Текст книги "Остров убийц"

Автор книги: Сергей Майдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 3. Приди и возьми

– А вы как думали, гражданин Дергач? – спросил следователь. – Надеялись, что это сойдет вам с рук? Все простится и забудется, да? Но нет, тут вы просчитались. Военные преступления не имеют срока давности.

– Я не совершал военных преступлений, – сказал Артем. – Я воевал.

– В вашем случае это одно и то же, – отрезал следователь. – Потому что никто вас в армию не призывал и воевать не посылал. Это была ваша личная инициатива, гражданин Дергач. Та самая, которая наказуема. Что ж, покатались на саночках, теперь повозите их. В местах лишения свободы.

Следователь с удовольствием откинулся на спинку крутящегося офисного кресла. Его фамилия была Купельник, и в молодости его наверняка дразнили Купальником или Коперником. Теперь ему перевалило за тридцать, и он не собирался прощать мир за все унижения и издевательства, через которые ему пришлось пройти. С такой обширной ранней лысиной и дегенеративно срезанным подбородком только и остается отыгрываться на тех, к кому природа отнеслась с симпатией или хотя бы со снисхождением.

– Я пошутил насчет войны, – сказал Артем. – Ни на какой войне я не был. Я мирный человек.

– Вот как? – вкрадчиво произнес следователь и резко подался вперед, улегшись грудью на стол и вперив сверлящий взгляд в переносицу Артема. – А у меня есть свидетельства, прямо указывающие на ваше присутствие в зоне ведения боевых действий.

– Какие еще боевые действия? – спросил Артем, спокойно выдерживая проницательный следовательский взор. – Разве мы с кем-то воюем? Идет война?

Следователь покраснел так сильно и резко, словно на него плеснули кипятком.

– Не прикидывайся идиотом, Дергач, – прошипел он. – Ты все прекрасно понимаешь.

– Нет. Не понимаю.

– Так тебе объяснят, – пообещал следователь. – Я вас задерживаю на трое суток, гражданин Дергач. За это время суд вынесет постановление о вашем содержании под стражей в следственном изоляторе. А там поглядим, как вы умничать будете, гражданин. – В глазах Купельника полыхнула ненависть. – Я тебя сгною, Дергач, понял?

Это были не пустые угрозы. Вчера ты был добровольцем, а сегодня объявляешься участником незаконного вооруженного формирования. Война закончена, и твой батальон превращается в ОПГ – организованную преступную группировку. Вполне достаточно, чтобы всю оставшуюся жизнь провести на нарах.

– За что? – спросил Артем.

Он действительно хотел понять. Надеялся услышать честный ответ. Напрасно.

– За противоправные действия, – сказал следователь. – Закон есть закон, и перед ним все равны, гражданин Дергач. Вы на чьей машине приехали? Откуда она у вас? Можете документально подтвердить ее происхождение?

Артем опустил взгляд, нахмурившись. Так вот в чем дело. «Лендровер». До того как перейти к Артему, автомобиль был отжат у какого-то коммерсанта, и тот был счастлив, что у него не отобрали заодно жизнь. Теперь времена поменялись.

– Машина принадлежит моему знакомому, – сказал Артем. – Он выписал мне доверенность перед… Гм. На всякий случай.

– Как его фамилия? – осведомился следователь, напуская на себя равнодушный вид.

Актер из него был никудышный. Равнодушие, в отличие от ненависти, получилось насквозь фальшивым.

– Не помню, – ответил Артем.

Не мог же он сказать, что бывший владелец «Лендровера» кормит червей в земле. Могут вообще убийство пришить.

– Зато я помню, – улыбнулся следователь. – И этот клубок будет распутан, не сомневайтесь, гражданин Дергач. Уж если я берусь… – Он демонстративно сжал пальцы в кулак. – Если берусь, то так просто не отпускаю.

Почудилось Артему или нет? В слова «просто так» был вложен какой-то особый смысл? Похоже, да. Нужно прощупать почву, чтобы не ошибиться.

– От машины одна головная боль, – проворчал Артем. – Хочу от нее избавиться.

– Не так-то просто избавиться от улики, – сказал следователь, сразу став цепким и собранным, как охотничий пес, сделавший стойку.

По кабинету бесшумно витали тополиные пушинки. Похожие на снег, они придавали происходящему что-то фантасмагорическое.

– Продать «ровер», что ли? – Артем стал размышлять вслух. – Недорого. Чтобы сразу забрали.

Следователь деловито положил перед собой стопку бланков и занес жало ручки.

