Текст книги "Вспомнить всё"

Автор книги: Сергей Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

–Такое не исключено, но… Я не был в Германии и не знаю тамошних дач, но наверняка они отличаются от русских, и весьма существенно. Попробуй проанализировать свои ощущения, может, разберешься.

–Да, скорее всего, вы правы, Василий Николаевич, – задумался я. – Правда, в моей голове переливается хаос. Из пустого в порожнее… Все слишком противоречиво и туманно… Не знаю, что и думать.

–Не беда – разберёшься. Я тебе помогу. Да, совсем забыл, я тут притащил тебе прессу – за неделю. Собрал все, что смог: и городские, и областные, и центральные издания. Полистай. Может, наткнешься на что–то интересное. Вдруг кто–то тебя разыскивает…

–Спасибо, я непременно просмотрю всё, но для начала стоит прогуляться. Нужно проветрить мозги, а то я соображаю столь же медленно, как двигаюсь.

–Что ж, прогуляемся, – обрадовался он. – Похоже, ты быстро восстанавливаешь силы. Быстрее, чем я думал.

–А где моя обувь? Извините, Василий Николаевич (называть старика дядей Васей, как он предложил, у меня почему–то не поворачивался язык. Не из–за интеллигентского ли воспитания?), но ваши ботинки мне маловаты. – Я нарочно сморщился в страдальческой гримасе.

–Обувь там же, где и твой костюм, – в шкафу, – ответил Иванов. – Иди, собирайся. Я как–нибудь закончу с посудой сам. Твои дела поважнее.

Вернувшись в комнату, я открыл шкаф и достал свой костюм. Выглядел он более чем удручающе: оба рукава были почти оторваны, шов на спине разъехался, в нескольких местах зияли рваные дыры. Брюкам досталось никак не меньше. Бурые пятна крови виднелись повсюду. Особенно много их было на плече пиджака. Безнадежно испорченная вещь.

Повесив костюм на ручку шкафа, я достал ботинки, стоявшие здесь же, внизу. Они на первый взгляд почти не пострадали и смотрелись как новые. Вот только стельки отклеились и покоробились. Видимо, Василий Николаевич сушил мою обувку у камина, да недосмотрел. Повертев ботинки в руках, я сразу понял, что они стоили дорого. Это было видно по качеству кожи, элегантности и добротности пошива. Костюмчик тоже был дорогим. Тонкая черная шерсть отливала на солнце бронзой из–за тончайших, едва заметных полосок. «Да ты был стилягой», – усмехнулся я. Что ж, господин процветающий иностранный бизнесмен, будем вас потрошить. Кто же ты такой? Похоже, предположение Василия Николаевича было близко к истине, и я это интуитивно чувствовал, разглядывая свои вещи.

«Я – бизнесмен! – несколько раз мысленно повторил я. – Это мало–мальски объясняет, почему я стал жертвой нападения. Должно быть, причиной всему деньги. Рэкет? А может, ограбление? Нет, вряд ли. Грабители просто убили бы меня, им незачем прибегать к избиению и пыткам. А милиция? При чем здесь милиция? Почему я испытываю страх при одном упоминании о милиции? Тут что–то не так. Но что?..»

Тяжело вздохнув, я снова занялся ботинками, решив вынуть стельки. Это не составило труда – они легко отстали от подошвы. Я уже хотел переобуться, как вдруг мой взгляд заметил нечто странное: под стелькой правого ботинка тускло поблескивал металл. В литую подошву ботинка была вставлена какая–то шайба или цилиндр, плотно сидевший в углублении прямо под пяткой. Эта неожиданная находка взволновала меня. В сердце как будто засверкал маленький алмаз. Я почувствовал легкое головокружение и присел на табурет возле стола. Что–то основательное предстояло мне выудить из темных недр памяти. Но я никак не мог ухватить смысла расплывчатых образов. Одно было ясно – находка имела какое–то сверхважное предназначение.

Я поставил ботинок на стол и попробовал вынуть цилиндр из гнезда при помощи чайной ложки. За этим странным занятием меня и застал Василий Николаевич.

