355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Криворотов » Вне протяжения » Текст книги (страница 1)
Вне протяжения
  • Текст добавлен: 10 апреля 2021, 01:31

Текст книги "Вне протяжения"


Автор книги: Сергей Криворотов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

«Так на холсте каких-то соответствий

Вне протяжения жило Лицо».

Велимир Хлебников.

1.«Жизни счёт начнётся с этой ночи»1

– Всё! – устало выдохнул Зиновий и отключил блок энцефалографа. Возражений не было. Односложное «Всё!» ни для кого из присутствующих не требовало дополнительных пояснений.

Четыре пары глаз не отрывались от едва дрогнувшего напоследок теплового пера энцефалографа с фатальным упорством чертившего одну прямую линию. Ритмично мигала зелёная лампочка кардиомонитора, вязкую тишину ремзала зала пробивали только монотонные всхлипы-вздохи и звонко-металлические хлопки клапанов аппарата искусственной вентиляции лёгких.

Станислав Веткин поймал вопросительный взгляд медсестры Аллочки, состроил кислую гримасу, сопроводив удручённым пожатием плеч: впустую старались, как видишь… Он снова посмотрел на пятого в помещении, распластанного перед ними, запоздало озвучил одними губами:

– Шабаш!..

На функциональной кровати мужчина средних лет с присосавшимися змейками проводов больше не подавал признаков жизни. Глаза закрыты, лицо без единой кровинки, словно гипсовая маска, отражение иного мира. Грудь обманчиво размеренно вздымалась, но то лишь механизм дышал за больного через вставленную в рот пластиковую трубку интубации. Только само сердце газло всему работало чётко, как ему и положено по жизни, заставляя световой зайчик на экране прыгать через невидимый барьер смерти.

Персонал возле койки, два реаниматора, анестезиолог и медсестра уже не воспринимали его живым человеком. Клетки коры мозга пациента необратимо погибли, и перед ними находился уже некий биологический субстрат, телесная оболочка, лишённая наполнявшей её совсем недавно личности, что на языке реаниматоров называется просто «аппаратом сердце-лёгкие».

– Что ж, случай как раз подходящий … – внезапно озвучил Зиновий Александрович и без него засевшее в голове Стаса.

Заведующий отделением, точнее исполняющий его обязанности, снял марлевую маску, вытер пот со лба под накрахмаленной шапочкой и демократично предложил, уверенный наперёд в общем ответе:

– Так что? Звоним? Все согласны?

«Ну, Зина-Зинуля, зачем спрашивать? И так всё ясно! Зачем время терять?» – ничего не произнося вслух, поморщился Станислав.

Из института экспериментальной реаниматологии просили о каждом подобном факте сообщать в любое время суток. После почти часовой борьбы за жизнь тело удалось завести, заставить биться сердце, дышать лёгкие, но клетки мозга успели безнадёжно погибнуть – произошла декортикация, никаких шансов на возвращение к прежней жизни. В обиходе о подобных пациентах говорят: «овощ», «растение».

Зиновий вернулся через несколько минут.

– Сейчас подъедет Павловский из Центра регенерации, аппарат не отключать. Аллочка, как давление?

Сестра прижала к локтевому сгибу безразличного ко всему больного пьезоэлемент, накачала манжетку и бодро сообщила высветившиеся цифры:

– Сто двадцать на семьдесят.

– Так. Можно передохнуть, только установи на сатурацию кислорода и давление через каждые пятнадцать минут. Софья Андреевна, сообразите, пожалуйста, чайку.

Женщина-анестезиолог привычно кивнула и бесшумно удалилась из реанимационной. Кто же лучше её сможет сейчас это сделать?

– Зиновий Александрович, там ждёт его жена…

Зиновий двинулся было за Софьей Андреевной, но, вспомнив что-то, чертыхнулся вполголоса и остановился.

