Текст книги "Разборки дезертиров"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Великолепие стодолларовых Франклинов ударило в глаза, я уронил их на колени, ослепленный…

Нашему поколению настойчиво внушали в детстве, что деньги – необходимое зло. Их нельзя любить, за ними нельзя гоняться. Но я никогда не понимал, как зло может быть необходимым. Поганенькая дрожь пробежала по телу, холодновато как-то стало. Ни одной приличной мысли о причине происхождения Франклинов. Какая разница? Расчет за доставленную в точку «А» продукцию, «инкассация», сбор средств на нужды преступного сообщества…

Денег было пугающе много. Я прикинул на глаз. Шесть пачек, очевидно, по сто банкнот, и еще два слоя сверху. Сто восемьдесят тысяч?

Я в рублях-то не держал таких денег. На всякий случай я их понюхал, покорябал ногтем сюртук великого президента – вроде ребристо. Не исключено, что настоящие.

Биение сердца предательски нарастало. Чье отныне богатство? Мое? Работников прокуратуры, не поделиться с которыми было бы форменным свинством? Всех, кто выжил в катаклизме? Я закрыл глаза и несколько минут сидел, не шевелясь, приспосабливая организм к новым «социальным» условиям. Размахивать пакетом нельзя – на эту тему очень тихо вещала интуиция. Оставить под сиденьем? Выбросить в овраг? Втиснуть под штормовку и отыскивать веские причины, почему меня вспучило?..

– Послушай, Асклепий, – ворчливо сопроводил Булдыгин мое возвращение в большую компанию, – ты не мог бы докопаться до аптечки как-нибудь пошустрее? Наш приятель уже на ладан дышит.

– У тебя загадочная физиономия, – обнаружил Аристов. – Не случилось ли чего, Михаил Андреевич?

– Почему Асклепий? – встрепенулся Балабанюк. – Это те, кто обитают в склепах?

– Какая милая непосредственность, – рассмеялась Маша. – В Риме – Эскулап, в Греции – Асклепий. Боги медицины и безболезненной отправки людей на тот свет. Это намек, прокурор, что перевязывать несчастного придется также вам. А вы действительно необычно выглядите. Сделали интересную находку?

– Требую внимания. – Я извлек из глубокого кармана початую бутылку азербайджанского коньяка (мною же и початую), найденную, слава богу, рядом с аптечкой, и щедро бросил на растерзание. Накинулись с удовольствием и, пока я перевязывал стенающего пленника, живенько ее оприходовали. О моем продолжительном отсутствии больше не вспоминали. Израненный «грибник» долго не запирался. Величали его (согласно «легенде») Александром Олеговичем Лесниковым, проживал Олегович в городе Ангарске, но в силу бесконечной занятости дома почти не бывает, дети растут сиротами, жена недовольна, теща негодует, зарплата хреновенькая, начальство требует невозможного… Но вместо того, чтобы разжалобиться, я предложил раненому перестать дурковать и заняться делом.

– Чакры не прочистить, приятель? – строго спросил я. – Имею смутное подозрение, что в этих краях все равны перед беззаконием. А народ мы, как известно, горячий.

Беседа плавно перетекла в нужное русло. «Политическая» обстановка на данной территории волновала в последнюю очередь – только возможность добраться до цивилизации. Раненый художественно застонал и начал колоться. Да, действительно, тайная тропа из Радыгинского ущелья чутко охраняется. Но проехать можно – если заблаговременно вырулить с главной дороги, попасть на проселок, тянущийся параллельно, и умудриться проехать по ухабам и обвалам двадцать верст. У Черной рощи (а она действительно черная) повернуть налево, прокатить поле, миновать озеро и между двумя фаллическими утесами протиснуться в узкую долину – фактически щель между скалистыми массивами. В этих «социально-неблагополучных» краях, как ни странно, проживают люди… если можно их так назвать. Для машины, напичканной вооруженными людьми, эти особи фактически безвредны, но если выйдешь из машины и, не дай бог, потеряешь бдительность…

– Всё, мы поняли, – долбанул я кулаком по коленке. – Выезжаем через пять минут. Машина номер два – уважаемого Александра Олеговича: неясное чувство мне подсказывает, что это транспортное средство наиболее технически подготовлено. Верующие могут помолиться. Раненого – в кузов, комментировать дорогу. Заднее стекло в кабине – удалить. Булдыгин – штурманом…