–Что ты делаешь, Серёжа? – изумился он, должно быть, решив, что я тронулся умом. Ну или что–то в этом роде.

–У вас есть перочинный нож? – спокойно спросил я, проигнорировав его вопрос.

–Нож?.. Да, конечно. Может, объяснишь… – растерянно ответил он, уставившись на ботинок и машинально шаря по карманам. – Вот. – Он протянул мне элегантный складной ножичек.

Через минуту мне удалось извлечь из гнезда в ботинке небольшой цилиндрик из серебристого металла. Осторожно положив его на стол, я стал внимательно осматривать находку.

–Что это? – Василий Николаевич с недоумением, как и я, разглядывал цилиндр.

Вместо ответа, я пожал плечами и, закрыв ладонями лицо, попытался как–то оживить этот предмет – в воображении. Странно, что у меня голова не раскололась от напряжения. Предельная концентрация дала свои плоды. Вся последовательность действий, которые я сам производил с этим устройством, была мгновенно восстановлена. Я собственноручно когда–то вмонтировал эту штуку в свой ботинок. Да, именно сам – в этом уже не было сомнений – я вставил его в гнездо, включил, нажав иглой на крошечную потайную кнопку, а потом приклеил стельку.

–Так что это за штука? – снова спросил Иванов.

–Передатчик, – уверенно ответил я, взяв этот серебристый цилиндр.

–Передатчик?

–Да, передатчик, – подтвердил я, – и достаточно мощный для того, чтобы его сигнал мог уловить спутник.

Мой ответ шокировал Василия Николаевича. Я поторопился пояснить:

–Это не то, о чём вы подумали. Цилиндрик всего лишь «маяк». Он передает сигнал, по которому можно узнать о моем местонахождении.

–Но зачем? Что все это значит, Серёжа? – взволнованно заговорил Иванов.

–Не надо больше вопросов, – взмолился я. – У меня и без того мозги плавятся.

–Да, конечно. На тебя и так столько навалилось разом… Тебе нужно спокойно подумать и разобраться, прежде чем двигаться дальше, – согласился Василий Николаевич и, помолчав, спросил: – Ну что, проветримся?

–Яволь, – улыбнулся я. – Что нам стоит. Небольшая прогулка могла обернуться каким–нибудь новым и приятным сюрпризом.

Мы молча бродили по берегу Волги. Осенний ясный день быстро догорал. Багровый диск солнца уже наполовину исчез за лиловыми зубцами Жигулей, а широкая водная гладь блестела и отливала бронзой. Ко мне вдруг пришло ощущение, будто я видел все это тысячи раз, быть может даже с самого рождения. Чувство родины воскрешало в памяти и другие образы, пока еще неясные и отрывочные. Я понял одно, что я – русский. И может быть, мои корни где–то здесь. На душе стало легче. А великолепный багряный закат, от горизонта накатывавший волны свежести, окончательно расправился со щупальцами красного тумана, в тошнотворную пелену которого я время от времени проваливался. В этом не было никакого сомнения. Мне показалось, что я чист как младенец. В этом была доля истины.

Глава 3. ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

На следующий день я проснулся рано, чувствуя себя на удивление бодро. Должно быть, вчерашняя прогулка подействовала на мое состояние в высшей степени благотворно. В голове уже не было зловещего тумана. Я не испытывал предательской слабости и тошноты, которые охватывали меня при малейшем усилии или резком движении. Ребра болели намного меньше, я смог впервые вздохнуть полной грудью. Признаки стремительного выздоровления более чем обрадовали меня.

Василий Николаевич хлопотал на кухоньке, готовя яичницу с ветчиной. Увидев меня здоровым и бодрым, он с довольной улыбкой сказал:

–О, выглядишь как огурчик. Умывайся, сейчас завтракать будем.

