Текст книги "Обряд на крови"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Назаров

– Ну? Понял наконец, о чем я битый час тебе талдычу? – спросил Назаров с едва скрываемым раздражением. – Не он это стрелял. Не он, Боря. Точно не он. Почти на сто процентов в этом уверен… Никакого, ни одного соступа мы с тобой в упор не видели. Как взял с места, так и потянул себе прямиком практически без остановки. Всего-то пару раз только и потоптался слегка, проверился по-быстрому и дальше потопал.

– А это еще не факт, Михалыч, – твердолобо возразил Кудряшов. – Не убедил ты меня. Отнюдь не убедил.

– Ну вот опять ты, Боря! Опять за свое… Ну что? Начнем по новой? По второму кругу?

– Да хоть по второму, хоть по третьему. Все равно… Что соступа мы с тобой не видели, в этом, ладно, я с тобой согласен. Хотя с большой натяжкой. Вполне могли в такой темнотище и просто не заметить…

– Боря…

– Да согласен, я ж сказал, но… – сказал Кудряшов и, оттопырив, поднял вверх большой палец. – Но точно мы это с тобой сможем утверждать только тогда, когда до самого лагеря его дотянем и убедимся в том, что он где-то дальше по ходу петлю не сделал. Да и то только примерно, на прикидку получится. Мог же ведь он и там часок поболтаться, а потом ломануть в обратку, да только, естественно, не по своим старым следам. Прошмыгнул мимо нас втихаря сторонкой да зашел с тыла. Что, Михалыч, скажешь – не может быть такого? А ну, признайся!

– Да все может быть. И это тоже, но давай рассуждать логично… Вот остановись-ка да еще раз хорошенько подумай.

– Ладно. Слушаю.

– Он же нас с тобой даже разоружать не стал? Так?

– Допустим.

– Без всяких допусков, Боря. Это факт. Только обоймы вытащил да в снег закинул. А ведь мог это сделать, правильно?

– Мог, и что с того?

– Мог, но не сделал. А казалось бы, чего проще, если ты стрелять по нас собрался. Ведь тогда мы для него, безоружные… просто… как в тире по мишеням. Расстрел натуральный. Да бей – не хочу, безо всяких последствий.

– Ладно. Пока молчу. Дальше.

– А дальше, Боря, еще больше… Связи он нас лишил и, как я уверен, совершенно успокоился. Больше мы для него, по-видимому, никакой опасности не представляем. Он одного хотел, только одного – чтобы мы от него отвязались и не сумели никому в ближайшее время о нем сообщить. О его местонахождении. И только в ближайшее. Дальше – хоть трава не расти. Ему, Боря, просто-напросто фора была нужна, чтобы успеть за это время бесследно в тайге раствориться. И все. Только фора. Больше ничего ему от нас и не требовалось… В таком случае какого беса ему вздумалось возвращаться и по нас стрелять?

– Да мог же и просто передумать? Сначала решил нас в живых оставить, а потом допетрил, что капитальную промашку допустил. Косяка упорол крупного. Что мы для него теперь совсем нежелательные свидетели?

– Нет, Боря. Не вяжется. Ну не похож он на человека, который свои решения по ходу дела меняет…

– Н-у-у, Михалыч, ты даешь! Этого я от тебя совсем не ожида-а-ал. Это уже какое-то пацанство получается, гадание на кофейной гуще. Похож – не похож. Любит – не любит. Ты что, сто лет с ним знаком, тыщу лет его знаешь?

– Знаю или нет, не важно. Вроде бы пожил уже, – начал против воли наливаться злостью Назаров. – Научился немножко в людях разбираться.

– Да я же с этим и не спорю, Михалыч, – уловив металлические нотки, проскользнувшие в словах начальства, сообразив, что слегка переборщил, хватил лишнего, своевременно сдал назад Кудряшов. – Но все одно это только твое… наше предположение. Пока не проверим досконально…

– Проверить-то, конечно, проверим, – по достоинству оценив реверанс подчиненного, усмехнулся и уже более спокойным голосом продолжил Назаров. – У нас с тобой теперь нет больше никакого другого выхода, как его догонять. А там уже, не знаю как, просьбой или силой, но только батарейки нам вернуть надо в любом случае. Надо обязательно в заповедник сообщить, чтобы подмогу прислали. Не нравится мне совсем вся эта история… Да и за тебя я тревожусь, Боря… Почти трое суток топать до первого кордона с таким ранением… Как ты, кстати?

