Текст книги "Чужие уроки — 2008"

Автор книги: Сергей Голубицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Счастье Банка В омрачает опасение, что Компания А обанкротится и свои обязательства по облигациям не выполнит. Поэтому Банк В заключает с третьей стороной – скажем, страховой Компанией С – некую сделку, согласно которой Банк В (он называется Покупателем CDS) регулярно выплачивает Компании С (Продавцу CDS) на протяжении оговоренного срока некую сумму денег (Премию) за то, что Компания С берет на себя все риски, связанные с возможным дефолтом Компании А по ее долговым обязательствам, в нашем примере – ее облигацией (эти долговые обязательства в практике CDS называются Объектом страхования (Reference Issuer).

Предположим, Компания А честно совершала купонные выплаты до самой даты погашения своей облигации. В этом случае все отношения между Банком В (Покупателем CDS) и Компанией С (Продавцом CDS) ограничиваются помянутой выше регулярной выплатой премии – ничего больше не происходит.

Если же Компания А обанкротится либо по какой-то иной причине перестанет выполнять свои долговые обязательства по эмитированной облигации, наступит так называемый Кредитный случай (Credit Event), и тогда произойдет следующее: Банк В (Покупатель CDS) передаст Компании С (Продавцу CDS) облигацию Компании А вместе со всей связанной с нею головной болью, а в обмен получит от Компании С (Продавца CDS) полную стоимость облигации – то есть ее лицевой номинал плюс все оставшиеся до даты погашения купонные выплаты.

Навскидку CDS сильно напоминает обыкновенный страховой полис, однако стоит копнуть чуть глубже, как отличия мигом перевесят всякое сходство. Во-первых, объектом страхования по договору CDS может выступать абсолютно любое долговое обязательство – от контракта на поставку товара до корпоративной либо муниципальной облигации, банковского акцепта, векселя, договора об ипотечном кредите, а также всего веера производных долговых обязательств, в основе которых лежат транши ипотечных кредитов (CDO, MBS и т. п.).

Во-вторых, как явствует из приведенного выше примера, Покупатель и Продавец CDS могут не иметь к объекту страхования ни малейшего отношения. В-третьих, CDS, в отличие от страхового полиса, можно продавать и покупать неограниченное количество раз. Ведь своп – это бумага со всеми вытекающими привелегиями. Самая важная из них – нерегулируемый статус CDS, что позволяет покупать и продавать этот дериватив не на бирже, а в частном порядке.

Поначалу дела у чудо-гешефта JP Morgan шли изумительно. В декабре 1997 года сотрудники новоиспеченного «отдела по свопам» (swaps desk) скомпоновали 300 разноплановых кредитов, предоставленных банком голубым фишкам (Ford, Wal-Mart, IBM и т. п.) на общую сумму в 9,7 миллиарда долларов, выделили из них самый рисковый 10-процентный транш и использовали в качестве объекта страхования CDS. Свопу присвоили имя, призванное одновременно завораживать публику непонятностью и возбуждать предвкушением великих прибылей, – «Полноиндексное Секьюритизированное Трастовое Предложение» (Broad Index Securitized Trust Offering, сокращенно Bistro).

Великие прибыли покупателям Bistro казались само собой разумеющимися: кому придет в голову, что IBM или Ford обанкротятся или откажутся выполнять долговые обязательства? Продавец Bistro – JP Morgan – внакладе тоже не остался: делегировав риски по кредитам третьим лицам, он высвободил из резервного фонда сотни миллионов долларов.

Рынок CDS ежегодно удваивался и достиг в 2000 году 100 миллиардов долларов. Цифра эта хоть и внушительная, но вполне логичная, поскольку отражала объективность удобств, создаваемых «секьюритизированным страховым полисом» на рынке корпоративных кредитов и долговых обязательств.

Затем случилась какая-то аномалия: в 2004 году рынок CDS перевалил за 6 триллионов, а уже через год перекрыл капитализацию Нью-Йоркской фондовой биржи (10 триллионов). Качественный скачок объема был связан с подключением к рынку CDS всей совокупности ипотечного хозяйства – от простых кредитов до сложнейших деривативов типа CDO. Поскольку изменение цен на недвижимость годами шло только в одном направлении (рост), продажей и покупкой CDS занялись все кому не лень: страховые компании (этим, казалось бы, сам бог велел), инвестиционные банки, паевые и пенсионные фонды, хеджеры и просто частные спекулянты. Рекордсменами стали AIG, выписавшая CDS на 440 миллиардов долларов, и Lehman Borthers, гарантировавший долговые обязательства на 700 миллиардов. Напоминаю читателям, что это только вершина айсберга, поскольку рынок CDS – нерегулируемый, и кто, сколько и чего выписал в реальности, мы узнаем только после того, как продавцы свопов отдадут бесу душу.

