Текст книги "Гидроудар"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Послушайте, Владимир Макарович, но ведь очевидно даже мне, не специалисту, что логика в ваших рассуждениях есть. Почему же комиссия, авторитетный орган, этого не понимает?

Инженер усмехнулся:

– Да потому, мил-человек, что комиссию эту бенгальцы созвали не столько для выяснения причин происшедшего, сколько для выбора проектировщиков и подрядчиков второй очереди строительства станции. А потому и пригласили в нее гидротехников со всего мира. Лиц, так сказать, непосредственно заинтересованных. И если канадцы или те же юаровцы – ребята достойные и основательные, ничего не скажу, то китайцы... Ох, опасное это племя! Весь мир бы под себя подмяли, только дай волю...

– Да уж, – согласился Батяня. – Быть агрессивными в бизнесе они умеют.

– Если бы только в бизнесе... – задумчиво покачал головой инженер.

– Ну, а вообще, каково российской компании работать с такими непростыми странами, как эта, да еще и получать прибыль? – поинтересовался майор. – Ведь, насколько я знаю, Бангладеш не может платить живыми деньгами?

– Безусловно, – кивнул инженер, – деньги в стране – только из США и Европы. Да и те – под конкретные программы, в число которых российская станция, понятное дело, не входит. Поэтому Бангладеш рассчитывается с нами, например, джутом.

– Джутом?

– Именно так. Джутовая ткань идет или на основу для ковров, или для мешков, причем мешки получаются из джута превосходные: например, хороший кофе можно возить только в джутовых мешках. Хотя, по правде сказать, я даже не знаю, как этот самый джут выглядит, – признался инженер, – да это и неважно.

Лавров подумал о том, что ведь и для него самого многие немаловажные стороны его собственной работы остаются неизвестными.

– Важнее, что джут – отличный биржевой товар. А с его реализацией наша сторона, в общем-то, не испытывает особых проблем, – продолжал инженер. – Если бы в ходе стройки не возникали тут и там типичные для третьих стран особые ситуации, на преодоление которых подчас приходится бросать лучшие силы российского менеджмента, было бы совсем здорово.

– Согласен.

– Ладно, пойду я потихоньку, – сказал инженер, – удачи вам на реке. И будьте поосторожнее, майор.

Батяня уже входил в ангар, когда прямо по взлетной полосе к ним на полной скорости с воем сирен и миганием проблесковых маячков подлетела полицейская машина. Из нее выскочил полицейский с каким-то портфелем в руках и со всех ног бросился к старшему офицеру, присутствовавшему в ангаре. Что-то быстро отрапортовав, он передал высокому чину портфель, козырнул – и исчез за дверью ангара. А чиновник полицейского департамента с улыбкой направился к Беляеву, сосредоточенно протиравшему забрало боевого шлема.

– Это ваш портфель? – перевел посольский толмач вопрос полицейского. – Вы можете опознать свое имущество?

У профессора даже тряпочка выпала из рук от неожиданности:

– Мой. Могу опознать. Это мой компьютер!

Он вырвал из рук чиновника портфель, судорожными движениями расстегнул «молнии» и вытащил ноутбук:

– Мой! По крайней мере, очень похож.

Ученый положил ноутбук на ближайший ящик, открыл крышку и быстро набрал код. «Виндоуз» загрузился, и разработчик невиданной оборонной системы издал победный крик:

– Мой! Сто процентов – мой! И все программы мои, в целости и сохранности!

Он бросился к чиновнику и схватил его за руки:

– Спасибо, дорогой! Вы – лучшая полиция в мире! Вы просто спасли меня! Вы даже не представляете, как многое вы для меня сделали. И для России тоже... – зачем-то добавил Беляев и покраснел.

Чиновник попросил ученого расписаться на каком-то бланке, подтверждающем, что у русских больше нет претензий к местной полиции, и с гордостью удалился, оставив за себя присутствовать на погрузке погибших полицейского чином пониже. А профессор снова бросился к компьютеру, радуясь, как ребенок, и с явным удовольствием щелкая по его клавишам.

– Ты смотри, нашли, – подошел к Батяне Саныч. – Это надо же – отыскать ноутбук в таком огромном городе!

– Да уж, – процедил Лавров, – что правда, то правда – нашли иголку в стоге сена...

Глава 12

Время здесь тянулось необычайно медленно. А с другой стороны, вполне возможно, что оно бежало и очень быстро. Вот только определиться с этим было сложно – его любимые часы, подарок от группы к недавнему юбилею, исчезли с руки бесследно, а других ориентиров, по которым можно было бы каким-то образом засекать столь привычные в обычной жизни минуты и секунды, здесь не было. Ни одного окна. Ни одного звука. Только бетонные стены, низкий потолок и энергосберегающая лампочка, безжизненным голубоватым светом освещавшая камеру.