Дурные предчувствия полыхали, как костер, в который подливают бензин. Я смотрел на них, усталых, мрачных, обуреваемых сомнениями, и понимал, что происходит что-то не то. Булдыгин отрешенно проницал пространство, выходя на телепатическую связь с женой и покинутым миром. Балабанюк угрюмо занимался извлечением корня из песка. Натуральный ребенок – и внешность, и ухватки мальчишеские. Я тоже мог иметь такого, женись в восемнадцать лет на одной особе, мимо койки которой не удосужился пройти… Ленька Аристов порывался что-то внушить глазами, но сам не разобрался со своими чувствами. Посапывала Маша. Ей-богу, не окажись мы в столь дурацкой ситуации, я мог бы посмотреть на нее другими глазами… Незнакомый опер Заславский – неизвестно как ведущий себя в экстремальных условиях. Судя по пленению и позорному заточению за решетку, не так уж храбро.

– Мы забыли про аптечку! – спохватился я и побежал к оставленному грузовику, у которого под сиденьем лежала достаточная сумма для решения жизненных проблем. В рюкзаке за спиной эта благодать будет скрыта от алчущих взоров. А своим я в нужный момент сообщу…

Описание костотряса по таежным прелестям можно смело сокращать. Езда по нервам. Колдобистый проселок в стороне от дороги повторял ее траекторию. Чахлые осинники, рябина, смородина, гущи хвойника висели над дорогой и заставляли тащиться со скоростью асфальтоукладчика; абсолютно черный лес из умерших и умирающих деревьев, половина из которых висела на стволах соседей; объезд через поляну, меньше всего напоминающий езду по автобану; живописное озерцо, камыши, лилии…

Когда мы въехали в царствие камня, подкрадывались сумерки. Извивалась каменная речка – скопище известковых глыб и щебня. Показались две скалы, устремленные в небо. Резкость красок – необычайная. Разбитая проезжая часть, заваленная камнями и таящая полуметровые провалы, змеилась между породистыми монолитами. Я чувствовал, что спешка неуместна, пожара нет, следует остановиться и повторно, с пристрастием допросить пленника. Но как же хотелось побыстрее вырваться из этих затерянных земель, добраться до ближайшей деревеньки, где пусть формально, но действуют законы Российской Федерации! Да и Булдыгин, сидящий рядом, неустанно действовал на нервы, никак не способствуя анализу.

– Мишка, поднажми… – гундел Булдыгин. – Ну, чего ты тащишься, как гусеница…

Я видел двуногих существ! Они передвигались вполне вертикально, носили какие-то лохмотья, все как один заросшие, бородатые. Первые двое перебежали дорогу и втиснулись в расщелину. Двое выросли на скале, нависающей над дорогой, и своевременно убрались. Еще какие-то шевеления наблюдались в растущем между скалами кустарнике. Их было много, и враждебных намерений эти парни не проявляли. Поэтому, когда на фигуристой скале, напоминающей очертания полуострова Ямал, на фоне закатного багрянца, объявилась согбенная фигура, я не проявил должной бдительности. За спиной у человека что-то было. И в руках у него что-то было. Ранец за плечами, штука наподобие брандспойта, торчащая, словно нереальный, готовый к работе член. Мысль пришла досадно поздно. «Ранцевый огнемет! – ошпарило меня. Ну, ни хрена себе…»

Давить на газ в этой ленточной западне было бесполезно. Развернуться – негде. Я выжал тормоз.

Штука, очерченная пылающим закатом, совершила разворот. Огнемет исторг струю горящей жидкости! Вспыхнуло перед глазами, зарябило, заискрилось! Тоскливо взвыл Булдыгин. Я бросил руль и закрылся руками, чтобы не ослепнуть в этом безумии…

Наше счастье, что хранители местных «устоев» имели на вооружении устаревшую технику. Огнесмесь под давлением нынче не используется. Она летит к цели в капсуле, создавая по дороге зону сплошного поражения. Боеприпас термобарический, производит объемный пожар высокого давления, в зоне которого корежится техника и сгорает все живое…

Но даже старые «шайтан-трубы» производят неизгладимое впечатление. Лишенный управления автомобиль сменил направление и размозжил бампер о монолитную глыбу. Опомнившись, я схватил за шиворот Булдыгина, который уже летел, тоскливо воя, в лобовое стекло.

