Текст книги "Пастух и волки (СИ)"

Автор книги: Сергей Ольков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

  В положенные сроки лето сменила осень с ее сбором урожая, с подготовкой к зимовке. По дворам оставалось много лошадей, которых не сдавали в табун вместе с молодняком, поэтому особых проблем с осенними работами в деревне не ощутили. Работа шла полным ходом, но чем ближе к зиме, тем чаще стали поговаривать о возвращении с летних ферм табуна и прочей скотины.

  Мужики, как полагается, накосили сена, забили до краев к зиме сеновалы, заготовили кормов. Старики, посовещавшись, попросили Лавра съездить с этим вопросом к пастуху, и тот отправился на встречу. Пока Лавр ехал в повозке, он не мог не любоваться красотами природы, в картинах которой чувствовалось затаенное ожидание зимы.

  Прут встретил Лавра в своем новом доме, куда старца проводили суетившиеся во дворе работники, чьи наряды никак не подходили для деревенского труда. Прут радушно пригласил Лавра за стол, опередив старца в его желании сразу перейти к делу. Лавр узнавал и не узнавал в нем того чудика, что забрел в деревню летним днем. Его старая одежда с чучела теперь вряд ли налезла бы на нынешнюю фигуру. На шее золотая цепь, на пальцах – перстни, да и костюм Прута никак не подходил для работы пастуха. Лавр молча разглядывал его. Даже глаза изменились. Вместо пустого равнодушия, безразличия от них веяло волчьим холодом, когда Лавр тщетно пытался заглянуть в них.

  – Права пословица, – огорчился Лавр своим мыслям, пока в кружки разливали чай. – С волками жить – не только по– волчьи выть, но и смотреть на все будешь по-волчьи.

  Но он приехал сюда по просьбе деревни и молча ждал.

  Прут поспешил успокоить его. Казалось, округлившиеся бока не испортили его спокойной, радушной и убедительной манеры говорить:

  – Ты не удивляйся моему наряду. Я сейчас не на работе. А работы много, да-а-а. Ее выполняют мои помощники. Их тоже много, они все успевают, можно не беспокоиться.

  – Я рад, что у тебя все получается, – Лавр сразу взялся за дело, чувствуя себя неуютно: – Меня старики послали узнать о том, когда ждать скотину обратно, чтобы до снега успеть. Пастух был совершенно спокоен:

  – Да, Лавр, ты прав, уже пора решать этот вопрос. Все очень просто. Я свяжусь со своими помощниками. Мы все решим в ближайшие дни, так и передай. На днях я приеду в деревню и все сообщу.

  Несмотря на волчий холод в глазах, поведение пастуха оставалось радушным, а речь – спокойной и убедительной. Лавр уехал обратно довольный встречей и обхождением, но так ничего и не поняв, кроме того, что, по словам пастуха, все будет хорошо. Так он и передал на словах в деревне, где тоже никто ничего не понял, успокоившись словами пастуха о скорой встрече с ним.

  Пастух, как обычно, не обманул жителей. Через несколько дней на площади загремел пожарный набат. Взору собравшейся толпы предстал их верный пастух. Его привезла шикарная повозка, вся в ярких иноземных наклейках, которые ребятишки под шумок пытались отковырять. Из повозки выгрузили чудную пирамидку, на которую и взобрался Прут. Любой из собравшихся на площади готов был дать голову на отсечение, что кнут пастуха никак не подходил бы к камзолу взобравшегося на пирамидку. Но, тем не менее, это был их пастух. Он заговорил и все услышали все тот же спокойный, убедительный голос, вносивший в души спокойствие.

  – Братцы! – начал он просто:

  – Как и обещал, я все решил для вас со своими помощниками, все лето охранявшими ваши стада!

  Народ на площади нетерпеливо зашевелился, расплываясь в улыбках на его последние слова. А пастух достал из кармана бумажку и громко продолжил, не отрывая от нее глаз:

  – Помощники мои подсчитали расходы по содержанию вашей скотины и готовы хоть завтра вернуть вам всю живность, если вы сегодня оплатите все затраты!

