Текст книги "Стальной рассвет. Пески забвения (СИ)"

Автор книги: Сергей Лобанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Яростно оскалившись, тяжело дыша, со страшными лицами, забрызганные кровью наёмники стояли плотным кругом, сомкнув щиты. Опасаясь с ними сближаться, энгорты метали дротики большей частью отлетавшие от щитов.

Остатки фаланги из тех, кто не пустился в бегство, тоже пытались сомкнуться в круги, закрывшись щитами. Их окружали легионеры, чья победа была уже очевидна. Они вылавливали одиночек и безжалостно резали их. Крики о пощаде и кровожадные выкрики победителей то и дело разносились по округе, вплетаясь в уже редкий низкий звук барабанов. Многоголосье ярости тоже улеглось, слышалось лишь тяжёлое дыхание, бряцание амуниции, выкрики начинающих очередную атаку на плотно сомкнутые щиты и выставленные в узкие щели мечи и совсем редкие копья.

Когда легионеров стало достаточно, а в рядах появился порядок, вновь зазвучали трубы и энгорты пошли в атаку.

За минуты передышки Эрл, как и остальные, решил продать жизнь подороже и забрать с собой побольше врагов, чтобы из их тел соорудить себе спуск в Эрид, так как вознестись в Силон он уже не рассчитывал.

Вдруг он подумал о том, что вот так же погибли и его родители, только в битве с аджеронами, чья конница несколько часов назад трусливо удрала с поля боя. Юноша освободил из-под пояса перемётную суму и левой рукой, которой приходилось удерживать ещё и щит, нащупал отцовский венец, решив надеть его в последний момент.

Мысленно он попрощался с отцом Ирустом, братьями, монастырём, вспомнил Ойси и подумал о том, что она так и не дождётся его. Хорошо, что у неё есть лошадь, теперь девушка сможет спастись от беспощадных энгортов.

Звук труб возвестил начало очередной атаки, вновь началась сшибка, падали сражённые легионеры, но и ряды стоящих крýгом защищающихся, тоже редели, из тесно сомкнутых тел и щитов то и дело вываливались раненые или убитые.

Подтянулись лучники и, по команде натянув тетивы, выпустили первые разящие стрелы.

Кто-то из каппадокийцев громко скомандовал:

– Черепаха!!!

Щиты тут же с лязгом сомкнулись ещё плотнее, образовав стальной панцирь, о который дробно застучали острые наконечники стрел. В ответ защита на мгновение разомкнулась и в лучников полетели дротики, без труда находя свои цели в толпе, после чего щиты вновь образовали непроницаемую преграду.

В какой-то момент ряды нападающих дрогнули, их натиск ослаб, послышались выкрики:

«Монахи идут! Монахи идут!»

Легионеры отхлынули от редких уже обороняющихся залитых своей и чужой кровью. Многие из них от усталости и ран не в силах более держаться на ногах, ложились равнодушно на землю. Другие бросались на мечи и копья, погибая и не желая сдаваться. Некоторые стояли на колене, тяжело опираясь на щит или меч. Остальные смыкались над ними, не давая легионерам проникнуть в образовавшиеся бреши.

Начавшаяся утром битва заканчивалась с исходом дня.

Неожиданный отход энгортов позволил обороняющимся перевести дыхание, оставаясь во вражеском кольце из колышущегося частокола копий, стены щитов и острых мечей.

Где-то за этим частоколом возникло заунывное пение, в сгущающихся сумерках стали видны отблески пламени факелов. Звук мрачных голосов приближался, свет факелов становился ярче, легионеры постепенно расступались, со смесью страха и благоговения глядя на монахов, идущих по пустоши, заваленной мёртвыми и ранеными людьми, трупами лошадей, щитами, мечами и копьями. В иных местах, где свалка тел была особенно большой, монахи искали обходные пути, перешагивая через убитых и раненых. Их фигуры с головы до ног укрытые чёрными накидками с капюшонами, освещаемые в сумерках факелами, и впрямь внушали некий страх.

Пройдя в кольцо окружения, монахи прекратили издавать заунывные звуки, остановились, держа чуть в стороне от себя факелы, горящие неровным потрескивающим пламенем. Из-за низко накинутых капюшонов лиц подошедших видно не было, это придавало дополнительную таинственность и усиливало напряжение.

