые всевышний нашему управлению подчинил, что со вступления нашего на сей престол все старания и намерения наши клонились к тому, как бы сим государством управлять таким образом, чтоб все наши подданные, попечением нашим о всеобщем благе, более и более приходили в лучшее и благополучнейшее состояние; на сей конец мы весьма старались сохранить внутреннее спокойствие, защитить государство от внешнего нападения и всячески улучшить и распространить торговлю. Для сей же цели мы побуждены были в самом правлении учинить некоторые нужные и к благу земли нашей служащие перемены, дабы наши подданные могли тем более и удобнее научаться поныне им неизвестным познаниям и тем искуснее становиться во всех торговых делах. Чего ради мы все наипаче к споспешествованию торговли с иностранцами необходимые приказания, распоряжения и учреждения всемилостивейше учинили и впредь чинить намерены; поелику же мы опасаемся, что дела сии не совсем еще в таком положении находятся, как бы мы того желали, и что наши подданные не могут еще в совершенном спокойствии насладиться плодами трудов наших, того ради помышляли мы о других еще способах, как бы обезопасить пределы наши от нападения неприятельского и сохранить права и преимущества нашего государства и всеобщее спокойствие в христианстве, как то христианскому монарху следует. Для достижения сих благих целей мы наипаче старались о наилучшем учреждении военного штата, яко опоры нашего государства, дабы войска наши не токмо состояли из хорошо обученных людей, но и жили в добром порядке и дисциплине, но дабы сие тем более усовершенствовать и побудить иноземцев, которые к сей цели содействовать и к таковому улучшению способствовать могут, купно с прочими государству полезными художниками к нам приезжать и как в нашей службе, так и в нашей земле оставаться, указали мы сей манифест с нижеписанными пунктами повсюду объявить и, напечатав, по всей Европе обнародовать». Иностранцы приглашались в Россию на следующих условиях: совершенно свободный въезд, безопасность на пути и содействие всякого рода; свободное отправление веры; иноземцы не подвергаются суду и наказаниям, по обычаю русскому, для чего учреждается Тайная военного совета коллегия, которая будет чинить правосудие, во-первых, по законам божеским, а потом по римскому гражданскому праву и другим народным обычаям милостиво. Но, призывая отовсюду искусных иностранцев, Петр только для одного народа делал постоянное исключение, для жидов. «Я хочу, – говорил он, – видеть у себя лучше народов магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю; не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают». Вести из Малороссии не могли внушить великороссиянам расположения к принятию жидов. В 1702 году 10 марта к черниговскому коменданту прислал полковник Лизогуб письмо, в котором говорилось, что в Черниговском уезде, в местечке Городне, жиды замучили христианина и кровь рассылали по разным жидам, живущим в малороссийских городах. Перед судом в Чернигове жид Давид без пытки признался, что он с свояком своим Яковом замучил христианина; объявил, что многие жиды собирались в селе Жуковце в корчме о своем жидовском празднике, именно на Трупки, было их человек сорок с лишком, и просили его, Давида, чтоб он добыл на праздник Пейсар крови христианской, что он и исполнил Яков также признался без пытки.

Как видно из манифеста об иностранцах, перемена преобразования клонилась к тому, чтоб русские люди могли научаться до тех пор им неизвестным познаниям, а познания должны были сделать их искуснее во всех торговых делах. Понятно, что при таком практическом взгляде Петру не нравился характер Московской академии, которая не была специальным духовным училищем, а светских людей выпускала без тех познаний, в каких особенно нуждался царь; ему нужно было такую школу, из которой бы «во всякие потребы люди происходили, в церковную службу и гражданскую, воинствовать, знать строение и докторское врачевское искусство», как он говорил патриарху Адриану. Но такая школа могла основаться только через пятьдесят лет с лишком; пока надобно было довольствоваться двумя способами выучивания русской молодежи необходимым познаниям, отсылкою за границу и заведением в Москве школ, где бы иностранные учителя выучивали предметам первой тогда необходимости; явились школы математическая и навигацкая, где первыми преподавателями были англичане – Фарварсон, Гвин и Грейс. Школы эти находились в ведении Оружейной палаты, т. е. адмирала Головина и дьяка Курбатова. От 1703 года дошло до нас любопытное письмо Курбатова к Головину о состоянии школ. «По 16 июля, – пишет Курбатов, – прибрано и учатся 200 человек», – и признается, что «англичане учат их той науке чиновно, а когда временем и загуляются или по своему обыкновению почасту и долго проспят. Имеем по приказу милости твоей определенного им помоществователем Леонтия Магницкого, который непрестанно при той школе бывает и всегда имеет тщание не только к единому ученикам в науке радению, но и к иным к добру поведениям, в чем те англичане, видя в школах его управление не последнее, обязали себя к нему, Леонтию, ненавидением, так что уже просил он, Леонтий, от частого их на него гневоимания от школы себе свободности; однако ж я, ведая, что ему их ради гневоимания от школы свободну быти не доведется, приказал ему о всяких поведениях сказывать до приезда вашей милости мне, и я, приусматривая, что он приносит о порядке совершенном, призвал их в палату и, сам к ним ездя почасту, говорю, а дело из них признал я в одном Андрее Фарварсоне, а те два хотя и навигаторы написаны, только и до Леонтья наукою не дошли». Потом Курбатов писал: «Прибрано учеников со 180 человек охотников всяких чинов людей, и учатся все арифметике, из которых человек с десять учат радиксы и готовы совершенно в геометрию, только имеем нужду в лишении инструментов, и, если изволишь, хорошо б заповедать указом таких инструментов у города (Архангельска) не продавать всяких чинов людям, а брать на школы, а по письму твоей милости если вывезено будет 60 человеком инструментов, и нынешний год таким числом пробавимся без нужды, а впредь надобно еще отписать, чтоб вывезено было той же науки хотя сту человеком инструментов, или как воля твоя, для того что в арифметике ученики недолго пробавятся, а в геометрии без инструментов быти невозможно. А ныне многие из всяких чинов и прожиточные люди припознали тоя науки сладость, отдают в те школы детей своих, а иные и сами недоросли и рейторские дети и молодые из приказов подьячие приходят с охотою немалою, и, когда наполнится число 200 человек, а приходить будут нарочитые, принимать ли сверх двух сот человек и коликому числу совершенно быть? прошу о том определения указом. Навигацких наук учеников посажено и учатся в геометрии 12 человек, а еще поспевают человек с 20; точию доношу о сем, что учители учат нерадетельно, а ежели бы не опасались Магницкого, многое бы у них было продолжение для того, что которые учатся остропонятно, тех бранят и велят дожидаться меньших; только я ему, Магницкому, молчать им не велел, а меньшой учитель, рыцарь Грейс, ни к чему не годный в непостоянстве всяком и в плутовстве б… и учеников потворствует, и сам большой учитель его не любит». В 1704 году Курбатов должен был отстаивать учеников от судьи Военного приказа Т. Н. Стрешнева. «Ныне, – писал Курбатов Головину, – учеников берет в разряд Тихон Никитич и хочет писать в драгуны без всякого разбора: и ежели побраны они будут в драгуны или солдаты, то уже совершенно трехлетний их труд погибнет напрасно, также и расход на них кормовою дачею денег. О сем благоволи мне учинить указ и чтоб они, ученики, были, как и прежде, ведомы в одной Оружейной палате, а от разрядного тасканья были свободны».