Текст книги "Африканеры в космосе. Где мой муж, капитан? (СИ)"

Автор книги: Сергей Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Трос поддался. он тащил и тащил, пока под водой не появилось бледное пятно, он увидел голову, длинные шевелящиеся волосы красного цвета. Винк не сразу понял, что это кровь. Он вытянул Грута на мелководье, спрыгнул за ним. Подхватил его под мышки, встряхнул. Никаких признаков жизни. Выволок тело друга на берег, перевалил через колено. Вода выливалась из лёгких Грута свободно, он не дышал…

Резко потемнело. Винк поднял глаза в небо. Солнце, которое дарило хоть какое-то тепло бледной коже друга, закуталось плотными облаками.

Винк заорал ему отчаянно:

– Ну ты ещё!

Он судорожно вспоминал всё, чему их учили скауты на уроках выживания. Первый раз в жизни пришлось применить на практике и на ком, на бездыханном теле самого близкого друга. Лучше б всё это осталось пустой теорией… Он наполнял его лёгкие своим воздухом, Давил ладонями на сердце и… ничего не происходило.

– Ну и… что же… ваша… долбанная… наука? – В исступлении выкрикивал он, надавливая на грудную клетку Грута. Всё без толку. Не замечая бегущих из глаз слёз, он заорал:

– Грут, гад, не бросай меня! – Ярость, злость, любовь, всё, что он вложил в этот крик он вдул в его лёгкие. Грут закашлялся. Остатки воды вылились из краешка рта. Винк схватил его на руки и бегом занёс в сауну, осторожно уложил на лежанку.

Помутневшим взглядом Грут посмотрел на друга и улыбнулся. Глаза его закрылись, рука упала на землю. Какой-то предмет выпал из неё и откатился в сторону. Винк нагнулся над Грутом, прощупал пульс на шее, всё было в порядке. Кожа порозовела, грудь мерно вздымалась в такт тихому сопению. Он просто спал.

Винк скинул намокшую одежду и сел рядом. Под его босыми ногами лежал правильной формы шар ярко-оранжевого цвета. Винк поднял его, покрутил в руках: ни надписей, ни опознавательных знаков. С одной стороны – кружок и тонкие прорези под ним. Винк надавил на него пальцем.

Поверхность чуть подалась внутрь. Раздался тихий размеренный писк, будто отмеряющий биение сердца. Несколько секунд не было никаких звуков, потом заговорил незнакомый мужской голос, спокойный и печальный:

“Я тут собираюсь умереть… Не знаю, через сколько минут, но скоро… И мне немного страшно… Если честно, я до чёртиков перепуган, и навалил бы полные штаны, но мой слишком умный скафандр даже это контролирует… [нервный смех] Извините… Я не особо понимаю, зачем говорю все это. Может, просто потому что есть время, а в тишине ещё страшнее… Ань, слушай, не обижайся на меня, правда, я делаю это ради вас, тебя и Пети. Ты называешь его Петрус, но мне это имя не нравится, ты знаешь. Сейчас просто нет другого выхода. Погибнете или вы, или я… Я же не супермен… Могу испугаться, передумать. Тогда не станет вас, и я тоже умру. Просто чуть позже. Видишь, любимая, я сделал лучший выбор. Как всегда… На всякий случай я отключил питание скафандра. Необратимо. Вы только не думайте, пожалуйста, что Давид Мкртчян трус…”

Винк отпустил кнопку, голос умолк. Винк не понял ничего. Человек говорил на русском, а его не знал никто из тех, кто родился уже на Новой Родезии. Единственные знакомые слова: “Петрус” и “Давид Мкртчян”. И кажется, безмятежно спящий сейчас Грут нашел то, что искал.

Спасительный губительный сок папоротника

Утром Винк проснулся от громкого кашля. Он подскочил со своей лежанки, бросился к Груту. Тот лежал в нечеловеческой позе. Худые колени упирались в стенку, а тело выгнулось дугой. Кожа на рёбрах натянулась, как барабан. Грут, запрокинув голову, кашлял. Страшно, утробно, выворачивая лёгкие наизнанку. Кисти со скрюченными пальцами торчали над грудью, как у древнего ящера на картинке. Глаза открыты, но в них никакого смысла. Винк положил руку на его мокрый лоб. Кожу пальцев обожгло болезненным огнём.

– Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт! – Забегал Винк по подостывшей сауне. Он пытался вспомнить, какие растения и ягоды помогают от жара. Метался, застывал, щёлкая пальцами. – Хвощ, хвощщ, растереть… Это от поноса, нет… Ледяные ягоды наоборот, очень полезно при… Стоп! Дидерик Грут, командир скаутов, рассказывал как-то им, малым, как спасаться в сопках. Папоротник с широкими кожистыми листами… С одной стороны тёмно-зеленый, с другой с белесым налётом. Растёт на склонах сопок, в местах, где меньше влаги. В качестве ударной дозы – мелко перемеленная кашица, потом отвары. Нет, не весь папоротник, только стебли! Точно! В листьях собирается что-то, что есть нельзя. Листья обрезать до стебля.

Винк кинулся наружу, обернулся в проходе. Грут лежал на боку, поджав ноги. Невидящий взгляд он упёр в камни печки, из угла рта тянулась ниточка слюны.

– Я сейчас, Грут! Всё будет хорошо. Не уходи никуда! – Пригрозил он то ли в шутку, то ли всерьёз. Грут закрыл глаза. Чуть поперхал и затих.

Размахивая мачете, Винк карабкался вверх по склону Голиафа. Там, ближе к вершине, он заметил зелёные заросли нужного оттенка. Камни осыпались под его ботинками, но ему было плевать. Он рубил папоротник и запихивал себе за шиворот рубашки, потому что не подумал взять с собой мешок. Махал ножом и пихал, ломая стебли, измазываясь в соке. Он ничего не видел, кроме папоротника, который мог спасти жизнь его друга.

Он ухватил ещё один пучок, рубанул мачете под кулаком, обрубая под корень, и только тут поднял глаза. В полуметре от него торчала огромная задница, покрытая бурым мехом. Мех лез клочьями, кое-где светились розовые проплешины, в нём запутались веточки и сухие листья. Остальное туловище медведя-ревуна скрылось внутри небольшой пещеры. Он рычал и дёргался, отожравшийся перед зимней спячкой, его зад колыхался и испускал зловонные газы.

Винк замер. Сделал осторожный шаг назад. Потянулся к поясу за фальшфейером, но там было пусто. Наверное он выпал, когда Винк сушил одежду, и валялся сейчас где-то рядом с Грутом. Никакого другого оружия, способного обратить ревуна в бегство, у него не было.

Винк обернулся, окинул тоскливым взором такой далёкий сейчас серый шатёр. Пытаться убежать от ревуна глупо, а по склонам сопок медведь носится гораздо ловчее человека. Винк сделал ещё один осторожный шаг назад. Камень под ногой поехал, увлёк за собой соседние. Он ухватился за ломкую ветку берёзы. Зверь замер, замолк. Толстые лапы с чёрными пятками упёрлись в землю, вытягивая из слишком узкой норы застрявшее тело. Он плюхнулся на землю и завертел лохматой головой. Винк стоял, не шевелясь.

Медведь не был голодным. Он ещё переваривал вчерашнего тюленя, когда на глаза попалась пещерка броненосца. Мимо такого лакомства он не мог пройти. А где броненосец, там и броненосьи яйца: кожистые, наполненные нежным и сладким белком.

Медведь полез в пещеру, но она оказалась слишком глубокой, и слишком узкой. Лапы с длинными, как кинжалы, когтями рассекали воздух в нескольких сантиметрах от оскалившейся самки. За её спиной – гнездо с десятком крупных зеленоватых яиц. И если б не вчерашний тюлень, медведь обязательно до них добрался бы… Но шум снаружи отвлёк его внимание.