В 2005 году вышло неприятное: цены на недвижимость сначала остановились, а затем устремились вниз. Некредитоспособные обыватели принялись дружно банкротиться и закладывать дома банкам. Вместе с ипотечными кредитами посыпались и производные бумаги, обеспеченные ипотечными залогами. Продавцы CDS, оказавшись лицом к лицу с кредитными случаями, были вынуждены выкупать обесцененные ипотечные деривативы по их полной изначальной стоимости.

Весь ужас заключался в том, что поскольку CDS – не страховой полис, а ценная бумага, стоимость которой определяется спросом и предложением на рынке (нерегулируемом!), объемы купленных и проданных CDS в разы превышали объемы ипотечных кредитов, которые использовались в качестве объектов страхования.

Окончательный трындец вытекал из деривативной природы CDS, которая совсем недавно казалась еще великим козырем. Когда банк предоставлял ипотечный кредит клиенту, который впоследствии переставал выполнять свои долговые обязательства, банк забирал дом и – худо-бедно – продавал его на рынке, пусть даже по цене, меньшей, чем изначальный размер выданного кредита. Когда же банк покупал CDS у компании, которая при наступлении кредитного случая оказывалась не в состоянии выполнить свои обязательства, банк вместо дома оставался с фиговым листом! Ведь объектом страхования CDS выступают не материальные средства, а кредитные договоры, превращающиеся после банкротства в филькину грамоту!

Довершением кошмара явилась нерегулируемая природа CDS, выразившаяся на практике в отсутствии у продавцов свопов мало-мальски серьезных гарантий платежеспособности и резервных фондов адекватного размера. А многократная продажа и перепродажа CDS создавала ситуации, когда покупатель свопа элементарно не знал, с кого получать деньги за дефолт объекта страхования!

Одна из важнейших характеристик мировой экономики до появления CDS заключалась в относительно автономном существовании фондового рынка и рынка недвижимости. Это позволяло в случае крушения или стагнации одного рынка переводить капиталы на другой. Скажем, в 20-е годы, после того как лопнул один из самых грандиозных в истории риелторских пузырей (Флорида, 1926 год), деньги плавно перетекли на фондовый рынок. В начале XXI века мы наблюдали обратный процесс: после кризиса доткомов огромные капиталы устремились на рынок недвижимости. В 2005 году, когда ипотека насытилась, можно было надеяться на возврат инвестиций на рынок акций и прекращение десятилетнего медвежьего тренда. Вместо этого мы получили невиданный системный кризис, уничтоживший всю финансовую структуру планеты.

Почему так вышло? CDS замкнули на себя все мыслимые и немыслимые рынки – от ипотечного и фондового до корпоративных кредитов и валютных фьючерсов. Сделали эти рынки заложником собственной ликвидности и платежеспособности. В условиях полной дерегуляции ликвидность и платежеспособность оказались спекулятивной липой. Как следствие – все мы сегодня пожинаем плоды патологической булимии нью-йоркских банкиров, обученных новой морали Айн Рэнд и Аланом Гринспеном.

Примечания

1 Программный роман Айн Рэнд.

2 Интересно, посмеется ли читатель, когда узнает, что самая большая концентрация CDS – в Лондоне?

Формула Тора

Опубликовано в журнале «Бизнес-журнал» №23-24 от 09 декабря 2008 года.

«Слово Глаббдобдриб, насколько для меня понятен его смысл, означает остров чародеев или волшебников. Им управляет глава племени, сплошь состоящего из волшебников. Жители этого острова вступают в браки только между собою, и старейший в роде является монархом или правителем».

Джонатан Свифт. «Путешествия Лемюэля Гулливера»

Неприятности не могут долго оставаться в безличном состоянии: если их споро не привязать к реальному персонажу, они чреваты затяжным неврозом. Исландская гекатомба – не исключение. Первым о связке исландской экономической экспансии с «русской мафией» протрубил неутомимый мировой фэшн-хаус слухов – британские СМИ. Они же обозначили и «крайнего» – исландского миллиардера Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона.