– Куда, коллега?! Жить надоело? Тебе, может, и все равно, а жена расстроится…

– Что за бардак, Луговой?.. – шептал Булдыгин. – Куда ты нас завез, Сусанин?

– Мишка, что случилось?! – вопил в разбитое окошко Аристов. – Делать-то чего?!

– Товарищ капитан, этот тип куда-то сиганул из кузова! – истошно кричал Балабанюк. – А нам куда – тоже бежать?!

Слишком много вопросов. Кто сиганул? Зачем сиганул? Столб пламени в глазах. Я распахнул дверцу, выбрался из кабины и взгромоздился на подножку. Горючая смесь бушевала под колесами – очевидно, огнеметчик не ставил цели заживо нас поджарить. Но аппетит приходит во время еды. Тип на козырьке поменял позу. Сел на колено. «Брандспойт» (а фактически штуковина ровно обратная) сменил угол наклона. Теперь он смотрел практически на автомобиль.

– Булдыгин, прыгай! – заорал я дурным голосом. – Эй, в кузове, вон из машины – живо!!!

Рюкзак за спиной, автомат там же, движения не скованы. Я камнем вывалился из машины, отмечая суету в кузове. Булдыгин, хрюкая, летел с подножки, Маша визжала, как базарная баба. В три прыжка, отскакивая, как мячик, от скалы, я допрыгал до борта, сцапал девицу, запутавшуюся в складках брезента, стащил с машины. Отвесил тумака зазевавшемуся Балабанюку.

– Любим кататься?! – проорал я, не узнавая собственного голоса. – А ну катитесь к чертовой матери! На склон!

Паршивое время суток – частичные сумерки. Мрак не спасет, а видно с перебоями. Яркая вспышка, хлопок, и кабина «Мицубиси» превратилась в горящий факел. Пламя переметнулось на кузов – взвился оранжевый дракон, пожирая «негорючий» брезент. Вопль сгорающего заживо «Александра Олеговича» – как скребком по нервам. Видно, словно днем… Две фигуры, размытые полутьмой, слетели с обрыва. Бороды во все рожи, глотки громогласно вопили. Душманы, мать их… Я швырнул за камень скулящую Марию, приклад – на уровень таза. Но Аристов уже ударил длинной очередью – хватило сноровки. Душманы заорали страшными голосами, попадали, роняя автоматы. Видать, не обучали их ведению боя в безлюдно-скалистой местности. Хотя и нас давненько этому не обучали…

На скале опять наметилась активность. Отрадно, что мы были уже на склоне – огнеметчик не достанет «шайтан-трубой». Но ситуация отнюдь не комильфо. Я отправил очередь поверх голов – вроде спрятались головешки. Мизансцена была отвратительной. Машина радостно пылала, озаряя теснину мандариновым свечением. Раненый больше не кричал – уже не раненный… Ущелье до краев наполнялось ужасом. Каменные нагромождения, трещины, уступы, клочковатая растительность. На вершине кто-то мельтешил, соскальзывал – катилась мелкая щебенка, текла разжиженная грязь. Заславский? Досрочно сообразил, что дело дрянь, и настроил лыжи? Под горой людей было больше. Балабанюк копошился под кустом, Булдыгин куда-то полз, словно черепашка. Ленька схоронился и строчил короткими очередями, не давая душманам слезть с горы. Маша под ногами продолжала мешаться…

Что за парни нас атаковали? Не спецназ, способный решать любые задачи. Привыкли брать нахрапом и от встречного огня слегка облезли. Кто-то крался под прикрытием уступа, виднелись ноги под висящей глыбой, по которым сосредоточенно и безуспешно лупил Аристов…

Завыли луженые глотки, плотность огня нарастала. Я кричал Аристову, чтобы уводил людей – мол, прикрою; он в ответ орал, что сам прикроет, у него позиция удобнее. Я толкал скулящую Марию, она карабкалась, цепляясь за выступы. Балабанюк с Булдыгиным уже нырнули за висящую, как мошонка, глыбу. На нашей стороне распадка засады не было – существенный плюс. До вершины метров двадцать – воздух над обрывом дрожал, колебался, перемешиваясь с дымом, обильно выделяемым горящей машиной. Ветер сменил направление – дым окутал склон, по которому мы ползли, обнимая бугорки. Маша надрывисто кашляла, сорвалась. Я схватил ее за шиворот.

