Текст книги "Великая Отечественная война глазами очевидцев"
Автор книги: Сергей Ковальчук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Короче говоря, я уже был готов. И вот, через неделю меня вызывает председатель: «замени брата, сядь за руль!» Куда тут денешься? Пришлось. И вот, на этих сельскохозяйственных тракторах: гусеничных и колесных я проработал до конца 1943 года.
Я не был лентяем. Вставал очень рано, работал допоздна, ночевал в полях. Короче говоря, мы были механизаторами и дневали-ночевали там. А отдыха у нас совершенно не было. Тут пошли палатки, в магазинах ничего не стало. Даже соли не было, чтобы приготовить пищу. И мы вынуждены были питаться несоленым варевом.
Но постепенно-постепенно где-то что-то покупали, где-то что-то продавали, меняли на соль. В общем, жизнь немножко наладилась. Первый год я работал в колхозе «Партизан». Я тракторист был на машинно-тракторной станции. Получал я двойную зарплату: часть зерном, а часть деньгами. И я удачно поработал и очень хорошо заработал.
Мы жили с матерью вдвоем, и в тот же год, осенью, я внес в фонд обороны семьдесят пять рублей. Мне привезли целую машину пшеницы, но я взял себе только два мешка, а остальное отдал в фонд обороны. Потому что везде писали, что надо помогать фронту, сдавать в фонд обороны.
И по итогу следующего, 1942 года, я уже был знаменитым. Обо мне писали в газетах, в «Челябинском рабочем», и по итогам года меня премировали велосипедом. Пешком я уже не ходил, ездил на велосипеде. А в ненастные времена охотился с ружьем. Оно было хорошее, двуствольное, им меня тоже премировали за хорошую работу.
1943 год был очень удачный по климату, и мы получили замечательный урожай. Я получил в качестве премии полторы или две машины зерна. Большую часть я отправил в фонд обороны. И у матери был сундук. В каждой семье раньше были сундуки: маленький, средний и большой. Большой был как современный диван, высотой примерно сантиметров семьдесят. И мы всегда там зерно хранили.
Мать мне говорит: «давай заполним зерном этот сундук, и пока нам хватит. А остальное пусть везут на фронт». Так и сделали, сдали весь хлеб в фонд обороны. А деньгами мне дали около восьмисот рублей, и половину я тоже отдал в фонд обороны.
Ребят, моих одноклассников, забрали 8 ноября 1943 года, а меня 13-го. Ну, так группы комплектовали. Приходили в военкомат, конечно, все со своей одеждой. И я попал в Челябинское военное авиационное училище. Преподавателями там были раненые летчики – командиры, офицеры. И один из лейтенантов, когда с нами познакомился, сказал: «ребята, жаль мне вас! Очень жалею вас. Вот я был такой же, как и вы. Как вам помочь, я не знаю, но попытаюсь». Он говорит: «если вы попадете к нам в училище, через месяц вас уже не будет. Смотрите сводки: по триста наших самолетов сбивают в день. А в каждом самолете по два-три человека. И от вас даже пыли не останется!»
И вот, он как-то нашел время, собрал нас. А мы еще основную комиссию не проходили: годный или негодный в летчики. И он втихаря нас собрал и сказал: «вот завтра у вас комиссия, первая комиссия. Будет центрифуга: тебя сажают в кресло, завязывают ремнями и сильно крутят, очень много оборотов. Потом мгновенно кресло останавливается и приказывают встать. Если ты встал и не упал, значит годен. Если упал – все, равновесия у тебя нет».
И таким образом, из двенадцати человек шестеро «отказались ехать в это училище». В том числе и я упал после этой центрифуги. Вторая комиссия была еще хитрее. Сидишь. Тебе командуют встать и идти по дорожке. Доходишь до середины дорожки, и она проваливается в бездну. Я шел, упал. Удачно упал, мягко. Мне командуют: «встать!»
Я встал, и только поставил левую ногу на землю, у меня закружилась голова и я упал. И вторую комиссию я тоже не прошел. Другие комиссии были не такие хитрые. В общем, нас не взяли в летчики. Из двенадцати человек восемь отправили в пехоту, в том числе и меня.
Дальше пошла учеба, подготовка на автоматчиков, минометчиков. Была краткая подготовка. Я попал в лагерь под Чебаркулем. Это были бывшие овощехранилища, они были пустыми. И их превратили в казармы. Длина такой казармы была сто пятьдесят метров. Там было три отделения и в каждом отделении было по роте солдат, по сто человек. Матрасов не было, вернее, они были соломенные. И соломенные одеяла и подушки. Нам выдали старые шинели, ботинки больших размеров. Короче говоря, мы были там как заключенные.