Тему подхватили отечественные издания, накрепко повязанные с фэшн-хаусом общечеловеческими ценностями, и завалили Интернет схемами офшорных связей почти что нашего родного бизнесмена Тора (прожил девять лет в России, создал «народное» пиво «Бочкарев») с бесчисленными отечественными компаниями и банками. Если у Яна Гриффитса, изобретателя исландско-российской мафиозной связки, единственным доказательством служила тонкая логика («У исландцев появилась наличка для скупки больших британских групп вроде «Маркс & Спенсер». Откуда, интересно, она взялась?»1

[Закрыть]), то офшорные схемы Рунета уже позволили сначала допустить параллель «Бьёргольфссон – питерские чиновники – Путин», а затем – и смелую догадку о том, что «на выделение кредита Исландии Россию могли подтолкнуть коррупционные мотивы» («Сага о четырех миллиардах» – «Независимая газета», 10.10.08).

Признаюсь, изучением бурной жизнедеятельности Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона я занялся как раз в контексте «русской мафии», однако очень быстро и, прямо скажем, неожиданно вышел на противоположные выводы, а именно:

• «русские деньги» в бизнесе Тора – не более чем скромный эпизод, далекий даже от намека на существенное влияние;

• приватизация исландских банков – дело рук исключительно исландцев, равно как и последующая экспансия исландского банковского капитала в Европу и Великобританию;

• крушение исландской экономики – также деяние исландских товарищей, и обстоятельство сие неприятным образом вытекает из истории этой страны, ее традиций, опыта и, если хотите, печальной кармы;

• потеря (по слухам) «русскими» в Исландии 20 миллиардов долларов – проблема не «мафии», а выбора: нужно было глубоко и обстоятельно анализировать способность исландцев заниматься финансовым бизнесом на международном уровне, а не опрометчиво хвататься за формальную привлекательность закона № 31/1999 об International Trading Companies (ITC), с помощью которого исландский Альтинг в 1999 году превратил тоскливый остров в псевдо-офшор.

Всеми этими открытиями мне и хотелось бы поделиться с читателями на примере биографии Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона – первого и, боюсь, последнего исландского миллиардера.

Карма Лилипутии

Жизнеописание бизнесмена Бьёргольфссона нужно начинать с самого главного – с развенчания устойчивых и вредных «исландских мифологем», которыми забито сознание наших соотечественников, наверное, в контексте собственной (варяжской) истории. Опросите случайных прохожих на улице русского города, кто такие исландцы, и вы получите монументальную картину: отважные викинги, воинственные первопроходцы, свободолюбивые бунтари, белокурые голубоглазые великаны, гордые потомки Одина и Фрейи.

Можно не сомневаться, что примерно такую же картину выстраивали в своем воображении питерские чиновники из Комитета по внешнеэкономическим связям мэрии Санкт-Петербурга (который с 1991-го по 1996 годы возглавлял Владимир Владимирович), регистрируя в декабре 1992-го АОЗТ «Болтик интернэшнл», где, помимо русского соучредителя, фигурировали два предпринимателя из неведомой Исландии – папа Бьёрголфур Гудмундссон и сын Бьёрголфур Тор Бьёргольфссон.

На поверку же «викинги» оказались не теми, кем виделись: низкорослыми, коренастыми, темноволосыми, очень скромными, очень осторожными, очень вежливыми. Уж точно – не берсерками. И дело тут не в наследственном своеобразии рода Бьёргольфссонов, а в реальном облике исландского народа, с внешности которого развенчание великого национального мифа только начинается.

Поймите правильно: исландцы вовсе не хуже нашего мифологического представления о них, они просто другие. Совершенно другие. В первую очередь, исландцы трагичны, а история Исландии – одна из самых печальных в Европе. Дело даже не в бесконечно скудной природе и столетиях государственного порабощения, дело в непомерном истощении национального ресурса, балансирующего на грани истребления.

Исландия нашей фантазии, в которой бродят гордые и независимые великаны-викинги, закончилась в XIII веке, когда племенные вожди сдали страну Норвегии. Всю свою последующую историю – с 1262-го по 1944 годы (!) – Исландия пребывала на задворках сначала Норвегии, потом Дании. Далекие правители превратили остров в унылое и беспросветно провинциальное захолустье – обстоятельство, напоминающее судьбу Ирландии. У Ирландии, однако, всегда сохранялся шанс на национальное возрождение, постоянно подпитывавшийся католической верой. В Исландии последнего католического священника обезглавили (вместе с двумя сыновьями) в 1550 году, после чего король Дании Кристиан III повсеместно насадил на острове лютеранство, которое мрачным своим символом веры вытравило из коренного населения остатки былого свободного духа.

В XV веке две эпидемии чумы уничтожили более половины населения Исландии. В XVIII веке треть населения унесла эпидемия оспы. В 1783 году произошло извержение вулкана Лаки. Большая часть поверхности земли покрылась пеплом, начался массовый падеж скота, и в последующие годы из-за голода скончалась еще четверть обитателей несчастного острова.