– Аллочка, будь другом, передай, пусть подождёт. Подробностей не надо, сообщи только – состояние крайне тяжёлое. И чтоб не ушла, пока не приедет профессор, может понадобиться её письменное согласие. Ну, сама знаешь, что сказать…

Исполнительная медсестра посмотрела на заведующего преданными глазами: эх, если бы не работа…

– Хорошо, Зиновий Александрович, сейчас! Уже иду, лечу-лечууу…

Глубокая ночь. Все нормальные люди давно спят перед новым рабочим днём на просторах одной шестой части суши во всех часовых поясах, даже на Камчатке и Дальнем Востоке, самых близких к наступлению утра. Только где-то неугомонно трудятся ночные бригады на заводах непрерывного цикла, стерегут небесные границы дежурные смены ПВО, а морские глубины бороздят грозные рыбины атомных подлодок. Взлетают и садятся в сигнальных огнях самолёты на военных аэродромах и в гражданских аэропортах. Нарушая покой опустевших проспектов, спешат к неведомым целям частники и такси с зелёными глазками, светящимися и погасшими. Одинокие запоздалые пешеходы возвращаются откуда-то по замершим улицам и площадям громадного города, неся в себе воспоминания недавнего и заботы о будущем. Вялотекущая ночная жизнь огромного Мегаполиса, погружённого в царство сна, нереального иллюзорного мира, исчезающего с рассветом в водовороте движения… Но сейчас глубокая ночь царит повсюду, она одна безраздельно властвует над городом, не деля ни с кем ни одной его пяди.

Только здесь в ординаторской полуподвального этажа реанимации не спят трое мужчин и женщина в белых халатах. Кто-то заваривает чай, кто-то озабоченно перебирает бумажные ленты и подшитые листы – детальное отражение последних дней и часов мужчины с только что умершим мозгом. Один из присутствующих – доктор медицинских наук, профессор Павловский. Он закончил осмотр безнадёжного по всем обычным показателям пациента и теперь, сидя за столом, сосредоточенно через стёкла очков с тонкой позолоченной оправой сверяет данные. Ленты кардиограмм вьются по столу перед ним змеиными кольцами, с которыми он расправляется будто современный витязь от медицины. Впрочем, вид у него вовсе не богатырский, худощавый подвижный мужчина с поредевшей, начинающей седеть шевелюрой. Остальные со скрытым нетерпением ждут вердикт светила науки, борются каждый по отдельности с настойчиво подкрадывающейся дремотой.

Бодрствуют не только эти четверо, но и вся ночная смена за стенами комнаты, каждый на своём месте. Дежурство не экстренное, но такие случаи для них не впервой, им не привыкать. В тревожном ожидании ещё и молодая светловолосая женщина с усталым измученным лицом в чёрном кожаном пальто, одна в гулком вестибюле за дверью с кодовым запором. Её застывшие глаза устремлены на потрескавшуюся, с коричневым узором плитку пола, длинные наманикюренные пальцы живут отдельной жизнью, бесцельно и безостановочно теребят ручку дорогой импортной сумочки строго в тон одежды.

Это жена того пациента, почти вдова, или как ещё можно точнее определить её теперешний статус? И только тот, кто оставался по закону её мужем, самостоятельно живущим полноправным гражданином сорока одного года, не ждёт уже ничего, ему нечем ждать, ему всё равно, и теперь ни до кого нет дела. Но она ещё не знает об этом, только чувствует что-то неладное, пугающая неизвестность физически гнетёт её.

Громкий щелчок заставил посетительницу вздрогнуть. Приоткрылась дверь, и в вестибюль вышел молодой врач в белом халате. Коротко стриженые волосы спрятаны под шапочку, из бокового кармана выглядывала чёрная трубка фонендоскопа, прищуренные глаза захватили в прицел одинокую посетительницу.

Женщина уже видела этого доктора, в последние дни он грузил её ненужными подробностями о состоянии мужа, уклоняясь от обещаний, и ничем не обнадёживая. И теперь без труда поняла – наконец-то у него есть сообщить нечто важное для неё. Всё похолодело внутри, она ощутила себя совершенно беспомощной и бесправной представительницей слабого пола, едва ли не прежней давно оставшейся в прошлом маленькой девочкой, от которой абсолютно ничего не зависело. Но, нашла силы подняться с жёсткой деревянной скамьи, непослушными ногами сделала шаг навстречу.