– Давай же, искательница приключений, двигай!

– Так дым же… – бормотала она, заходясь кашлем. – Не видно ни зги…

– Какой же это дым, дурочка? Это плотные слои атмосферы…

В дымовой завесе появлялись прорехи. В тылу надрывался Ленькин автомат. Похоже, наступала заключительная часть наших приключений – сверху раздались истошные крики! Обошли! Кто-то рослый, в развевающейся мешковатой одежде мелькнул в клубах дыма, прыгнул со скалы. Покатился кубарем, когда Булдыгин, прозябавший под кустом, выставил ногу. Второй споткнулся – Балабанюк, не успев передернуть затвор, бросил камень под ноги. Молодец боец, не растерялся – подскочил к упавшему, вскинул приклад, переломив хребет, метнулся в щель с открытого места.

– Всё копаетесь, идиоты? – визгливо кричал Булдыгин. – Понравилось?

Тормошить девицу было бесполезно. Быстрее ползти она не могла. Но тоже молодец, макушка не торчала. Струилась между камнями, прикрытая плотным огнем. Ленька менял уже третий магазин, а четвертого у него не было. Я забился в какую-то щель, постреливал одиночными. Дым рассеивался, и это было не совсем здорово. Шевелились бородатые хари, перекликаясь на смеси русского, матерного и местного «самобытного». Идти в атаку, видимо, не спешили – ждали у моря погоды.

– Ленька! – крикнул я. – Ползи сюда, прикрою!

Скверно, когда под словом «ползи» понимают слово «беги»! Он так и не проникся до конца, что это не пейнтбол. Обернул ко мне перекошенную физиономию, подмигнул, сделал знак, что понял правильно – подпрыгнул и понесся газельими скачками! Десять, восемь секунд страха – и ты дома…

– Ложись, придурок! – схватился я за голову. – Жить надоело?!

Автомат запрыгал как припадочный, плюясь свинцом. Страх стучал по затылку – страх за этого сорвиголову! Я не видел, что рядом по камням хлещут пули. Я видел только этого засранца…

Автомат подпрыгнул и унялся. Защелка, рука нашарила подсумок, последний магазин, затвор. Шесть секунд вынужденного простоя, когда противнику ничто не мешало встать во весь рост и открыть ураганный огонь!

Его прошило насквозь, когда он прыгал ко мне за камень. Захлебнулся кровью, выпучив глаза, мол, что за глупости – рухнул, подломившись, как полевой стебелек. Я перевернул его на спину.

– Ленька, ты что?

– Не знаю, Мишка… – Он облизал кровавую кашицу с губ, натужно улыбнулся. – Что это такое, Мишка, дождь, что ли, пошел?..

Не было дождя. Со вчерашнего ливня в прошлом мире – ни капли. А приятель, кажется, отбегался. Кровь текла без остановки. Леньку выгнуло, опустило, снова выгнуло.

– Не говори ничего, – заскрипел я зубами. – Лежи тихо, мы тебя вытащим.

– Дождь пошел, Мишаня… – тоскливо шептал Ленька. – В натуре, дождь… беда проституток, мечта дворников… Слушай, Мишка… – Глаза его загорелись потусторонним блеском, он схватил меня за плечо, стиснул мышцу. – Кажется, отвоевал я, пробки перегорели, дофорсился… Соври там чего-нибудь Зинке, ты же умеешь?..

– Подожди, Ленька, – бормотал я, глотая слезы. – Не уходи, собери волю в кулак…

– Трудно, Мишаня… – шутил он на последнем издыхании. – Слишком большая сила воли, не могу собрать в ку…

Он не договорил, свалился с широко открытыми глазами.