Поразительно, что даже Вторая мировая война XX века не принесла Исландии долгожданной свободы. В 1940 году страну, придерживавшуюся нейтралитета, оккупировала Британия. В 1941-м власть перешла к американским военным. Большая часть оккупационных войск покинула остров в 1946-м, но уже через три года Исландию «вошли» в НАТО. Население мертвого острова попыталось было изобразить нечто похожее на гражданское неповиновение, но сразу получило в зубы Договор о военном сотрудничестве с Соединенными Штатами, которые тут же ввели свои войска обратно в Исландию. Последняя американская военная база закрылась лишь два года назад.

Что уж говорить – печальная история. И все-таки внешние формы государственной зависимости и уничтожения национальной пассионарности не идут ни в какое сравнение с внутренней трагедией исландцев. Единственным источником энергии веками находящегося на грани выживания народа стала, увы, не национальная религия, а социальная архитектура. Знаете, как называется эта архитектура? Родоплеменной строй! Точно такой же, что определяет сегодня государственные устои ряда кавказских народов или, скажем, Албании: клановое мышление, круговая порука, национальная непроницаемость извне, родственный бизнес.

Читатель наверняка обратил внимание, что в Исландии все фамилии заканчиваются на «ссон» или «доттир». Это потому, что фамилий как таковых у исландцев до сих пор не существует. Есть только «дочери» и «сыновья» такого-то отца – то есть отчества! В отличие от других скандинавских народов, у которых патронимы сохранились лишь в форме исторической традиции, в Исландии запрет на ношение фамилий закреплен законодательно (утвержден Альтингом в 1925 году).

Я, разумеется, глубоко сочувствую многострадальному исландскому народу. Понимаю, что в родоплеменных отношениях нет ничего предосудительного. Но сочувствие это никак не отменяет симпатий к бесчисленным подданным Великобритании, Германии, Голландии, Швеции и России, которые доверили свои сбережения исландским банкам и предпринимателям. Нужно все-таки соизмерять свои нордические иллюзии с суровой реальностью истории. Откуда в Исландии могли взяться банковские традиции? Как могли появиться предприниматели в стране, которая восемьсот лет занималась рыбной ловлей и отчаянной борьбой за физическое выживание? В стране без университетов, интеллектуалов и ученых традиций, стране, погруженной во мрак лютеранских храмов и беспощадную эксплуатацию далеких метрополий?

История Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона замечательна как раз тем, что иллюстрирует, какой бизнес и какие банки умеют создавать именно исландские предприниматели. Такие банки и такие компании, в которых любое участие русских бандитов смотрится архитектурным излишеством.

Напитки Бробдингнера2

[Закрыть]

В государстве с родоплеменными отношениями бизнес может быть только одного вида – родоплеменной. Семья Тора – не исключение. Основу фамильного благосостояния заложил выходец из Дании – Тор Йенсен. В возрасте 15 лет он прибыл в Исландию и принялся неистово заниматься бизнесом в том виде, как он себе его представлял: покупать дешевле и продавать дороже. Показательно, что в XXI веке арбитраж (в широком смысле слова) как был, так и остался магистральной формой исландского бизнеса даже на элитарном уровне: исландские банки покупали дешевле (кредиты в Европе) и продавали дороже (кредиты в Исландии), не утруждая себя изобретением новых и оригинальных услуг и финансовых инструментов.

Тор Йенсен заложил и вторую – основную – составляющую исландского (как, впрочем, и любого другого родоплеменного) бизнеса: теснейшую спайку предпринимательства и политики: старший сын Тора стал премьер-министром, младший – послом в США, первый зять возглавил крупнейшую исландскую судоверфь, второй зять – исландское представительство нефтяного гиганта Shell.

Отец нашего героя Бьёрголфур Гудмундссон свято продолжил семейные традиции в обоих направлениях: являлся активистом Прогрессивной партии (одной из двух правящих в Исландии) и руководил верфью «Хафскип». В 1986 году отца арестовали аж по 450 уголовным обвинениям – от вымогательства до хищений, из которых до суда дожило только пять статей. За них папу Бьёрголфура и осудили на 12 месяцев условно. В Исландии практически никто не сомневался, что Бьёрголфур просто попался под горячую руку при переделе политической власти.

Все то время, что отца судили, Бьёрголфур Тор Бьёргольфссон учился в Нью-Йоркском университете. По возвращении на родину сын застал отца в добром здравии и снова при деле – Бьёрголфур Гудмундссон руководил пивным подразделением Pharmaco, лекарственной компании. Через год Pharmaco решило, что пивной бизнес некрасиво вписывается в профильные занятия, и попросило Бьёрголфура Гудмундссона продать производственную линию.

