Текст книги "Мы будем на этой войне"

Автор книги: Сергей Лобанов

– Группа, слушай приказ, – произнёс капитан, проигнорировав последнюю реплику генерала. – При сработке сюрприза фйдеры откатятся назад, соображая, что да как, до рассвета уже не сунутся, потом пошлют сапёров. Но нам их ждать и зря терять время, резону нет. Поэтому на плечах оглушённых и дезориентированных фйдеров выйдем на первый этаж, перебьём оставшихся. Вы, сопровождая товарища генерал-майора, с боем прорвётесь через жидкое пока оцепление, прибывшее на БТРе, и уйдёте по заранее отработанному маршруту.

– А вы? – подозрительно спросил Тарасевич.

– Я останусь, товарищ генерал-майор, и прикрою отход группы, – ответил капитан без всяких эмоций.

– А если мы не сможем прорваться? – занервничал бригадный генерал. – Город забит федералами. До линии фронта километров десять, а там – целая армия федералов. Как проходить через линию фронта? Вы не могли не знать этого, капитан. Как вы готовили операцию?

– Готовил так же, как и другие, товарищ генерал-майор, – равнодушно ответил Туркалёв. – До сих пор получалось. Получится и сейчас. А нет… На нет и суда нет.

– Вы с ума сошли?! – взвился Тарасевич свистящим шёпотом, затухавшим в бетонной коробке. – Я должен выйти отсюда.

– Позвольте напомнить вам, товарищ генерал-майор, мы – на войне. А на войне случается всякое, и не только с солдатами.

Вдруг грохнул взрыв, коротко сверкнула вспышка, сжатая бетонными стенами взрывная волна метнулась по коридору, подняв пыль, тряпки, прочий мусор. Одновременно дико закричали несколько голосов, а следом началась беспорядочная стрельба уцелевших, со страху поливающих из автоматов во все стороны.

Члены группы в несколько прыжков преодолели коридор, ворвавшись в тучу пыли, с валявшимися на полу странным образом уцелевшими фонарями, лучи которых неподвижно падали на троих орущих, исковерканных взрывом, и одного с оторванными обеими руками выше локтей, с раскиданными повсюду рваными кишками. Вместо лица и вообще головы у него осталась задняя стенка части черепной коробки с ошмётками коротких волос на внешней стороне и кашей из мозгов на внутренней. Именно он подобрал 'сюрприз' Негатива – магазин от автомата Калашникова с заранее вырезанным в боковой стенке прямоугольным отверстием, с оставленными несколькими патронами, чтобы создавался эффект потерянного кем-то боезапаса. В вырезанном отверстии был удалён кусок подающей пружины, вложен пластид граммов сто пятьдесят, прикреплён специально подготовленный взрыватель, сработавший при подъёме магазина, лежавшего так, чтобы вырезанного отверстия не было видно. Впрочем, в данном случае всё равно было темно. Подсвечивавший себе фонарём солдат совершил роковую ошибку.

Вниз по лестнице из коридора полз ещё один. В судорожно сжатой руке он продолжал держать фонарь. Его кишки тянулись за ним, собирая пыль и копоть, марая мокрым засыпанные мусором ступени. Солдат не кричал, он просто полз подальше от страшного места взрыва, где орали его сослуживцы, где его самого тяжело ранило, вышвырнув на лестницу, по которой он сейчас ползёт, оглушённый взрывом, не понимая, почему нет сил подняться.

Используя приборы ночного видения, спецназовцы осмотрели помещение, намётанным глазом определив, за какими укрытиями, скорее всего, попрятались оставшиеся солдаты.

Атака на укрывшихся была слаженной и отработанной, как на тренировочной базе. Каждый знал свою цель, действовал, заученно двигаясь, не совершая никаких лишних телодвижений. Так в ночи ведёт себя дикий зверь, выследивший свою добычу, знающий, что она способна оказать сопротивление, но уверенный в своих силах и превосходстве.

Укрывшихся за всевозможным хламом солдат спецназовцы расстреляли из четырёх 'валов'3 и одного 'винтореза'4 Поглощаемые глушителями хлопки беспламенных выстрелов перекрывались лязгающими затворами.

Несмотря на имевшееся перед солдатами укрытие и бронежилеты третьего класса защиты призванные сохранять жизни владельцев от автомата АК-74 с патроном 5,45 мм., и автомата АКМ с патроном 7,62 мм., солдаты гибли один за другим, так и не успев больше выстрелить.

От шкафов, за которыми они пытались укрываться, летели щепки, пыль, отрывающиеся дверцы. Мебель сотрясалась от мощных пуль как живая. Также сотрясались тела солдат, получая смертельные ранения от покрытых стальной оболочкой маленьких безжалостных шершней, пробивающих бронежилеты, рвущих мышцы, жизненно важные органы, кровеносные сосуды, разбивающих кости…

Через несколько секунд всё было кончено, бешено лязгающие затворы, выбрасывающие дымящиеся гильзы, замерли, наступила тишина, прерываемая воплями раненых на втором этаже, стонами раненых уже здесь, да хрипением так и ползущего вниз по лестнице солдата со светящимся фонарём в руке.

Те, кто были на улице, попрятались, кто куда, в основном за БТР, выставив перед собой автоматы, оценивая ситуацию, ждущие команды от своего командира, который тоже совсем не горел желанием поднять взвод в лихую атаку, как это показывают в фильмах про войну. Но вот он отдал команду, едва торчащей из люка голове. Та спряталась, машина взревела дизельным с турбонаддувом двигателем, дрогнула и подалась вперёд, продвигаясь на несколько важных метров.

И спецназовцы и генерал поняли, что БТР сейчас выедет на более удобную позицию, чтобы иметь возможность простреливать весь первый этаж той части здания, где только что уничтожили уцелевших после взрыва солдат.