Легионеры стояли, ожидая, что скажут вестники богов. Оставшиеся наёмники догадывались, о чём будет речь, но тоже молчали, пользуясь передышкой, готовые, впрочем, к любой неожиданности.

Наконец, монах, стоящий чуть впереди остальных, протянув вперёд факел, освещая ближних к себе обороняющихся, заговорил скрипучим посаженным голосом, стараясь говорить громче:

– Слушайте меня, гнусные отродья! Ещё не наступит ночь, вы умрёте и ваши тени спустятся в Эрид на вечные муки. Но милость Трёх Великих Первопредков велика. Примите каноны Учения, отрекитесь от Откровений Предтечей, и вы будете жить.

Кто-то из середины окружённых бросил дротик. Но монах оказался готов к подобному. Летящее ему в грудь остриё он отбил сильным ударом факела. Резкое движение родило звук пламени: «фыр-р-х-х» и тут же послышался сухой удар древка о древко. Дротик отлетел в сторону.

– Проклятье на ваши головы, выродки!!! – взвыл монах. – Убейте всех!!! – крикнул он, обращаясь к легионерам.

Энгорты с яростными криками бросились вперёд. Тучи открыли багровое солнце уже наполовину ушедшее за горизонт. Последние лучи залили пустошь светом.

Эрл решил, что пришло время. Надев на голову венец, подняв иззубренный меч, он закричал, что было сил:

– Колмадорийцы!!! Смерть превыше бесчестия!!! Предтечи наши боги!!! Умрём за богов!!!

В ответ неожиданно мощно, учитывая малое число оставшихся и их усталость, прогремело:

– Да здравствует Колмадор!!! Смерть превыше бесчестия!!! Умрём за богов!!!

Эти вопли словно вселили силу в окружённых. Они обрушились на легионеров, уже не ждавших такой ярости от людей, чья участь предрешена и только недолгое время отделяет их от спуска в Эрид.

Последние солнечные лучи упали на золотой венец и укреплённый в нём крупный рубин, вспыхнув на его гранях. Увидевшие это, на мгновение замерли, а потом среди ветеранов, ещё помнивших Атуала Третьего, сражавшихся под его началом, побежал ропот:

– О, боги! Тень короля… Король с нами… Он с нами, чтобы поддержать нас в последние мгновения нашей жизни… Да здравствует король! Да здравствует король!!!

Битва закипела ещё яростнее. Кольцо окружения удалось прорвать. Воины с обеих сторон гибли, падая под ноги сражающимся. Валились раненые, остальные в горячке схватки топтали их, запинались, иногда падали сами, уже не в силах подняться от усталости и от чужих ног, идущих по упавшим…

Сотни три окружённых сумели прорваться и, хрипя из последних сил, побежали в попытке спастись. Кого-то настигали и безжалостно резали. Другие, не в силах бежать, останавливались и принимали последний бой. Наиболее выносливые продолжали бежать, забросив на спины щиты, часто оглядываясь, чтобы не пропустить настигающий удар.

Эрл оказался в числе вырвавшихся. Вместе со вспыхнувшей надеждой на спасение, чувством парализующего страха, который юноша изо всех сил подавлял, не позволяя ему завладеть сердцем, он испытывал сильнейший позор оттого, что приходится трусливо бежать. Бежать с венцом отца на голове, отца, погибшего в схватке и передавшего ему символ власти династии Саорлингов, благодаря которому его приняли за тень короля, пришедшую поддержать сражающихся соотечественников.

Эти мысли жгли юношу позором, но ноги сами бежали, хотя где-то в глубине сознания тлело желание остановиться и погибнуть достойно, встретить смерть лицом, а не спиной. Но ноги против воли несли его в окружении десятка уцелевших воинов, тяжело дышащих, оскалившихся, со вздувшимися на шеях венами… Постепенно они разбегались в разные стороны, пропадая в темноте, а преследователи, не желая далеко отрываться от своих, отставали.