– Что? Что с ним? – нетерпеливо потребовала она, её полная нижняя губа затряслась, серые глаза подёрнулись готовыми сорваться слезами.

– Успокойтесь, прошу вас, – пришедший вестник осторожно коснулся чёрной кожи, очертившей плечо женщины, словно таким внушением подготавливал к дальнейшему. Но смотрел при этом мимо в окно у входа на плотный полуночный мрак снаружи, словно прикидывал, как лучше изложить суть.

– Что с ним? – повторила дрогнувшим голосом блондинка, правильные черты её лица казались неестественно бледными под неоновыми лампами потолка, даже золотистые днём льняные волосы приобрели от них оттенок седины.

– Идёмте со мной, – неожиданно приказал реаниматор и, не дожидаясь согласия, повернулся назад к двери, из которой явился.

Женщина торопливо засеменила за ним, успев посмотреть, как пальцы врача набирают привычную комбинацию на кнопках замка. Снова щелчок, дверь отворилась, мужчина пропустил даму вперёд себя.

Уже облачившись в припасённый белый халат, она оказалась у неподвижно распростёртого тела. Загадочно мигал индикатор пульса, монотонно и натужно без остановок всхлипывал после каждого хлопка непонятный агрегат у изголовья, тянулись по дисплею от высвеченных цифр однообразные кривые дыхания и сердечных сокращений. Но в заострившихся восковых чертах родного лица не замечалось ни малейшего намёка жизни.

– Он без сознания, да?

Звуки работавшей установки, деловитое мерцание экрана обещали ей надежду, они явно противостояли тишине и смерти, притаившейся в помещении. Посетительница сделала шаг, другой, намереваясь дотронуться до тела лежавшего, но при этом сама внезапно покачнулась. Твёрдые пальцы тут же подхватили её под локоть и потянули назад, прочь, мимо дежурной в зелёной форме за пультом к выходу из палаты.

Профессор поджидал их, нетерпеливо постукивая красочной японской авторучкой по толстому оргстеклу на письменном столе. Змеи кардиограмм уползли в стороны, бумаги сдвинуты, решение принято. Рассказывали, профессор успел поработать по двухлетнему контракту в госпитале Мозамбика, после чего обзавёлся новенькой «волгой», стереоустановкой «кенвуд» и массой других вещей, недоступных простым советским врачам. Огромная плоская бляха резонатора фонендоскопа блестела на непривычно длинных и толстых латексных трубках, свисавших из нагрудного кармана халата, по его же словам, ещё одна память из Восточной Африки. Женщина присела на край предложенного кресла. Стас прикрыл дверь в коридор, сам устроился неподалёку.

Зиновий Александрович с хозяйским видом развалился на диване, нога на ногу, спичка небрежно закушена в углу рта. Софья Андреевна сосредоточилась на подклейке и заполнении бумажных простыней реанимационных листов. Посетительница рассеяно скользнула по присутствующим взглядом и, безошибочно определив главного, обратилась к Павловскому с единственно важным для неё вопросом:

– Что с ним? Скажите, я не понимаю…

Профессор отложил ручку, снял очки, с сомнением побарабанил пальцами по прикрытому оргстеклом календарю. Поредевшие с проблесками седины тёмные волосы зализаны назад, на скуластом лице с ямочкой на подбородке выражение крайней озабоченности.

– У вашего мужа ммм… внезапно возникло состояние клинической смерти… Врачи сделали всё от них возможное…

– Но он жив, жив! Я же сама видела … – торопливо перебила женщина, оглядываясь на остальных в поисках поддержки. Слова её прозвучали не то мольбой, не то заклинанием.

– Станислав, эээ… объясните, пожалуйста, вы, что ли… – Павловский неожиданно смешался, с досадой вернул очки на нос, не привык он к подобным встряскам, да и не входило такое в его обязанности, без него тут есть кому отдуваться.