Ледяная вода в умывальнике приятно пощипывала кожу лица, заставляя кровь бежать по жилам быстрее, насыщая мозг тысячами тончайших ароматов. Мысли сразу же приобрели четкость и предметность, Я уже знал, что именно должен был сделать немедленно, и, покончив с утренним туалетом, быстро вернулся в свою комнату. Первым делом я достал из шкафа костюм и, разложив пиджак и брюки на столе, принялся методично и тщательно проверять все карманы. Я почему–то был уверен, что обязательно что–то найду. Добрый старик, осматривая мои вещи, просто не смог чего–то существенного обнаружить. Что–то ускользнуло от его внимания, как и от хищных глаз тех самых злодеев, которые чуть было не отправили меня на тот свет.

Предчувствие оправдалось, мои пальцы вдруг нащупали во внутреннем нагрудном кармане смятый клочок бумаги. Когда я извлек его и осторожно расправил, то сначала не мог оценить, насколько важной оказалась эта находка. Передо мной на столе лежал небольшой листок с очень блеклым типографским оттиском какого–то простейшего бланка, на котором размашисто и неразборчиво было начертано столбцом что–то вроде перечня. Слова едва угадывались, так как вода размыла надписи и изрядно подпортила бумагу, но я догадался, что это какой–то счет. Об этом свидетельствовала колонка цифр справа и итоговая сумма внизу.

Разочарованный никчемностью этой информации, я раздраженно отодвинул этот жалкий листок в сторону и принялся заново потрошить костюм. Внезапно ослепительная догадка заставила меня схватить этот клочок бумаги с оторванным углом. С минуту я просто вертел его в руках и пытался возвратить ускользнувшую мысль, а когда она нечаянно и капризно вновь напомнила о себе, едва перевел дыхание от волнения. Теперь я полностью отдавал себе отчет, что оказалось в моем распоряжении: это был реальный след, отправная точка предстоящего расследования. Счет из ресторана – листок был именно счетом – не мог попасть в мой карман случайно. Его я получил лично и, вероятно, сполна расплатился по нему, а это значит, что меня могли узнать в этом заведении… А тогда…

От возбуждения я даже не стал додумывать дальше, а лихорадочно принялся искать на листке хоть какой–то намек на адрес ресторана. Вверху бланка с трудом, но прочитывалась надпись: «ООО… отель «Жигули». Этого было достаточно, чтобы начать поиски.

Я ещё раз перевел дыхание и возобновил обследование шикарной рванины, стоившей когда–то три тысячи марок (почему–то я знал об этом теперь), сантиметр за сантиметром прощупывая мягкую ткань. Это так увлекло меня, что я не расслышал, как Василий Николаевич пригласил к завтраку. Не дождавшись ответа, он открыл дверь в комнату и уже с порога по–отцовски окликнул меня:

–Серёжа, пора к столу. Чем это ты так занят?

–Прошу прощения, Василий Николаевич, я сейчас всё это закончу, – ответил я, и в тот же миг пальцы наткнулись на что–то постороннее, явно чужеродное, спрятанное под отворотом воротника.

После того как вчера я нашел «маяк» в своем роскошном ботинке, я внутренне был готов к любым неожиданностям. Вероятно, и Василий Николаевич, замерший на пороге, тоже не исключал сюрпризов. Но то, что я извлек из–под воротника, превзошло все мыслимые ожидания. На моей ладони лежал крошечный шприц–тюбик с пластиковым колпачком на игле. Нетрудно было догадаться, что находилось внутри этого миниатюрного шприца, надежно упрятанного, уж во всяком случае не антибиотик и не безобидный витамин. Наверное, то же самое подумал и Василий Николаевич, он приблизился к столу и не сводил глаз с находки. На его хмуром лице отобразились самые противоречивые мысли. Я всецело понимал его. Сначала радиомаяк, а теперь шприц–тюбик – с отравой. Такие штучки красноречиво говорили сами за себя, порождая самые дикие подозрения относительно рода занятий их владельца. Чего греха таить, даже у меня в голове вихрем пронеслась нелепая мысль: «Да уж не шпион ли я?» Но тут же испепелилась и рассыпалась. Я почему–то был уверен, что это – исключено. Вопреки некоторой логике.

Сомнения, это было заметно в полном объеме, одолевали моего спасителя, даже морщины на лице доброго старика, казалось, сделались глубже и резче. И все же он, как опытнейший врач, нашел в себе силы первым нарушить затянувшееся молчание. Гордиев узел он разрубил просто и элегантно.