Юноше удалось затеряться среди холмистой пустоши, накрытой тёмным небом с тяжёлыми тучами. Эрл испытывал муки жажды, с трудом сглатывая вязкую слюну. Он лежал на спине, раскинув руки и ноги, вслушиваясь в звуки возможной погони, но, кажется, ему удалось убежать. Откуда-то издалека доносились выкрики энгортов, празднующих победу. Наряду с позорным бегством это причиняло особенные душевные страдания. Он – трус, он бежал, желая уцелеть, когда другие сражались. Он кричал, что смерть превыше бесчестия и запятнал себя этим бесчестием. Он такой же, как и презираемые им аджероны, чья конница покинула сегодняшнее сражение. Что случилось с ним? Какие силы несли его тело, сжавшееся в страхе? О, боги! Отец Ируст обязательно проклянёт его, когда узнает об этом… Как теперь он сможет носить корону отца? Нет, конечно, не сможет, потому что уже недостоин этой чести… А Ойси? Ведь он говорил девушке, что идёт сражаться за свою страну и готов погибнуть за неё. Нет, так больше нельзя…

Эрл решительно поднялся. Осмотревшись, он увидел одинокий большой камень, подошёл, завернул плотнее перемётную суму, мечом выкопал под глыбой ямку, засунул туда суму, ногой закидал землёй и затоптал. Вот так. Он недостоин этого венца.

Понимая, что жить с таким позором не в силах, юноша пошёл туда, откуда бежал. Он смоет позор кровью, потому что не сможет жить с этим и постоянно мучиться.

Каждый шаг обратно давался с трудом, но Эрл упрямо шёл, понимая, что совершает непростительную ошибку, ведь речь ни много ни мало идёт о его жизни, с которой он решил расстаться по доброй воле, тогда как ничто не мешает скрыться. Попадавшиеся по пути погибшие воины, кому посчастливилось вырваться, но не удалось убежать, усиливали желание повернуть и спастись, но юноша продолжал идти, стиснув зубы, испытывая странное ощущение злорадства к себе самому, сначала трусливо бежавшему, а теперь наказывающему себя за это.

Из-за невысокого холма донеслись голоса, а затем показался свет факелов. Навстречу юноше вышли с десяток легионеров. И он, и они одновременно с лязгом обнажили мечи и бросились вперёд: Эрл в желании на этот раз умереть достойно, а легионеры – схватить попавшегося беглеца. Зазвенели клинки, послышались гортанные выкрики, заметалось пламя факелов. Их энгорты одновременно использовали как оружие, размахивая, стараясь обжечь глаза всего лишь одному беглецу, ловко орудующему мечом, от которого в муках уже умирали двое легионеров. Юноша применил всё, чему его научил отец Ирýст, но на шум схватки всё подбегали и подбегали воины. Он успел убить четверых и двоих ранить, после этого его всё же свалили и связали, зачем-то сохранив жизнь.

Эрла подхватили под руки, заломив их связанные, и потащили к месту самого сражения, шумно галдя, освещая дорогу факелами. Повсюду лежали тела погибших, их становилось всё больше по мере того как процессия приближалась к месту битвы. Да и самих легионеров было уже столько, что и не сосчитать, многие лежали раненые, тяжёлым оказывали помощь, остальные стойко переносили боль на ногах, доносились стоны через многоголосье гомона, радостных выкриков, бряцания оружия, команд военачальников, ржания и топота лошадей.

Юношу подтащили к группе людей, расположившихся особняком, здесь стояли караулы, и не было толпы.

Жёсткая сильная рука вздёрнула за волосы его голову вверх, заставив смотреть вперёд, где верхом на жеребце сидел сурового вида человек, облачённый в дорогие и практичные доспехи.

– Мой господин! – воскликнул державший юношу за волосы. – Поймали ещё одного. По твоему приказу не стали его убивать.

– Отдайте его монахам, – произнёс всадник. – Зачем сюда привели?

Последовал послушный ответ:

– Да, мой господин.

Всадник тронул коня и в окружении хорошо вооружённых конных спутников куда-то поехал.

– Рано радуешься, сын шакала, – зашипел истязатель, потащив Эрла в сторону. – Думаешь, если наш военачальник приказал вас больше не убивать, то ваши поганые жизни вне опасности? Когда ты узнаешь, то будешь молить, чтобы я убил тебя на месте.