Наконец, он понял, что сзади него стоит человек. Одним прыжком он развернулся, поднялся на задних лапах. Короткий хобот потянулся к лицу смертельно перепуганного Винка. Чёрный венчик на конце чуть вывернулся, втягивая ноздрями запах незнакомца. Ревун похож на обычного бурого медведя, которому кто-то в шутку приделал грустную морду тапира. Но пасть под хоботом была вполне медвежьей, и когти на толстых лапах остры как бритва.

Ревун задрал вверх хобот, обнажив розовые дёсны с кривыми жёлтыми клыками и заревел. В лицо Винка полетела вонючая слюна. Он сморщился. Он точно знал, что сейчас будет стремительная атака, зверь вонзит когти ему в бок и вцепится зубами в шею. Это конец. И они погибнут тут оба. Сначала в страшных муках он, Винк, потом ревун найдёт беспомощного Грута. И когда-нибудь, скауты наткнутся на их обглоданные кости среди поваленных палаток.

Винк набрал полную грудь воздуха и заорал. Заорал с такой яростью, что чертям в пекле тошно стало. Ревун поджал хобот и посмотрел на него выпученными глазами. Снова потянул к лицу Винка свой гибкий нос, и Винк без замаха ударил. Мачете вонзилось в хобот снизу, хлынула кровь. Ревун тонко взвизгнул по-поросячьи, присел на задние лапы, поджимая трясущийся от боли хобот. Ещё пара секунд, и он снова бросился бы на Винка, но тот опять заорал и пошёл на медведя, размахивая ножом. Медведь забормотал обиженно и сиганул вверх по склону, подальше от непонятного существа. Лучше найти добычу послабее.

Винк дождался, пока туша ревуна скроется за вершиной Голиафа, и поспешно скатился вниз. Он не переоценивал свои шансы в настоящей схватке с медведем.

Он влетел под полог сауны, сунул за пояс потерянный фальшфейер. Грут всё ещё спал. Время от времени его скручивал приступ кашля, но глаза оставались закрытыми.

Винк вытащил из-за пазухи охапку папоротника. Вымыл от медвежьей крови лезвие мачете и быстро отделил листья от стеблей. Стебли тщательно вымыл, чтобы сок листьев с чем-то, что он так и не вспомнил, не попал в лекарство. Порубил стебли так мелко, как только смог, но всё равно на кашицу это похоже не было. Тогда он набил себе полный рот нарубленными стеблями и задвигал челюстями. Сок папоротника оказался таким горьким, что из глаз потекли слёзы, рот онемел, но он упрямо пережёвывал стебли в мелкую кашу.

Винк вывалил их в ладонь. Запрокинул голову Грута. Кожа была сухой и горячей. Он сунул пальцы ему в рот, разжал челюсти. Начал запихивать жёваный папоротник. Грут скривился, попытался вытолкнуть языком горькую жижу, но Винк сжал ему челюсти, зашептал в ухо:

– Глотай, брат, глотай, это лекарство, тебе станет лучше.

Грут, не открывая глаз, зашевелил челюстями. Винк облегчённо вздохнул. Он натаскал внутрь дров, подкинул в печку. Стало жарко. Кожу запекло. Он заглянул за пазуху. Вся грудь была измазана липким соком. Там, где сок касался кожи, начинался нестерпимый зуд.

Мальчишки не вернулись вовремя

Когда Грут и Винк не вернулись вовремя в город, Дидерик поднял скаутов. На выезде его догнала мефру Брауэр верхом на олене.

– Командир, я поеду с вами. – Сказала она, и это не было вопросом.

– Мефру Брауэр, при всём уважении, сидели б лучше дома. Не зачем вам по сопкам ноги сбивать. – Парировал Дидерик.

Брауэр, не обратив на его слова внимание, пустила оленя рядом, стремя в стремя.

– Мальчики не просто так не вернулись вовремя. – сказала она. – Может понадобиться медицинская помощь.

– Тогда я вернусь в лазарет и возьму Магду.

– Магду? – Брауэр расхохоталась. – Где вы найдёте оленя, на которого поместится её зад?