И проходили военную подготовку как настоящие заключенные. Кормили нас очень плохо. Мы писали про это письма, я тоже писал. И вот, моя мать как-то сумела добраться до этого лагеря и привезти мне вещмешок с домашними припасами. И вот так нас наши родители поддерживали примерно полтора месяца.
За это время появились «слабосильные роты». Что это такое. А то, что люди не могли вставать, не могли одеваться и уже не могли идти. Это все от такого питания. А кого родители поддерживали, те могли заниматься: бегать, зарядкой заниматься.
А у других из восьмидесяти человек тридцать положили в больницу. Такое положение, конечно, было не нормальным. Мы, новобранцы, решили, что здесь какое-то вредительство, чтобы солдаты не попали на фронт. Собрались и решили, что нужно что-то предпринять.
И ночью, после отбоя, мы посовещались где-то около часа, и решили: или бежать на железнодорожную станцию и ехать на запад, или напишем письмо командованию, прямо Сталину. Судили-рядили и остановились на письме. А как отправить? Цензура-то не пропускала такие вещи.
И мы узнали, что завтра уходит маршевая рота на фронт. Мы написали письмо от руки химическим карандашом, запечатали в треугольник и передали одному бойцу, который шел с маршевой ротой на фронт. Удивительно, но письмо до Москвы дошло очень быстро, и через неделю к нам приехал генерал-майор с тремя офицерами.
В тот день, когда они приехали, мы были на стрельбище, стреляли из автоматов. Конечно, мы не знали, что такая комиссия приедет. Они к нам приехали, генерал поздоровался с нами и спрашивает:
– Ну как, ребята, отстреляли?
– Хорошо, товарищ генерал!
– Ну а все же, у кого отличная стрельба, пятерка, поднимите руку!
И около семидесяти процентов стреляли отлично. Генерал обрадовался, достает из кармана наше письмо в треугольнике и спрашивает:
– Кто написал вот это письмо? Это ваше письмо?
Ну кто же скажет, что это он написал? Конечно же, никто не сознался. Он говорит:
– Ну ладно, с цензурой у вас тоже правильно. А то, что здесь написано – все правильно! Мы уже разобрались. Вас кормили из рук вон плохо, пьянствовали тут.
А наш командир полка рядом с ним стоял. Он был без руки, полковник. И молчал, потому что сказать ему было нечего. И вот генерал говорит:
– С сегодняшнего дня вы все это обмундирование с себя снимите и вас переоденут. А сейчас идите обедать. После обеда мы с вами еще встретимся.
Мы пришли обедать в столовую. Заходим – е-мое, все деревянные столы и скамейки выбросили. Стоят настоящие столы, стулья, на столах большие «пузатые» кастрюли, из них пахнет так хорошо и приятно. Миски новые. Вот как хорошо поработали за одну ночь.
И вот, сели за стол. Впервые рисовую кашу с маслом поели. Впервые компот выпили. И впервые белый хлеб попробовали, целых двести граммов. И вот, после этого вышли, построились. Генерал говорит:
– Ну что, товарищи бойцы, обед понравился?
– Да, товарищ генерал!
– Наелись?
– Никак нет, товарищ генерал. (Смеется).
– Вот что, ребята. С сегодняшнего дня вас так, как сейчас, будут кормить две недели. А через две недели вас отправят маршевой ротой. Занимайтесь, не обижайтесь на командование! У вас тут было вредительство. А вашего начальника продовольствия мы расстреляли.
А кто-то говорит:
– Товарищ генерал, а почему без суда и следствия? Перед нами его надо было расстрелять!
– Правильно говоришь. Но мы не вытерпели такого издевательства перед вами. Я, – говорит, – сам лично взял его и застрелил!
Но как? То ли правда, то ли нет. Может быть, и правда. Его же отстранили, может где-то там кокнули. Но, вот так.
И вот, кормили нас так в течение двух недель. Появилась рисовая каша, хлеб разный: черный, серый; американская тушенка появилась. На десять человек большая банка. Намажем, значит, на хлеб и с удовольствием ели эту тушенку. И представляете, уже через неделю, фронтовые песни запели, когда шли в столовую.