Эрл уже сам всё понял, когда услышал, как всадник приказал отдать его монахам. Эти душегубы в обличье посвящённых отцов исповедующих каноны Учения Трёх Великих Первопредков будут рады замучить убеждённого сторонника и почитателя Откровений Предтечей. А муки его ждут страшные, ибо сам он никогда не откажется от своей веры, не произнесёт «отрекаюсь».

«Лучше бы я погиб в сражении… – смятенно думал Эрл. – Это мне за мою трусость…»

Когда его бросили на колени и в очередной раз задрали голову вверх, юноша увидел тех самых монахов, что во время сражения уже пытались склонить оставшихся к своей вере.

Они по-прежнему не снимали с голов капюшоны, и лиц их в темноте совсем не было видно. Отцы разместились на одном из невысоких многочисленных возвышений пустоши, устланной телами погибших в сече и раненых, чьи непрерывные многоголосые стоны доносились отовсюду. Возвышение хорошо освещалось многими факелами, выхватывая из темноты хаос тел.

– Вот, преподобнейший, ещё одного изловили, – сказал старший, таскавший всё это время Эрла.

Монах, сидевший на камне, не шелохнулся. Он какое-то время из-под капюшона смотрел на пленника, затем проскрипел:

– Принимаешь каноны Учения Трёх Великих Первопредков?

Эрл узнал голос. Этот монах отбил от своей груди брошенный кем-то дротик.

– Нет, не принимаю, потому как нет таких богов, и каноны по сути своей являются ложными, – ответил юноша.

Преподобнейший, как назвал его легионер, пошевелился, складки на одежде дрогнули.

– Как это нет таких богов? – спросил он вкрадчиво. – А летописи, дошедшие до нас о древних временах, когда боги спускались с небес и дали людям знания о канонах? А память человеческая, сохранившая об этом воспоминания, передававшиеся из поколения в поколение? А как же, наконец, Авéста – наша священная книга, называемая «Свитки», где запечатлены сами каноны Учения?

– А кто видел тех богов? – в свою очередь спросил Эрл. – Что за люди видели их? Почему мы, живущие сейчас, должны верить им? Кто тысячи раз переписывал на разные языки, ваши «Свитки»? Кто может подтвердить, что переписчики не добавили что-то своё, исходя из своего понимания тех событий или, стараясь перевести старые тексты с забытых языков на современные, перевели дословно? Кто подтвердит, что написанное сейчас в точности соответствует первоначальному тексту? И вообще, как могут боги жить на небе, согласно вашей религии? Ведь на небе нет тверди земной, они бы уже давно упали оттуда!

– Да ты богохульник!!! – гневно проскрипел монах.

Державшие юношу легионеры ещё сильнее заломили руки, а старший вздёрнул за волосы голову выше, ещё больнее вывернув шею.

– Нет, я не богохульник, потому как нет таких богов, я уже говорил, – упрямо ответил Эрл, из-за неудобно вывернутой шеи скосив глаза на монаха. – Мне ли хулить богов, когда я вырос в постижении Откровений Предтечей, единственно верных и истинных, коим должны следовать все живущие в Междуземье, ибо только Откровения дают правдивые знания о богах, потому что даны самими богами…

Ему не дали договорить. Сильный удар чего-то тяжёлого и твёрдого обрушился на затылок юноши. Темнота поглотила сознание. А когда он обрёл способность слышать и чувствовать, понял, что всё ещё стоит на коленях перед монахом и по-прежнему ему выламывают руки и шею, задирая голову вверх. Затылок сильно саднило.

– Изучал свои мерзкие Откровения, говоришь, – донёсся из-под капюшона скрипучий голос и без того недобрый, а сейчас ещё и наполненный ядом ненависти. – Разденьте его до пояса!

С юноши потянули одежду, не особо беспокоясь тем, что руки заломлены. Ему почти вывернули суставы, стягивая одеяние, но Эрл терпел.

– О, да у него кольчуга под одеждой! – воскликнул удивлённо кто-то из легионеров.

– Снимайте и её, – распорядился монах.