Отец Тора связался с соплеменником Ингимаром Хаукуром Ингимарссоном, который с первых дней российской перестройки промышлял в Петербурге, и договорился о перепродаже пивного цеха. Сын Тор вместе со школьным приятелем Магнусом Торстейнссоном снарядился в командировку – отслеживать поставку оборудования и скреплять куплю-продажу. Тор рассказывал, что планировал провести в России от силы год, а застрял почти на десятилетие.

Оно понятно: дикое царство анархии и неограниченных возможностей, кое представляли собой развалины советской империи, идеально вписывалось в исландскую схему арбитражного бизнеса: купил дешевле – продал дороже.

Российский период жизни Тора хорошо документирован, поэтому не буду утомлять детальным разбором звездного восхождения по тропе «Безликая пивоварня – первые в России alcopops3

[Закрыть] – торговая марка «Бочкарев» – продажа бизнеса голландскому концерну «Хайнекен» по невообразимой цене в 400 миллионов долларов». Читатели могут набрать в поисковой строке что-нибудь вроде «Тор Бочкарев» и получить исчерпывающий список линков, богатый фактографией и финансовыми схемами.

Призываю лишь обратить внимание на два важнейших обстоятельства, которыми отмечены все российские инициативы Бьёрголфура Тора Бьёргольфссона. Обстоятельство первое: исландец никогда не прибегал к русским инвестициям и никогда не брал чужого. Сознательно выделяю эту фразу, поскольку в ней скрыта волшебная «формула Тора», единственно уберегшая от неприятностей и обеспечившая в итоге выгодную развязку его российским инициативам.

Недоумевает неосведомленный Ян Гриффитс: как это Тору Бьёргольфссону посчастливилось выжить в криминальном пивном бизнесе российской Северной столицы, где постоянно кого-то застреливали? Не иначе как под прикрытием «русской мафии». А ведь простодушный Тор в одном из интервью выдал правду как на духу: «В отличие от остальных пивоварен Петербурга мы никогда не пользовались русскими деньгами. Мы старались финансировать все операции собственным капиталом, в то время как русские сначала вкладывали огромные деньги в пивоваренное производство, а затем начинали разборки между собой».

Автор этих строк в начале 90-х годов учреждал с американскими предпринимателями медицинское совместное предприятие, затем – линию по изготовлению лимонадных напитков. Могу подтвердить по личному опыту: отношения иностранных бизнесменов с российским криминалитетом сводились к вежливым формам «крышевания» все то время, что иностранные бизнесмены не пользовались сомнительными инвестициями местного происхождения и не «воровали», то есть не утаивали прибыль от своих «крышевателей».

Безусловно, случались исключения, но общая картина отношений была именно такова. Скажем больше: британские слухи о руке «русской мафии» в бизнесе Тора Бьёргольфссона тем более абсурдны, что документирован основной источник финансирования, позволивший Тору раскрутить и «Бочкарева», и «алкопопсы», – американский фонд Capital Group, предоставивший «Браво» 25 миллионов долларов в обмен на 30% доли.

Второе обстоятельство, на которое необходимо обратить внимание при ознакомлении с деталями российских проектов Тора Бьёргольфссона: большое число регистраций и перерегистраций компаний, имеющих прямое и косвенное отношение к пивному производству и «алкопопсам» «Браво». Объединяют эти регистрации два звена: учредителями компаний выступают головные офшоры Тора и Магнуса с мажоритарной долей, с одной стороны, и частные русские лица с миноритарным интересом – с другой. Думаю, даже читатели, далекие от предпринимательской деятельности, догадываются: подобные схемы используются не для установления скрытого контроля посторонними структурами и лицами (скажем, той же «русской мафией»), а для откатов чиновникам и красным директорам.

Точно такую же схему впоследствии использовал Тор Бьёргольфссон и в Болгарии, где его проект по приватизации «Балканфармы» и последующее ее слияние с исландским Pharmaco финансировали не сомнительные криминальные авторитеты, а Deutsche Bank.

Короче говоря, в 2002 году Тор Бьёргольфссон вернулся из России на родину богатым человеком. Тут-то и закрутилась основная «сага» его жизни, закончившаяся сначала приватизацией крупнейших исландских банков, затем их беспрецедентной мировой экспансией и, под конец, полнейшим разорением всей исландской экономики. Остановимся на этих событиях подробнее – не только потому, что они еще не освещались в отечественной прессе, но и потому, что они идеально иллюстрируют все губительное (в прямом смысле слова) «своеобразие» исландского бизнеса.