– Да нормально. Слегка пощипывает, но вполне терпимо.

– Не морозит? Дай-ка лоб пощупаю.

– Да прекрати, Михалыч, – резво отстранился Кудряшов. – Что я тебе – девка малахольная, чтоб меня ощупывать. Сказал же – нормалёк. Значит, так и есть. Тоже мне – нашел ранение…

– Это пока, Боря. Пока. Надеюсь, понимаешь, что в любой момент может у тебя лихорадка начаться? А если прихватит, что я с тобой тогда делать буду? А если начнется нагноение? Я ведь рану твою только стрептоцидом и присыпал да бинтом обмотал. И промедола всего один тюбик остался. Больше ничего обезболивающего.

– Ничего, перекантуюсь. Не беспокойся. Это все мелочи. Да ты же и сам видел – ничего там такого страшного. Кость не зацепило. И даже не сквозной пробой, а только так – с самой краюшки шматок мясца отколупнуло. Считай, из строя он меня не вывел…

– Шматок, шматок… Да если б это дома случилось, то я бы… – по инерции проворчал Назаров, но, поглядев на расплывающуюся в нарочито бодренькой и даже слегка язвительной улыбочке Борину физиономию, оборвал себя на полуслове. Помолчал немного, ощупал внимательным взглядом лежащую под гребнем увала припорошенную снегом, поросшую полынью и густым мохнатым вейником пустую мертвую лощину и перевел тему: – Так ты понял или нет, к чему я все это вел?

– Да понял я, Михалыч. Не дурак. Конечно, понял. Есть вероятность того, что по нас кто-то другой палил. Пусть небольшая, но все же есть. Не буду я с тобою больше спорить. И этот кто-то вполне может и дальше где-то рядом с нами шарахаться…

– Ну вот, наконец-то! И стоило, Боря, такую долгую тягомотину разводить, нервы мне мотать понапрасну?

– Да ты ж меня знаешь, Михалыч, – хохотнул Кудряшов и слегка покривился от резанувшей предплечье боли. – Люблю я поспорить мал-мал. Особенно с тобой. – И, оправившись, начиная, как обычно, ерничать, скорчил покаянную рожицу: – Ну не могу же я сразу со всем согласиться. Не могу. Такой уж, видно, уродился.

– А раз есть такая вероятность, – не принимая предложенного Кудряшовым легкого тона в разговоре, с полной серьезностью утвердил Назаров, – то мы с тобой просто обязаны ее учитывать, если не хотим, конечно, опять на пулю нарваться… Это я и хотел в тебя втемяшить. Хотел, чтоб ты этим проникся как следует.

– Считай, что я проникся, шеф.

– Ну вот и хорошо.

– Да внял я тебе, Михалыч. Точно внял. Вот прямо до кишок проникся. Ну что? Двинули?

– Подожди, Боря, и это еще не все. Готов послушать?

– Слушаю.

– И этот кто-то, если я правильно понимаю, очень не хочет, чтобы мы этого Робин Гуда догоняли. Очень он не хочет, чтобы мы с этим парнем каким-то образом контачили.

– Поясни? Не понял.

– А что тут понимать? Проще пареной репы… Ты же сам заикался, что он убивать нас явно не намеревался. Только попугать.

– А-а, ну, понятно, о чем ты. Согласен. Тогда эта скотина однозначно от нас не отцепится.

– Не отцепится, Боря. Ни за что не отцепится. Уж тут ты будь уверен.

– Да и черт с ним, – сказал Кудряшов и сдвинул брови. – Слушай, Михалыч, а может, вернемся? Возьмем этого варнака в клещи и вальнем его к едрене фене?

– А ты уверен, что он один?

– …

– Вот то-то и оно… И я не уверен.

– Тогда придется его здесь на засидке ждать. Все равно, рано или поздно, на свет вылезет.

– Не можем мы, Боря, ждать…

– Тогда пошли, – нетерпеливо дернул головой Кудряшов. – Не люблю я этих долгих размышлений. И так все ясно как божий день.

– Ну ясно, так ясно, – недовольно покосился на подчиненного Назаров, подумав: «Да ни черта ему не ясно! Да черта лысого ты его переделаешь! Так и свербит у него по-прежнему в одном месте». – Главное, чтобы ты уразумел, что гон закончился. Больше никакой, ни малейшей спешки. Идем теперь с тройной осторожностью. И с постоянной оглядкой.

– Давай уже не повторяться, а, Михалыч?.. Ей-богу, лишнее.

Славкин

Понемногу начало светать. Под утро ударил легкий колкий морозец, и, распахнув бушлат, распустив молнию на горловине свитера, Славкин с наслаждением всей грудью вдыхал свежий, настоянный на запахах тайги воздух, бьющий в голову, как доброе вино.

После очередного толкового хода в начатой партии настроение его заметно улучшилось. И даже в сон клонить перестало. И таблетки глотать уже стало ни к чему. И без них не штормит, не качает. Вполне сносное самочувствие. На твердую четверочку.

«Судя по тому, как этот зеленый егеришка после моего выстрела ретиво в перекат ушел, – размышлял неспешно и обстоятельно, удобно привалившись спиною к дереву, – а потом еще и достаточно долго молча, без малейшего скулежа, зыркал по сторонам с карабином наизготовку да к тому же вполне браво и осмысленно, я его только слегонца зацепил, слегка ему ручонку поцарапал? Так вроде бы все и вышло, как планировал?.. Ну-ну, посмотрим теперь: дойдет – не дойдет. А нужно будет, и еще добавим для пущей верности… Как бы там ни было, а им теперь без связи, если, конечно, не совсем дураки законченные, одна дорога – назад на хаус. Да побыстрее, вприпрыжку, никуда не заворачивая… А они, скорее всего, сюда с главной усадьбы заповедника приперлись. Больше неоткуда. Не вертолетом же их в такую глухомань закинули? Что-то я в этом очень сильно сомневаюсь – при их-то скудном финансировании?.. А это без малого – сотня верст на прикидку. Не меньше, чем на двое суток гребли. – Подумал, и губы его дрогнули, поползли, растянулись в едкой сардонической улыбочке: – Представляю себе, как эти мудрики гонористые теперь от каждой тени, от каждого куста шарахаться начнут. Да угоришь, наверно, со смеху. Да та еще картинка будет. Ничего, скоро вдоволь потешимся. – Посмотрел на часы и, снова откинувшись спиной на дерево, принял удобное положение. – Ну лады, дам я им еще с полчасика для полной гарантии. Пускай еще побалаболят от души да окончательно придут к какому-то консенсусу. Андрюха все равно еще на месте ночевки копошится. А потому спешить мне совершенно нэ трэба. Ни к чему. Все еще успеется… А может, все же коньячку маленько накатить? Дринькнуть глоточек?.. Да нет. Пожалуй что не буду. Побережем заначку. Еще пригодится. – Прикрыл глаза, посидел с минуту совсем бездумно, безо всяких размышлений, и тут неприятная мыслишка, пришедшая совсем не к месту, кольнула в расслабленных мозгах, выскочила на свет совсем не ко времени, как черт из табакерки: – И как же это Малек тогда, после того мочилова в ските, этих кержаков пришибленных так бездарно проворонить умудрился? Как же он так лопухнулся качественно? Вот же баран бестолковый! А все то же – я, я. Головка от… водомета! Тоже мне еще, блин, – спецы порубежные. Не спецы, а сосунки, говномесы натуральные. Проследили бы тогда надежно этих божьих одуванчиков, и все бы сейчас просто найс было. Не пришлось бы мне теперь втемную за Андрюхой по тайге неделями таскаться в надежде, что он меня к ним когда-нибудь выведет. Уже бы давно загасил и одних, и вторых да где-нибудь за бугром балдел бы, нежился в шезлонге с какой-нибудь сладенькой герлой-шоколадкой на теплом песочке… Д-а-а… Дать бы тебе, Витюша, в рожу, чмо ты болотное. Жаль, что теперь уже такой возможности больше не представится. А не то бы я тебе точно, полканчик ты мой недоделанный, с огромным удовольствием паяльник начистил. – Поиграл желваками, потер кулаки. Сплюнул в сердцах и все же не удержался: отвинтил колпачок на фляжке. Засадил, запустил в нутро добрый весомый глоток. Потянуло повторить, но, хмыкнув, все же благоразумно удержался. Вернул в карман фляжку. – Да пустое ж дело – сейчас об этом думать. После драки, как известно, кулаками не машут. И чего теперь зацикливаться? Дело делать надо… Ну ничего – словесные портреты у меня достаточно полные. И по именам я всех этих ванюток да машуток знаю… Это, естественно, – на самый худой конец. Если уж Андрюха действительно вконец вразнос пойдет, заартачится да на сторону свинтить решит окончательно. Да если я к тому же перед смертушкой ничего путевого из них с дедом выдавить не смогу. Отмолчатся, как лихие кремень-партизаны, что, конечно, тоже маловероятно. Не знаю, как дедок, а у Андрюхи, думаю, – кишка тонка… Да нет. Не должен он ничего такого глупого отчудить. Все равно, в конце концов, попилит к своей Глафирке ненаглядной. Да обязан просто. Помозгует, взвесит все свои дальнейшие безрадостные перспективки, накрутит по тайге с десяток хитрых вензелей да рванет как миленький… Да куда он денется-то – с подводной лодки? Да еще с таким капитальным балластом, как этот его доходяга Семеныч – пенек престарелый?»

Терпеливо, до минуты, выждав добавленные полчаса, тщательно затер, уничтожил все следы своего пребывания на привале и двинулся в обратный путь. В паре десятках метров от места, откуда несколько часов назад вел огонь по егерям, остановился, опустился на снег. Ползком по-пластунски, почти беззвучно добрался до знакомого взгорочка и, приподнявшись на локтях, осторожно выглянул из-за него. Хорошо видимая на свежевыпавшем снегу цепочка следов тянула из лощины вверх за гребень увала. «Ну, это нормально. – подумалось. – Этого и следовало ожидать. Сообразили быстро, что надо резво ноги уносить, убираться с открытого пространства». Отполз назад в низинку. Поднялся на ноги и, отряхнувшись от снега, осторожно двинулся в обход.

Глубокую прямую борозду в снегу заметил еще на подходе – за полсотни метров. Остановился. Тщательно просканировал тепловизором окружающее пространство. Огляделся. Постоял еще несколько минут, не шевелясь, напрягая слух, словно не до конца доверяя показаниям прибора, и только потом приблизился вплотную к наследу. Присмотрелся и тут же смачно выругался в голос. Борозда была не одна, а целых три. Рядом с пристывшими за ночь следами Мостового в том же направлении тянули еще совершенно свежие, четкие, не более чем часовые, следы обоих егерей. «Вот же мать твою растак! Да ни хрена же до них не дошло! Ни черта не дошло, как видно! – моментально разобрало его от полыхнувшей злости. – Все равно же увязались за Андрюхой, дебилы упертые, будто им там маслом намазано!» Прицепил монокуляр к поясу, закинул за спину винторез. Нагнувшись, зачерпнул ладонью пригоршню снега, с силой растер лицо, так что кожа на щеках загорелась, словно политая крутым кипятком. Подышал пару минут от живота, глубоко, с присвистом. «Жаль, что этих придурков пока гасить нельзя, – подумал с досадой. – А как бы славно было… Ну ничего. Сейчас я этого молодого да ретивого продырявлю посущественнее. Так, чтобы не мог больше самостоятельно передвигаться. Пускай его любимый начальничек мал-мал по таежным дебрям на своих закорках потаскает. Вот тогда уж точно они все свои тупые затейки вмиг оставят, из своих бестолковок безвозвратно выкинут. Не до того им тогда будет, чтобы с Андрюхой счеты сводить. Да стопудово – не до этого».

Андрей

– Так что же ты, Андрюша, все-таки решил? – спросил Семеныч. – Искать Елизара-то будем?

– Пока так, а там придумаем что-нибудь…

– А что же тут придумаешь?

– На месте посмотрим, – ответил Мостовой и, заметив, что старик, явно не удовлетворенный его уклончивым, чересчур лаконичным ответом, посмурнел и отвернулся, поспешил добавить: – Да я же и сам еще толком не знаю, Иван Семеныч. Не придумал еще. Все же от обстоятельств будет зависеть. Да и мы же с тобой еще не знаем, какую ораву своих головорезов Санек с собой прихватил.

– И то верно, – охотно согласился Крайнов. – Навряд ли он один за нами шлындает. Хоть мы с тобою для такого битого варнака, если уж душою не кривить, – не шибко-то и велика добыча. У него ж наверняка ручонки-то по локоть в крови. Уж больно лихо он тогда в Ретиховке с теми кавказцами расквитался. Да и сам же ты мне как-то рассказывал, что ему повоевать немало довелось. А на войне на этой проклятущей хочешь не хочешь, а с лютым делом когда-нибудь да свыкнешься. Тяжела ж беда – начало. Тьфу-тьфу. Прости меня, господи, – сказал Семеныч и, озабоченно покрутив головой по сторонам, понизив голос, спросил: – А сам-то ты как думаешь, Андрюш, далёко ли они от нас пёхают? Или с этими их хитрыми маячками-паучками для них и не нужно вовсе от нас слишком близенько держаться?

– Думаю, что не обязательно, – не стал Андрей убеждать старика в обратном: «Зачем его лишний раз накручивать? Однозначно – не стоит». – Пока мы к старому скиту не подойдем, они нас точно на длинном поводке держать будут. Зачем же им приближаться? Только лишний риск себя демаскировать. А это, я уверен, им пока совсем не нужно.

– А, может, зря ты все ж таки, Андрюш, согласился его с собою взять? – бросив взгляд на занятого приготовлением завтрака взбудораженного, пребывающего в явно приподнятом настроении Айкина и, приблизившись к самому уху Мостового, еле слышно прошептал Семеныч. – Не ровен час так и сгинет, бедолага, с нами за компанию?

– Так это ж только до старого скита. А там мы с ним непременно расстанемся. Я его, естественно, в самое пекло за собой тащить не собираюсь.

– Ну тогда ладно. Тогда пускай. Пусть тогда покуда с нами остается. Еще успеет вдоволь в одиночку намыкаться, горемычный. Вот уж угораздило его, так угораздило! Не приведи господь такого!.. И как уж там у него теперь жизнь-то сложится – одному богу известно…

– Все! Готово, однако! – вклинившись в их разговор, радостно доложил Айкин, снимая с рогулек длиннющий закопченный вертел с зажаренной на костре козлиной лопаткой. – Идите скорее сюда, Андрей, дедка! Идите – кушать будем.

– Ну, пойдем тогда, Андрюш, – разом просветлел лицом Семеныч, моментально откликнувшись на адресованную ему открыто сияющую на смуглом широкоскулом лице ульчи приветливую улыбку. – Пойдем поснедаем перед дальней дорожкой. Надо подкрепиться. Да потрафить, стал быть, нашему прилежному доке поваренку. – Тихонько закряхтел, поднимаясь с валежины, опираясь на подставленное Мостовым плечо. – А вот умеют же они, чертенята, любую дичину во всякий раз вкусно приготовить. Чего-чего, а уж этого от них не отнимешь. Далеко ж и не каждой бабе такое под силу.

– Ну что, дедка? Тебе нравится? – не переставая жевать с громким чавканьем, промычал Айкин, то и дело вцепляясь зубами в здоровенный шмат мяса, ловко отмахивая от него остро отточенным ножом у самых губ тонкие кусочки и тут же отправляя их в рот.

– Очень. Прямо во рту тает, – сказал Семеныч и, весело переглянувшись с Мостовым, хохотнул: – Гляди-ка, Андрюха, что творит! Что твоя мясорубка. Ты смотри, Акимушка, ненароком нос себе не отчекрыжь. Что ж ты потом безносый-то делать будешь?

– Ничего-ничего. Мы же не носатые. Не такие, как вы, – благодушно принял шутку ульча и скорчил смешную рожицу. – У нас же нос совсем маленький, однако. Только дырочки. Зато за ветки не цепляется. – И тут же с ходу, не спуская с лица шаловливую улыбочку, обратился к Мостовому: – А куда пойдем, Андрей? В какую сторону?

– Да вон, видишь, сдвоенная сопочка? – ответил Мостовой, показав взглядом на белеющие у самой линии горизонта дальние гольцы.

– Ага-ага, вижу. Совсем недалеко, – прищурившись, закивал головой Айкин. – Две-три чаевки всего.

– Как ты сказал? – недоуменно приподнял брови Семеныч.

– Ну, это у нас так говорят. Ульча по тайге потопает маленько. Потом костер запалит. Погреется немножко. Чаек попьет. Потом только дальше топает. Так хорошо всегда бывает. Так всегда делаем.

– А-а, понятно, – протянул Семеныч. – Чаек – это, конечно, здорово. Только как же мы чаек-то погреем, когда у нас даже плошки никакой с собою нет? Ни котелка, ни какой кружки завалящей?

– Зачем кружка, когда кругом березка есть. Сейчас поедим, я быстро с бересты посудку сделаю. Совсем просто.

– А не сгорит?

– Зачем сгорит? Ничё не сгорит. Надо же маленько греть только.

– А ведь и не лишним было бы сейчас чайку-то похлебать. Не все ж сидеть всухомятку, – обрадовался Семеныч. – Так опять же оказия! Заварки-то у нас тоже нет. Да ничего – лозу лимонника запарим. Вона ее кругом сколько. Или калины надерем. Я вроде как один кусточек вижу.

Мостовой поднял глаза, проследил за взглядом старика и тоже сразу же заметил поблизости, буквально в полста метрах от скального обрыва, низко пригнувшийся к земле под тяжестью свежевыпавшего снега кустик калины с еще не до конца оббитыми, обклеванными птицами кроваво-красными ягодами и словно тотчас ощутил на языке знакомый терпкий горьковатый привкус.

– Чай это… – подключился было к разговору Андрей, но так и застыл с открытым ртом. А через мгновение сорвался с места, сдернул с куста автомат, снял его с предохранителя и, крепко уткнув стылый затыльник откидного приклада в плечо, снова замер без движения.

Совсем рядом внезапно раздался оглушительно громкий треск кустов. А через несколько мгновений в подступающем вплотную к поляне низкорослом орешнике замелькали одна за другой в облаках поднятой в воздух снежной пыли мощные звериные спины, густо покрытые длинной темной шерстью. Огромное стадо кабанов летело через кустарник напролом, на махах, безоглядно, словно не причуяв ни дымка от кострища, ни ненавистного, пугающего, заставляющего всегда держаться от него на максимальном удалении человечьего запаха.

Андрей про себя машинально начал подсчет: «Два… Пять… Пятнадцать… Тридцать шесть…» Но очень скоро сбился. А стадо все валило и валило. Летело, неслось вперед неудержимым сплошным потоком, буквально утюжа, вбивая копытами в промерзшую землю трескучий сухой лещинник. Казалось, что ему и конца никогда не будет. Но так же внезапно наступила полная, звенящая в ушах тишина. Будто какой-то невидимый бешеный оркестрант в последний раз грохнул в литавры со всей дури и тут же моментально сграбастал, сдавил их руками изо всех сил, не позволяя звуку резонировать.

– Уф-уф, – через полминуты придя в чувство, первым шевельнулся Айкин и, вытирая пот со лба, обратился к Мостовому: – А ты чего не стрелял, Андрей?

– А зачем? Нам же сейчас мясо не нужно. Там же еще целая задняя ляха от косули осталась.

– Ай-и! – восхищенно пробормотал ульча и поцокал языком. – Какая у тебя, Андрюха, большая воля, однако! Очень большая! Я бы ни за что не вытерпел. Как же тут вытерпишь, если совсем близенько бежали? Совсем-совсем! Ни за что не промахнуться! – Выпалил на одном духу и вдруг посерьезнел: – А чё же они так быстро бежали? Испугались, наверно, кого-то? Может, амбу? [52]52
   Амба – местное название тигра у аборигенов (ульчск.).


[Закрыть]

– Да, не мешало бы посмотреть, – тоже озаботился Мостовой.

– Пойдем посмотрим, – мигом загорелся Айкин и затоптался на месте в нетерпении.

– Иван Семеныч, ты подожди нас здесь у костерка. Мы сейчас быстренько обернемся. Поглядим только, кто там этих вепряков ошалевших спугнул, и сразу же обратно.

– Ладно, Андрюша, идите, идите. Я вас тут подожду, – согласился Крайнов. – Идите, гляньте. Надо же понять. А я приберусь покуда.

Через полчаса, обогнув скалу и пройдя с километр по следам кабаньего стада, Андрей с Айкином поднялись на макушку невысокой покатой сопочки и остановились, внимательно осматривая лежащую внизу заснеженную марь.

– Вон, вон видишь? – показал рукой ульча.

– Где?

– Да вон там. Там, где ямка такая круглая на краю болотка?

– Да нет. Ничего не вижу, – проворчал Мостовой, до рези в глазах напрягая зрение. И только через десяток секунд, приглядевшись как следует, заметил на белоснежной целине две маленькие, едва различимые черные точки. – Тигры?

– Да никакие не тигры, – с досадой и как-то даже обиженно буркнул в ответ ульча. – Разве ты не видишь, что ли, что это люди? Два мужика. В такой же одежке, как у тебя, пятнистой. У одного еще значок такой блестящий на шапке. А у другого – на груди прицеплен.

– Значок, говоришь, Аким? – произнес Мостовой и, скривившись, словно от зубной боли, с подступающим раздражением подумал: «Неужели опять егерьки эти? Только их нам еще и не хватало до полного счастья. Вот же прицепились, блин, к хвосту, как тот репейник. Ну что с ними делать-то теперь? Отдать им батарейки, и пусть уматывают? Они все же, скорее всего, – не из Саниной компашки. Не похоже… вроде… Ладно. Догонят – отдам, и пусть себе катятся к едрене фене».