– Видите ли… – Стас прокашлялся из-за внезапной сухости в горле. Сколько раз ему приходилось уведомлять родственников о смерти близких, но к такому невозможно привыкнуть, даже если обладать железными нервами, которых он у себя никогда не находил. Имелись обычные, с миелиновыми волокнами, которые день ото дня треплют в мочало все, кому не лень – и люди, и подлые обстоятельства, пользуясь недостаточным запасом у него личного пофигизма. К тому же, сейчас он от души жалел симпатичную блондинку, едва не ставшую недавно вдовой, впрочем, пока не ставшую… Похоже, искренне привязанную к мужу, да и клинический случай оказался далеко не рядовым… Но кто ж знает, как дальше пойдёт?!

– Видите ли… вы же не медик, да? – попытался потянуть время Станислав, заведомо зная её ответ, прикидывая, как бы проще и доходчивее всё преподать. Одно дело, когда пациент бесповоротно раз и навсегда умирает, конечно, совершенно ничего хорошего в том нет, но, по крайней мере, на лицо предельная определённость, а тут…

Жена реанимированного с досадой встряхнула причёской, сколько же они будут тянуть эту пытку?

– Поверьте, мы пытались спасти, но клетки его мозга необратимо погибли… Понимаете, он дышит, сердце бьётся, но фактически, как личности, его больше нет… Сознание полностью отсутствует. Он даже не спит, хотя внешне очень похоже, но это вовсе не сон…

Та, которой Стас пытался объяснить, теперь открыто враждебно смотрела на него.

– … Он жив и не жив одновременно, лишь тело его живёт, пока работает аппарат искусственной вентиляции…

– Не понимаю… – жалобно призналась женщина, подтверждая свою принадлежность к слабому полу, большая капля безжалостно размыла тушь с ресницы, скатилась по щеке, оставляя грязную дорожку. Она не почувствовала этого, тревожно ожидая пояснений, даже дыхание задержала.

– Знаете, его мозг умер, увы… Но, мы вас позвали сюда не для того, чтобы сообщить о смерти, пока ещё не всё потеряно, – заторопился Станислав, боясь, что она вот-вот расплачется, и он не успеет донести главное. – Ещё можно попытаться использовать новую методику регенерации отмерших клеток, чтобы сделать их снова жизнеспособными… Вы меня понимаете?

– Так делайте же хоть что-нибудь, чего вы сидите в таком случае? Зачем столько говорить?!

– Для этого требуется ваше разрешение, письменное согласие. В том-то и дело, подобное лечение только начали применять к… людям… – Станислав запнулся и посмотрел на Павловского, ища одобрения и поддержки, вроде, изложил всё правильно, как надо по сути, ничего лишнего… – Поймите, осталась только такая возможность. Он может быть возвращён к жизни, мы пригласили специалиста, доктора медицинских наук из Исследовательского Центра института экспериментальной реани…

– Если другого выхода нет, я согласна, – торопливо оборвала его женщина, явно не вникая в смысл всего сказанного. Серые глаза на застывшем лице, обращённые теперь только к профессору, смотрели мимо него в пустоту.

– Мой долг предупредить вас, – зашевелился на стуле Павловский, поправляя оправу очков, вовсе в том не нуждавшихся. – Во-первых, стопроцентной гарантии успеха нет… и, во-вторых, даже если новое лечение окажется эффективным, то, скорее всего, это будет совершенно иной человек, психологически другая, незнакомая и нам, и вам личность, вполне вероятно, чужая для вас, имеющая со своим предшественником лишь общую телесную оболочку…

–Если не лечить так, то надеяться совсем не на что? – неожиданно спокойно уточнила для себя женщина.

– Несомненно. Это наш единственный шанс. От вас зависит: жить ли ему, пусть и в ином качестве, но жить ли вообще дальше. Как нам известно, кроме вас и маленькой дочки, у него нет больше близких…

– Хорошо. Я же сказала, что согласна, давайте, где подписать?..