–Идем завтракать, – сделал он знак рукой и спокойно направился к двери.

Я встал и последовал за ним, засунув находки в карман.

Завтракали молча. Я был настолько заворожен находками, что совершенно не ощущал вкуса пищи. Но когда Василий Николаевич разлил по чашкам кофе и добродушно заметил, что мне надо бы побриться, я вышел из транса и поскреб жёсткую недельную щетину, напоминающую наждак. Как это ни странно, я успокоился и даже рассмеялся. И вот что подумал: странно, но до сих пор я совершенно не интересовался, как выгляжу, ни разу не смотрелся в зеркало. А может быть, забыл, что среди тысяч предметов обихода существует такая штука, как зеркало. Я подпрыгнул, как мальчишка. Старик посмотрел на меня с изумлением. Желание увидеть свое лицо было так велико, что я не притронулся к ароматному кофе и без объяснений ретировался из–за стола, бормоча слова благодарности.

Из маленького зеркала над умывальником на меня глянул незнакомец лет сорока пяти, темные волосы с проседью, элегантная стрижка, сделанная, судя по всему, недавно – в хорошем салоне. Даже заклеенная пластырем рана не слишком портила впечатление от работы хорошего мастера. Глубокие залысины на высоком лбу с резкими морщинами говорили об интеллекте и воле этого незнакомца.

Но решительным и волевым я себя ни в коей мере сейчас не ощущал. Парадокс, да и только. Несколько вытянутый и узкий овал лица заканчивался подбородком отнюдь не мощным, короче говоря, этот портрет больше соответствовал типу интеллектуала, чем супермена. Я довольно критично рассмотрел немного удлиненный и тонкий нос, густые, почти сросшиеся на переносице брови, серо–карие глаза, – ответный взгляд, который я мгновенно уловил, был холодным и колючим. В целом я остался доволен собой. Конечно, красавцем меня не назовешь, но выглядел я достаточно привлекательно, чтобы нравиться женщинам, которые ценят мужественность, надежность и ум. Несколько едва заметных старых шрамов не портили портрета, а придавали ему особый шарм бывалого человека, не раз встречавшего опасность лицом к лицу.

«Джеймс Бонд в пору зрелости, – с иронией подумал я. – А что, может, и впрямь я имел какое–то отношение к рыцарям плаща и кинжала? Забавно… И что же в итоге? Что же там – в Зазеркалье? Я могу оказаться кем угодно, но пока я – никто…»

Василий Николаевич бесшумно оказался рядом и поставил передо мной бритвенный прибор. Также бесшумно ушел и принялся за уборку посуды, не проронив ни слова относительно моих последних открытий. Но я чувствовал, что тень недоверия пролегла между нами. Это подействовало на меня крайне угнетающе. Я успел привязаться к старику и теперь, как никогда, нуждался в его поддержке.

После некоторых колебаний я все же решил не сбривать бороду и усы, а лишь привести их в порядок. Это несколько модернизировало мою прежнюю внешность. Благоразумие подсказывало, что подобная мера предосторожности вовсе не будет лишней, когда я начну расследование на территории неизвестной и опасной, где любая случайная встреча могла оказаться для меня роковой. В отличие от своих врагов я не знал, ни кто они, ни как выглядят, в то время как сам был прекрасно им известен.

Тщательно выровняв контуры бороды и усов, я придирчиво осмотрел себя еще раз и остался доволен. Теперь я выглядел вполне цивилизованно, мог появиться в большом городе – а что таковой имеется по соседству, я отлично представлял из рассказов старика. Только там я мог найти ответы на все свои вопросы. Во всяком случае, я должен был попытаться сделать это, и чем скорее, тем лучше.

–Василий Николаевич, мне нужно в город, – решительно заявил я. – Пора из сферы умозрительных предположений переходить к поиску реальных фактов моей биографии.