– Выписываю ордер, – зачем-то предупредил он.

– В принципе, тачку можно передать по доверенности третьему лицу, – произнес Артем, ни к кому конкретно не обращаясь. – В принципе.

– Вот как мы поступим, – задумчиво произнес следователь. – Я продиктую вам все свои паспортные данные. Вы заберите их с собой. – Он перевернул бланк чистой стороной и придвинул к Артему. – Поразмыслите как следует, гражданин Дергач, прикиньте что к чему. Может, что вспомните. Может, надумаете чего.

– Значит, обойдемся без задержания? – спросил Артем.

– Воздержимся, – ответил следователь. – Пока. – Он поднял указательный палец. – Дальше видно будет.

– Спасибо.

– Не за что. Пока. – Должно быть, следователю нравилось это слово, потому что он произнес его с нажимом и опять вскинул палец. – Звоните, гражданин Дергач. И думайте, думайте. – Палец легонько постучал по следовательскому виску. – Времени у вас немного. Прямо скажем, в обрез времени. Так что не теряйте его даром.

– Не буду, – пообещал Артем чинно, попрощался и отправился в гараж, где у него были припрятаны кое-какие запасы.

Памятные сувениры о войне, которой как бы никогда не было. На той несуществующей войне Артему как-то довелось делать растяжку под руководством опытного сапера, и он запомнил все тонкости. Повторить все в нужной последовательности и с должной тщательностью не составило особого труда. Когда дело было сделано, Артем позвонил следователю и сказал:

– Я надумал.

– Не по телефону, – быстро сказал Купельник. – Встретимся через час на площади напротив кинотеатра «Космос».

– Возле фонтана?

– Угу. Поедим мороженого, потолкуем. Там вкусное продают, в вафельных рожках. Любите мороженое?

– Давно не ел, не помню, – ответил Артем.

– А вы шутник! – Следователь засмеялся.

Это был счастливый смех человека, получившего свое. Артем тоже посмеялся в трубку. Вежливо.

Он явился на пятнадцать минут раньше, раскинул руки поверх спинки лавки и стал ждать, поглядывая на проходящих мимо женщин. Они его почему-то не волновали. На войне все только и говорили про баб и про то, что станут с ними делать по возвращении. Женатые отмалчивались, но было видно, что тема и им не безразлична. Почему же апатия охватила Артема? Он чувствовал себя обманутым, как человек, спешивший на праздник, а попавший на шапочный разбор, когда все съедено, выпито, затоптано и изгажено. Мирная жизнь не была прежней и не была такой, какой представлялась в мечтах.

Проверив, не видно ли на подходе Купельника, Артем сверился с записью и набрал телефонный номер.

– Я по объявлению звоню, – сказал он. – Оно еще в силе?

– Да, – ответил вежливый мужской голос. – Санитары нам нужны. Как у вас с физической подготовкой? Возраст?

– Я только что из армии вернулся, – сказал Артем, подумал и добавил: – Со сверхсрочной.

Он рассказал о себе, что мог и что хотел, ответил на несколько вопросов, потом стал задавать свои. Как далеко находится клиника? Действительно ли место такое уединенное и его нельзя покидать до окончания контракта? Возможно ли перечислять зарплату на банковский счет? Как обстоят дела с кормежкой и проживанием? Сколько длится рабочий день?

– Мне ведь не придется за психами круглосуточно ходить? – пожелал он знать.

– У нас не психи, – сухо произнес голос.

– Извините.

– У нас пациенты, молодой человек. Это элитная психиатрическая клиника, имейте в виду. Все на высшем уровне. И уход, и лечение, и обеспечение персонала.

– Я понял, – сказал Артем. – И готов соответствовать.

– С вами свяжутся, – пообещал голос. – Состоится личная встреча с нашим представителем. И если вы подойдете нам по всем параметрам, разговор будет продолжен.

Они попрощались, и Артем заметил Купельника возле киоска мороженщика. Тот тоже увидел Артема и выставил ладонь в приветственном жесте. Однако мороженое купил только одно, давая понять, что никого угощать не намерен.

– Вкусно? – спросил Артем, когда Купельник расположился рядом. – Шарики зеленые. Фисташки?

– Авокадо.

– Взяли бы фисташковое. Оно лучше.

Купельник ничего не ответил, занятый рассасыванием холодного шарика. Раздраженный беспредметной болтовней Артема, он отхватил зубами слишком большой кусок и теперь кривился.