Дидерик с интересом кинул взгляд на нахальную учительницу. Она ехала по-мужски и грубая ткань зелёных штанов обтянула бедро, крепко вжимающееся в серый олений бок. В вороте кителя грубого сукна белела нежная кожа. И серые глаза над чуть вздёрнутым носиком, и короткие рыжеватые волосы, вьющиеся на ветру. Он почувствовал, как шевельнулось что-то забытое в груди, и улыбнулся. Улыбалась и Брауэр. Она была готова ехать так целый день, бок о бок с Дидериком, и поглядывать на него украдкой, и воровать его улыбки, пока никто не видит. Адель была почти счастлива.

Тень с собачьей головой

“Уииииуу…” с душераздирающим скрипом приоткрылась крышка жаркой железной бочки. По низкому небу над головой заметались оранжевые всполохи. Чёрный язык, тень, силуэт вытянутый и странный, вырос снизу, повернул собачью голову. Оранжевое разгорелось. Языки пламени бьются вокруг, не могут пробить границу чёрного пятна.

“Баммм” – крышка захлопнулась, опять темно, в глазах белые пятна вычерчивают чёрную фигуру с вытянутой мордой, и она плывет вслед за взглядом.

Локоть Винка задел край бочки. Горячий, но странно мягкий. Железо расплавилось, заструилось по коже.

Винк повернул голову. Это не бочка, это живот Грута. Совсем рядом его закрытые глаза. Он дышит ровно и спокойно, он спит. А Винку плохо, ему чудится, что Грут дрожит и раздваивается. Его глаза и закрыты и открыты одновременно, будто веки стали почти прозрачными.

Винк перевернулся на спину, и тело отозвалось болью. Вся кожа полыхнула, но особенно грудь, грудь выжигало пламя и снаружи, и изнутри. Винк тихо застонал. Горит спина, горят ивовые прутья под ней. Горят лёгкие, ревёт пламя в горле, облизывает жадно глазные яблоки, тянется к мозгу. Шипит, кипит влага в его черепе.

Винк зажмурился, открыл рот, чтобы выпустить огонь, чтобы вдохнуть воздух.

“Хха-а” – шипение змеи или гул пламени. Он открыл глаза, он думал увидеть, как огненная струя бьёт из его рта, но увидел, как на него опускается тень. Прохладная рука легла на лоб, и влага свежая, как из родника заструилась по лицу, гася огонь. Винк улыбнулся. Тень опустилась ниже.

Голова, со странно вытянутой вперёд пастью приближается к нему. Голова искрит бурым мехом, опушка окружает тонкое лицо. Теперь он видит, это не пасть: маска из коричневой кожи с мягко светящимся голубоватым узором. Над её краем – внимательные глаза с расплывшейся синей радужкой, будто кто-то бросил кристалл синьки в светлую жемчужную простоквашу, и он растворяется, проникая голубым в светло-серое, выбрасывает протуберанцы, закручивает вокруг сапфировое гало. Закручивает, крутит, крутится лицо, кружится чёрное небо. Тонкие длинные пальцы касаются щеки, ведут невидимую дорожку по шее, прохладные руки ложатся на грудь, касаются впавшего живота. Под их спокойной прохладой стихает пламя, и жар отступает.

Винк поднимает руку, тянется лицу под маской. Глаза над коричневой кожей, глаза под густыми пушистыми ресницами, смеются. Глаза отдаляются, растворяются в темноте без остатка, уплывают в тень, гаснут голубые узоры, тень съёживается и исчезает. Винку больше не больно, Винку больше не жарко, Винк закрывает глаза.

Он засыпает, он просыпается. Серый свет заглядывает в щель входного полога. Винк голый и мокрый. На груди и животе огромное красное пятно, покрытое волдырями.