Очень внушительное вооружение, состоящее из тридцатимиллиметровой автоматической пушки 2А42, пулемёта ПКТ калибром 7,62 мм., гранатомёта АГ-17 и противотанкового ракетного комплекса, разнесёт нахер полздания, не оставив ни одного шанса тем, кто попытается укрыться там.

– За мной! – скомандовал капитан и бросился в какой-то закуток.

Остальные стремительными тенями последовали за ним, энергично толкая перед собой генерала.

Почти сразу же отчётливыми выстрелами грозно заговорила автоматическая пушка. Помещение, где только что были спецназовцы, наполнилось пылью, летающими кусками размолоченного бетона, кувыркающимися обломками мебели. Выбрасываемые гильзы, звякая, рассыпались по броне, падая на асфальт улицы когда-то мирного города.

Ад кромешный объял эту часть здания. Даже абсолютно несведущий дилетант понял бы, что живых там не останется. Это без вариантов.

Спецназовцы с пыхтящим одышкой Тарасевичем пробирались по узкому абсолютно тёмному коридору когда-то выполнявшему функции одного из подсобных помещений. Капитан шёл первым, используя прибор ночного видения. Он остановился внезапно, отчего идущий за ним на ощупь Тарасевич, ткнулся ему в спину вытянутыми руками. Остановившихся нагнал Негатив, позаботившийся о растяжке.

– Люк, – произнёс Туркалёв.

Остальные мгновенно его поняли. Общими усилиями подцепили зацементированную грязью тяжёлую крышку. Из открывшегося колодца пахнуло спёртым воздухом, застоявшимися миазмами канализации.

Все один за другим по металлической лесенке спустились вниз. Спускавшийся последним Негатив задвинул крышку на место. В этот момент пушка заработала снова. Видимо, для страховки. Зашедшая в пазы крышка отсекла её пугающее рявканье и грохот в уничтожаемом помещении.

Перед спустившимися открылся проход по трубе в обе стороны. Быстро сориентировавшись, они направились влево, вдыхая тяжёлый воздух, слыша шебаршение разбегающихся крыс. У всех спецназовцев были приборы ночного видения, только генерал оставался слепым котёнком, но его надёжно страховали, не давая упасть или стукнуться обо что-либо.

Грохнул приглушённый толщей земли взрыв. Это сработала растяжка, оставленная Негативом. Видимо, солдаты после обстрела сунулись внутрь, обнаружили коридорчик, и в пыли и темноте напоролись на неё, в таком тесном проходе гарантированно потеряв ещё нескольких.

Шли долго. Кое-где пришлось пролезать в довольно тесные лазы. Если бы бригадный генерал до спасения не посидел на вынужденной диете и безводье, то вряд ли пролез бы в таких местах. О том, что тогда предприняли бы спецназовцы, сам генерал старался не думать.

Но вот капитан снова остановился, потом пошёл по какому-то ответвлению, где воздух был заметно свежее, и вскоре замер у лесенки, ведущей наверх. Он поднялся и аккуратно слегка отодвинул заскрежетавшую по асфальту крышку, в колодце сразу посветлело, но не особо: всё-таки, крышку командир отодвинул немного, поставив её обратно.

 
Светало.
Весь день просидели в этом колодце. Почти обезвоженный генерал мучился жаждой и бессонницей, а спецназовцы по очереди поспали.
Сверху доносились шумы проезжающей техники топот многочисленных ног, голоса команд.
Когда стемнело, капитан рискнул отодвинуть крышку совсем, потом едва высунулся, вначале выставив свой 'вал', быстро осматривая в прицел открывшееся пространство.
Тишина.
И пусто.
Предстояло добраться до линии фронта и, самое главное, пересечь её.
 

– Выходим, – скомандовал Туркалёв, и первым выскользнул из колодца, пригнувшись, быстро пробежал до сгоревшего танка, нырнул под него, выставил между катков ствол автомата.

Остальные стремительными бросками присоединились к нему никем не замеченные.

Послышался тяжёлый гул и на улицу выехал бронетранспортёр с солдатами на броне.

 
Капитан выругался сквозь зубы.
Однако машина, рокоча двигателем, пролетела мимо и скрылась за поворотом, унося с собой шум мотора и ослабляя натянувшиеся до предела нервы спецназовцев и генерала.
Из города удалось выскользнуть без проблем. А потом был ночной кросс по лесополосе, где во время бега приходилось контролировать любое дерево, любую тень: шла война. Осторожный и в то же время быстрый бег был не просто кроссом решивших пробежаться энтузиастов, это был бег вырвавшихся из западни хищников, желающих выжить любой ценой, готовых для этого уничтожить любого.
Тарасевичу, не привыкшему к такому активному образу жизни, было очень хреново. Его, едва перебирающего ногами, пришлось тащить под руки.
Из-за этого до линии фронта добрались только к рассвету. В заранее определённом месте попадали замертво. Генерал – понятное дело, а спецназовцы – измученные необходимостью тащить его.
День ушёл на изучение позиции федералов, осмотр подходов к минному полю и берёзовой рощи за ним.
Когда стемнело, начали ползти к проходу в минном поле, через который и пришли в тыл к фйдерам.
Ночь выдалась лунная с невообразимым количеством звёзд на тёмном небосводе. В такую погоду хорошо признаваться в любви.
Но шла война…
 

– Командир, видишь двух клоунов? – поинтересовался старший лейтенант Кубаев. – Похоже, гонджубасом балуются, хулиганы. Дымина из-за брёвен валит, как на пожаре.

– Да, Куба, вижу, – ответил капитан.

– Заняться ими? – деловито поинтересовался Кубаев, шевельнув автоматом.