– Ну, вот и ладненько, я не сомневался в вашем благоразумии, – нервно потёр ладони Павловский. – Станислав Дмитриевич, немедленно начинайте инфузию нейробиона. Я пока распишу схему введения витагена на завтра. Остальное, как обычно. Вспомогательные из того, что есть, ну, там рибоксин, милдронат, смотрите сами. Думаю, денька через два пациент обойдётся без аппарата, тогда будем решать о переводе в наш Центр.

– Можно посмотреть на него ещё, хоть краешком глаза? – тихо попросила женщина Станислава, когда с формальностями покончили.

– Только на две минуты, – уступил он, рассеянно подклеивая бланк расписки в историю болезни. Кто знает, может быть, это в последний раз для неё. Ведь и при самом удачном результате ей ещё нескоро позволят навестить мужа, тем более, если переведут в Центр, там правила гораздо строже… Да и не похожа она на истеричку, могущую закатить сцену прямо у постели находящегося при смерти…

Стасу удалось убедить её не оставаться до утра в вестибюле и вызвать такси, силы ей понадобятся потом.

– У меня записаны ваши телефоны. Если случится что-то непредвиденное, или вы срочно понадобитесь, мы обязательно тут же сообщим, – привычно заверил он напоследок, провожая посетительницу к выходу.

Она приняла его участие должным, но перед тем, как скрыться за наружной дверью, серые глаза одарили его таким пронзительным взглядом, что он долго не мог его позабыть.

2.Как он рвался в море

Реаниматолог Станислав Веткин вовсе никогда не цеплялся за своё место клинического ординатора. Престижным оно могло показаться только кому-то со стороны, не знавшему всей этой медицинской и внутрибольничной кухни. Стрелять у коллег червонец, а то и четвертак до аванса или расчёта давно сделалось привычной необходимостью не только для него одного. Он никогда не принимал участия в «чёрной кассе», странной игре без выигрышей и проигрышей, когда сотрудники, в основном женщины, скидывались в каждую получку по десять рублей, чтобы отдать общую сумму очередному номеру из списка. Копить и откладывать наперёд, не имея определённой цели, было вовсе не в его характере.

Недоумение от несправедливости оплаты труда после шести лет учёбы в институте и годичной интернатуры никогда не оставляло его, а только усиливалось с прибавлением стажа. «Щедрая» надбавка в десять рублей после очередных пяти лет работы ничего не меняла.

Масла в постоянно тлеющий огонь неожиданно подлил школьный приятель Слава Данилин, теперь инженер буровых установок, по несколько месяцев пропадавший с экспедициями в бескрайних оренбургских и астраханских степях. За свою кочевую далёкую от всяких удобств деятельность он получал гораздо больше Веткина, чему недовольный своими заработками врач не мог не позавидовать.

Они встретились непреднамеренно, Данилин приехал на новеньких «жигулях» навестить родственника или знакомого в больнице и уже на выезде наткнулся на Стаса, уходящего после дежурства. Предложил подвести до дома, на что немедленно получил радостное согласие. Они не виделись несколько лет, и тем для разговора нашлось предостаточно.

Поделившись подробностями своей жизни, одноклассник к немалому удивлению Веткина начал выкладывать накопившиеся обиды. Выяснилось, и ему, специалисту с высшим техническим образованием, представлялись неправильными расценки труда в столь доходной для государства отрасли. Славик откровенно пожаловался, как часто в канун получки над ним беззлобно подшучивали его работяги, простые разнорабочие или бурильщики экспедиции: «Ну, что, инженер, сводить тебя в городе в кабак?! Самому-то, чай, слабо? Да, уж, не зря говорят: век живи, век учись – специалистом будешь!» И ведь водили, похваляясь своими заработками, втрое превышавшими инженерскую зарплату. А Данилин, в отличие от них, нёсший несравнимо большую служебную ответственность, за свои мытарства и полевую работу не мог позволить себе лишний раз расслабиться в ресторане наравне со своими пролетариями. Приходилось считать каждый рубль, зарабатываемый для семьи…

Тем не менее, школьный товарищ Веткина сейчас вальяжно восседал за рулём новёхонького без единой царапины, недавно спущенного с заводского конвейера «жигулёнка».