–Что ж, ты прав, Сережа. Под лежачий камень вода не течет. – Ответ был явно доброжелательным. Казалось, что тень недоверия и подозрительности так же стремительно исчезла, как и появилась. Он задумался на секунду и спросил прямо–таки с отцовской заботой: – Но что ты собираешься делать? Может, все же стоит обратиться за помощью в милицию или… в ФСБ, наконец?

–Нет, хочу сам разобраться во всем, а там – видно будет. У меня есть след, – ответил я, доставая из кармана листок и протягивая его Иванову. – Это счет из ресторана. Я нашел его в своем пиджаке, значит, был там и меня могут узнать.

–Понимаю… Но стоит ли спешить? Ты еще не совсем поправился.

–Вспомните вчерашнюю прогулку, абсолютно чудесную. Я достаточно здоров, чтобы ходить самостоятельно, – ответил я с легкой усмешкой. – Мне нельзя терять времени.

–Да, пожалуй. Ладно, поедем в город. Поживем у меня, пока не решишь все свои проблемы.

Глава 4. ВСПЫШКА

Сборы были недолгими. Василий Николаевич закрыл ставни и входную дверь домика, и мы погрузили в багажник стареньких «Жигулей» пару корзин с яблоками и овощами.

Машина долго не желала заводиться, капризничая и чихая, как старая, больная кляча.

–Вот так всегда! – воскликнул Иванов, в сердцах ударив кулаками по рулю. – Не понимаю, в чем дело: то ли свечи, то ли ещё что. Я ведь в железках разбираюсь меньше, чем в человеческом организме, а автосервисы скромному пенсионеру не по карману.

–Позвольте мне, Василий Николаевич, – сказал я, выбираясь из салона. – Откройте капот.

–Пожалуйста… – удивленно пробормотал он и с сомнением покачал головой. – Только вряд ли у тебя что–нибудь получится. Эту развалину, как и меня, давно пора на свалку.

–Ну что вы, вы оба еще долго поживете, – улыбнулся я и склонился над двигателем.

Причина неполадок была мне известна заранее. Неизвестно почему. Чутьё подсказало, что разрегулированы карбюратор и трамблер, о чем красноречиво говорили характерные звуки при запуске. Я попросил отвертку, и минут через пять двигатель заработал ровно, глухо урча под капотом.

–Ты волшебник, Серёжа! – до глубины души изумился мой спаситель. – Как тебе удалось реанимировать ее?

–Это просто, Василий Николаевич, – ответил я с улыбкой. – Слишком раннее зажигание и переобогащённая смесь…

–Да я не о том. Откуда тебе было известно, что надо делать?

–Не знаю. Я сделал все… инстинктивно.

–Вот! Я же говорил тебе, что профессиональные навыки сохраняются даже при амнезии. Они – второстепенные, потому сознание и не блокирует их. И вообще, уровень рефлекторного очень стоек к психологическим воздействиям… Но не это главное. Важно то, что приобретенные тобою навыки могут помочь тебе в поисках своей личности. Понимаешь?

–Не совсем.

–Ну, к примеру, ты прекрасно разбираешься в машинах… Возможно, раньше ты имел отношение, причем профессиональное, к их ремонту. Во всяком случае, ты явно – технарь.

–В наше время многие разбираются в автомобилях, – возразил я. – Есть любители, которые дадут фору крутому профессионалу. Скажите честно, Василий Николаевич, вы, случаем, не считаете ли меня иностранным шпионом в бегах?

–Не говори глупостей, Серёжа, – нахмурился Иванов. – Те штучки, что ты нашел, конечно, весьма настораживают, но все может иметь какой–то другой смысл.

–Какой? Инженеры и бизнесмены вряд ли носят с собой микропередатчики и яд. А знание языков? Причем, как вы говорите, настолько совершенное, что я мыслю и даже брежу по–немецки. Кстати, вы не припомните, о чем именно я бредил?

–Нет… Нет, не помню… Что–то вполне бессвязное, – ответил Василий Николаевич, но слишком уж неуверенно, словно не был готов ответить на этот элементарный вопрос или хотел что–то скрыть от меня. Скорей всего – последнее.

–Жаль… – вздохнул я с искренним сожалением и пошел открывать ворота.