  Тут пастух оторвался от бумажки и улыбнулся толпе губами, оставляя глаза холодными:

   – Видите, братцы, я говорил вам, что все очень просто!– после чего он снова уткнулся в бумажку, не замечая перемен в лицах собравшихся:

   – Вы сами видели и фермы, и конюшни, и постройки для жилья. Все подсчитано, и расходы будут возмещены по справедливости, то есть одинаково с каждого двора, но с учетом поголовья в стаде. Это будет решаться конкретно в каждом дворе при работе комиссии по сбору долга, – отбарабанил Прут без запинки и сунул бумажку в карман, в котором словно утонули все слова и мысли собравшихся. Стояла тишина. Было слышно, как кучер отгонял от повозки неугомонных мальчишек. Пастух заговорил уже медленней:

   – Конечно, сегодня никаких дел не будет, а завтра комиссия начнет работать по дворам, и я рад за вас, братцы, что этим летом избавил вас от хлопот со скотиной и вы могли спокойно и стабильно трудиться. Все будет хорошо! С такими, как вы, мечты всегда будут сбываться!

  Толпа безмолвствовала, убаюканная речью пастуха, а он повторил деловым тоном:

   – Завтра с утра работа комиссии. До завтра, братцы! Это чистая формальность, и она не займет много времени, – по привычке успокаивал жителей пастух, уже спустившись с пирамидки. Толпа расходилась успокоенная тем, что все будет по справедливости.

  Наступило утро следующего дня. Все жители сидели по дворам в ожидании комиссии, которая не заставила себя долго ждать. Им, сидевшим по домам, было невдомек, что вместе с комиссией прибыл и расположился на окраине деревни огромный обоз из телег, которые бесконечной вереницей тянулись со стороны летних ферм, заполняя и заполняя пространство перед деревней. Комиссия начала работу без промедлений, начав с крайнего дома и двигаясь от дома к дому по улице. По обеим сторонам улицы, где работала комиссия, живой цепью застыли рослые волки в бойцовской позе. Их торсы через плечо украшала черная лента со словом из золотых букв ВОЛКГВАРДИЯ. Все проходило тихо, размеренно, без суеты и действительно не занимало много времени. К дому, куда заходила комиссия в составе двух волков с черными папками и пастуха, подкатывали несколько пустых телег. Волки с этих телег соскакивали и выжидали во дворе. Прут знакомил хозяев с комиссией, после чего первый волк зачитывал из папочки величину долга, а второй волк без промедления делал в своей папке отметку об оплате, которая производилась волками с телег. Процедура эта занимала какие -то минуты и не доставляла хозяевам никаких хлопот. Они могли просто стоять и наблюдать, как волки с телег выносили из амбаров, из сараев, из дворов мешки с зерном, мукой, с картошкой, с кормами, успевая при этом нырнуть в погреба за соленьями. Хозяева не могли не благодарить пастуха за то, что он уладил для них вопрос с оплатой не деньгами, а в натуральном виде, что позволило им сразу, на месте, рассчитаться. Набитые битком телеги уезжали обратно, а у следующего двора уже поджидали новые подводы из вереницы, заполнявшей улицу. Даже собаки не мешали работе комиссии, разорванные волкогвардией уже в первые часы. Прут из каждого двора выходил последним, пожимая руки хозяевам и напоминая о том, что завтра они могут забирать свою скотину по квитанции, выданной комиссией. Для всех у него хватало радушных слов.

  Несмотря на быстрые темпы работы, в первый день комиссия успела объехать половину деревни, оставив вторую половину на следующий день. Прут побывал во дворах второй половины, извинился перед многими хозяевами за пустые ожидания и всех успокоил, что завтра они тоже присоединятся к счастливчикам, вернувшим свою скотину. Когда последние груженые телеги вместе с комиссией покинули деревню, над ней нависла тишина, напоминающая стабильность деревенского кладбища. Собак было не слышно с утра, а к вечеру и петухи притихли. Одних, похоже, забрали за оплату, а другие словно ждали своей очереди и не хотели нарушать тишину своего последнего вечера. Калитки многих дворов после комиссии оставались открытыми и напоминали вывернутые карманы на большой дороге.