Разгуляев вздохнул и перевернулся на другой бок.

Он все время вспоминал события того дня и никак не мог вычислить, в какой момент дал промашку. Когда споткнулся и упал в воду? Когда не сумел зацепиться за сцену, и течение снесло его ниже? Когда не заметил бревно, больно ударившее его по плечу – так, что грести сразу стало почти невозможно?

Наверное, потому он так и обрадовался лодке, вдруг залопотавшей дохлым мотором всего в каких-то десяти метрах от устало гребшего Василия. Он закричал, замахал здоровой рукой, стараясь, чтобы его поскорее заметили. И какое облегчение он испытал, как стало радостно на душе, когда лодка, взревев двигателем, заложила вираж, поворачивая к нему.

В плоскодонке сидели четверо парней. Со смехом и криками на абсолютно непонятном Разгуляеву языке они протянули ему руки и в одно мгновение втащили в лодку. Устало усевшись на дно лодки, Василий улыбнулся своим спасителям:

– Спасибо, ребята. Выручили меня. Сэнк ю!

– Руссо? – поинтересовался один из его спасителей, внимательно приглядываясь к певцу.

– Руссо, – кивнул Василий. И больше не помнил уже ничего – сильнейший удар по голове отключил его сознание.

А очнулся он уже здесь, в зиндане – бетонной яме, где прямо на полу валялись матрацы.

Он открыл глаза, и первое, что услышал, был возглас: «Ну, слава богу! Очнулся!» Над ним, стоя вокруг него на коленях, склонились трое, и в глазах их было что-то странное. Какое-то острое, буквально физически ощущаемое выражение. Страх? Тревога? Беспокойство за состояние его здоровья?

Разгуляев приподнялся, пытаясь оглядеться, и тут же непроизвольно застонал – в затылок тысячами иголок впилась боль. Да и вся голова гудела, как колокол, а картинка перед глазами плыла, не позволяя сосредоточить взгляд на окружающих предметах.

– Тише вы, лежите лучше, – заботливо проговорил один из мужчин, склонившихся над ним. – Может, у вас и сотрясение мозга случилось – после такого-то удара не мудрено. Шишка вон выскочила – на полголовы.

Василий закрыл глаза и, подняв руки, попытался ощупать голову. Да, прав товарищ – гузак на затылке вырос – будь здоров. И правая рука здорово болела – это ж надо было так неаккуратно удариться!

– Где это мы? – спросил Василий, и не сразу узнал свой голос – в горле пересохло, язык прилип к нёбу, и звуки, которые издавали его голосовые связки, изменились до неузнаваемости. – Воды можно попросить?

– В тюрьме, – услышал в ответ. – А воды сейчас дадим, с этим проблем нет...

Оказалось, что эти трое его собратьев по несчастью – зрители злополучного концерта, завершившегося грандиозным потопом. Их тоже выловили из воды. Они тоже обрадовались спасению. И тоже, как и Разгуляев, вскоре оказались в этой камере.

Трудно сказать, сколько часов они здесь уже просидели. Судя по тому, что их уже дважды кормили какой-то рисовой похлебкой с рыбой, наверное, не меньше двух суток.

Время шло. Голова у Разгуляева уже почти прошла, плечо тоже болело меньше. Куда сильнее беспокоило и его, и его сокамерников чувство полной неопределенности. Никто к ним не приходил. Да и как сюда можно было прийти? Сверху, через откидывавшуюся решетку, к ним опускали харчи – похлебку, воду, лепешки. Никто ничего не сообщал, не объяснял, за что они здесь находятся и как долго это будет продолжаться.

Русские были не единственными узниками этой темницы. Довольно узкая горловина зиндана расширялась книзу, и в не таком уж маленьком помещении сидели и китайцы. За что их сюда бросили, Василий не выяснял. Не зная китайского, он этого сделать все равно не мог. Да и, по большому счету, особого интереса у него это не вызывало. Тут бы со своим собственным будущим разобраться...

Поначалу сокамерники Василия обрадовались, увидев артиста. Такой человек, настоящая звезда российской эстрады, в этой дыре долго сидеть не будет, рассуждали они. Если это государственная тюрьма, то скоро появятся адвокаты и вмешаются в его судьбу, а значит, появится шанс и у остальных. Если же это похищение и их содержат ради выкупа, то соседство с совсем не бедным певцом тоже сулило им определенные дивиденды.