– Не надо, – подумав, ответил Туркалёв. – Они сейчас всё равно ни хрена не видят, кроме своих мультиков. Им не до нас, им хорошо.

– Сентиментальный ты какой-то, Янычар, – нейтрально ответил Куба.

– Старею, видать, – покладисто согласился капитан.

– Движение справа, командир, – вновь доложил Кубаев. – Отряд численностью до сорока человек скрытно подходит к позиции фйдеров.

Капитан стиснул зубы. Вряд ли это погоня за ними. Идут скрытно. Кто такие? Им всем сейчас только непрошенных неизвестных не хватало.

Внезапно со стороны брёвен, откуда недавно вверх поднимались видимые в прибор дрожащие струйки дыма, раздалась короткая автоматная очередь грохотом разорвавшая ночную тишину, и одновременно с ней ухнули первые выстрелы миномётов, стремительные трассеры пулемётной очереди улетели в сторону неизвестной группы. Завертелась кутерьма ближнего боя, когда расстояние между противниками составляет не более двухсот метров.

– Ползком к проходу в минном поле! – скомандовал капитан. – Порядок движения прежний.

Это означало, что первым полз лейтенант Мамбеталиев, следом – лейтенант Седых, за ним – округлый, как и положено бригадному генералу, постоянно потеющий и страдающий одышкой Тарасевич, за генералом полз командир группы, за ним пристроился старший лейтенант Кубаев, замыкал группу старший лейтенант Шахов.

Завязавшийся бой стал быстро смещаться в сторону группы. Беспорядочный грохот автоматных и пулемётных очередей приближался, его догоняли ухающие взрывы, первые осколки с противным визгом полетели над головами, что значительно осложняло ситуацию. Группа и клиент шли без бронежилетов, в одних разгрузках: операция не предполагала плотного огневого контакта с противником, поэтому тащить на себе лишний груз никто из офицеров не собирался, тем более что действовать приходилось скрытно и тихо, что при полной амуниции очень непросто.

Перестрелка быстро докатилась до группы. Рядом с притаившимися в траве офицерами начали пробегать разгорячённые солдаты и офицеры со знаками различия войск Объединённой Оппозиции. Они вели огонь на бегу, иногда падали, стреляли, поднимались и бежали снова, перепрыгивая в спешке через спецназовцев, вряд ли в этой кутерьме успевая осознавать, кто это лежит, враг ли это или свои, целы, ранены или мертвы. Кто-то что-то кричал, кто-то отборно матерился, отдавая приказы то залечь, прикрывая отход остальных, то перебежками переместиться на другую позицию.

Похоже, это был один из отрядов оппозиционеров, по какой-то причине не сумевший уйти с основными силами, и теперь решивший максимально близко подойти к расположению фйдеров и, используя элемент внезапности, с боем прорваться через вражеские позиции.

Мины с воем, выстужающим сжимающуюся от страха душу, ложились совсем рядом, осколки страшной косой секли траву. Вокруг падали сражённые солдаты из пробивающегося отряда. Взрыв грохнул неподалёку от Туркалёва вжавшегося, насколько было возможно в землю, закрывшего голову руками, как будто это могло помочь. На капитана швырнуло двух нашпигованных осколками солдат дико заоравших, начавших кататься по земле. По спине больно стукнул автомат одного из упавших, орущего, дёргающего от непереносимой боли ногами в берцах стукающих Янычара всё по той же многострадальной спине. Капитан заставил себя 'открыться', перевернувшись на спину. Переносить в таком положении беспрестанно воющий подлёт мин, могущих упасть прямо на тебя, неизмеримо сложнее, чем лёжа на животе, уткнувшись лицом в землю. Руками он оттолкнул сучащие ноги раненого в сторону, скривившись от засаднившей в спине боли, и вновь перекатился на живот, подальше от орущего солдата.

Тут вдруг вскочил бригадный генерал и с дурным от страха лицом побежал в сторону березняка.

– … твою мать!!! – заорал капитан. – Ложись!!!

Неимоверным усилием воли заставив тело оторваться от спасительной земли, он дёрнулся за генералом, но услышал вой очередной летящей мины и снова вжался в землю.

Взрыв пехотной мины и миномётной слились почти в один. Генерала подбросило вверх, осколки с комьями земли секущим градом полетели в стороны.

Янычар поднял голову и увидел Тарасевича с оторванной по колено правой ногой. Он, выгнувшись в мучительной боли, лежал на спине и дико орал, стукая руками по земле, судорожно скребя её холёными пальцами.

Матерясь сквозь зубы, капитан пополз к генералу, тыкая перед собой ножом разведчика, опасаясь услышать характерный скрежет. Эти мины неизвлекаемые. Если они вдруг окажутся перед ним, а генерал сумел их перепрыгнуть, напоровшись всё же на другую, то капитану придётся искать обходной путь, и не факт, что там тоже не окажется мин.

Лезвие ножа беспрепятственно уходило в землю, мины на подлёте продолжали выть, разрываясь где-то впереди ближе к рощице, там же бухали пехотные мины, на которые напарывались остатки отряда, рвущиеся к спасительному как им, наверное, казалось березняку. Капитан дополз до Тарасевича и вколол ему промедол. Генерал обмяк, а Янычар принялся перетягивать культю с торчащей костью и бьющей толчками чёрной кровью. К капитану подползли остальные члены группы и начали помогать.

– Все целы? – неожиданно охрипшим голосом спросил капитан.

– Меня в левое плечо зацепило, – ответил Седых. – Рука немеет.

– Куба, – обратился Туркалёв к старшему лейтенанту Кубаеву, – помоги Негативу.

Кубаев перекатился к раненому лейтенанту и стал оказывать ему первую помощь.