  Был неурочный час, но у ворот Лавра собралась небольшая толпа. Люди стояли отдельными группками, не сбиваясь в одну толпу. Как на поминках. Показался Демьян, из второй половины деревни.

  – Ну что? Как? Возвратили скотину? – тормошил он людей, переходя от группы к группе и заглядывая им в глаза, но те лишь отмахивались от него. На скамейке у ворот сидел Лавр, замерев неподвижно, с опущенной вниз головой, словно упорно пытался найти там, под ногами, ответы на свои вопросы. Непонятно как долго сидел он в этой позе. Услышав Демьяна, старец поднял голову. Глаза его блестели в свете полной луны, и блеск этот не походил на отражение радостных чувств. В его доме успела поработать комиссия, как и у всех, собравшихся у калитки. Демьян подошел к старцу, но Лавр, опередив его вопросы, медленно заговорил:

   – Всю жизнь мы привыкли работать и не знали другой жизни... Сегодня она пришла в мой дом, в наши дома, другая жизнь, – он оглядел людей, стоявших вокруг:

   – Теперь мы знаем, что есть другая жизнь, и она не похожа на жизнь людей, привыкших жить своим трудом.

  Слова давались ему тяжело. Не потому, что он не знал о чем говорить. Ему было противно говорить. Он с трудом скрывал отвращение к происходящему, но так же медленно продолжал:

   – А ведь я мог бы спокойно умереть и не узнать этого, – мысли его были где-то далеко от скамейки, от избы, от столпившихся мужиков.

   – Чего? – нарушил наступившее молчание Демьян, ловивший каждое его слово. Казалось, Лавр не услышал его и продолжал свою речь самому себе, звездам:

   – Я мог бы умереть, не узнав, что недостаточно жить одним трудом, – Лавр снова замолчал. Слова пригибали его к земле все ниже и ниже, словно он сгибался от боли:

   – Надо жить еще и своим умом, который защитит и тебя, и твой труд от чужого ума, не желающего жить своим трудом... Жаль, что я узнал об этом, – горестно вздохнул старец:

   – Теперь моя жизнь... вся моя жизнь, – шепотом повторил он:

   – Выглядит жизнью дурака, не сумевшего защитить свои труды.

  Старец говорил сам с собой, ставя точку в своей жизни, и скамейка была для него не трибуной, а ритуальным местом для исповеди перед самим собой. Старец продолжал шептать:

   – Я бы мог умереть с чувством гордости за свою жизнь, заполненную трудом и одним трудом, – он вздохнул:

   – Я не успел. Теперь мне будет стыдно лежать в гробу перед своими детьми. Я... не научил их... защищаться от новой жизни.

   Старец кивнул головой:

   – У дитя годовалого легко отобрать игрушку.... Сегодня я чувствую себя таким дитем. Он не слышал, как после его слов мужики заскрипели зубами, нещадно теребя в руках свои кепки. Лавр наконец умолк.

   – Так что со скотиной? – не отставал от него Демьян. Лавр поднял на него глаза:

   – Пастух правду говорит – со скотиной все в порядке, можно завтра забирать. Да... Только кормить мне ее зимой будет нечем после ухода комиссии, – развел руками Лавр:

   – Самим бы теперь до лета дотянуть.

   Он встал со скамейки:

   – Держитесь, мужики.

   Его фигура скрылась за калиткой, оставшейся открытой. Больше Демьяну никто ничего не сказал. Мужики молча расходились и это действительно напоминало поминки. Поминки по прошлой жизни.