Он коснулся кожи руками и зашипел от боли. В сауне тепло, но он не помнил, чтобы подбрасывал дрова. Может, огонь поддерживал незнакомец в маске? Нет, это была незнакомка. Винк помнил её странные глаза, помнил, как она тихо смеялась над ним. А ещё Винк вспомнил, чем вредны листья папоротника. Их сок вызывает ожоги, попадая на кожу. Ожоги и галлюцинации…

Он натянул штаны, попробовал надеть рубашку, но там, где ткань касалась кожи, она превращалась в наждак. Грут всё так же лежал на боку на своей лежанке, перед ним стояла ополовиненная кружка с отваром, который Винк заварил… Вчера? Он не помнил. Винк коснулся лба друга. Жар заметно спал. Грудь мерно вздымалась и опускалась, лёгкие больше не свистели, как пробитый футбольный мяч.

– Грут! – Винк потряс его за плечо, – хватит валяться, просыпайся.

Грут открыл глаза. Винк склонился над ним:

– Ну что, ты как?

Он сел, закрыл ладонями лицо:

– Ещё не понял. Чёрт, во рту олень сдох и башка гудит. Помнишь, мы умыкнули у мефру Чан из погреба бутылку с её настойкой на ледяных ягодах?

– Да, – расхохотался Винк, и сразу сморщился от боли, – Чана тогда знатно полоскало, а у тебя лицо было, как у утопленника.

– Ты своего не видел… – ответил Грут. – Ого, это где ты так обварился?

Винк посмотрел на свою грудь в волдырях и ожогах.

– А, надо было внимательнее слушать твоего отца. Это от сока папоротника, которым я тебя поил. Допивай отвар, зря я его варил?

Грут взял в руки кружку, осторожно понюхал:

– У меня такие же волдыри на языке будут? – спросил он, сморщив нос.

– Не мели ерунды, – ответил Винк, – ты его уже бочку выпил, пока без памяти валялся.

Грут глотнул и скривился:

– Ф-фу какое дерьмо. Прости брат, но повар из тебя хреновый.

– Пей давай, пока я тебе не навалял!

Поглядывая на пудовые кулаки своего друга, Грут выхлебал остаток отвара и упал на лежанку. через минуту он снова заснул.

Винк покачал головой и вылез наружу. Ёжась на ветру под холодным ветром, натаскал дров к печке. Осторожно, стараясь не касаться воспалённой кожи. Судя по положению солнца, день клонился к вечеру. Громада ковчега уже накрыла их шатёр холодной тенью.

Завтра в городе поднимут тревогу, и отряд скаутов отправится на их поиски. А если прошла не одна ночь? Как Винк ни пытался, он не мог вспомнить ничего, кроме растёкшейся синей радужки глаз над коричневой кожей маски. Глаз, которые он видел в бреду. Знать бы, сколько длился этот бред…

– Интересно, твой отец догадывается, где нас искать?.. – Сказал задумчиво Винк. Но Грут не ответил, он крепко спал. Сам Винк никому не сказал, куда они уходят. Знает Чан, но придёт ли кому-нибудь в голову его спросить? Так или иначе, надо полагаться на собственные силы. Утром, если Грут выздоровел, соберём лагерь, пора возвращаться домой, решил он.

де Той встревожен

Свой первый и единственный город на планете африканеры построили в глубине долины, вытянутой каплей врезавшейся в горный массив. Единственный выход в тонкой её части шёл параллельно берегу. Скалы защищали городок от постоянных ветров, дующих то к морю, то от него. Когда небольшой отряд Дидерика выехал из узкого прохода между хребтов, командир собрал вокруг себя людей и сказал:

– Братья, куда пошли мальчишки, я не знаю. Скорей всего, к Собачьей Луже. Так думает Мефру Брауэр, и я с ней согласен. Здесь мы разделимся, широким веером охватим все направления. Тот, кто найдёт их первым, подаёт сигнал дымом. Это значит, что остальные могут возвращаться в город. Всё ясно? Расходимся.

Скауты разобрали направления и пришпорили оленей. Дидерик поскакал в сторону Собачьей лужи. Адель, придерживая на боку медицинскую сумку, за ним.