 
Бригадный генерал, тяжело дыша, спросил:
 

– Что со мной?

– Ранены вы, товарищ генерал-майор, – обтекаемо ответил капитан, продолжая перетягивать культю.

– Яйца… Яйца целы? – срывающимся голосом спросил Тарасевич.

 
Он приподнялся и увидел, что правой ноги до колена нет.
 

– Ы-ы-ы!!! – завыл генерал. – Нога!!! Где нога?! Найдите ногу!!! Её пришьют в госпитале!!!

– Диск где? – жёстко спросил Туркалёв.

– Ы-ы-ы!!! – не слыша его, выл генерал. – Найдите ногу!!!

– Мамба, посмотри, – коротко бросил капитан Мамбеталиеву.

Тот немного приподнявшись, осмотрелся, что-то увидел в высокой траве, пополз в ту сторону, тыкая перед собой ножом, начал пятиться, ползя ногами обратно. Молча показал капитану измочаленный кусок ноги в берце. Отстранился так, чтобы свет проклятой луны попал на целую ногу Тарасевича, сравнил берцы на целой ноге и на оторванной, отрицательно покрутил головой. Оба берца были левые и вообще не похожи, у генерала – новый, из дорогой кожи, а у Мамбы в руках – стоптанный, с полустёртым каблуком, вместо шнурка кусок проволоки.

Янычар, заговорщицки сморщившись, незаметно слегка махнул рукой и произнёс:

– Нашли вашу ногу, товарищ генерал-майор. Там аккуратный срез, любой хирург спокойно пришьёт, будет как новая. Где диск?

– Если я скажу, вы меня бросите, – тяжело дыша, ответил Тарасевич.

– Не бросим, – твёрдо ответил капитан. – У нас приказ есть доставить вас вместе с диском. Я хочу точно знать, что вы не потеряли его, товарищ генерал-майор.

– Не потерял, он у меня зашит в куртке за подкладку. Я вам не говорил там, в городе, не считал нужным. Теперь вы меня бросите, да?..

 
Капитан промолчал.
Мамба быстро охлопал Тарасевича, нащупал что-то, через ткань ещё раз проверил чуткими руками, согласно кивнув капитану.
 

– Всё, уходим, – скомандовал Янычар. – Порядок движения: Мамба – первый, за ним я и Куба тащим генерала, замыкающие – Негатив и Бек. Мамба, сооруди генералу кляп, чтобы не заорал в самый неподходящий момент, руки свяжи за спиной, а то кляп выдернет, и вколи ему ещё промедолу.

До берёзовой рощи по проходу в минном поле пришлось ползти, укрываясь в высокой траве. Бой закончился, но ночную тишину нет-нет, да и разрывали прерывающиеся вопли раненых, переходящие в стон с потерей крови, постепенно затихающие, что могло означать только одно…

Разорванные внутренности несчастных парили, отдавая тепло остывающих тел. Со стороны фйдеров изредка постреливали из пулемётов и автоматов по всяким неверным теням.

В березняке тоже располагались федеральные войска, фланг которых упирался в болото. Они кинжальным огнём уже добили остатки отряда, сумевшего чудом проскочить минное поле, но нашедшего свою смерть там, где рассчитывали найти спасение.

Роща оканчивалась болотом, считавшимся непроходимым, однако один из местных стариков, убеждённый коммунист, сочувствующий оппозиционерам, знал через него проход. С этим стариком Янычар познакомился случайно: просто помог ему доковылять до госпиталя, где наряду с военными оказывали помощь и гражданскому населению, страдавшему от обстрелов федералов. В благодарность за помощь дед поделился своими знаниями, предположив, что капитану они могут пригодиться. Как в воду смотрел, старый.

Ближе к болоту берёзы вперемешку с осинником становились тоньше, ниже и кривее, зато росли чаще, создавая неплохое естественное укрытие, зайдя в которое спецназовцы почувствовали облегчение. В том, что они проскочили по относительно разреженному березняку, было некое чудо, ведь после ближнего боя по уничтожению остатков прорвавшегося отряда фйдеры должны быть насторожены втройне.

Почва под ногами стала мягче, захлюпала вода, приятной прохладой затекая в берцы давая облегчение гудящим горящим ногам. Генерал здорово стеснял движение, по болоту его пришлось тащить уже вчетвером на плечах, чтобы грузное тело не окунулось в пахнущую тиной жижу, чтобы диск ни в коем случае не намок, а то – мало ли. Вся операция насмарку. Хорошо, хоть вышли без потерь, если не считать раненого в левое плечо Негатива. Но вроде рана неопасная, кость не задета, небольшой осколок засел где-то в мякоти, сосуды не перебиты, хотя рука, как заметил капитан, висит у Седых безвольной плетью. На промедоле он пока держится.

Проход болота по грудь в жиже занял не менее часа, и всё из-за генерала. По времени группа начала опаздывать. Чтобы успеть вовремя к приходу 'мишки', придётся пробежаться в хорошем темпе, причём бежать предстоит с генералом на руках всё время в горку, к сопкам, углубиться в них, войти в распадок, куда должен сесть вертолёт.

Тяжело дыша, разведчики бежали на пределе сил. Генерала уже по очереди тащили на спине, часто меняясь, не привлекая лишь раненого Седых. Проскочив в хорошем темпе открытый участок от болота до сопок, группа наверстала упущенное в болоте время и пошла с прежней осторожностью, используя деревья в качестве укрытия.