– А ты сам не думал собственными колёсами обзавестись? – неожиданно сменил тему приятель и с воодушевлением продолжал, не дожидаясь ответа. – Скажу тебе так, автомобиль – это действительно вещь, много больше, чем любая другая, не считая квартиры, это особый мир, причём, твой собственный. Другой образ жизни, за ним, именно за ним будущее, понимаешь? Каждому по личной тачке – вот тебе и готов коммунизм, который обещал когда-то Хрущ к восьмидесятому году. Причём, не дожидаясь, сразу, уже прямо сейчас с тобой, с ним ты почувствуешь себя другим челом, современным, мобильным… Так что, не сомневайся, свои колёса нужны каждому прежде всего прочего…

– При наших-то дорогах, особенно за Московской кольцевой, и таком тухлом автосервисе? Кормушка для гаишников и автомехаников, уволь, – возразил Веткин. А про себя подумал, ты, друг ситный, ещё про гараж забыл упомянуть, где можно спокойно бухать с друзьями, чтоб жена не мешала, а то и девочек со стороны водить… Только главного приятель, по мнению Стаса, не понимал: имея автомобиль, владелец неизбежно сам становится его рабом, тратя на обслуживание, престижной и удобной, но неживой машины драгоценное время своей собственной жизни, которое можно употребить на нечто более важное или приятное.

– И всё же, точно, не планируешь? – настырно приставал сторонник автомобилизации всего народа.

Стас косо посмотрел на него: издевается, что ли?

– Славик, ты, разве, не знаешь, сколько платят врачам?!

– Ну, Веткин, ты же необычный доктор, как я слышал! Вредности разные, подработки там…

– Да, есть такая мулька, пятнадцать процентов надбавки к основному окладу в сто десять рублей, плюс червонец за стаж и бутылка молока за вредность в день работы. Конечно, на одну ставку не работаю, у нас многие так и делают, как же иначе? Но всё равно ты по сравнению со мной просто банкир!

– Я-то думал, получаешь куда больше… – удивлённо протянул одноклассник, едва не пропустив перемену огней светофора.

Он высадил Стаса поближе к дому за площадью напротив Павелецкого вокзала. Веткин понимал, что злиться на школьного приятеля за незнание реалий чужой профессии глупо. Он тут совершенно не причём, тем более, как выяснилось позже, несмотря на бодрый настрой и автомобильный энтузиазм, у Славика и своих проблем доставало. Вскоре от общих знакомых Веткин узнал, что пока инженер мотался по далёким степям, чтобы обеспечивать семью, его жена нашла другого, и теперь они делят через суд детей, квартиру и совместно нажитое добро.

Но проклятый вопрос материального благополучия не давал Стасу покоя особенно после откровенного разговора с Вячеславом. Это могло бы показаться странным, если вспомнить, что ещё со школы все подобные шкурнические поползновения приучали считать мещанскими пережитками. Однако жизнь диктовала свои правила, и желудок нередко был самым убедительным её глашатым. Словом, почва была давно подготовлена, и потому очень кстати подвернулась подсунутая кем-то из бывших однокурсников рекламная распечатку вербовки в «Севрыбу».

На улице стояла необычно пасмурная и промозглая зима, не хватало солнца, не хватало крепкого, здорового, хрустящего снегом морозца. Стас ощущал постоянную усталость, полгода до того проработал на полторы ставки, да ещё прикупал праздничные дежурства у коллег, которые имели другие планы на вдвойне оплачиваемые сутки. К тому же, недавно перестал встречаться с очередной пассией, которая слишком настойчиво выражала желание перебраться к нему насовсем.

Постоянно низкое свинцовое небо, редкое тусклое солнце в разрывах туч, холодные северные ветра, пробиравшие до костей, в эту исключительно обделённую снегом зиму никак не способствовали бодрости духа. Всё ему крайне обрыдло, включая друзей и знакомых, переменить полностью и разом, как по мановению волшебной палочки, теперешнюю жизнь было бы как нельзя кстати. Так что устроиться врачом на рыболовецкое судно показалось очень заманчивым и позволяло заодно с прочим навсегда избавиться от бесконечных материальных проблем.