…

Утром Чан проснулся от стука копыт. Он выглянул в окно. Мимо госпиталя, к выезду из города, проскакал отряд скаутов. Через несколько минут пролетел галопом ещё один всадник, и Чан с удивлением узнал их школьную учительницу, мефру Брауэр. Она была одета в походную мужскую одежду и держалась в седле так, будто всю жизнь с оленя не слезала. Открылась дверь в его палату, но Чан на этот раз даже не обернулся.

– Мефру Магда, – спросил он у отражения в стекле, – Что случилось? Куда поскакали скауты с мефру Брауэр?

Магда с усталым вздохом чувствительно перетянула Чана полотенцем по спине:

– Немедленно в постель! Я тебе разрешила вставать?

Она протянула ему чашу с отваром, и, пока он, морщась, пил, сказала:

– Двое мальчишек, Грут-младший и Винке, ушли в поход и не вернулись вовремя. Скауты поскакали их искать.

Чан подпрыгнул. Мягкая и тяжёлая рука Магды снова уложила его горячую голову на подушку.

– Лежи, чего подскочил?

– Не надо искать! Я знаю, куда ушли Грут с Винком, они пошли к Собачьей Луже.

Магда укрыла его одеялом:

– Лежи, лежи, отдыхай. Сейчас кого-нибудь отправлю вдогонку, не волнуйся.

Она выбежала на дорогу, огляделась по сторонам. Из-за холма выехал бывший командир скаутов, де Той. С его седла свисало несколько подстреленных бакланов. Размахивая пухлыми руками, Магда кинулась к нему:

– Гендрик, стой! Скауты с мефру Брауэр поехали разыскивать потерявшихся детей. Надо их догнать… – Магда перевела дух, – Надо им сказать… Мальчики пошли к Собачьей Луже, пусть ищут их там.

Де Той нахмурился, спросил в недоумении:

– С Брауэр? Почему с Брауэр?

Магда пожала плечами.

Де Той закусил губу.

«Грут-старший… Брауэр… “Гроот Зимбабве”. Опасное сочетание…» – Подумал он.

– Магда, – сказал он, – не поднимай панику. Иди к больным, я догоню их. Давно проскакали?

– Минут пятнадцать назад.

– Ну хорошо… Иди, Магда… Иди, – повторил он с нажимом, – Я всё сделаю.

Гендрик пустил оленя рысью к выезду из города. Но стоило только грузной фигуре Магды скрыться за углом госпиталя, он развернулся и галопом поскакал к центру. Возле большого каменного дома он привязал оленя и взлетел по ступеням на высокое крыльцо. Бронзовым кольцом замолотил в дверь. Бил до тех пор, пока она не открылась.

– Петрус, надо что-то решать! – Бросил он, проходя мимо Ван Ситтарта в дом. Хозяин оглядел пустую улицу и запер дверь.

«Вечная любовь»

До гранитной бороды Голиафа оставалась пара вершин, когда Дидерик сказал:

– Привал. Тут переночуем. Шум водопада не будет мешать вам спать?

Адель бросила насмешливый взгляд, и Дидерик смутился. Они оба знали, что будет, и оба молчали. Пока молчишь, есть возможность отступить, оставить всё как было. Дидерик знал, что это самообман. Этой ночью его простая и понятная жизнь станет более сложной. Он, Тереза и их сын Петрус. И Адель… Новое, горячее всегда выталкивает что-то привычное, остывшее, а это всегда больно.

Переживёт. Все переживут.

Они стреножили оленей, пустили их пастись на заросшей мхом площадке. В пути Дидерик болтом подбил крупного зайца. Адель без разговоров распластала его на камне и освежевала. Пока Дидерик ставил палатку и разжигал костёр, она отставила миску с пересыпанным травами мясом и выстругивала длинные шпажки из веток берёзы. Высунув кончик языка, она тихо что-то мурлыкала себе под нос. Дидерик присел рядом.

– Что вы напеваете, мефру Брауэр?

Она потрогала заточенный кончик шпажки: достаточно ли острый. Довольная отложила, взялась за следующий.