Мамба шедший первым, замер, подняв согнутую в локте левую руку. Остальные притихли, где стояли. Бек, нёсший на спине генерала, аккуратно опустился на колени и потихоньку свалил тело на землю, строго посмотрев в выпученные глаза Тарасевича. Похоже, он задыхался от кляпа, который по понятным причинам вытаскивать никто не собирался. Действие промедола уже заканчивалось, поэтому Шахов вколол генералу ещё одну дозу, увидев как у того 'поплыли' глаза. Удовлетворённо распрямившись, Бек вместе с остальными стал всматриваться в ночной лес.

Какое-то время ничего не менялось, но каждый в группе знал, что у Мамбы чутьё на опасность, просто так сигнал тревоги он подавать не станет. Минуты тянулись бесконечно долго, навёрстанное время опять начало работать против них.

 
Но вот Мамба медленно поднял свой 'винторез'.
В частоте деревьев показались солдаты федеральных войск. Они шли осторожно, обходя сухие ветки, пригнувшись, чутко вслушиваясь в тишину леса и здесь освещаемого призрачным лунным светом, пробивающимся через кроны нечастых высоких сосен и елей, рассеивающимся в густом подлеске, дающем неверные тени.
Каждый из офицеров смог насчитать восемь солдат вооружённых 'калашниковыми', в касках, в бронежилетах третьего класса защиты. Сколько реально было солдат сказать точно никто бы не смог. Наверняка это был передовой отряд, дозор. Но медлить больше нельзя, время уходит.
Раздался чуть слышный хлопок. Шедшего первым солдата отбросило на пару метров назад. Лязгнул затвор, выбросив дымящуюся гильзу. Пока другие, сообразив в чём дело, падали на землю, Мамба застрелил ещё двоих. Они умерли прежде, чем успели коснуться земли.
Остальных пятерых солдат застрелили сверху в упор набежавшие на них капитан, Куба и Бек, пустив в ход автоматы 'вал'.
Раненый в плечо Негатив и Мамба контролировали подходы к месту скоротечного боя, закончившегося через несколько секунд полной победой нападающих.
Уходили в таком же темпе, что и от болота, приходилось рисковать, но времени не оставалось на то, чтобы идти, укрываясь за деревьями. Вдалеке уже слышался шум винтов 'мишки'. До места его посадки оставалось метров пятьсот.
По приказу капитана Мамба ускорил бег, чтобы первым прийти в назначенное место, осмотреться и занять оборону, а при необходимости – ликвидировать противника.
Неширокая поляна открылась как-то внезапно, сразу, члены группы просто выскочили на неё из леса и увидели, как на посадку идёт Ми-8Т. Шум работающих винтов стоял такой, что казалось, проснулся весь лес, а к этому месту спешат все фйдеры, оказавшиеся поблизости.
Шасси винтокрылой машины коснулись земли, бешено крутящиеся лопасти пригнули траву на поляне и заколыхали лапы елей. Разведчики, пригибаясь, почти волоком тащили генерала уже вдвоём, потому что по одному с этой тушей справиться больше никто не мог, все выдохлись окончательно.
В проеме дверцы они увидели установленный пехотный 30-мм скорострельный автоматический гранатомет АГС-17 'Пламя'. Тренога с гранатометом крепилась растяжками, чтобы дергающийся при стрельбе АГС не вылетел из кабины. Гранатомёт являлся очень эффективным средством в борьбе с живой силой на дистанциях до восьмисот метров: плотный веер осколков выкашивал даже траву в радиусе семи метров от места взрыва. Боезапас в барабане составлял двадцать девять осколочных 280-граммовых гранат. Огонь вёлся вбок по полету, накрывая цель хорошо видимой цепочкой разрывов, или с виража, плотно укладывая гранаты в цель.
Забросив тело в салон, попрыгали следом, дополнительно к гранатомёту ощетинившись оттуда короткими толстыми стволами 'валов'. Из леса выбежал Мамба, всё это время прикрывавший посадку группы. Прижимаемый потоками тугого воздуха идущего от лопастей, он бежал к машине, с ходу запрыгнул в неё, и пилоты тут же начали 'выбирать винты', что на жаргоне вертолётчиков означает набор высоты. Машина оторвалась от земли, быстро набирая высоту. Поляна, уменьшаясь в размерах, уплывая вниз и в сторону, начала обрастать частоколом деревьев, укрывающих крутые склоны сопок.
Из леса появились человеческие фигурки, так же как и спецназовцы неожиданно для себя выскочив на поляну. Они юркнули назад за деревья, готовясь к стрельбе, подняв автоматы, ловя в прицелы сквозь лапы ельника винтокрылую машину. Вертолет лег в разворот, и борттехник накрыл преследователей одной очередью из гранатомёта. Край поляны расцвёл вспышками частых разрывов, не оставляя ни одного шанса преследователям. Десятка гранат хватило, чтобы среди расщепленных елей остались изувеченные тела фйдеров.
Машина ушла вверх и в сторону. Офицеры устало попадали, кто где. Капитан вопросительно посмотрел на Негатива. Тот кивнул, мол, порядок, держусь ещё.
Янычар вытащил кляп изо рта генерала, и тот тут же завопил:
 

– Где моя нога?! Под суд пойдёте, твари!!! Сгною всех живьём!!!

– Где та нога-то? – перекрикивая шум, спросил капитан у Мамбы.

– А хер её знает! – крикнул в ответ Мамбеталиев. – Там на поляне где-то и бросил, всё равно же не его была.

– Расстреляю всех лично!!! – продолжал бесноваться Тарасевич.