Разоблачив юношу до пояса, легионеры вновь заломили ему руки и опять вывернули шею, поступая так намеренно, чтобы подавить возможное сопротивление и сломить дух пленника.

– Я так и думал, – произнёс монах, рассматривая из-под капюшона татуировки, покрывающие тело Эрла. – Сразу видно послушника одного из монастырей в отрогах высоких заснеженных Химадáйских гор, разделяющих собою Каппáдок и Аджéр.

Монах помолчал, наверное, рассматривая рисунки.

– Вы, колмадорийцы, гнусные отродья, сейчас вассалы аджеронов, – сказал он, явно ожидая взрыва негодования от ущемлённого самолюбия схваченного врага. – С этими шелудивыми псами мы разберёмся позже, когда всех вас пересажаем на колья, потому как их религия ещё хуже вашей. Раз вы считаете, что боги восседают на вершинах гор, возносящихся выше облаков, куда не добраться ни одному смертному, то и вам сидеть на кольях, так вы будете немного ближе к своим богам.

Сказав это, он зашёлся скрипучим отрывистым смехом. Вместе с ним засмеялись и остальные монахи, молчавшие до сих пор. Легионеры присоединились к их веселью.

– А аджеронов мы посадим на менее высокие колья, раз они думают, что боги живут не на вершинах гор, а чуть пониже. Кстати, почему они так считают? – ещё не успокоившись от смеха, полюбопытствовал монах.

– Когда будешь сажать их на колья, спроси у них сам, – ответил Эрл.

– А-а! Ты, как и все колмадорийцы, ненавидишь аджеронов, захвативших вашу страну, сделавших её своей вассальной вотчиной, – усмехнулся преподобнейший. – А их самих считаешь еретиками. Ну, а как же! Ведь они верят не так, как вы. Конечно же, еретики!

Монах говорил с лёгкой издевкой.

– Да. Я ненавижу этих еретиков так же, как и вас, пришедших грабить Колмадор, разрушать, жечь города и деревни, убивать мирных людей, – дерзко сказал юноша.

– Не тебе, колмадорийцу, говорить это, – насмешливо парировал преподобнейший. – Сколько раз вы сами нападали и на Аджéр, и на мой Энгóрт, и на Альгáмр? Может быть ты скажешь, кем были чистокровные колмадорийцы всегда и в кого они выродились сейчас? Я вижу, ты молчишь. Что ж, мне не трудно ответить на свой же вопрос: вы были захватчиками. Всё, что вы могли прежде – это воевать, а сейчас вы становитесь наёмниками, разбойниками. Вы выродились из настоящих воинов, вы уже неспособны защитить свою страну даже от никчёмных аджеронов. Вы стали их вассалами. Или я неправ?

А может быть ты сможешь доказать, что ваша книга о ваших богах, которую вы называете «Предание», никогда не переписывалась многими поколениями переписчиков на разные языки, а сами переписчики, конечно же, не могли внести изменений в тексты? Или видевшие ваших богов были правдивее тех, кто зрел моих богов?!

Ты забыл о легендах, в которые верят абсолютно все, независимо от веры: боги убили многих из тех, кто верил не так, а потом сражались между собой на небесных колесницах, меча молнии и огненные шары? Что ты скажешь на это? Раз боги убивали инакомыслящих, а потом сражались, следовательно, они были разные. Уже неверно утверждение о том, что наши боги не существуют. Или я ошибаюсь, делая такой вывод?

Мы, исповедующие каноны Учения Трёх Великих Первопредков, не строим храмов, потому что знаем, боги живут на небе, а небо накрывает всё Междуземье. Они могут спуститься на колесницах с неба в любом месте. А если там не будет храма, что тогда? Получается, богам нанесено оскорбление. Поэтому храмов не нужно строить вообще. Надо прославлять богов канонами Учения, разнося их по всему Междуземью…

– Как же! Не строите! – воскликнул Эрл, перебивая собеседника. – Или не мои глаза видели ваши храмы? Да в том же Фéссаре есть два храма – новый и старый. Старый храм изначально строился как храм Первопредкам, который забросили. А рядом стоит новый храм Предтечей, возведённый в честь спасения города…

– Город спасали от вас – колмадорийцев, чтобы вы не устроили там резню, – язвительно заметил монах, в свою очередь перебивая юношу. – Или ты забыл об этом? Если бы Идарл Хитрый не принял Откровений Предтечей и не выдал свою дочь за военачальника того войска, они бы вырезали всех жителей. Вы, колмадорийцы, всегда так поступали со всеми непокорными, не правда ли?