– Зуб? – участливо спросил Артем. – Холодное заходит? У меня так тоже было, когда пломба выпала. Я…

– Вы замолчите наконец? – спросил Купельник, проглотивший свое мороженое.

– Я думал, мы встретились, чтобы поговорить.

– Не про ваши пломбы, Дергач. Принесли?

Хотелось подразнить его подольше. Спросить, например, что он имеет в виду. Непонимающе похлопать глазами. Но Артем подавил желание. Уж больно нервно вел себя следователь. Мог вскочить и уйти. Или вызвать наряд прямо на площадь. Артем не собирался ни в тюремный изолятор, ни даже в камеру предварительного заключения. Он предпочитал оставаться на свободе. С жизнью бы он еще, пожалуй, расстался, если бы понадобилось. Но не со свободой. Ее Артем ценил больше. Война научила.

Он приподнялся, достал из заднего кармана ключи с фирменным брелоком и сказал:

– Владейте.

Купельник выбросил недоеденный рожок в урну и принялся вытирать руки салфеткой.

– Доверенность где? – отрывисто спросил он. – Техпаспорт?

– Все в машине, – ответил Артем, лениво раскидывая руки по спинке лавки, как они лежали до появления следователя. – За козырьком.

– Почему сюда не принес?

– Я что, больной? Дача взятки по закону карается, как и принятие.

– Какая взятка, какая взятка? – Купельник быстро оглянулся по сторонам. – Ты думай, что говоришь, парень. Помни, с кем имеешь дело.

– Я помню, – коротко произнес Артем.

Он имел дело с подлым вымогателем, который, возможно, не его первого обирал среди бела дня. И уж точно не последнего. Такой войдет во вкус – не остановишь.

– Неси документы, – велел следователь.

– Думаешь, я стал бы с тобой мутки устраивать? – грубо спросил Артем. – Какой смысл? Чтобы через пять минут на меня наручники надели?

Купельник уставился на Артема, пытаясь прочитать его мысли. Его лысина влажно блестела от напряжения.

– Бумаги за козырьком от солнца, – повторил Артем. – Тачка твоя. Доволен? Больше у меня ничего нет. Могу быть свободен?

– Да, – обронил следователь. – Пока. Где «Ровер»?

– За кинотеатром строительный супермаркет, знаешь?

– Ну?

– Там стоянка. Машина в дальнем конце стоит.

– В дальнем от чего? – нетерпеливо спросил Купельник.

– От въезда, – сказал Артем. – Не ошибешься. Номер продиктовать?

– Я знаю номер.

– Тогда иди и возьми.

Не подозревая о том, Артем почти дословно повторил крылатую фразу спартанского царя Леонида, ответившего так на предложение Ксеркса сложить оружие и сдать Фермопилы.

Прежде чем отправиться на поиски стоянки, Купельник прицелился пальцем в грудь Артема.

– Я тебя найду, если что. И ты пожалеешь, что на свет родился.

– Давно уже жалею, – произнес Артем без улыбки. – Но жизнь на потом не отложишь.

– Ладно, ладно, нечего тут философию разводить.

Спрятав брелок, Купельник быстро пошел через площадь. Немного подождав, Артем купил себе рожок ванильного мороженого и отправился в обход кинотеатра. Взрыв застал его на середине пути. Грянуло не меньше десятка сирен одновременно. Когда Артем вместе с другими любопытными добрался до стоянки, там рвануло вторично, и «Лендровер» заполыхал, как факел. Рядом валялось и смрадно дымилось то, что еще совсем недавно являлось следователем Купельником.

– Не повезло мужику, – констатировали рядом. – Жалко.

Артем втянул в себя скользкий кусок мороженого и сказал:

– Машину жалко.

Когда подъехали пожарные, он похрустел вафельным стаканчиком, сунул руки в карманы и пошел прочь.

Глава 4. На вольные хлеба

Дом, в котором жили Ивлевы, чем-то напоминал океанский лайнер, затесавшийся среди обшарпанных буксиров с баркасами. В нем было двадцать пять этажей, тогда как вокруг торчали только панельные девятиэтажки вперемешку с хрущевками. Квартира Ивлевых находилась на самом верху. Из окна Лили открывались отличные виды на закаты, к которым она, впрочем, привыкла настолько, что совсем не замечала. Одетая в старый халат с васильками и розочками, она переписывалась в Вайбере с Алисой Щукиной, зарегистрированной под своей школьной кличкой Щука.

«Да брось, – писала Щука, – не мог Сашка. Он не такой».

«Такой», – напечатала Лиля.

«Один раз было? Или?»

«Это меняет дело?»

«Я бы с ним разок тоже не отказалась».

«Ну и трахайся с этим мудаком», – написала Лиля, сердито нажимая на клавиши.

В комнату заглянула мать, насупленная с того самого утра, когда Лиля заявилась домой с засосом на шее, все еще хмельная и перепачканная зеленым травяным соком.

– Есть иди, – сказала мать.

Лиля поспешно выключила мобильник и свесила ноги с кровати.

– Сейчас.

– Пойдем, пойдем. Остывает.

Похоже, мать начала смягчаться. В первые дни после выпускного вечера она вообще не разговаривала с Лилей и не звала ее ни завтракать, ни обедать, ни ужинать. Недели две назад произошли перемены к лучшему, но общение сводилось к коротким фразам приказного порядка. Этим вечером ее тон сделался почти как прежде.

Лиля сунула ноги в тапочки с помпонами и поспешила мыть руки. Перед тем как войти в кухню и предстать перед отцом, она посмотрелась в зеркало над умывальником и убрала влажными пальцами пряди, выбившиеся из прически. Отец не любил, когда волосы падали Лиле на лицо. Он был отставник, бывший полковник ВДВ. Когда сердился, на щеках набухали желваки, с грецкий орех каждый.

Стоило больших трудов убедить родителей в том, что ничего страшного той ночью не приключилось. Лиля даже представить боялась, что было бы, узнай они правду. Про ликер в парке, про марихуану, про то, что их дочь блевала в кустах голая, как последняя шлюха. Саше Беляеву отец бы точно голову оторвал. В принципе, это было бы справедливо, но тогда не избежать огласки, а Лиле вовсе не хотелось фигурировать в сплетнях подобного рода. Кроме того, после Сашка отец взялся бы за нее, а он становился совершенно невменяемым, когда у него падала планка. Он так и говорил потом матери, слезливо мигающей подбитым глазом: «Извини, Катюша, планка упала». Только синяки и шишки от этого волшебным образом не исчезали.

Усевшись рядом с отцом, Лиля взяла вилку и, опустив ресницы, принялась наматывать на вилку тонюсенькие спагетти, политые томатным соусом с жареным луком. Мяса, как обычно, было гораздо меньше, чем лука, который Ивлевы-старшие потребляли в чудовищных количествах и с неослабевающим аппетитом.

Мать задерживалась, копаясь где-то в комнатах. Находиться наедине с отцом было тягостно. Он все еще гневался на дочь и давал понять это выражением лица и резкими, угловатыми движениями. Спагетти он ел с хлебом, вилку со звоном швырял всякий раз, когда подливал себе пива. Для пива у него существовала тяжелая оловянная кружка с откидывающейся крышкой. Пить из нее было явно неудобно, но отец традицию не нарушал, потому что это был подарок от сослуживцев, выгравировавших на металлическом корпусе прощальное напутствие: «Врагов как прежде бей, но пиво в меру пей». Почему его это так умиляло, Лиле было невдомек.

– В институт готовишься? – спросил отец.

Это было так неожиданно, что Лиля чуть не подавилась. Отец заговорил с ней нормальным тоном впервые после той бури, которая поднялась дома, когда родители увидели ее в непотребном виде.

– Да, папа, – ответила она, переставая жевать. – Химию подгоняю. У меня с формулами хуже всего дела обстоят.

– С формулами, значит? – переспросила вошедшая на кухню мать.

Вид у нее был загадочный. Руки спрятаны под фартуком.

– Да, – подтвердила Лиля. – Мне химия трудно дается. Но без нее в медицине никуда. Приходится зубрить.

– Зубрить, – повторила мать, садясь за стол. – Слышишь, Миша? Какая разумная, какая прилежная у нас дочь.

– Иначе нельзя. – Отец пожал плечами. – Раз уж мы такие деньжищи в ее обучение вбухиваем, то должна быть отдача. Ничего, прорвемся. Тяжело в учении, легко в бою.

– Не знаю, не знаю, – протянула мать, качнув головой.

Руки она по-прежнему не показывала, держа где-то на животе. Лиля почувствовала неладное. Кровь медленно отхлынула от ее лица, пальцы, сжимающие вилку, похолодели.

– Я справлюсь, мама, – пискнула она. – Что, я разве глупее других?

– Испокон веку среди Ивлевых дураков не наблюдалось, – изрек отец и пристукнул черенком вилки по столу. – Во всем и всегда первые.

– Вот и дочка наша тоже времени не теряет, – сказала мать и, наконец, положила на стол руки.

В одной из них был мобильный телефон. Лилин.

– Мама! – воскликнула она звенящим голосом.

Негодование оказалось сильнее страха. Родители проявляли строгость, не без того, но в Лилиных вещах не копались, переписок ее не читали. Это был первый случай такого рода, и он шокировал девушку.

– Нет у тебя мамы, – отрезала мать. – Потаскуха ты бесстыжая. Тебе не в институт нужно, а в публичный дом. Туда тебе прямая дорога. Вот, Миша, полюбуйся.

Отец взял протянутый телефон. Лиля порывисто вскочила. Он молча дернул ее за руку, усаживая на стул. Его скулы задвигались. Лиля заледенела, как будто насаженная на сосульку. Иногда отец мог ударить мать в ее присутствии. Это всегда происходило неожиданно и страшно. Причины не имели значения. Важна была лишь сила удара. Иногда мать поднималась самостоятельно, а иногда приходилось относить женщину на диван и обкладывать ее опухшее лицо капустными листьями и морожеными пельменями из холодильника. Помогало это плохо. Случалось, мать неделями отходила после неосторожного слова или опрометчивого поступка.

Потом отец объяснял, что прошел шесть войн, и его лучше не нервировать. Лиля смотрела на его волосатую руку с телефоном и внутренне обмирала в ожидании оплеухи. Но отец сохранял абсолютную неподвижность, и это было еще страшнее, чем если бы он ударил.

– Шлюха, – медленно произнес он. – Шлюха подзаборная.

– Папа, – сказала Лиля.

– Где ты видишь папу? В Рим поезжай, там твой папа теперь.

Она ничего не поняла про Рим. Ей было ясно одно: родители от нее отреклись. Оба. Она была такой испорченной, что даже они ею брезговали. Слезы полились ручьями из широко открытых Лилиных глаз.

– Нечего тут сопли распускать, – произнес отец сдавленным голосом, в котором ощущался едва сдерживаемый яростный крик. – Раньше думать надо было. Теперь поздно.

– Поздно, – подхватила мать эхом.

– Шлюха. Вырастили шлюху на свою голову. Стыд и срам. Как теперь людям в глаза глядеть?

– Никто не знает, – пролепетала Лиля, давясь слезами.

– Не знает? – переспросила мать. – Поэтому ты с подружками-поблядушками переписываешься? На весь свет ославила нас!

– Не позволю! Не дам мою фамилию марать!

Отец размахнулся, чтобы запустить мобильник в стену, но вместо этого положил его на стол и подтолкнул к Лиле. – Забирай. Все забирай. И иди.

– Куда? – глупо спросила Лиля.

– А вот этого я не знаю. Куда хочешь. На все четыре стороны.

– Знаешь, с кем она свои похождения обсуждала? – спросила мать. – С Алиской Щукиной. Ее мать у меня в отделе экономистом работает. Младшим. Теперь все они будут мне косточки перемывать.

– Дожили, – горько сказал отец, шарахнул любимой кружкой об пол и вышел, топая, как носорог. – Чтобы через полчаса духу твоего не было! Иначе пожалеешь.

Похоже, до матери только теперь дошло, что все зашло слишком далеко. Но признать свою вину и взять ответственность на себя было бы для нее чересчур тягостно. Поэтому, вместо того чтобы остановиться, она взвизгнула, распаляя себя еще сильнее:

– Слыхала? Вот до чего ты отца родного довела. А ведь как он любил тебя, как баловал. Пушинки сдувал.

Про пушинки Лиля ничего такого не помнила. До недавнего времени отец вообще бывал дома наездами, появлялся то загорелый, то обгорелый, отмалчивался, играл желваками и пил сутки напролет, как правило, в одиночестве. Будучи трезвым, засыпал Лилю подарками и носил на сильных плечах, даже когда она достаточно повзрослела, чтобы стесняться прохожих. Ее робкие возражения отец не слушал, усаживал на закорки и шел с таким видом, будто готовился засветить в глаз любому, кто бросит на них косой взгляд. Эти прогулки напрягали застенчивую Лилю до крайности, но отца она любила и всегда знала, что в этой жизни есть кому за нее заступиться. Выходило, что она ошибалась. Ее не просто бросали на произвол судьбы, ее лишали крыши над головой, оставляли без гроша.

Обида и растерянность были столь сильны, что слезы на Лилиных щеках высохли сами собой и как-бы втянулись обратно в глаза. Она больше не плакала. Разве плачут люди, сорвавшиеся в пропасть или сбитые локомотивом?

– Иди к нему! – Мать указала пальцем в ту сторону, куда удалился отец. – Падай на колени, проси прощения. Тогда он, может, тебя и пожалеет. Я мать, я долго обиду не помню. А он мужчина, у него характер – кремень. Беги, пока не поздно.

С этими словами мать вышла, надо полагать, отправилась в гостиную, чтобы не пропустить драматическую сцену. Никогда еще она не представала перед Лилей в столь неприглядном свете. Лицемерка несчастная! Как будто не она все это затеяла, не она настроила отца против нее!

Стоя на месте, Лиля услышала голоса родителей:

– Она еще здесь, эта шалава?

– Успокойся, Миша. Тебе нельзя волноваться.

– Волноваться? По-твоему, это так называется, Катерина? Скажи своей доченьке, чтобы поторапливалась.

– Миша…

– И не проси! Никогда не прощу ей этого! Разве мы этому ее учили, Катя? Сношаться под забором с кем-попало?

Мать что-то ответила, но Лиля уже не слушала. Она бесшумно пересекла кухню и вытащила из подвесного шкафа металлическую банку с мукой. Правильнее было бы называть ее банком. Внутри, присыпанные белым порошком, хранились долларовые сбережения семьи Ивлевых. Ужасно боясь что-нибудь уронить или рассыпать, Лиля вытащила из банки рулончик купюр, замотанный в полиэтилен, и сунула его под халат, в трусы. Поспешно вернула банку на место, схватила тряпку и принялась уничтожать следы преступления. Родители замолчали, раздался голос матери:

– Лилька! Сюда иди. Папа ждет.

Осторожно переставляя ноги, чтобы не выронить похищенное, Лиля дошла до комнаты и заглянула.

– Смелее! – подбодрил ее отец. – Трахаться по кустам мы смелые, а как ответ держать, так робеем? Сюда стань! – Он показал пальцем на ковер перед собой. – И рассказывай все, сначала до конца, без утайки.

– И про остальных пусть расскажет, – вмешалась мать. – Сколько их у тебя было? Кто они?

Впервые в жизни Лиля утратила все те многочисленные родственные ниточки, которые связывали ее с родителями. Они стали ей чужими. Она не хотела их видеть, не хотела перед ними оправдываться, не хотела находиться с ними в одной квартире. И теперь у нее имелись деньги. Она могла обойтись без родительской опеки.

– Вы сказали мне уходить, – произнесла Лиля высоким вибрирующим голосом. – Я ухожу. Что вам еще надо?

Мать вытаращила глаза.

– Нет, вы только посмотрите на нее! Она еще ультиматумы нам тут ставить будет.

– Нам от тебя ничего не надо, – сказал отец с угрозой в голосе. – А вот ты еще приползешь. Приползе-е-ешь! Жрать захочешь, спеси сразу поубавится. Вот тогда и поглядим, какая ты самостоятельная. И сейчас проваливай. И чтобы через пять минут духу твоего здесь не было!

Лиля уложилась в десять. Родители ее не подгоняли, хранили зловещее молчание, а сами, должно быть, прислушивались в надежде распознать в звуках, доносящихся из Лилиной комнаты, признаки неуверенности и готовности пойти на попятный. Не дождались. Она собрала чемодан и, тарахтя колесиками, покатила в прихожую.

– Уйдешь сейчас, потом не возвращайся! – предупредил отец из комнаты.

Как будто не он выставил родную дочь из дома, а она уходила по собственной инициативе.

Лиля хлопнула дверью.

На улице, отдалившись на безопасное расстояние, она присела на скамью, чтобы пересчитать заблаговременно переложенные в карман деньги. Их было не так уж много: каких-то пятьсот долларов мелкими купюрами. Лиля вспомнила, что все остальное ушло на покупку охотничьего снаряжения. Отец нашел себе новое развлечение. Полковнику, даже бывшему, необходимо было стрелять и убивать.

Узнав, сколько стоит снять квартиру на месяц или даже посуточно, Лиля ужаснулась. Если она не найдет источник существования в ближайшее время, то ей действительно придется возвращаться домой – уже не только потаскухой, но и воровкой.

Нет! Ни за что!

Лиля покатила чемодан к торговому центру, где, как она знала, имелся бесплатный доступ в интернет. Нужно было срочно искать работу.