 
Капитан с силой забил ему кляп обратно и вытащил свой нож разведчика.
У бригадного генерала от страха глаза полезли на лоб.
Туркалёв распорол его обычный солдатский без знаков различия камуфляж и вытащил квадратную плоскую коробку. Приоткрыл её, увидел зеркальную поверхность диска, снова захлопнул, глубоко вздохнув. Подумал о том, что ума у генерала хватило, оказавшись в окружении, переодеться в обычный солдатский камуфляж. А вот куда спрятать округлый живот, холёное лицо и изнеженные руки? Правда, лицо у него сейчас совсем не холёное, а серое с запавшими глазами, с тёмным провалом рта с не эстетично торчащим в нём кляпом. Всё-таки ранение у него тяжёлое, до конца жизни будет на протезе ковылять. Сам виноват, не хрен было по минному полю бегать. Но всё равно повезло ему, что группа нашла его раньше фйдеров. Те бы ему автомат в жопу засунули и выстрелили. А потом кто-нибудь присвоил бы его берцы. Они хорошие, дорогие, выдают с потрохами принадлежность владельца к старшему офицерскому составу. Янычар глянул на свои видавшие виды 'вахрэши' и снова посмотрел на ногу генерала. В памяти неожиданно всплыла скабрезная присказка, услышанная ещё в военном училище от острого на язык старшины роты:
'Хорошо тому живётся, у кого одна нога: и з… меньше трётся, и не надо сапога'.
Сдерживая лезущую на лицо глупую улыбку, капитан откинулся на гудящую стенку вертолёта и закрыл глаза.
 