И вот потом отправили нас на запад. Дорога на фронт была нелегкой. Нас отбирали по дороге, комплектовали. Кругом шли на фронт – тайно, явно, пассажирскими вагонами. Нас посадили тридцать человек в вагон и отправили в сторону Харькова. Моих товарищей тоже отправили кого куда.
Мои братья уже были на фронте. На старшего брата, к тому времени я уже знал, пришла бумага, что он пропал без вести. И я боялся не успеть отомстить фашистам. Я говорил: «ребята, наверное, мы не успеем, война закончится!»
И нас загнали под Харьков, где в конце 1943-го – начале 1944 года произошло крупного сражение, где наши немцам проиграли. Там немцы уничтожили две наши армии. Одна из них была танковая. По-моему, ее командующим был генерал Шапошников. Крупное поражение там потерпели, и наших там окружили.
И вот, нас направили на прорыв этого окружения наших войск. Там были очень сильные бои, не хуже, чем под Сталинградом и Курской Дугой. Я попал в артиллерию, наводчиком 120 миллиметрового орудия.
По немцам мы успели выпустить всего-навсего три снаряда. Подошли резервы с Урала, с Сибири, немцев окружили и ликвидировали. И вот, я очень хорошо помню сводку, что погибших немцев было всего двести семьдесят тысяч человек. Их трупы на грузовиках куда-то увозили, хоронить-то их кто будет?
Мы спрашивали офицеров, а они нам говорят, что они сейчас, наверное, где-то в общей яме лежат. Завалили, а потом закатали землей, и все. Кстати, и с нашими так тоже делали.
И вот, мы боялись, что не успеем на фронт. Но на фронт я все же попал. Это было 6 июня 1944 года на Западной Украине. Мы ехали поездом, и нас разбомбили три немецких самолета. Но поезд как-то выкрутился, спрятался в лесах, и у нас один вагон, хозяйственный, загорелся. Но люди не пострадали.
Нас выгрузили, и мы попали в руки наших украинских партизан генерала Ковпака. Он нас взял под свою защиту. А эта партизанская армия жила в большом-пребольшом поселке таком, в лесу прямо. Палатки там, землянки были, жили своей жизнью. И мы даже не поверили, что партизаны могут так жить.
И вот, нас там переодели. Вместо ботинок дали кирзовые сапоги, одежду уже такую – фронтовую. И кормили нас там очень хорошо. И в результате что получилось? Мы днем спали, а двигались только ночью. Как наступает темнота, начинается наше движение. И за ночь мы преодолевали от пятидесяти до семидесяти километров.
Начиная от бандеровских поселений до реки Сан, Сандомира, мы шли почти три недели. Мы шли с полной выкладкой: автомат, вещмешок, гранаты. И вот мы прошли мимо Львова. Мы думали, что во Львов обязательно попадем. Но его взяли наши войска на день раньше, а мы мимо прошли.
Я никогда не думал, что у нас, в СССР, были такие красивые города. Это настоящий город европейского типа. Такие чистые дома, чистые улицы, такие музеи! Мы удивились, что у нас такие города есть. Мы там проходили, всего два дня были и тоже своим ходом. И мы шли дальше.
И вот, на реке Сан, в городе Сандомир, мы заменили пехоту. Пехоту заменяли только ночью. Они встали и ушли, а мы заняли их места. И на следующий же день мы заразились вшами. Потому что там землянки и окопы, кто там будет где мыться и соблюдать гигиену? Бань не было, ничего не было.
И вот, через три дня мы такие вшивые были! Везде, и по десять-пятнадцать штук. А они такие жирные, белые, упитанные, кусаются и кровь пьют, понимаешь. И что же делать?
Тут нас старшие солдаты стали учить: соберите сушняк. Мы по три-четыре человека собираемся, собираем сушняк, втихаря разжигаем костер, снимаем белье и вытряхиваем в него. И так они, сволочи, горели, прямо со звуком таким лопались там. Как все равно что зерно жаришь. Звук такой же.
И вот, мы целую неделю боролись с этими вшами. Потом нас ночью по тревоге подняли, посадили на машины, на грузовики. Я запомнил, у нас командир бригады был по фамилии Столет. Полковник Столет. Он встречает нас и говорит:
– Здравствуйте, солдаты-столетовцы!
– Здравия желаем, товарищ Столет!
Вот прямо так и отвечали. Мы тогда уже перешли границу Польши и на границе с Чехословакией были. Попал я в другую дивизию, нас расформировали. И я попал на 152-миллиметровую гаубицу. Это уже было где-то в октябре 1944 года. Я там тоже был наводчиком. Расчет десять человек, целое отделение. Орудие было царского производства, короткоствольное, но бьет на восемнадцать километров.