Как по заказу, следом нашлось в газете ещё одно любопытное предложение. Требовался врач на два года, чтобы обслуживать шахтёров на острове Шпицберген – по карте всего-то в тысяче с лишком километров от северного полюса. Платили там даже больше, чем в рыболовном флоте. При желании по истечению срока договор мог продлеваться не раз.

Но, когда он разузнал о подробностях быта у вернувшегося оттуда старшего выпускника его же вуза, ехать в те края совершенно расхотелось. И вовсе не долгие полярные ночи или наличие одних сублимированных фруктов и овощей, принимавших привычную форму лишь в стакане с водой, отпугнули от весьма заманчивых условий. Цинга оставалась очень серьёзной проблемой островитян, как тамошние медики ни старались с ней бороться с помощью лошадиных доз аскорбиновой кислоты. Как выразился сам вербовавшийся на два года – после возвращения большая часть денег ушла у него на протезирование зубов, которые сыпались у всех на острове, как шишки с ёлки. Если он и сгущал краски, работа на Шпицбергене перестала казаться настолько желанной, как вначале.

После запроса по почте из Мурманска пришла анкета, которую Веткин немедленно заполнил и отослал назад с копиями документов и вскоре получил оттуда «добро». Ещё месяц ушёл на заочную проверку его благонадёжности в КГБ, поскольку по условиям будущей службы предполагались заходы в зарубежные порты с выдачей валюты при увольнительных на берег.

На выбор предлагались два варианта. Первый – врач общего профиля на БМРТ, большом морозильном рыболовном траулере с экипажем до ста членов. Второй – служба на ПР, производственном рефрижераторе, входившем в состав флотилии. Из трёхсот его человек две трети составляли женщины, занятые на приёмке и разделке рыбы. Потому в медицинский штат ПР, кроме среднего персонала, включая рентгентехника, входили гинеколог и три других специалиста – терапевт, хирург и стоматолог. Судя по приложению к контракту, ежемесячный заработок врача в море превышал получаемый сейчас Веткиным в стационаре в три-четыре раза.

Кроме того, Стасу стало известно, что доктора на ПР нередко могли подрабатывать на разделке рыбы, разумеется, по договорённости с капитаном или старпомом. Но вскоре нашлись знавшие не понаслышке, разъяснившие Веткину, что на такой работе, особенно среди новичков, нередки травмы с потерей пальцев. Обращение со шкерочным ножом при обработке улова требовало не только осторожности, но определённых навыков и сноровки.

Однако, жизнь в составе столь необычного экипажа с преобладанием представительниц прекрасного пола продолжала представляться Стасу достаточно соблазнительной, пока он не наслушался новых баек от тех же бывалых про нравы, царившие среди такой массы женщин, надолго отрезанных морем от берега.

Нередко поминались изнасилования гражданками из экипажей ПР мужчин-врачей, сходные с известными фактами в женских исправительно-трудовых колониях. Прикинется, к примеру, такая работница с накаченными ежедневным физическим трудом мышцами беспомощной больной, требующей срочной медицинской помощи. И едва врач сострадательно начнёт измерять давление старым ртутным тонометром, как та молниеносно вырубит его ударом по голове массивным футляром аппарата. Таким образом, у дамочки оказывается достаточно времени исполнить свой неотложный замысел. Технически для того надо всего-то мужчинке без сознания перетянуть детородные органы подручным шнурком или ниткой для их избыточного кровенаполнения. Правда, можно так травмировать жертву, что у неё, то есть у него потом вполне возможна самоампутация… Только никого из насильниц такое никогда не останавливало… Брр! Потому вполне объяснимо Стас выбрал должность врача общего профиля на БМРТ с полностью мужской командой.