 
За отлично проведённую операцию группе дали недельный отдых с разрешением провести его в тылу. На таких радостях Негатив категорически отказался пребывать в госпитале, заявив, что на отдыхе ему будет гораздо лучше, он клятвенно обязуется выполнять все предписания врачей, только отпустите.
Чем можно заняться в неглубоком тылу, практически в прифронтовой полосе в условиях скоротечного отпуска, который пролетит как один день, потому что тиски усталости едва начнут отпускать душу как раз к его окончанию? Правильно. Взять побольше водки, жратвы, оккупировать одну из ещё работающих, как это ни странно, саун с номерами, да найти пятерых сговорчивых девчонок посимпатичнее. Благо деньги, выданные одним из руководителей Оппозиции – тем самым, кому подчинялась напрямую группа, есть. Руководитель остался весьма доволен результатом рейда, видимо, очень уж нужен ему был этот диск. О бригадном генерале Тарасевиче, оставшемся без ноги, он поинтересовался лишь раз и то, скорее всего, для порядка.
Деньги, как это тоже ни странно, ещё имели хождение во время этой чёртовой войны, расколовшей страну надвое. Те самые российские рубли, как денежная единица продолжали использоваться и оппозиционерами и федералами. Правда, обесценились они в разы, но в качестве платёжного средства их принимали везде.
Девчонки тоже никуда не делись. Конечно, они не ходили уже по улицам в мини-юбках, не посещали пропавшие бутики, не сидели за большими уличными витринами за столиками в тоже пропавших кафе, не ездили по запруженным машинами дорогам в своих букашках, а то и хороших седанах, кроссоверах и джипах. Они просто стали жить и выживать по-другому, в условиях войны. Многие из них оказались на передовой, вытаскивая с поля боя окровавленных израненных солдат и офицеров; в госпиталях, своей заботой, женской лаской и чуткостью вытаскивающие бойцов с Того Света; у станков на заводах, переориентированных на нужды проклятой никому не нужной войны.
Но остались и те самые, да-да, они никуда не делись, ибо спрос на это был, есть и будет, пока существует вид хомо сапиенс.
Сейчас они с визгом плескались в небольшом бассейне, а пятеро молодых мужиков, – самому старшему, Янычару, всего двадцать восемь, – в расслабленных позах, с небрежно наброшенными на обнажённые крепкие тела простынями, сидели за столом, заставленном различным, преимущественно водкой, спиртным и всякой едой, которую удалось раздобыть в полуподпольных магазинах прифронтового города.
Шёл пятый день отпуска, когда немного уже отпустило, когда женское тело перестало вызывать дикое ненасытное желание, когда выработанное на уровне подсознания ощущение постоянной опасности уже не такое острое, когда… В общем, когда – мир. Пусть такой, пусть обманчивый, но мир в отдельно взятой сауне, за пределами которой – опустевший живущий войной город.
Говорить особо было не о чем, разговоры на мирную тему как-то не шли на язык. Этот мир остался далеко позади, война шла уже второй год. Парни молчали, погружённые в свои мысли, ничуть не беспокоясь тем, что разговор за столом не клеится. Для единения они не нуждались в бесконечной, подогретой алкоголем болтовне.
Негатив, ловко орудуя ладонью правой руки, сложенной лопаткой, сооружал из плова конусовидную башенку, на вершину которой он водрузил чёрную маслину. Остальные снисходительно наблюдали за его 'впадением в детство', думая каждый о своём.
Лейтенант Рустам Мамбеталиев – Мамба, глядя на плов и ощущая его вкус во рту, вспоминал своё родовое село в Дагестане. Грянувший в России кризис не миновал и его села, расположенного в горах, где ничего не меняется веками, где опять вспыхнула война, охватив седой Кавказ. Рустам по убеждению не принимал ничьей стороны, но когда в село пришли боевики, а их блокировали федеральные войска, обещавшие старейшинам не трогать села, но фактически сровнявшие его с землёй, якобы за пособничество сепаратистам, жизнь Рустама, потерявшего всех родных, сделала крутой поворот. Он, возненавидевший федералов и не приемлющий мировоззрения боевиков, ушёл к оппозиционерам. Страна к тому времени уже раскололась на два лагеря. Там Рустам вступил в армию и оказался отобранным в спецназ, где проявил хорошие способности, был замечен командованием и отправлен на офицерские курсы, вернувшись в свою часть младшим лейтенантом. Потом были разные спецоперации, где Мамба получал профессиональные навыки и оттачивал мастерство спецназовца, дослужившись до лейтенанта. В части он сдружился с Беком и Негативом.
Старший лейтенант Ринат Кубаев – Куба, вспоминал, как с женой ел башенку из мороженного, посыпанного шоколадом, в том проклятом кафе. Он, в отличие от остальных членов группы, когда-то был женат на самой красивой девушке Казани – Венере Алачевой. Стройная, гордая девушка с нежным лицом правильной формы, с длинными – до пояса тёмными прямыми волосами, светло-карими глазами, сводившими с ума парней, свела с ума и его, курсанта четвёртого курса Московского высшего военного командного училища, готовившего командный состав сухопутных войск. Будущие супруги познакомились в Москве, когда курсант Кубаев получил очередную увольнительную в город. Пара провела вместе несколько часов, полакомившись мороженым, сходив в кино, погуляв по городу. Увольнительная у курсанта закончилась и они расстались, договорившись о том, что Ринат в следующую увольнительную обязательно придёт во Всероссийскую государственную налоговую академию Министерства финансов Российской Федерации и найдёт студентку Алачеву. Но так и не получилось. То Венеры не было, то и без того с редкими увольнительными не срасталось. Так что ни к чему бы это знакомство не привело, не встреться они снова через год уже в Казани, куда лейтенант Кубаев, безмерно гордясь своими новенькими лейтенантскими погонами, прибыл в краткосрочный отпуск после окончания училища. Узнав друг друга, они стояли на улице, Ринат утонул в её глазах, а выпускница академии Венера Алачева с лукавой улыбкой смотрела на молодого статного лейтенанта. Потом была свадьба. Семья Венеры вела свой род аж с тех самых Алачевых – выходцев из казанских татар, упоминавшихся в Москве как дворяне ещё в тысяча шестьсот сороковом году. А семья Рината была обычной, но свадьба детей объединила родителей.
Отпуска у Рината оставалось совсем немного, и молодожёны решили съездить в Москву. Лучше бы они этого не делали. Сколько раз Ринат поедом ел себя, травя душу. Но изменить ничего уже невозможно…
Они сидели в том самом кафе и ели мороженое, когда возле входа лихо остановился роскошный 'Saleen S7'. Ринат знал, что такой спортивный автомобиль фирмы 'Tramontana' может развить скорость от нуля до шестидесяти двух миль в час, то есть, сто километров, меньше чем за четыре секунды. Только двенадцать человек в год имеют привилегию приобрести одну из этих испанских динамо-машин, больше их попросту не выпускают. А ещё он знал, что со своей офицерской зарплатой купить подобную штуковину, ценник которой стартует от пятисот пятидесяти тысяч долларов, никогда не сможет. Чем нужно заниматься в жизни, чтобы позволить себе такую машину, Ринат представлял слабо.
Он скосил глаз, проверяя реакцию жены на ситуацию, но Венера, по крайней мере, внешне, оставалась совершенно равнодушной. Однако Ринат всерьёз задумался о том, что его статус лейтенанта может не соответствовать запросам красивой жены, которых она пока никак не показывает. Но что потом, когда начнутся гарнизоны и неустроенность быта? Он будет служить и мечтать о генеральских погонах. А что она станет делать там со своим образованием?