Неширокая асфальтовая дорога то петляла среди густых рощ и зарослей кустарника, то бежала вперед вдоль берега, мимо многочисленных съездов и указателей с названиями кемпингов, турбаз и домов отдыха. Ими изобиловало это живописное местечко в предместьях большого города, чьи кварталы, застроенные безликими многоэтажками, виднелись на противоположном, крутом берегу. До ближайших домов было не больше пятисот метров, и это как–то не вязалось с великой рекой, которой я любовался накануне. Не было видно и гор. Вместо них моему взору открылся довольно унылый пейзаж с какими–то промышленными постройками, бетонными заборами и трубами. Хватало и речных судов, столпившихся у причалов и просто стоящих на якоре у берега. Всё это, наконец, полностью дезориентировало меня, и я спросил:

–Василий Николаевич, как называется это место?

–Копылово, – ответил он. – Тебе это о чем–нибудь говорит?

Я пожал плечами:

–Я думал, что Волга должна быть гораздо шире.

–Волга слева от нас, а это – судоходный канал. Копылово – полуостров, упирающийся в плотину. Когда–то это был остров, но при строительстве ГЭС его соединили с берегами.

–А город?.. Как называется город?

–А разве я не говорил? – удивился Василий Николаевич и ответил: – Автоград.

–Автоград… Автоград… – задумчиво повторил я, пытаясь определить, знакомо ли мне это название.

Да, определенно, это сочетание звуков эхом отзывалось из глубины памяти, но я не мог представить ничего конкретного. Только ощущение чего–то близкого и… давнего наводило на мысль, что с городом у меня существовала довольно крепкая связь.

–Ты бывал здесь? – спросил Иванов, испытующе глядя на меня.

–Да, кажется, да… И не раз, я думаю.

–Вот как?.. Тогда напряги свою зрительную память. Визуальные образы наиболее стойкие, особенно у людей с развитым воображением.

Я последовал совету старого врача и стал с особым вниманием рассматривать медленно плывущие навстречу пейзажи.

Дорога стала взбираться на тело плотины, и вскоре я увидел почти весь полуостров, по правую сторону которого пролегал канал, ведущий к шлюзам, а по левую широко раскинулась Волга. В туманной дымке темнели гребни гор, к которым тянулось гигантское строение – ГЭС, у подножия гор дымил игрушечной трубой какой–то завод. Я успел разглядеть и карликовые дома, расположенные правее, прежде чем Василий Николаевич повернул на дорогу, пролегающую по плотине. Старенькие «Жигули» сразу же оказались в потоке машин, катящих в сторону большого города. Его кварталы были теперь видны как на ладони, и у меня снова появилось ощущение, что я прекрасно знаю этот город. Хорошо, что от этих странных мыслей теперь не кружилась голова. И не раскалывалась от невыносимой боли. Можно разобраться, можно все расставить по местам.

Вдруг слева от шоссе загромыхал грузовой состав. Металлический перестук его колес неприятно поразил меня. Казалось, он проник в самую душу. Он резонировал с ударами сердца и провоцировал беспричинную тревогу. Где–то в глубине подсознания звякнул корабельный колокол, предупреждая о чем–то важном и призывая к предельной концентрации. Шум проходящего состава явно напоминал о событиях, имеющих ко мне самое непосредственное отношение. Я должен был вспомнить, что означает этот металлический грохот и скрежет, вспомнить любой ценой.

От напряжения на лбу выступили капли пота. Я даже закрыл глаза, чтобы ничто не отвлекало меня. На какое–то мгновение мне показалось, что я начинаю что–то припоминать. Правда, образы, возникшие в моем воображении, были смутными. Ночное шоссе, свет фар, нарастающий грохот состава, резанувший по сердцу гудок локомотива – все это пронеслось передо мной в секунды. Промелькнуло и исчезло. Я чувствовал, еще одно усилие, еще чуть–чуть, и я вспомню, что они значат. Но, как видно, еще не пора… Я мешал сам себе, вот в чем дело. Я как бы схватился сам с собой, Ну какая уж тут победа. Сплошная ничья – на все времена.