А что касается твоего замечания по поводу храмов… – преподобнейший впервые за всё время разговора пошевелился, по складкам одежды пробежала волна и затихла, а монах гневно проскрипел: – Что ж… Ты прав, колмадориец… Есть и среди нас еретики и отступники. В самом Энгорте ты не найдёшь ни одного подобного здания, потому как еретиков мы караем смертью. Но в других королевствах к этим отступникам относятся более мягко. В том же Альгамре можно встретить эти уродливые строения, называемые храмами Первопредков… Но ничего, мы доберёмся и до них…

– Со всеми воевать собираешься? Не надорвёшься? – усмехнулся Эрл.

– Не беспокойся обо мне, – с показным смирением ответил преподобнейший. – Лучше продолжим нашу занимательную беседу. Вы строите храмы на холмах, исходя из представлений о том, что боги живут на вершинах самых высоких заоблачных гор. Как в вашей мерзкой религии могла появиться такая нелепая догма? Кто вообще так решил и высказал впервые эту чушь, мол, ваши боги с вершин увидят построенные для них жилища на холмах и захотят спуститься, чтобы побывать в них? Подумай сам, колмадориец, разве можно разглядеть какие-то будки на кочках, находясь очень далеко? Разве могут ваши боги со своих вершин сквозь облака увидеть их? Нет, не могут, поэтому до сих пор и не спустились к вам.

И вот что ещё я скажу тебе. Ваша религия отвергает само существование наших богов, признавая только свои Откровения Предтечей. Мы же, последователи канонов Учения, допускаем существование ваших мерзких богов. Да, мы не преклоняемся перед ними, но мы допускаем, что они есть. А вы же отвергаете саму мысль о наших богах. Вы не признаёте за другими права верить так, как они хотят. Так чья религия более мягка? Ну же, ответь. Ты ведь в своём монастыре обучался искусству словесности, не так ли?

– Больше искусства словесности я обучался искусству боя.

– Да, я это заметил, – вновь засмеялся преподобнейший скрипучим каркающим смехом.

Остальные поддержали его.

А тот добавил, чуть справившись с собой:

– Ты настолько хорошо обучился искусству боя, что сумел сбежать, сломя голову.

– Тут ты прав, – мрачно согласился Эрл. – Я струсил, этот позор жжёт мне сердце. Поэтому я и вернулся.

– Что ж, очень достойный жест, – усмехнулся монах. – А главное своевременный. Колья как раз начали затачивать. Заточат на один больше. Начнём на рассвете. Ты какой предпочитаешь: острый и тонкий или потолще и тупее?

Грохнул издевательский хохот.

Эрл промолчал, чувствуя, как от осознания предстоящих жутких мучений в страхе забилось сердце. Ему стоило немалых усилий сохранить самообладание.

– Увести, – приказал преподобнейший.

– Подожди, – попросил Эрл.

Монах удивлённо распрямился, приподнял голову, но лица из-под капюшона всё равно видно не стало.

– Ты хочешь отречься от своей веры и признать каноны Учения? – проскрипел он.

– Нет. Я хочу спросить. Ты говоришь, что ваша религия более мягка к людям. Так почему вы всех инакомыслящих сажаете на кол, подвергая их нечеловеческим мукам?

– А почему вы живьём четвертуете всех последователей канонов Учения, разбрасывая отрубленные части на четыре стороны Света, подразумевая тем самым, что если наши боги могут спуститься с неба в любом месте, то пусть в любом месте они найдут своих почитателей, если не целыми, то хотя бы частями? Откуда такая ненависть к нам?

Эрл не нашёлся, что ответить на это. Действительно, почему в Междуземье царит такая ненависть к тем, кто верит иначе?

Не дождавшись ответа, монах приказал:

– На кол его. Вместе с остальными. Поутру.

Юношу потащили вниз с возвышенности. Ему стало так страшно, что он едва не завыл, стиснув зубы.