Оставалось только подписать присланный договор, получить перевод на причитающуюся сумму в размере свыше обычной его полугодовой зарплаты и отправляться в Мурманск на место новой службы. Очевидно, столь большие подъёмные предусмотрительно выплачивались сразу, чтобы вербуемый не «соскочил». Если кто передумывал через некоторое время после получения денег, то вряд ли уже сумел бы сразу вернуть полностью такую внушительную сумму.

Однажды после очередного изматывающего дежурства он заглянул в ближайшую пивную с целью расслабиться перед тем, как добраться до вожделенной подушки. В таких заведениях сидячие места изначально не предусматривались, чтобы не было соблазна задержаться надолго перебравшим лишнего посетителям. За его высоким столиком случайно оказался небритый мужик средних лет с убедительным синим якорем на запястье. Бывалый мореман с охотой поделился за кружкой-другой своими воспоминаниями. Он уверял, что при долгих плаваниях не так уж редки случаи психозов, особенно среди медиков. При многодневном отсутствии работы тем остаётся только валяться в каюте, часами глядеть в потолок, изнывая от безделья, заливаться спиртом в одиночку или с начальством. Тут и «белочка» может накрыть. Собеседник не только слышал о неоднократных попытках суицида, но и сам наблюдал такие срывы, чаще всего завершавшиеся успешным прыжком за борт.

Убедительные свидетельства очевидца не могли не встревожить Стаса. Сам он никогда не жаловался на свой вестибулярный аппарат, но вполне представлял, что, кроме возможной «морской болезни», его ждёт долгое пребывание в тесном изолированном мирке среди безбрежного моря. И ещё далеко не факт, что он сможет нормально такое перенести.

Однако гораздо больше Веткина беспокоил вопрос о жилплощади, тем сильнее, чем ближе шло к окончательному решению. По условиям требовалось немедленно сняться с прописки, затем одну-две недели «висеть в воздухе» до оформления документов в Мурманске. Поскольку квартира являлась ведомственной, в своё время закреплённой за его умершей матерью и перешедшей затем к наследнику, не имевшему ни малейшего отношения к службе родительницы, то не исключалась возможность лишиться казённого жилья раз и навсегда. Многое с этим выглядело неясно и неопределённо. Твёрдых гарантий сохранить крышу над головой и прописку ему никто дать не мог…

Но, надо же было так случиться, в это самое время всего за одну ночь брызнула зелень по кустам и газонам парков, по ветвям деревьев на всех без исключения городских улицах и проспектах, причём одновременно. Солнце уверенно и надолго закрепилось на местожительство в положенном ему от природы участке небосклона. Гражданки всех возрастов и комплекций, словно сговорившись, дружно избавились от тёплой одежды и стали чаще улыбаться встречным незнакомцам. Словом, наступила неизбежная Весна. Зимняя хандра вмиг осталась бесповоротно позади, без остатка растворившись, подобно импортному баночному кофе, в ласково потеплевшем пространстве вслед за надоевшими холодами.

От столь быстрых перемен Стас незамедлительно повеселел и увидел окружающее совсем в другом свете, чего уже не могли перебить никакие внезапные каверзы погоды, которых, кстати, и не происходило. Но главное, вскоре он познакомился со своей будущей женой. Разумеется, о предстоящей её роли в жизни Веткина ещё никто не мог и предположить.

Поначалу они ходили в кино, где целые сеансы напролёт целовались на последнем ряду, будто подростки, так что на всполохи экрана им было совершенно наплевать. В этом тоже сказывалось что-то весеннее. Изредка для разнообразия заглядывали в театры или на выставки, а если хотелось компании, то к его или её приятелям и подругам, становившимся теперь общими. Чаще вдвоём гуляли по вечерним улицам и площадям с долгими стояниями в подъезде и бесконечными не запоминающимися, но кажущимися самим многозначительными и приятными разговорами. Скучно им вместе никогда не бывало. Но даже в шумных ресторанах или кафе, куда они наведывались, когда позволял карман, им хотелось поскорее остаться наедине. Окружающее при этом никогда не имело особого значения для обоих.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю