Текст книги "Закон десанта – смерть врагам!"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Скрип оборвался. Приглушенные шлепающие звуки – человек поднимался по ступеням. Вадим убрал руку с выключателя. Стараясь не скрипеть, он на носках миновал дверь в столовую и растворился в темени коридора. Ускорил шаг – за считанные секунды добрался до лестницы и встал как вкопанный. Человек еще не поднялся – ступени поскрипывали где-то за изгибом. Совершенно не ясно – мужчина или женщина. Свинство какое-то. Вадим уже не испытывал страха. Положив руку на перила, начал подниматься. Дошел до поворота, снова замер. Наверху заскрипели половицы. Вот и ответ на интересующий вопрос. Незнакомец отправился в холл – к одной из дверей, за которой спали люди. На третий этаж ему не надо…

Словно в подтверждение этих мыслей раздался отрывистый скрежет – отворилась дверь (но не та, за которой ночевали Валюша и Катя, у той голосок иного тембра). Прошло мгновение – снова скрип. Затворил дверь. Вошел, стало быть. Вадим помчался наверх, прыгая через три ступени. На последней застыл, обратился в слух. Так и есть – в одной из комнат протяжно заныла панцирная сетка – новоприбывший улегся. Еще одного бессонница мучает? Или до ветру бегал?

Устыдясь своих страхов, Вадим почти успокоился и отправился обратно. Но легкая досада оставалась: разбередил старые раны, теперь точно не уснуть. На крыльце он выбросил сигарету – разгрыз фильтр в лохмотья, достал новую. Долго стоял неподвижно, вдыхая дым. Прикурил вторую, но осилил лишь наполовину – накурился досыта. Плыли тучи, сталкиваясь и сливаясь. Робкий дождик то шел, то прекращался. Старая песня. Внезапно посетила мысль: в холле отрубили свет, а не настал ли всеобщий конец энергоснабжению? Он бросился к гаражу искать металлические предметы – окончательно добил зажигалку. Подобрал какую-то ржавую скобу с отверстиями, лучше и не придумать. Швырнул в проволоку – всем привет! – брызнули искры, мелькнула голубая саламандра. Ошибочка вышла. Плюнув с досады, Кольцов вернулся в дом.

Ноги по инерции понесли его к левой лестнице. Кто-то шарахнулся от него, как от прокаженного! Черное пятно во тьме – вскрикнуло, метнулось вверх. Адреналин плеснул в кровь – Вадим бросился вперед, настиг пятно в три прыжка и повалил на холодные ступени. Но не тут-то было – юркий кулачок вырвался на свободу, больно саданул выше глаза. Он запоздало перехватил запястье (там хватать-то было нечего).

– Пусти, идиот! – взвизгнул тонкий голосок.

Вадим рывком поднял Валюшу на ноги, попутно отвесив затрещину в качестве компенсации за пережитый испуг.

– Ну и за кем мы тут шпионим?

– Пи-пи захотела, ты что, сбесился, Кольцов? – пищала сдавленно девочка, сверкая в темноте зенками. – Отпусти же меня, дурак, не убегу…

– Ладно, сама виновата, – Вадим убрал руку и осторожно потрогал место приложения Валюшиного кулака. – И чего руки распускаем? А если бы ты мне не в бровь, а в глаз?

Валюша хихикнула, из-за чего и заработала вторую затрещину. Усилием воли Вадим смягчил удар. Каким-то нервным он стал.

– Хорошо, иди делай «пи-пи». Жду тебя в комнате, – он сграбастал Валюшу за шиворот, развернул и подтолкнул. Валюша внезапно заупрямилась.

– Расхотелось что-то… Ты сам виноват, Кольцов. Ушел от меня, я просыпаюсь в холодном поту – меня какая-то женщина обнимает. Знаешь, Кольцов, я не привыкла спать с женщинами.

– Ты привыкла спать с мужчинами, я понял тебя, – кивнул Вадим. – Ладно, идем, святая Лолита, – он ослабил хватку, – но давай договоримся: отныне ты понимаешь меня с полуслова, держишь рот на замке, по дому не бродишь, засыпаешь сразу. И ни одного обидного слова о блондинках – о них либо хорошо, либо ничего.

Ответить с присущим ей достоинством Валюше помешал посторонний звук. Где-то далеко, вероятно, наверху, раздался слабый шум. Упало и покатилось что-то металлическое, предположительно круглое. Вадим задрал голову. Звук оборвался, сменившись тишиной. Казалось, она звенела, как зловредный комар.

– Это где? – прошептал Кольцов. – На втором этаже?

– Не-а, – просвистела Валюша, – выше…

– А что у нас выше?

– Железные двери… Запретная терра инкогнита для таких, как мы с тобой…

– Черт… – кулаки непроизвольно сжались. – Это уже занятно. Ну что, девчонка, наберемся мужества? Я иду на дело, ты стоишь на стреме. Заору – барабань во все двери.

Вадим скинул в холле кроссовки, сунул их под окно. Заскользил босиком – так гораздо удобнее. В этой части дома он бывал лишь однажды, мельком осмотрев дверь. Лестница завершалась прямоугольной, устланной плиткой площадкой. Расширенный проем, коридор, отворот, поворот, глубокая ниша, в нише дверь. Он перебежал на цыпочках площадку, сунулся в проем и различил тусклый свет в конце коридора. Туда и подался. Уж больно прыгающим был этот свет – такое впечатление, что орудовал человек с фонарем. Тихонько поскрипывал металл. Вадим прижался к стеночке (она оказалась на удивление ровной и гладкой), приготовил кулак и мелкими шажками принялся сокращать расстояние…

В нише копошился человек. По счастью, один и без оружия. И, похоже, без ушей. Снова звякнул металл. Что-то щелкнуло. Поскрипывания стали ритмичными, жесткими, как будто заработал храповый механизм, сцепляющий зубья шестерни при каждом обороте.

Потом все стихло. Человек издал вздох, оторвался от двери. Поднял руку с фонарем и тыльной стороной ладони вытер пот со лба. На пару секунд высветилась голова, обладающая причудливым свойством отражать лучи. Вадим расслабился. Надолго ли?

– Ну и чего ты докопался до этой двери? – поинтересовался он.

– А?.. Чего?.. – обладатель лоснящегося черепа отпрыгнул, направив фонарь на Вадима. – Фу ты, черт… Напугал, бродяга.

Кольцов вышел из укрытия, испытывая не совсем понятные чувства. То ли неловкое облегчение, то ли разочарование.

– Ты что-то уронил? Извини, я слышал. Мимо шел.

– Ручку от двери… Вот, – Борька Уралов с готовностью вытащил из кармана какую-то сферическую штуковину с крепежными шпильками. – Неуклюжий я стал. Эта фигня контачит с замком, без ее удаления я бы не добрался до второго стопора. Их тут, знаешь ли, два от взломщиков. До первого дотянулся, а вот до второго – хрен. Планетарная передача – пока не разблокируешь сателлит, остальные не завертятся, и шестерня, соответственно, тоже. А через это отверстие мы можем дотянуться до рычажка защелки, взвести его… Здесь оригинальный ключ. Он одновременно разблокировывает передачу и двигает звездочки.

Вадим переступил с ноги на ногу – без кроссовок неуютно, холодом тянет по полу.

– Надо полагать, ты взламываешь дверь.

– Ты догадливый малый, – фыркнул Борька. – Я уже почти взломал.

– А если там кто-то есть? Мы, помнится, пришли к выводу, что в доме находятся посторонние?

Борька помолчал.

– Мы не уверены. В доме МОГУТ быть посторонние. А могут и не быть. Я скажу тебе больше, Вадим, – Борька понизил голос. – Я сидел, как дурак, прижав ухо к этой долбаной двери и не услышал ни одного звука.

– Но это не значит…

– Значит, Вадим, значит. Нет там никого, не трусь. Давно бы вышли и накостыляли.

– Ты забыл про шофера.

– К черту шофера. Я не знаю, что тут происходит, но не станет шофер сутками сидеть на этаже – ведь автобус-то его – того… Кстати, ты знаешь, что у тебя бровь рассечена?

– Валюша, – отмахнулся Вадим. – Столкнулись на почве личной неприязни. Будет шум – не пугайся, это она идет. Она обязательно притащится.

– Я продолжу, пока не притащилась? – попросил разрешения Борька. – Спасибо. А то будет под руку бухтеть, хрен тогда откроешь.

– Да ради бога. – Вадим прислонился к стене, решив понаблюдать за действиями взломщика-любителя.

Но действовал любитель вполне профессионально.

– А ну-ка, подержи, – он сунул в руки Вадиму фонарь. – Я, конечно, гений, но третьей руки не имею. Направь вот на эту дырдочку и не дыши.

Вадим погрузил в скважину нечто вроде отмычки – кусок каленой проволоки с разнокалиберными насечками. Похожую штуковину, но без насечек и загнутую крючком он поместил в отверстие под рукояткой. И вроде замер – хотя и не так: в замке нечто происходило.

– Ты уверен, что работаешь в автосервисе? – полюбопытствовал Вадим.

– Я в нем не работаю, – прошептал Борька, – я им руковожу… Да ты не волнуйся, я не домушник. Просто технику люблю. У меня в сумке имеется «готовальня» на все случаи жизни – ну, сам понимаешь: ножи, штопор, отмычка… Упрямую технику уломать, Вадим – это, скажу тебе, увлекательнее, чем уговорить несговорчивую бабу.

– Чудное какое-то извращение… – прошелестел по коридору голос. – Ах, да, – опомнилась Валюша, – спешу поставить в известность: я уже притащилась. Вам помощь не нужна? Под руку, например, поговорить?

– Кому-то требуется порка, – заметил Вадим. – Этот кто-то продолжает не слушаться старших и являться, когда ее не просят.

– А меня никогда не просят, – логично возразила Валюша, – приходится самой решать – являться или не являться.

– Да и шут с ней, – прошептал Борька. – Пусть стоит, может, сгодится.

– Только уйди за угол, – приказал Вадим. – Если за дверью кто-то есть, беги поднимай Макса.

– Хорошо, – ангельским голоском откликнулась Валюша. – А ты мне потом объяснишь, что такое почва личной неприязни.

Он не очень-то верил, что Уралову окажется по зубам эта неприступная с виду дверь. Однако чудо свершилось. Произошел прецедент: впервые таланты воспитанников школы заработали против устроителей западни! Под левой рукой Уралова протяжно пропела невидимая защелка. Что-то хрустнуло, дверь медленно и эффектно стала отворяться…

– Дьявол, – ни к селу, ни к городу ляпнул Борька, – отмычка сломалась, пережал…

Кого интересует кусок железа, если дело сделано? Вопреки ожиданиям, из открывшегося проема не грянула автоматная очередь и не вылетел быстроногий спецназовец. Там была другая дверь. Обитая кожей.

– Здравствуйте, мальчики. И зачем мы работали? – заканючила Валюша.

– Заткнись, – цыкнул Вадим.

– Не то, – буркнул Борька, – шумоизоляция. Проходите, гости дорогие, – он толкнул дверь, она охотно поддалась. «Вот поэтому он не слышал никакого шума, – мелькнула мысль. – Опасно».

Из чрева матово освещенного пространства на взломщиков пахнуло свежим кондиционированным воздухом…

Не так давно здесь были люди. Борька это чуял, а Вадима подвела хваленая интуиция.

На третьем этаже работало электричество, но не везде, а окна по периметру глухо задраены шторами, поэтому неудивительно, что с улицы свет не виден. Короткий коридор выходил в центральную овальную комнату. В этом помещении не было окон – оно находилось в центре этажа. Стены когда-то белили, на полу паркет. В принципе, гостиная, кабы не четыре монитора с погашенными экранами на центральном столе. Что такое? Уголок пользователя? Место оператора следящей системы? Никакой подсказки – провода, соединяющие мониторы с грудой системных блоков, размещенных под столешницей, были обрезаны. Та же участь постигла и провода, висящие на стенах и уходящие в смежные помещения – их, судя по всему, резали впопыхах, не особо вникая в назначение.

– Конец, – чертыхнулся Борька, – теперь ворота не открыть. Все порезали, уроды…

Помимо аппаратуры в помещении имелись четыре зачехленных кресла, стулья в ряд, нечищеный камин, журнальный столик, шкаф с элементами серванта и ни единого украшения. На журнальном столике – газета «Сканворд» (почти все клеточки заполнены), мужские журналы «XXL», стеклянная пепельница квадратной конфигурации – пепел свежий, окурки выброшены. На потолке мерцал полусферический светильник – приобретение недорогое и явно недавнее…

– Не вижу распределительного щита, – прошипел Борька, настороженно оглядывая комнату. – Его нет ни здесь, ни в коридоре. Нелогично.

Они стояли посреди необитаемого помещения и не могли расслабиться. Борька не вынимал руку из кармана (Вадим подозревал, что это неспроста – парень, в принципе, серьезный). Валюша спряталась за спиной у Вадима, хрипло сопела – застудилась, бедняжка.

– Осмотрим помещения, – пробормотал Вадим. Неплохо бы и вправду найти распределительный щит – не на потолке же находится рубильник, отключающий напряжение с периметра?

Смежные комнаты располагались по кругу, наподобие спален второго этажа, но охватывали больший сектор, разделенные лишь двумя коридорами, выходящими на лестницу. Одну из дверей они благополучно взломали, другая оставалась запертой. Проникнуть в помещения этажа труда не составило – замки на дверях имелись, но все двери были открыты. За крайней слева обнаружился биотуалет, за крайней справа – пустая каморка. На полу полиэтиленовые баки с водой – питьевой и технической (о чем извещали бирки). Останки раковины, ковш для воды, на гвозде серая хламида – что-то вроде халата технички.

– Руками не трогать, – предупредил Борька. – Развалится.

С остальными помещениями было посложнее. Одни напоминали классы – правда, парт немного, в основном покосившиеся столы да стулья. Дыры в стене, классные доски, на полу огрызки мела (ассоциаций не было, он зря стоял, зажмурившись; фраза «Кольцов, к доске!» ассоциировалась лишь с десятым классом и взъерошенным математиком Драконычем). Другие помещения когда-то были лабораториями, некоторые могли бы сойти за медицинские кабинеты. На удивление чисто: мусора нет, стены оштукатурены. Новые розетки. Верстаки, шкафы, лежанки, лабораторные столы. В одной из комнат стоял расчехленный, но не подключенный компьютер, прибор наподобие осциллографа, графопостроитель, наушники, отсоединенные от аппаратуры, деревянные ящики. В следующей – штабеля нераспечатанных картонных коробок без надписей, застекленный шкаф, набитый пузырьками и пробирками в деревянных держателях.

– Приборы хрен поймешь… – сунулся Борька в одну из коробок. Присел на корточки, стал копошиться. – Хотя и поймешь… Но зачем это здесь? Синхронизаторы, реле времени УТ24, инвертор…

– Терпеть не могу больницы… – прошептала синими губами Валюша, – они напоминают мертвого папу… Этот запах… запах смерти. Я стояла в коридоре реанимации, а он за стеной умирал, ему было больно, а эти уроды-вредители даже палец о палец не ударили!

Но Борька не отвечал. Он со скептическим видом качал головой, думая о своем.

– Знаешь, Вадим, эта чертовщина лишь одним боком похожа на больницу. Какие-то более охватные притязания были у здешних… Приборы скорее электрические, чем медицинские. Размыкание цепей, контроль над током, понижение оборотов двигателя, автоматическое отключение электросхемы в случае перегрузки… Какой перегрузки, Вадим? – Уралов пытался улыбнуться, его губы посинели, шевелились с трудом. – Такое ощущение, что кому-то навязали ненужное. Вроде поставок импортного оборудования на советские заводы в эпоху крупнопанельного зодчества. Никому не нужно, специалистов по отладке нет, для директора дополнительная головная боль, он все равно сделает план на убитых отечественных станках и получит переходящий вымпел… Оно годами стояло нераспакованное, это оборудование, мерзло, грелось, ржавело под дождем. До сих пор оно где-то стоит…

– Полагаешь, и это? – кивнул Вадим на загадочные коробки.

Тревога росла. Не то развеселое чувство опасности, готовое развенчать притаившегося за углом бандита, а подспудная тревога – предвестник страшного открытия. Во рту пересохло, с нажимом запульсировало. Кольцов вошел в какую-то комнату, и включилась память. Здесь не было света; мерцание из «гостиной» обрисовывало два стола, кушетку, приземистую тумбочку под окном. Всплыла картинка в мозгу, он замер… Вот он лежит навзничь на кушетке, по пояс голый, от резиновой подстилки холод адский. Над ним лицо, вполне конкретное: узкий череп, зачесанные жидкие волосы, скулы острые, глаза еще острее, режут, как ножом. На «специалисте» белый халат, он склоняется, страшно… Голос хриплый, человек еле сдерживает ярость. «Лежи, мальчишка, не шевелись… Да не сжимайся, расслабься, это не больно, даже не страшно. Ты мужчина или кто? Кравцов, импульс!..» На висках жесткие клеммы. Словно пощечина – внезапная, ошеломляющая… Это действительно не больно. Но страшно. Тело встряхивает, мышцы по всему телу начинают судорожно сокращаться… Вадим сбросил с себя оцепенение, помотал головой. Но не тут-то было. Лицо изувера растворилось, появилось другое, испуганное, со шныряющими глазами, дрожащей жилкой на виске. «Кравцов, повтор!» – выкрик из смежного пространства. – «Он не улавливает!» Новая пощечина – раскаленная сковорода обжигает кожу, лицо садиста искажается, гаснет… Удаление программы. Душно. Слишком прилипчивое наваждение, не избавиться. Кравцов затряс головой. Бросился к окну, отпихнул с дороги тумбочку и распахнул тугие шторы. За полотнищем открылось окно – не вполне стандартное, рама металлическая, холодная, стекла толстенные, но затворы, как на всех, и работают популярно – сверху вниз. Он рванул шпингалет и распахнул фрамугу – ветер остудил голову, избавил от наваждения. Вадим отдышался. Тупая боль в голове прекратилась. Окно выходило на северную сторону – противоположную воротам. Качались под напором ветра остроконечные макушки елей. Тучи клубились совсем рядом – рукой подать. Забор с «электрической частью» вырисовывался далеко внизу, подступал вплотную к дому, однако между лесом и стеной ротонды сохранялась мертвая зона – десять метров пустоты – вполне достаточная, чтобы проститься с мыслью о побеге.

– Я кухню нашла! – раздался приглушенный выкрик. – Идите сюда, здесь интересно!

Вадим спохватился – потерял Валюшу. И Борька шарится неизвестно где. Кольцов захлопнул окно и боевой рысью припустил из комнаты.

Находка того стоила. В углу стоял небольшой гарнитур, на одной из тумб – чайник «Тефаль», сбоку – холодильник. Раскладной столик с тремя незамысловатыми табуретами. Недавно здесь кто-то трапезничал: чайник еще не остыл, на столе крошки. В кухне витал едва ощутимый сладковатый запах. Из помещения арка вела в соседнюю по дуге пустую комнату. В ней в глубоких нишах были две двери. Вадим подергал ручку – заперто. Оглядев мельком помещение, Кольцов вернулся на кухню – находка действительно имела стратегическое значение.

Валюша уже шарила в холодильнике, издавая голодное урчание. На тумбу перекочевывали продукты: палка ветчины, колбасный сыр, йогурт, недоеденная куриная лапка, пакеты с молоком длительного хранения. Вадим с Борькой пробежались по шкафам – собрали улов: буханку черствого хлеба, пряники, пачку «Майского» чая, растворимый кофе «Черная карта». В пенале обнаружилась посуда, во чреве тумбы – ложки, вилки, прочая кухонная утварь.

Сил смотреть на это продуктовое изобилие не было. Бутерброды Мостового и крошечные сырки «от Данович», разделенные на всю ораву, казались издевательством (лучше бы не ели). Вадим разломал батон ветчины, сунул Валюше.

– Ешь, пока живот свеж, – он едва успел отдернуть руку, иначе Валюша впилась бы в нее зубами. Жадное чавканье раздалось в четырех стенах. Такое ощущение, что в последние три года Валюша ни разу не ела. Остатки батона Вадим разделил поровну. Борька с сомнением понюхал свою порцию.

– Ребятам бы оставить.

– Оставим, – Вадим пожал плечами, – этого добра там полный лоток.

– Ты посмотри, как она жрет, – Борька восхищенно уставился на Валюшу, которая пальцами утрамбовывала в рот остатки ветчины и уже вожделенно посматривала на сыр. – Эй, лилипутка, тебя не из Африки доставили?

– Пусть ест, – Вадим плеснул в чашку теплой воды, поставил перед девочкой: – Не давись всухомятку, запей. Молоти, молоти, Валюша, – чтобы расти лучше, дурой не быть…

– Чтоб волосы не выпадали… – мстительно глядя Борьке в глаза, прочавкала Валюша.

Уралов насторожился. Что значит попасть на язык девчонки, он уже представлял.

– А ну-ка помолчи, – сказал Борис на всякий случай.

– Да нет, серьезно, – Валюша расправилась с ветчиной и принялась грязными пальцами сдирать оболочку с сыра. – Недостаток протеина размягчает луковицы волос в эпидермисе черепа и способствует их безвозвратному выпадению. А еще я знаю стопроцентное средство от облысения, а также, в некоторых случаях – для роста волос на абсолютно лысой голове.

Валюша не закончила мысль – замолчала и задумчиво уставилась на очищенную палку сыра, как бы прикидывая, с какого конца начать – с толстого или тонкого.

– Какое средство? – купился Борька.

– Кастрация! – выпалила Валюша, и прежде чем Борька запустил в нее недоеденной ветчиной, юркнула за тумбу.

Утолив голод, она совсем развеселилась. Мужчины неторопливо доедали свою порцию, а Валюша похлопала шкафами в надежде найти еще что-нибудь интересненькое и, не найдя, ушла в соседнее помещение.

Вдруг раздался отчаянный писк, сменившийся на какой-то предсмертный хрип, а далее на хлюпанье разбитого носа. Все это сопровождалось грохотом. Стоило предположить, что Валюша нашла-таки что-то интересненькое.

– Ох, черт… – сказал Вадим. Они пошли одновременно, застряв в проходе.

Первая дверь в нише оставалась запертой, а другую он и не трогал, решив, что она тоже заперта. С Валюшей этот номер не прошел: девочка была дотошная, подергала все ручки. На ее беду вторая дверь раскрылась.

Когда Вадим с Борькой приблизились к нише, за дверью царил трам-тарарам. Гремели пустые ведра, падали бидоны. Потом из темноты на корточках выползла Валюша. В таком состоянии эту девочку Вадим еще не видел. Шапка набекрень, курточка порвана, мордашка белесая от ужаса. Слезы ручьем, кровь из носа… По спине волочилась швабра.

– Живая – обрадовался Вадим. Не сговариваясь, они схватили ее под мышки, установили на дрожащие ноги. Безумие поселилось в детских глазах.

– М-да, – покачал головой Вадим. – Ужас недели ты у нас, Валюша.

– У тебя видок, словно ты в Чечне побывала, – добавил Борька.

– Т-т-там, – кое-как произнесла Валюша и ткнула пальцем в чернеющий проем.

– Мы уже поняли, – вздохнул Вадим. Не мышка серая испугала девчонку – из проема явственно тянуло сладким…

Комната оказалась банальной подсобкой. Три ведра, швабра, дырявые молочные бидоны (сколько они тут лежат?), щетка на длинной рукоятке. На стене – выключатель, активирующий мутную лампочку «двадцатипятку». Груда тряпок, мусорные корзины. В углу – четверо неизвестных…

Трое были завернуты в целлофановую пленку и лежали, по-видимому, долго. «Около суток», – прикинул Борька на глазок, – «запашок есть, но разлагаться еще не начали». Затаив дыхание, Вадим отогнул целлофан. Мужчине было около сорока, он имел высокий лоб, правильный интеллигентный профиль и был одет в белый халат (двое других – тоже в халатах). Бурое пятно в левой части груди указывало на то, что человек умер мгновенно, от пули. Как, впрочем, и остальные собратья по «цеху». Четвертый представлял отдельный интерес. По циничному выражению Уралова, этот кадр совсем недавно перешел в качественно иную – неживую – материю. То есть «свежачок», не успел остыть. Борька потрогал желтоватое запястье и задумчиво проинформировал:

– Комнатная температура. Минут сорок назад бегал, как огурчик. Или час. Жаль вот, помер. А помер человек не самой приятной смертью – ему перерезали горло.

– Заманили в подсобку, – предложил версию Вадим, – тут и полоснули, чтобы тяжести не таскать и пол не скоблить.

– Логично, – согласился Борька, – а тебе не кажется, что возникает целый ряд вопросов?

Возникала масса вопросов, но о них пока помалкивали. Последнему из «четырех неизвестных» на вид было лет 35–40. Он лежал отдельно от прочих, весь в крови, на шее темнел вздутый рубец. Темнорусый, с искаженным лицом славянского типа. Одет в кожаную жилетку, потертые джинсы. Лобная часть черепа – средних размеров, но вполне достаточная, чтобы отгадать лежащий в «гостиной» сканворд. А также полистать на досуге иллюстрированные «мушкетерские» журналы типа «XXL»…

Первым из царствия мертвых попятился Вадим (Валюша и не заходила): от сладковатого запаха мертвечины всерьез подташнивало. Он присоединился к девочке – она стояла в пустой комнате и с беспомощным видом обнимала себя за плечи. Борька тоже не задержался – для долгого пребывания в комнате, набитой мертвецами, нужно быть большим любителем этого дела. Он закрыл за собой дверь и быстро перекрестился. В лице Уралов почти не изменился, но был чертовски бледен. Бескровная синева покрывала не только лицо и губы Борьки, но также большую часть черепа и даже кончики ушей.

– Что-то вы, ребята, маринованные какие-то, – он попробовал улыбнуться, но улыбка получилась зловещей. – Бросайте это дело… Ты в порядке, лилипутка? – приобнял он Валюшу. Девочка поежилась.

– Чувствительно…

– Ну все, хватит на сегодня острых ощущений, – решился Вадим, – удаляемся спать. Утро вечера мудренее.

– А приятными снами мы себя на остаток ночи обеспечили, – подмигнул Борька.

– Подождите, – встрепенулась Валюша. – У этого… в кожаной жилетке… Я видела с порога – у него на шее справа родовое пятно.

– Родимое, – поправил Борька.

– Ну и что? – удивился Вадим. Пятно у покойника действительно имелось – большое, неровное, размером с пятирублевую монету. Между шеей и костью челюсти.

– Я сегодня видела человека с таким пятном… В лицо его не узнать – оно искажено. Но пятно – это такая редкость… Это шофер автобуса.

– Мать моя женщина, – тихо ахнул Борька. – А ведь малеха права… Блин, Вадим, мы с тобой лопухи конкретные! Ну, точно, жилетка на молниях, я еще обратил внимание, поскольку именно такую же порвал в гараже летом, пришлось выбросить. Вот тебе и ответ на вопрос – куда подевался этот хрен с горы!

– Валюша, – пробормотал Вадим, – ты умница, деточка. Иди же на кухню и включи чайник. Будем кофе пить.

– А мы спать не будем? – спросила Валюша и брови у нее дрогнули.

– Лично я бы выпил чего-нибудь покрепче, – проворчал Уралов, – за новые открывшиеся обстоятельства, позволяющие считать наше дело окончательно безнадежным. Я видел в холодильнике какую-то бутылку. Валюша, ласточка…

Вадим поежился – словно холодом подуло.

А потом – после бессонницы, курения в холле, согревания дрожащей Валюши – настало тоскливое утро. Вадим забылся перед рассветом, женщина и девочка оставили его в покое, а когда в одиннадцать с минутами в состоянии легкой качки он спустился в столовую, мятый народ уже сидел вокруг стола и откровенно тосковал. Не вдохновляла даже «трофейная» колбаса, которую кромсал Борька. Судя по кислым физиономиям, народ был примерно в курсе происходящего (желающие убедиться в подлинности находок, возможно, поднялись наверх с экскурсоводом).

– Какая непринужденная обстановка, – проговорил Вадим, волоком подвигая стул. – Я тут ничего не пропустил?

Опасения Кати насчет «десяти негритят» – безосновательные, но берущие за душу – пока не подтвердились. Все были живы, хотя и не лучились от этого факта. Последним «негритенком», присоединившимся к компании, был он – Вадим.

– У тебя бровь расцарапана, – хмуро поведала Жанна. – Надеюсь, тебе сказали.

– Валентина раздухарилась, – охотно пояснил Борька, ловко орудуя ножом. – Она этой ночью где только не побывала. Фигаро здесь, Фигаро там…

– А ты нам свечку держал? – возмутилась Валюша. Вадим чуть не поперхнулся от такой заявочки – хоть стой, хоть падай. У народа по понятным причинам чувство юмора «ушло на базу», могут и не понять.

Но все тоскливо молчали. Впрочем, каждый по-своему. Валюша сжимала губки – совсем как взрослая, готовая парировать молотом любую безобидную шутку в свой адрес. Прошедшая ночь неважно отразилась на девочке. Глазки потускнели, вокруг них – круги. В уголках губ залегли морщинки, превратившие ребенка в какую-то кукольную старушку из театра лилипутов. Но Валюша держалась, что не могло не вызывать уважения.

Катя куталась в куртку и боялась сделать лишнее движение. Этим утром она была немногословной. Лицо посерело, белокурые локоны, накрученные еще в поезде, распались. На лице остались лишь глаза, до краев наполненные тоской.

Только на Макса можно было смотреть без содрогания. Он казался наиболее сосредоточненным, даже пытался улыбаться. Одной рукой он отбивал по столу «Ночной полет на Венеру», другой – гладил осунувшуюся Жанну, которая жалась к нему, как молодой опенок к большому. Чем занимались ребята прошлой ночью, неизвестно, доклада от Жанны не поступало, но подружились они, судя по всему, крепко, даже чай пили из одного стакана, отхлебывая по очереди.

Борька махал ножом. Одутловатый Гароцкий тупо наблюдал за мельканием лезвия. Мостовой кусал губы и чуть не плакал. Коля Сырко казалось сплющился и стал похож на картонного человечка из двухмерного мультика. К любимому занятию – протиранию очков – добавилось выдавливание прыщей на лбу. Он делал это самозабвенно, с отрешенной физиономией, и, казалось, совсем не замечал, что творится рядом.

– К нам никто не пришел, – обескураженно промолвила Лариса Рухляда. Весьма озадаченная тем фактом, что осталась жива, она временно сняла с себя образ Кассандры, новый не нашла, так и осталась – нечесаной, усталой, с полным кавардаком в голове. Возможно, она не расслышала про трупы (хотя как такое возможно?), а может быть, не удосужилась связать находку упомянутых четырех с затянувшейся неявкой хозяев «заведения».

– Подозреваю, за нами и не придут, – высказал спорное предположение Вадим. – Нас грубо развели, заманив в Любимовку, а выгрузив в этом лесу. Все прекрасно понимают расклад. В дальнейшем кто-то грубо развел «разводящих» – то есть контору, заманившую нас в этот лес: полагаю, три трупа в белом, окаменевшие более суток назад, позволяют это предположить. Но это еще не все. Далее некто – не будем показывать пальцем, потому что не знаем, – решается развести тех, кто уже однажды развел «разводящих». Или банально ликвидирует сообщника. В итоге прошедшей ночью погибает шофер, до этого мирно сидевший на третьем этаже, изучая экраны мониторов и фривольные журнальчики. И, наконец, через час после убийства шофера на третий этаж врываемся мы с Ураловым… во главе с Валюшей, конечно, – Вадим почтительно поклонился в сторону ребенка, – и начинаем безуспешно сводить концы с концами. Не думаю, что этим поступком мы кого-то крупно напугали, но доставили несколько неприятных минут – это точно.

– Перемудреж налицо, – Макс перестал барабанить по столу и оторвался от Жанны.

– Хорошо, – согласился Вадим, – я внимательно слушаю вас, друзья. Версии, пожалуйста.

Других версий не было – половина аудитории худо-бедно внимала, другая переживала за себя, несчастных.

– Отлично, дорогие «одноклассники». Тогда тянем в кучу все, что имеем. Неприятность номер один – трупы. Не будем на них зацикливаться – это не наши трупы. Хочу только заметить, что наша с Борисом версия относительно убийства людей сутки назад несколько ошибочная. Они погибли позже – по крайней мере, кто-то из них: ведь нам открыли ворота, а потом закрыли.

– Ну, точно, – Борька шлепнул себя по лбу, – я непроходимый тупица.