«Это мне за мою трусость», – опять подумал он.

Его с завёрнутыми назад руками проволокли примерно на половину перелёта стрелы от возвышенности, где находились монахи, и бросили на землю рядом с другими пленными. Какой-то энгорт ещё раз гораздо крепче связал юноше руки, напоследок сильно пнул его в живот и удалился вместе с товарищами.

Отдышавшись, юноша попытался сесть, облокотившись спиной о камень. Со связанными за спиной руками это не очень получалось, но кое-как он пристроился, осматриваясь по сторонам, пытаясь в темноте разглядеть сидящих и лежащих рядом. Благодаря горящим факелам в руках воинов, стерегущих пленников, Эрл в неверном свете сумел рассмотреть ближайших к нему товарищей по несчастью. Все они были в крови – и в своей и в чужой, многие тяжело ранены. Кто-то тихо сквозь зубы стонал.

– Ты тоже здесь, – усмехнулся одними губами сосед Эрла. – Я запомнил тебя ещё перед сражением и видел в битве. Ты храбро сражался.

В знак признательности Эрл кивнул ему, разглядывая незнакомца.

У того руки, как и у остальных пленников, тоже были связаны за спиной. Он сидел на земле, подтянув ноги к груди. Весь обнажённый мускулистый торс молодого человека лет двадцати, испещрённый татуировками, свидетельствующими о его принадлежности к профессиональным наёмникам, покрывали уже засохшие следы крови. Спутанные светлые волосы слиплись от пота. Однако каких-либо ран на незнакомце Эрл не увидел, сделав единственно правильный вывод – это кровь врагов.

Юноше показалось, что он тоже видел этого парня среди тех наёмников, что шли на энгортов, обнажив торс, прикрываясь лишь щитами, демонстрируя своё презрение к врагу и к смерти.

– Вот как всё закончилось, – помолчав, вновь заговорил сосед. – Нам уготованы муки, утром всех нас посадят на колья. Страшно тебе?

Эрл сидел, стиснув зубы, но потом всё же признался:

– Очень страшно. Лучше бы я погиб в сражении.

– Это была бы достойная смерть, – кивнул незнакомец. – Завтра нас ждут мучения перед тем, как наши тени спустятся в Эрид… Или ты надеешься что твоя тень вознесётся в Силон? Судя по твоим татуировкам, ты послушник одного из монастырей в отрогах Химадайских гор. Что привело тебя сюда?

– Я пришёл сражаться за свою страну.

– Что же тебе в монастыре не жилось? Тихо, спокойно, сытно, наверное. В служении богам вымаливаешь себе местечко в Силоне.

– Я хотел посмотреть мир.

– Много увидел? – поинтересовался незнакомец.

По его сухим потрескавшимся губам скользнула язвительная улыбка.

– Нет, – спокойно ответил Эрл. – Я лишь недавно покинул стены монастыря. А когда узнал, что энгорты пошли войной на Каппадок, отправился сюда.

Незнакомец молча покивал и спросил:

– Как зовут тебя?

– Эрл Сур. А как твоё имя?

– Руал Эстерг. Родом я из Тафакора, но давно не был там. Я сражаюсь с пятнадцати лет. Жизнь наёмника бросала меня по всему Междуземью, а когда узнал, что мой город осадили энгорты, поспешил сюда.

– Ты тоже колмадориец? – спросил Эрл.

Эстерг согласно кивнул:

– Мой род давно обосновался в Тафакоре, но последние несколько поколений все мужчины уходят в наёмники. Это стало нашей традицией, поэтому в городе остаются только женщины, дети и старики. Сейчас они все там, а я ничем не могу помочь им… – Руал заскрипел зубами от отчаяния и ярости.

– На всё воля богов, – ответил Эрл.

– Не говори мне о богах! – вскинулся Руал. – Боги… Мы все много говорим о богах. А им нет до нас никакого дела.

– Нельзя говорить так о богах, – сказал юноша.

– Неужели? – насмешливо возразил Эстерг. – Они спустятся с небес и покарают меня?

– Конечно, – уверенно ответил Эрл.

Руал презрительно сплюнул:

– Да ты и в самом деле помешан на своём почитании к ним. Что же они не придут и не помогут тебе, ведь тебя ожидают нечеловеческие муки, разве боги могут быть так суровы к тем, кто всю жизнь возносил им молитвы?

Эрл понимал, что спорить с этим человеком бесполезно, он всё равно будет стоять на своём хотя бы из злости ко всему, что случилось с ним. Эта злость пока подавляет в нём страх.

«Лучше бы я погиб в сражении. Это мне за мою трусость», – в который уже раз подумал юноша, чувствуя, как страх холодной змеёй всё более пробирается в сердце.

Он зашептал молитву:

Мы поклоняемся Предтечам

И следуем их наставлениям

Телом, речью и умом до самого конца.

Мы чтим священную книгу «Предание»

Говорящую нам об Истине.

У каждого смертного свой Путь к ней.

Воля богов непостижима смертным,

Мы должны принимать её покорно,

Ибо только богам известна Истина,

А смертный может лишь идти к ней,

Постигая шаг за шагом её величие.

– Что ты там шепчешь свои молитвы? – зло спросил Руал. – Думаешь, поможет?

– Да, они помогут мне преодолеть мой страх перед предстоящими муками, – сказал Эрл.

Эстерг завыл сквозь зубы, выгибаясь в отчаянии.

Пленные, что могли слышать их разговор, с надеждой смотрели на Эрла. Кто-то тоже зашептал молитвы, глядя в светлеющее небо.

Скоро утро.

Скоро час казни.

С рассветом послышались окрики стражи. Людей пинками подняли с земли. Тех, кто не мог передвигаться самостоятельно, подхватили под связанные руки. Несколько человек остались лежать не шевелясь. Осмотрев их, стражники убедились, что те умерли от ран и потери крови. Остальных толпой погнали на соседнюю возвышенность, где уже суетились фигурки.

Подниматься с заведёнными за спину руками по сухой осыпи было непросто. Люди часто падали, скатываясь вниз. Их били и ругали, заставляя подниматься и идти вновь.

Те, кто уже преодолел подъём, видели перед собой раскинувшуюся пустошь, усыпанную телами, повсюду ходили энгорты, грабя погибших врагов, снимая с них доспехи, украшения, одежду, добивая тех, кто всё ещё не отправился навстречу богам.

В небе кружило вороньё, беспрерывно каркая. Сидевшие на трупах птицы отлетали, когда к ним кто-то приближался, и снова садились неподалёку, примеряясь, где бы лучше клюнуть.

Но внимание несчастных очень быстро переключалось на тех, кто готовил место казни. Одни копали неширокие ямки поглубже, другие стаскивали к ним небольшие камни, размером с пару кулаков взрослого мужчины. Тут же лежали уже заточенные колья. На них приговорённые смотрели с нескрываемым страхом. Иных начало оставлять самообладание, послышались горестные стенания.

На возвышенность с заунывным пением поднялись монахи всё в тех же чёрных накидках с капюшонами на головах. Вперёд вышел монах и проскрипел посаженным голосом:

– Пришло время, гнусные отродья, отправляться к вашим мерзким богам.

«Тот самый», – подумал Эрл.

Преподобный продолжал:

– Я даю вам последнюю возможность избежать страшных мук. Отрекитесь, примите каноны Учения Трёх Великих Первопредков.

Монах замолчал, оглядывая из-под капюшона молчаливых понурых людей.

Не дождавшись ответа, кивнул замершим наготове воинам.

К связанным энергичным шагом направились энгорты, схватили первых троих и потащили к кольям.

Один из пленных закричал:

– Предтечи мои боги! «Предание» священная книга! Всесильные боги, примите мою тень в вечный Силон! Не отрекаюсь! Не отрекаюсь!!!

По толпе невольников прошло волнение, послышались молитвы, многие упали на колени.

Эрл рухнул, где стоял, истово шепча молитву, глядя, как энгорты нагибают тех троих, как им с силой вгоняют колья, а потом вдвоём быстро поднимают с нанизанными корчащимися телами, устанавливая колья в ямки, утрамбовывая камнями. Округу пронзили дикие нечеловеческие вопли, вырывая из сердец приговорённых последнюю волю и мужество.