– Всех не убивать! – кто-то сидел за догорающим грузовиком и выкрикивал команды. – А ну, пошли, касатики, взять их!!!

Когда успели подойти так близко? Шустрые личности сверзились со скалы, чтобы прибить меня к земле, но сверху застрочил автомат – Балабанюк! – какой-то храбрец в залатанных штанах треснулся задницей, взревел благим матом.

– Мишка, сюда!!! – завопил Булдыгин.

И я помчался вверх, прыгая, как козленок, с уступа на уступ. Пока трещал автомат, я одолел эти забористые метры, потом узрел руку, за которую схватился аж обеими руками. Меня втащили на вершину. Три фигуры плясали перед глазами – Булдыгин, Маша, Балабанюк…

– Аристов где, Мишка! – тряс меня Булдыгин.

– Профукали Аристова! – рявкнул я, отрывая от себя скрюченные пальцы. – А ну, линяем отсюда!..

Я бежал последним, отстав от компании. Балабанюк оглядывался, что-то орал, тряс автоматом. А меня качало, гнуло к земле. Ноги становились чугунными гантелями. «Зачем я тяну автомат?» – лениво подумал я. Пустая железка, даже шомполом не выстрелишь. Отшвырнул его в сторону, стянул со спины рюкзак, который сковывал движения, метнул в трещину под живописными кудрями проросшего можжевельника. Зачем мне деньги, если нет возможности их потратить?

Ноги понесли веселее. Мы бежали по загроможденным проходам. Зубчатые вершины, крошево под ногами, выступы-клыки, обдирающие бока. Сменили направление, уходя от погони, прогрохотали по какому-то арочному тоннелю, который снова вывел нас на поверхность, протиснулись через узкий «шкуродер» и попадали без сил перед зазубренной стеной в три четверти человеческого роста.

– Не могу больше… – стонал чернеющий на глазах Булдыгин. – Говори, что хочешь, Луговой, но я ухожу к Аристову, царствие ему небесное… Издевайся сколько хочешь – про немеркнущее женское начало, неправильный набор хромосом…

– Давай без патологий, – морщился я. – Все мы старые, больные, даже Балабанюк, все мы ни хрена не понимаем в загородной жизни…

– Отчего же? – запинаясь, возразил Балабанюк. – Я вот в детстве несколько лет жил в скале, потом в яме жил…

– Это как? – не поняла Мария.

– Поселки так назывались под городком… В одном из них я детский сад посещал, в другом в первый класс поступил… Переезжали тогда часто… Отец участковым работал…

– Послушайте, господа, – пролепетала Маша. – Если правильно понимаю, мы участвуем в каком-то новом реалити-шоу, где от быстроты зависит многое. Нас становится меньше, страшные парни шастают неподалеку и не остановятся, пока нас не поймают… Может, сделаем попытку встать?

– О нет… – захныкал Булдыгин. – Давайте без меня, я уж лучше куда-нибудь забьюсь…

– Отличная мысль, Маша, – похвалил я. – Как говорится, ум хорошо, а два сапога лучше. Балабанюк, подъем! Будешь показывать пример лежебокам.

– А почему это я? – обиделся боец. – У меня, между прочим, врачи чуть было рахит не выявили…

– Косил безграмотно, – ухмыльнулся я. – Ты просто подсознательно хотел идти в армию. А друзьям не признавался, немодно это – ходить в армию. Шучу, Балабанюк, ты отличный солдат. Учитывая, что среднестатистический российский призывник – гей-кришнаит с уклоном в плоскостопие, ты у нас сущий Рэмбо. Считай, что отпуск в кармане.

– Минуточку, – приподнялась ухрюканная, как поросенок в корыте, Маша. – По поводу ментов…

– А был такой повод? – усомнился я.

– Балабанюк сказал, что папа служил участковым… С нами был мент, нет?

– Был да сплыл! – захохотали над головой. – У вас отличная память, дорогая Маша Рыбакова!

В глазах потемнело. На краю обрыва, поставив ногу на массивный выступ, чтобы лучше видеть собравшихся, красовался Заславский Виталий Осипович, майор милиции, по поводу чего, кстати, зарождались некоторые сомнения. Бороденка висела сосулькой, грязный, как трубочист, глаза блестели победным блеском. Автомат мог выстрелить в любого, кто заартачится.