Снаряд весом пятьдесят два килограмма. Одному его не поднять. Его в ствол вдвоем загоняли. И многие думают, что снаряды изготовили, в ящики упаковали, и все. Нет, братцы, снаряд любит чистоту. Надо, чтобы он блестел. Прежде чем его отправить в ствол, с него тщательно снимается смазка. Прямо тряпками с дизельным топливом или керосином. Потом тщательно насухо протирается.
Командир батареи или старшина с платочком ходит, проведет по снаряду: «а это что?» И снова начинают драить. Мы учились, конечно, всему. И вот, когда снаряд вылетает из дула гаубицы, глухой звук… И мы уши затыкали ватой или тряпкой, чтобы не лопнули барабанные перепонки.
Мы уже, конечно, научены были, знали. Первые испытания провели хорошо, уставшие, конечно, были. И мы узнали, что первый выезд навстречу немцам, которые начали контрнаступление, будет через час. Первый бой с немцами, у которых мы пожгли много танков, может штук двадцать, был удивительно коротким. Примерно полчаса.
У немцев были «Тигры», большие, громоздкие. И вот они горели… вот как баня горела, так и он горит. Вот тогда мы увидели, какая сила от снаряда. Когда снаряд попадал в «Тигр», он прямо раскалывался надвое. Броня лопалась. И вот тогда мы поняли, что такое танковый и артиллерийский бой.
За первый бой нам объявили благодарность. Сразу за первый бой ордена и медали не давали. Офицеры некоторые получали, а нам благодарности и похвальные речи. Еще добавку к еде давали. А к наградам представляли только уже после начала нашего контрнаступления.
И вот накануне 12 января 1945 года, генералы и офицеры пошли по окопам и блиндажам. Напишите домой письма, что идете в бой. Может, завтра кого-то из вас убьют или ранят. Сообщите родителям, что мы идем в последний бой. Политруки тогда были, комиссары.
Конечно, каждый написал такое письмо. Их отправили. И вот с одной только бригады собрали два мешка писем и отправили в тыл.
Через три месяца, когда мы уже были внутри Германии, не поверите, приехал целый грузовик с письмами, с мешками. Представляете, это не с продовольствием мешки были, а с письмами! Треугольники, и такие, и сякие. Открываем – там фотокарточки девушек, написано хорошими почерками, что желаем победы, и так далее.
У солдат некоторых слезы текут, многие радуются. Вот я тогда удивился. Столько писем ведь с собой не возьмешь. Некоторые, конечно, особо полюбившиеся и фотографии бойцы брали с собой, а остальными разжигали костры и грелись. Представляете? Письмами своих родных и близких! А ничего не поделаешь. Вот так вот было.
Мы с боями прошли Вислу. Варшаву брали не мы, а другие. Мы просто способствовали ее взятию. И первый очень большой бой был под Краковом. А город Краков – это древняя столица Польши. Одно время Польша принадлежала России, и там очень много похоронено наших русских бойцов. Этот город очень красивый. Архитектура красивая, дома такие.
Немцы хотели этот город взорвать. Даже кино такое есть: «Подвиг разведчика». И наши взорвать города им не дали. Не только общая разведка была, а у каждой воинской части были свои разведчики и свои сведения. Поскольку наши обладали большими данными, нашей дивизии поставили задачу освободить город Краков. Нам, и еще одной дивизии стрелковой. Номера ее точно не помню: то ли 111-ая, то ли 117-ая.
И вот, за полтора дня, где-то на следующий день, к трем часам дня Краков был освобожден. Немцы Краков не успели взорвать. Было заложено четыре машины толовых шашек. Чтобы дома взлетели на воздух. Они, немцы, заранее нашли источник, подготовили дизель-генератор, на бензине, завели. Но не успели. Им не хватило примерно двух часов. Наши подоспели, обнаружили этот дизель-генератор и ликвидировали.
И таким образом, нас долго называли «краковцами». «Здравствуйте, воины-«краковцы»! Вот так приветствовали.
А после Кракова мы уже вошли в немецкий тыл. Половина Польши была как немецкий тыл. Продовольствие, выпуск оружия и прочее производилось в Западной Польше и в самой Германии. Продовольствия у немцев было очень-очень много. С краковских продовольственных складов, наверное, все три наших фронта снабжались.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