Из машины вышли два парня, по виду которых было совершенно ясно, что это – два мажора, папенькины сынки, живущие на их деньги, считающие себя хозяевами жизни, убеждённые, что им позволено абсолютно всё, потому что папы, в случае чего, обо всём позаботятся. Впрочем, поначалу парни вели себя вполне прилично, никак не поддерживая стереотип, выработавшийся у простых людей по отношению к подобным персонажам. Они зашли в кафе, взяли мороженное, вальяжно развалились за соседним от пары столиком. Обратив внимание на Венеру, парни обменялись многозначительными взглядами, выражения их лиц стали похотливы, молодые 'хозяева жизни' ощупывали и раздевали глазами девушку, ничуть не волнуясь присутствием Рината и кольцами на их пальцах. Настроение начинало портиться и молодожёны направились на выход, поднимаясь по лесенке. Ринат видел, что парни пошли следом. Неожиданно Венера взвизгнула, подавшись вперёд. Он резко обернулся и увидел, как один из парней с фривольной улыбочкой отдёргивает руку от ягодицы девушки.
Удар кулака пришёлся наглецу в нос. Он сломанной куклой полетел по лесенке на руки идущего следом приятеля.
Потом всё было как в дурном сне. Лежащий на полу наглец, умерший оттого, что кости сломанного носа ушли в мозг. Полиция, наручники, камера. Родители Рината помочь ничем не могли. Изо всех сил старались родственники Венеры, имевшие неплохие связи в обеих столицах – Москве и Казани, и адвокат старался как надо. Но папа негодяя входил в руководство одного очень солидного министерства. Он действительно обо всём позаботился в последний раз для своего отпрыска.
Потом адвокат принёс страшное известие: Венеру убили…
Всё это время, пока Ринат против своей воли пребывал по мало кому что-то говорящему адресу: Москва, улица Новослободская, дом сорок пять, но зато почти всем известному как следственный изолятор номер два, а ещё больше как 'Бутырка', она жила с родителями в Казани.
Жила…
Как противоестественно звучит это слово, если речь идёт о близком тебе человеке, который не переехал по другому адресу, а ушёл туда, откуда не возвращаются.
В Казани всё и случилось. Неизвестные ублюдки вечером затащили её в подъезд, оттуда в подвал, изнасиловали и перерезали горло. Их, конечно, ищут, но… Адвокат всем своим видом изобразил, что лично он очень сомневается в поимке сволочей.
С этого момента жизнь для Рината, потухшая после ареста и понимания неизбежного сурового наказания, а значит и расставания с любимой женой, потерей перспективы военной карьеры, обрела иной смысл, – найти ублюдков.
Он 'совершил рывок' на следственном эксперименте, куда его вывозили по требованию адвоката, хотя этого, по мнению следователя, совсем не требовалось, и так всё ясно. Но адвокат, съевший не одну собаку в уголовном и уголовно-процессуальном праве, добился своего. Какую цель он преследовал, добившись проведения соответствующего следственного действия, Ринат так и не узнал, потому что у него цель была иная.
Добраться до Казани, да и не только, в положении беглого преступника, находящегося в федеральном розыске, ой как непросто. В родном городе влиятельные родственники убитой жены позаботились об его укрытии от поднятых на уши властей, совершенно справедливо бросившихся за беглым именно в Казань.
Родственники Венеры, не рассчитывая на правоохранительные органы, сами проводили поиски гадов.
Аллах услышал его и их молитвы.
Ринат с отцом Венеры привезли двух связанных мерзавцев в багажнике внедорожника не подлежащего досмотру благодаря связям отца, в тот самый подвал, и разделали их, как туши баранов. Резали живьём, не торопясь, заткнув им пасти, чтобы жители дома не слышали их воплей. Им самим хватило и сдавленного мычания подонков, их безумных от боли глаз.
Потом пришли и за отцом Венеры, но у того было железобетонное алиби. А Ринат оказался в войсках Объединённой Оппозиции, как только началась война. Его восстановили в звании. После прохождения соответствующего экзамена, спецназ принял молодого лейтенанта в свои дружные ряды, где он дослужился до старшего лейтенанта.
Капитан Алексей Туркалёв – Янычар, глядя на импровизированную съедобную башенку из плова, против желания ухнул в омут тяжёлого воспоминания. Он, выпускник Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища, молодой лейтенант, сразу попал в кавказскую заваруху. В должности командира разведывательного взвода Алексей на собственной шкуре начал осознавать то, от чего его пытался уберечь отец, отговаривая от выбора карьеры военного. Отец, сам кадровый военный, успел повоевать в Афганистане, а потом и в Чечне в середине девяностых ушедшего столетия, вдосталь набегавшись с автоматом.
Поняв, что Алексей всё равно его не послушает, он старался рассказать сыну побольше важного и нужного для выживания, а ещё он как-то сказал, что настоящий офицер служит Родине, а не режиму.
Много позже Янычар по-настоящему поймёт, что за этой высокопарной фразой кроется целая жизнь таких как его отец служак, тащивших свою лямку не за ордена и звания, и притащивших её к унизительной пенсии, стакану водки, ощущению ненужности, выброшенности на обочину жизни. Этой фразой его отец, по крайней мере, пытался хотя бы сыну доказать, что его жизнь не была напрасной. Доказывал он это, судорожно держась за гранёный стакан, стуча крепким кулаком другой руки по столу с брякающей подпрыгивающей посудой, или по коленке, глядя тусклыми глазами в пустоту.
Из-за его вытянутых на коленях спортивных штанов и растянутой застиранной футболки, заросшего щетиной пропитого лица, ни за что на свете нельзя было подумать, что это отставной военный. Скорее – какой-нибудь спившийся слесарь дядя Боря или дядя Миша, например.
И всё же в шифоньере висел парадный китель с майорскими погонами, а на кителе прикреплены Орден Красной Звезды, медаль За Отвагу. Это – Афган. Там, за 'речкой', его ещё не раз представляли к наградам. Но ответ штабных всегда был один и тот же: 'офицер уже достаточно отмечен'.
Орден Мужества – это уже Чечня.
Помимо этого иконостаса имелась афганская 'награда', которую ветераны-афганцы между собой называли 'Спасибо, что уходите', и юбилейная медаль '20 лет вывода советских войск из Афганистана'. Её отцу вручили в военкомате в две тысячи десятом году.
Несмотря на все доводы отца и молчание матери, сполна хлебнувшей доли офицерской жены, Алексей выбрал профессию военного…
… Его взвод на двух БТРах должен был выдвинуться в заданный район и закрепиться там до подхода основных сил. В пути сделали короткую остановку. Как только тронулись, шедший первым БТР подорвался на мощном фугасе. Обычно по дорогам все передвигаются на высокой скорости, чтобы успеть проскочить заминированное место, и часто это удавалось. А вот тут поди ж ты… Не доехали всего несколько метров. Как только тронулись и – на! Сидевших на броне солдат взрывной волной раскидало поломанными куклами. Взрывом вырвало кусок дороги, небольшой лавиной осыпавшейся по крутому склону. Взрыв столкнул машину в эту яму. Потеряв опору сразу под четырьмя колёсами, она не удержалась, завалилась набок, несколько раз перевернулась, свалившись под крутой откос, и опять встала на колёса. Кувыркаясь, БТР раздавил тела нескольких солдат, превратив их в неузнаваемую кашу.
Второй БТР резко клюнул носом, сидевшие на нём горохом посыпались вниз. Взрывной волной накрыло и их, кого-то посекло осколками, почти всех контузило.
Янычар, сидевший на броне второй машины, выплыл из черноты, почувствовав сильную головную боль и кислый привкус во рту, потом пришло ощущение, что уши словно забиты ватой, хмурое небо будто размазано, а глаза никак не могут проморгаться, пытаясь восстановить чёткость картинки.
Кто-то из солдат приподнял его, прислонил безвольной спиной к пыльному колесу. Другой солдат, приблизившись лицом почти вплотную к командиру, кричал, широко разевая рот. Первых его слов Янычар не разобрал, а когда сообразил, что солдат обращается к нему, услышал сквозь пробки в ушах:
 

-…ищ лейтенант! Пи…ц! Всем, кто ехал на первой броне – пи…ц!