– Вы так забавно смотритесь, – вторично расхохотался этот мутный субъект. – Перестаньте, Михаил Андреевич, ведь ворочался в вас червь сомнения, признайтесь? Но вы не вняли голосу разума, привыкли доверять людям, невзирая на профессию, которая вас так ничему и не научила… А ну, руками не блудить! Автоматы в сторону! – Елей, сочащийся из Заславского, сменился звериным рычанием.

Он отлично видел нас сверху. А нам приходилось задирать головы, чтобы чего-нибудь не проворонить. Я отодвинул автомат в сторону. То же самое проделал Балабанюк, уловив мой мрачный кивок.

– Людям свойственно гадить, – заметила Маша, застонала и откинула голову на гладкий камень.

– Не надо было останавливаться, – угрюмо бросил Балабанюк.

– Ментам не надо верить, – огрызнулся Булдыгин. – А останавливаться надо – когда устанешь сильно.

– Да где вы видите ментов? – развеселился мнимый майор. – Старшего оперуполномоченного Верещагинского РОВД Заславского Виталия Осиповича, сидящего в клетке, подстрелили вы сами – после того как я уложил вашего сержанта. Вы открыли ураганный огонь по кузову. Слава богу, я успел упасть на пол… – Лжемайор сделал паузу, наслаждаясь реакцией.

– Так это вы дремали в кузове, охраняя майора… – постиг я страшную истину.

– Дремал, – кивнул мерзавец. – И не вылез из машины, когда сломался Анипченко. Вы долго копались, Михаил Андреевич, не уделяя внимания звукам, доносящимся из кузова. Мне хватило на полторы минуты. Силы неравные, понятное дело, я открыл клетку, выволок Заславского, поменялся с ним верхней одеждой – это несложно, если хочешь жить, уверяю вас. Кровь на свитере затер грязью, маскировочную куртку, напротив, окунул в его же кровь, но застегивать не стал… сунул ему в нагрудный карман мои же собственные очки – зрение, знаете ли, неважное, – забрался в клетку, замкнул замок, ключ убрал в брюки покойного, а затем ногой, упершись в борт, пихнул его подальше – вы же помните, там широкие щели между прутьями. Повалялся на грязном полу, расцарапал ногтями висок… Разве это не гениально, Михаил Андреевич?

– Вы способный малый, – согласился я. – Но рисковали вы по-крупному. Удостоверение настоящего майора…

– Серьезный риск, – согласился самозванец. – Но удостоверение сильно измазано, а вы не стали его чистить, чтобы сличить физиономии. С чем и поздравляю, прокурор. А Маша просто не видела, кого везут во второй машине. Согласитесь, зачем представлять друг другу… м-м… назовем их так, арестованных?

Застонал Булдыгин.

– А Лесников вас просто заманил в ловушку. Привели его в чувство, он открыл глаза, узрел меня на заднем плане, а я активно ему подмигивал, чего вы, разумеется, не видели. Сожалею, Михаил Андреевич, но дураков здесь нет.

Опять застонал Булдыгин.

– Послушайте, как вас там… Мы чего-то ждем? Хотите стрелять – стреляйте, но только не мучайте…

– Стрелять? – удивился псевдомайор. – Это слишком расточительно и недальновидно. Не-е, господа хорошие, помереть вам не удастся – ну, только если очень повезет. Вас ожидает интересная насыщенная жизнь, раз уж вы сюда забрались. Заметьте, вас никто не звал, сами пришли. Трое крепких мужиков, симпатичная девица. Придется напрячься, Маша, уж не обессудьте. Благомор меняет свой гарем каждую неделю. А начнете прямо сейчас, на наших бармалеев повлиять невозможно. – Тип, стоящий на обрыве, посмотрел куда-то вдаль, помахал рукой, потом улыбнулся. – Гадкие создания, никакой мягкотелости, не говоря уж об интеллигентности, но терпеть их нужно, поскольку эти парни выполняют важную и ответственную задачу. Кстати, Михаил Андреевич, – лжемайор посмотрел на меня, как завуч на двоечника, – денежки все же придется вернуть. Не говорите, что вы их не видели. Это не ваши денежки. И не наши, если честно. Нехорошо, Михаил Андреевич. Выбросили свой рюкзак? А куда, позвольте поинтересоваться? И не надо сидора крутить, не поверю – вы слишком долго ходили за аптечкой…

– Деньги? – машинально проявила интерес бледная, как воск, Мария. – Какие еще деньги?