– Лучше Адель. – Улыбнулась она. – Я не ваш учитель.

Дидерик кивнул.

– И лучше на ты…

– Думаешь? – Спросил он.

– Уверена. – Ответила она.

Они жарили мясо, шипение жира на углях вплеталось в шум падающей воды. Люди – хищники. Дидерик и Адель двигались по кругу вокруг костра, как два диких зверя. Принюхивались друг к другу и втягивали носом воздух, напитанный феромонами. Уходили на очередной круг. Даже когда сидели молча, по разные стороны огненной стены и языки пламени плясали в их глазах, и когда разрывали крепкими зубами сочное мясо, они всё равно кружили друг вокруг друга, даже не сходя с места.

У всех животных есть брачные игры. Но только высшие приматы научились получать удовольствие от ожидания.

Потом Адель встала, потянулась. Дидерик не успел раздеть её взглядом, она сама сбросила с себя всю одежду и заявила:

– Я купаться.

– Чокнутая! – Крикнул ей в спину Дидерик и стянул куртку.

Адель перепрыгнула на мокрый каменный карниз, прямо под струи водопада. Она раскинула руки и закричала от дикого холода и восторга. Дидерик шагнул следом. От студёной воды перехватило дыхание. Он подхватил её на руки и, оскальзываясь на камнях, понёс к палатке. Адель, дрожа, уткнулась носом в его плечо. Она крепко вжалась в него, вцепилась в кожу. Под озябшими пальцами перекатывались мышцы его спины, и сердца колотились, чуть не касаясь друг друга.

Дидерик растёр её холстом. Пока вытирался сам, Адель занырнула в палатку. Почти сразу оттуда высунулась её рука и поболтала пузатой фляжкой:

– Поторопись, настойка быстро заканчивается.

– Ты и правда чокнутая! – Рассмеялся Дидерик и полез внутрь.

…

Они лежали на боку, лицом друг к другу, тяжело дыша и глупо улыбаясь. Дидерик коснулся её щеки, чуть-чуть, кончиками пальцев.

– Ты так и не сказала, что напевала у костра.

Адель накрыла его руку своей, прижалась губами к грубой коже ладони.

– Это старая песня.

Она перевернулась на спину, качнула висящий над ними фонарь. Тени затанцевали на ткани палатки.

– Я не знаю, кто её написал, и кто исполнял. Я даже не знаю, о чём она. Её очень любила мама… Пела мне вместо колыбельной.

“Юнэ ви дамур

Кё лён сэтэ жюрэ

Э кё лё тан

А дэзартикюле

Жур апрэ жур

Блесэ мэ пансэ”

Запела она тихонько, потом всё громче, и громче… Она встала и упёрлась взъерошенной головкой в свод. Раскинула руки в стороны, как оперная певица и, качаясь, пела уже в полный голос:

“Карэн орэвур

Нё пётэтрэн адьё

Жё ви дэспуар

Э ман рэмэ задьё

Пур тё рёвуар

Этэ парле ранкор

Этэ жюрэ ранкор”

Она хмурила брови, но пафос песни смывала счастливая улыбка. Дидерик схватил её под коленки и повалил на себя.

– Ты знаешь французский? – Шептал он, ловя губами её губы.

– Нет, – смеялась она, притворно отбиваясь, – если много лет засыпать под одну и ту же песню, запомнишь её на веки.

– Я почти поверил, – смеялся он, обхватив руками и ногами её изгибающееся тело.

– Мне можно, мне верь, – говорила она.

Адель вжалась в него изо всех сил и шепнула на ухо:

– Дидье… Тебя бы звали Дидье…

Он откинул голову, недоумённо вглядываясь в её смеющееся лицо.

– Если б мы были французами, тебя звали бы Дидье, – пояснила она.

– А тебя?

– А меня всё равно Адель. Дидье и Адель…

Поздно ночью она открыла глаза. Дидерик тихо сопел рядом. Тихонько, чтобы его не разбудить, Адель выбралась из палатки, накинула его куртку, привычно сунула в карман фальшфейер.