Открыв глаза, я понял, что мы сбавили скорость перед постом автоинспекции. Уже показалось высокое кирпичное строение со стоящими возле него бэтээром и патрульными машинами, потом фигуры автоматчиков в форме…

Тревожный сигнал в моем мозгу теперь не просто звенел – он кричал, предупреждая о смертельной опасности. Меня бросило в жар, я был словно в лихорадке. Невероятное напряжение мозга заставило миллиарды нейронов перестроиться и образовать новую сложнейшую сеть, приоткрыв на какое–то время доступ к ячейкам памяти, из которых хлынули фрагменты воспоминаний.

…Ночь. Урчание мотора и шелест шин. Я еду в машине, но не в легковой, а в кузове, похожем на железную клетку с зарешеченными окнами. Мои руки сцеплены за спиной наручниками, и я пытаюсь освободиться от оков, осторожно орудуя на ощупь небольшим загнутым гвоздем. Передо мною, на противоположной лавке, сидят двое. Их лиц я не вижу из–за падающего в лицо света лампы, но знаю, что они отвратительны. Я ненавижу их, смертельно ненавижу, как и того, что ведет машину. Его я вижу через открытое в кабину окошко, которое тоже зарешечено. Все трое в форме сотрудников милиции и вооружены. Они говорят мне какие–то мерзости и гнусности, то и дело разражаясь отвратительным смехом. Холодный черный ствол автомата, направленный мне в живот, держит меня в напряжении. Но страха я не испытываю. Я знаю, что оружие на предохранителе, но дело не в этом. "Похоже, мне вообще наплевать на смерть и на то, что будет со мной. Я чувствую себя очень странно и даже не знаю, жив я или уже мертв. Моя душа как бы отделилась от тела, но еще продолжает его контролировать, заставляя действовать только ради одной цели – мести. Ненависть – вот то огромное, всепоглощающее чувство, которое придает мне силы.

…Машина притормаживает у поста на плотине – я понимаю это по отблескам фонарей на темной воде. Тот, что в кабине, о чем–то говорит с подошедшим к машине охранником, и автомобиль снова мчится вперед…

Наконец замок наручников поддался гвоздю, и мои руки ощущают свободу. Но я не тороплюсь, как раненый зверь, выжидая удобного момента для броска на врагов. Я готов умереть в этой последней схватке, но прихватить с собой в небытие хотя бы одного из них.

Мой последний путь в никуда заканчивается. Я в этом уверен, но не знаю, где именно должно было произойти то, на что намекают мои палачи.

Где–то неподалеку начинает громыхать состав. Я стискиваю наручники в кулаке, как кастет, и собираю в одно целое все свои силы. Пронзительный гудок заглушает все звуки в машине и приводит в действие спусковой механизм, высвободивший наконец разрушительную силу моих мышц. Молниеносный удар правой руки обрушивается точно на переносицу одного из мерзавцев. Второй успевает среагировать, инстинктивно поставив блок моему следующему удару. Завязывается схватка. Я задыхаюсь от боли и ярости, нанося своему противнику сокрушительные удары в таком бешеном темпе, будто в меня вселился сам дьявол. Фактор внезапности и нечеловеческая ярость на моей стороне. Вряд ли эти продажные менты ждали такого от полутрупа, каким я казался все это время. Схватка длится секунды. Враг изуродован, ни о каком сопротивлении не может быть и речи. Я, метнувшись к двери кузова, рву что есть силы ручку…

Я очнулся от толчка в плечо и открыл глаза. Тяжело и часто дыша, я ошалело озирался по сторонам, не понимая, где нахожусь, пока не услышал голос Василия Николаевича:

–Сережа, что с тобой? Тебе плохо? Ты такой бледный.

–Нет–нет, ничего… – пробормотал я, приходя в себя и вытирая ладонью пот со лба. – Наверное, укачало немного… Все в порядке.

Я не стал рассказывать своему спасителю о проблеске памяти, посчитав, что это откровение еще больше может осложнить наши отношения. Одно я понял: не случайно в моей памяти укоренилось отвращение к сотрудникам милиции. Образная память отождествляет их с чем–то грязным и кровавым. Вот только почему они хотели прикончить меня? Ну, что глумились – это понятно, по другому–то не умеют. Впрочем, что ж, весьма кстати позубоскалили – на свою голову. Я тут же свернул этот мрачноватый видеосюжет и отбросил его на периферию сознания. Большего из него выжмешь. Никаких ответов, только слабая зацепка. Фургон с ментами. Рукопашная, бегство. Что ж, неплохо, Сергей или как там тебя на самом деле…

Мы уже выехали с плотины, впереди показался железнодорожный мост. Шоссе проходило под мостом, и я почему–то подумал, что сразу за ним должно быть кольцо, развязывающее главную дорогу с примыкающим к ней ответвлением, идущим вдоль железнодорожной насыпи.

Предчувствие меня не обмануло. Едва мы миновали мост, как Василий Николаевич перестроил машину в левый ряд и через кольцо свернул налево, на ту самую дорогу, которую я мысленно представил минутой раньше. Странная штука – человеческая психика. Я легко узнавал городские пейзажи, но не мог вспомнить ни своего имени, ни отца, ни друзей и врагов… Скорее всего, для того, чтобы память заново приоткрыла доступ к своим кладовым, нужна была сильная встряска, некий мощный раздражитель, наподобие того гудка тепловоза, но его нельзя было вызвать вновь одним лишь желанием. Я оставался заложником случая, и с этим приходилось мириться.

Впереди показалось еще одно кольцо и огромный указатель с метровыми монументальными буквами. «Центральный рынок», – прочел я и спросил своего спутника:

–Еще далеко?

–Нет. Считай, мы добрались.

Мы двигались по дороге, идущей вдоль лесопарка. Жилые кварталы располагались по правую сторону от широкого шоссе с разделительной полосой. Слева, на самом краю леса, проплывали какие–то вагончики, автостоянки, потом появилась насосная станция.

У меня в голове снова что–то щелкнула, и я почувствовал легкое волнение. С каждой секундой оно становилось все сильнее. Я физически почувствовал боль, сжимающую сердце, но это страдало не тело, страдала душа.

Вдруг слева показалась длинная кирпичная ограда и ворота в ней. Меня словно ударило током, и я резко выдохнул:

–Стойте!.. Остановите здесь, Василий Николаевич.

–В чем дело, Сережа? Тебе опять плохо? – забеспокоился Иванов, но скорость всё же сбросил.

–Нет, со мной всё в порядке. Это ведь кладбище? – спросил я, заранее зная ответ.

–Да… Так ты что–то вспомнил? – догадался мой спутник.

–Возможно… Кажется, я был здесь недавно.

–Вот как? – вымолвил удивленно Василий Николаевич. – И по какому поводу? Навещал знакомую могилу или?..

Перед моим мысленным взором вдруг возникла картина траурной процессии, и сердце защемило нестерпимой болью.

–Я был на похоронах, – тихо ответил я и вышел из машины.

Ноги сами вывели меня в дальний конец кладбища со множеством свежих могил. Здесь я на минуту растерялся, потеряв путеводную нить, но снова представил перед глазами процессию и безошибочно нашел дорогу к скромному памятнику за невысокой оградкой.

С трудом переведя дыхание и уняв нервную дрожь, я неуверенно шагнул за калитку и взглянул на бронзовую надпись, выгравированную на гранитной плите.

«Кленов Сергей Иванович. 07.01.1927 – 23.09.2000», – прочел я и шагнул ближе, чтобы получше рассмотреть фотографию на овальной керамической пластине.

На меня смотрел пожилой мужчина с легкой улыбкой на губах и лучевидными морщинками в уголках смеющихся глаз. Лицо это мгновенно показалось мне родным. Я подумал, что это фото моего отца. Но полной или привычной уверенности не было и в помине.

Рядом с могилой Сергея Ивановича, которая была свежей, находилась другая могила с такой же скромной плитой у изголовья. В ней была погребена Кленова Надежда Владимировна. Это произошло девять лет назад, и на меня смотрела красивая женщина. И снова те же магические чувства любви и привязанности вспыхнули во мне, как сиянье над бездной.