– Чужие, – улыбнулся ублюдок.

В ответной речи я, в частности, сказал:

– А пошел ты на хрен, майор недоделанный.

И тут же перехватил зовущий взор Марии. Девица явно хотела мне что-то сообщить. Стреляла вверх зрачками и вытянутыми пальцами левой руки, прижатыми к животу, совершала волнистые колебания. Мозг работал в экстремальной ситуации, как турбина: я понял, что она хотела сказать! Выступ, на котором покоилась правая нога «майора», неустойчив. Перенесет вес – может обвалиться. Сколько времени у нас в запасе?

– А денежки, любезный, со мной, – сказал я, приводя в движение одеревенелые мышцы лица. Так хотелось улыбнуться… – Вот в этом кармане. – Я похлопал по правому боку, в котором непонятно почему оказалась пустая фляжка Леньки Аристова, оттопырившаяся как третья почка. – Если хочешь, возьми, пока не прискакали твои архаровцы.

Субъект на обрыве напрягся, потянулся вперед. Глаза тревожно заблестели.

– Ты думаешь, я их тебе отдам? – оскалился я. – Хрена лысого. Размечтался, дурашка. Вот порву сейчас… – с угрожающим видом я потянулся к карману. Рисковал я чудовищно – эта мразь могла меня в циничной форме пристрелить, а могла вообще не реагировать. Но деньги для «товарища майора» не были пустым звуком. После смерти товарищей он нес за них персональную ответственность. Он приблизил вторую ногу к первой и вроде бы собрался прыгнуть. Это было инстинктивное движение, он не мог себе позволить оказаться в гуще неприятеля. Но полетать тем не менее пришлось. Мелькнула женская ножка – как-то ловко, из лежачего положения, Марии удалось захватить носком лодыжку, резко дернуть…

А дальше не работал только Булдыгин. Гневно восклицая, лжемайор треснулся о краеугольный выступ (от такого «приземления» северное сияние обеспечено), сполз в наши алчные объятия, где и заколотился, как утопающий в трясине. Я вырвал у него автомат, Маша оседлала ноги, чтобы не дергался, а Балабанюк подхватил свой «калашников» и с такой силой двинул прикладом в челюсть, что затрещало, как в разбитом молнией дереве. Ну, кто не умрет после такого?

– Бежим! – вскричал Балабанюк, запрыгивая на скалу. Протянул руку, поднял голову… и я увидел, как детская мордашка мигом помертвела. Он вскинул автомат, полоснул очередью и нырнул за расколотый валун. Шквал огня – казалось, камень будет раскалываться дальше, пауза для перезарядки, мелькнула макушка молодого бойца, он сиганул в обрыв (от такого, видимо, тоже не выживают), а потом мое внимание переключилось на не менее драматические события. Набежали лохматые личности с автоматами, двое или трое погнались за Балабанюком, остальные вплотную занялись нами. Булдыгин что-то верещал о правах отдельно взятого прокурорского работника, но мощный пинок по виску оборвал крик. Машу схватили за волосы, плотоядно заулюлюкали. Надо мной разверзлась зловонная пасть Карабаса-Барабаса – Фредди Крюгер от зависти удавится! – отъехала, уступив место тяжелому прикладу РПК. Я завороженно следил за полетом. И поплыли деревянные лошадки, поскрипывая суставами старой карусели…

Не помню, чтобы меня куда-то везли, совсем не помню, как ночь сменила сумерки, а день прогнал рассвет и сколько раз эта круговерть происходила. Очнулся я от слепящего света электрической лампы. Только лампа, ничего другого, остальное – пуленепробиваемый мрак. Такое ощущение, будто я лежал глубоко под землей, сдавленный тоннами грунта, наверх уходила трубочка, через которую можно дышать, а на глазах электрические клеммы, на которые подавался постоянный ток…

Понятно было одно – я лежу. Не шевелясь. Не потому, что не хочу, а потому, что не могу.

– Вы очнулись. Здравствуйте, – втерся в голову скрипучий мужской голос.

Ну, точно телепрограмма: «С добрым утром, в натуре!»

– И вам не чахнуть… – прошептал я.

Загуляли психо-энергетические сгустки. Не лежи я глубоко под землей, могло создаться впечатление, что надо мной кто-то склонился. И если неправильно отвечу, сразу даст по дыне.

– Давайте определимся, если не возражаете, – размеренно-скрипуче продолжал голос. – Ваши фамилия, имя, отчество?

– Да я-то не возражаю… – прошептал я. – Но вам зачем это? Или без бумажки я? Прочтите еще раз служебное удостоверение… Луговой Михаил Андреевич, старший следователь Марьяновской военной прокуратуры…

Долгая пауза.

– Вы уверены?

– А то нет, любезный… С огромной радостью я бы поработал председателем правления какого-нибудь неслабого инвестиционного фонда или, скажем, Президентом Российской Федерации – в этом нет ничего сложного, судя по тому, как с этим справляются другие… Но, увы, приходится довольствоваться малым. Я работаю в Марьяновской военной прокуратуре…

– У нас имеются серьезные сомнения.

Мне уже было смешно.

– Почему? Я похож на шпиона, работающего под прикрытием? Да вы, оказывается, недалеки, батенька… Между прочим, по номеру удостоверения человек со связями быстро вычислит, служит ли владелец по месту выдачи или корки выданы как документ прикрытия…

Пауза воцарилась вдвое дольше предыдущей. Уши впитывали разнообразие странных звуков – могло создаться впечатление, что мой «интервьюер» с кем-то перешептывается.

– Допустим, Михаил Андреевич. Объясните, что вы и ваши товарищи делали на данной территории?

– Ловили дезертиров… – скрывать незасекреченную информацию, видимо, глупо. Я начал рассказывать – лаконично, чистую правду, опуская лишь незначительные детали, вроде папы дезертира, работающего в администрации первого лица нашего несчастного государства, побоища на дороге, где мы отвязались на полную катушку, долларов в картонной упаковке…

– Назовите фамилию дезертира.

– Райнов…

Наступил продолжительный антракт. К сожалению, ни в буфет, ни в фойе меня не пригласили. Через долгий промежуток времени (я уж начал грешным делом засыпать) собеседник вернулся. Лампу подкрутили – интенсивность света возросла вдвое.

– Хорошо, Михаил Андреевич, допустим, вы местами правы. Но почему трое представителей прокуратуры лично участвуют в поимке дезертиров? В вашем ведомстве больше нечем заняться?

«Ага, – пронзила меня занимательная мысль. – Не значит ли сие, что рядовой Райнов добрался-таки до Республики дезертиров и кое-кому об этом стало известно?»

– Мы не обсуждаем в нашем ведомстве приказы, любезный… Вернее, обсуждаем… в узком, так сказать, кругу… но вынуждены их точно и скрупулезно выполнять… Вы видите в этом что-то необычное? Это опасные молодчики, вскрывшие оружейную комнату, ранившие нескольких солдат комендантского взвода, убившие двух бойцов из батальона ракетчиков, принимавших участие в поимке…

– И только лишь? – В голосе вопрошающего отсутствовала ирония, он просто хотел знать, не вру ли я. А мне абсолютно не хотелось вытаскивать на свет истинные причины паники в гарнизоне. Я твердил, как попугай:

– Иные причины нам, любезный, неведомы…

– Почему вы называете меня «любезный»? – раздраженно справился голос.

– А как мне вас называть? Подлой сукой, решившей подхалтурить на государевой службе? Вы даже не представились. Не говоря уж о том, чтобы перечислить свои звания, заслуги, регалии…

Не думаю, что собеседник был глубоко польщен. Но голова моя не покатилась, отрубленная гильотиной, челюсть не пережила тяжелый удар, а мозги – разруху. Человек многозначительно произнес: «Ну-ну».

– Вы суровый образчик, Михаил Андреевич.

– Да, я тот еще перец…

– Это ненадолго, не надо выпадов. Вы напали на колонну, перевозящую деньги. Ограбили инкассаторов. Убили людей.