  Следующий день деревни был занят работой комиссии на улицах, вид которых оживляли красочное оцепление волкогвардии и вереницы телег по всей длине улиц. Пастух был неутомим в своих хлопотах. Одним он напоминал, что можно пригнать свою скотину обратно, других успокаивал близкой перспективой этого. На воротах домов, оплативших долг, появились объявления о том, что хозяева скотины, не забравшие ее обратно, будут платить пастуху довольствие и готовиться к весенней оплате долга за зимнее содержание скота.

  Утром разнеслась весть о смерти Лавра. Днем деревня выглядела обезлюдившей, ее вид оживляла только неспешная суета комиссии, да голос пастуха вносил оживление, раздаваясь в различных уголках деревни, всегда там, где он был нужней всего. Казалось, что пастух успевал везде. Его лицо мелькало повсюду, и вторая половина деревни тоже была благодарна своему пастуху, за то, что все проходило быстро, спокойно и организовано на высшем уровне.

  Правда, на второй половине деревни комиссии пришлось поработать целых два дня. Многие жители второй половины умудрились зачем-то попрятать свои припасы вместо того, чтобы с благодарностью возместить расходы и оплатить долг. Комиссия была вынуждена привлекать специалистов из волкогвардии. Пока пастух угощался чаем с хозяевами дома, спецы волчьим чутьем выискивали спрятанное, закопанное добро и успешно завершали очередное взыскание долгов, каждый раз доказывая, что их профессионализм выше и ярче фантазий хозяев. В связи с такими задержками комиссия работала на один день дольше.

  После работы комиссии скотины в деревне не прибавилось. Никто не изъявил желание пригнать на зиму скотину в хозяйство с пустыми амбарами, сусеками, сеновалами, которые оказались пустыми благодаря решению комиссии расплачиваться даже сеном вместо денежной компенсации.

  Попытки деревенских охотников пополнить запасы лесной дичью окончились провалом. Первые же охотничьи ватаги быстро вернулись домой в изодранных одеждах, без дичи, без ружей. По их рассказам выходило, что леса круглые сутки охранялись волкогвардией для защиты деревенского скота от диких животных. Ни в лес, ни из лесу никого не пускали. Сами мужики ничего не могли понять, и вся надежда оставалась только на их пастуха, который приедет и объяснит им толково всю ихнюю выгоду от такой защиты.

  К холодам обнаружилось, что некоторые дома начали пустеть. Одним из первых уехал многодетный бобыль Демьян. Он устроился на волчьи, как их теперь называли, фермы. Не было там ни школ, ни яслей детских, но там была работа и Демьян уехал выживать.

  К весне половина домов в деревне оказались заколоченными. Бежали кто куда. Лишь бы не платить за содержание скотины и пастуха. Весенняя комиссия по долгам обошлась без пастуха. С бесхозных дворов просто снимали кровлю, вынимали окна, разбирали постройки и вывозили. Оставшиеся жители завидовали тем, кто уехал. Они не могли остаться без кровли, без окон, поэтому расплачивались оставшейся с зимы живностью.

   Летом по пустынным улицам гулял ветер – суховей под редкие крики петухов да скрип никому ненужных калиток. Все лето ветер гонял по пустой ярмарочной площади пыль вперемешку с соломой. В деревне царили покой и тишина, стабильность которых ничто не могло нарушить. Даже пожарный колокол пропал с площади...

  В один из солнечных дней на пустынную площадь забрели двое бродяг.

   – Слушай, Фима, для чего ты меня сюда притащил? А в городе столько разговоров, что здесь богато живут! Что в каждом дворе подкормиться можно. Зря ты меня сюда привел, Фима! Здесь, похоже, одни лентяи жили и бездельники. Все кругом заброшено!

   Второй бродяга, Фима, удивленно чесал затылок:

   – Ничего не пойму! Я бывал тут в прошлые годы. Сыром в масле катался. Хозяевам помогал и ел от пуза. Никак они не похожи были на лодырей. Может, мор какой напал на деревню, вот и вымерли. Пошли, друг, отсюда, мертвое это место и взять здесь больше нечего.

   Две фигурки поплелись прочь, в сторону окраины.

   2017