Оказалось, что все они – специалисты с прорвавшей плотины. Прилетевшие сюда, чтобы неплохо подзаработать на бенгальских контрактах, из разных уголков России, они вскоре убедились, что не зря в далеких командировках платят большие деньги. Чужой климат, чужая еда, чужие люди, чужая природа – все это интересно и хорошо в малых дозах. В туристической поездке, например. А когда это все становится частью твоей жизни, когда изо дня в день – Ганг, Дакка, бенгальцы, слоны и обезьяны, острая пища и бесконечный рис – тогда вдруг начинаешь понимать, как не хватает тебе сибирского морозца, березки средней полосы или картошечки с воронежского поля. Потому так и обрадовались русские, работавшие в этой далекой стране, приезду Разгуляева и его группы.

Выяснилось, что Дима Левченко, прораб-строитель, и монтажник Алексей Зыков прилетели из Ростова. Они здесь уже два года – сначала работали на постройке станции, теперь заканчивают квартал жилых домов для работников станции, который решило построить бенгальское правительство. Виктор, инженер-электрик, работал на «Сиддирганче», вместе со своими коллегами перераспределяя потоки энергии и обеспечивая тем самым равномерность нагрузок в сети.

В общем, время между первыми двумя кормежками пролетело быстро, почти незаметно – они рассказывали друг другу о себе, о своих семьях, о работе. Парни с интересом слушали все, что мог поведать им Василий, и чувствовалось, как им приятно, как льстит их самолюбию тот факт, что они на «ты» с самим Разгуляевым. То-то будет рассказов, когда им удастся вырваться из этого плена и вернуться к своей обычной, мирной, так сказать, жизни!

Но шли часы, а в их положении ничего не изменялось. И на смену первому воодушевлению вскоре пришла апатия. Теперь они молча лежали, каждый на своем матраце, и думали каждый о своем, прислушиваясь к звукам, которые нет-нет, да и долетали снаружи. Не иначе как где-то рядом работала тяжелая техника – по стенам периодически пробегала дрожь, доносился слабый гул каких-то мощных механизмов. А когда пол стал мерно содрогаться от гулких ударов, Левченко уверенно заявил, что где-то совсем недалеко, не дальше пятисот метров, идет строительство, и как раз сейчас рабочие загоняют сваи под фундамент.

«Ну, строительство. Ну, рядом. И что с того?» – подумал Разгуляев и снова перевернулся на другой бок. Как будто от того, что рядом стройка, им должно стать легче.

Вдруг заскрипел люк, и Разгуляев приподнялся на локте – все-таки этот звук давал надежду если не на избавление от заточения, то хотя бы на что-то новое в их однообразном времяпрепровождении.

Было хорошо слышно, что несколько человек тащат по коридору что-то тяжелое. Затем лязгнул засов, и дверь их камеры распахнулась. На пороге стояли трое азиатов. Узники даже не успели никак среагировать на их появление, как те втолкнули в камеру нового узника и тут же захлопнули дверь, что-то прокричав на незнакомом языке и дружно рассмеявшись. Так сказать, пошутили.

Теперь их в камере было пятеро – у дверей прямо на полу сидела женщина, безвольно уронив голову на грудь. Темные длинные волосы упали ей на лицо, и поначалу Василий даже не мог определить, сколько ей лет и какой она национальности. Ее яркое то ли платье, то ли халат было во многих местах порвано, и сквозь дыры белело голое тело.

Как только первое оцепенение прошло, пленники бросились к новенькой, осторожно подняли ее под руки и перенесли на матрац у стенки. Разгуляев, осторожно опустив ее голову, взглянул ей в лицо и чуть не отшатнулся от ужаса – вместо лица у женщины было просто кровавое месиво. Ее били, чувствуется, долго и с остервенением. Широкие от природы скулы распухли и посинели, а правая была разбита до крови. Глаза превратились в узенькие щелки темно-лилового цвета. Губы разбиты, а из левого уголка стекала струйка не запекшейся крови – наверное, садисты успели даже разорвать ей рот.

– Потерпи, сейчас мы попробуем помочь тебе, – заговорил с женщиной Разгуляев и растерянно взглянул на сотоварищей: – Ребят, что делать-то, а? Может, раны промыть?

– Ну, от крови точно стоило бы отмыть, – первым пришел в себя Левченко. – И еще можно приложить что-нибудь холодное, чтобы синяки уменьшить.

– Ага, лед из холодильника, например, – съязвил Алексей. – Очень хорошо, говорят, помогает.

– Придумал! – воскликнул Разгуляев. – Сейчас!

Он вскочил и стащил через голову свой знаменитый китель, оставшись в белой и все еще относительно чистой нательной рубахе. Затем снял и ее, примерился, прикинул, что на спине ткань лучше всего сохранила белизну, и решительно оторвал хороший кусок, который вполне мог заменить полотенце. Намочив его под краном, Василий вновь опустился на колени над женщиной и осторожным движением дотронулся тканью до ее лица.

Прикосновение подействовало на незнакомку как удар электрическим током. Она попыталась вскочить, что-то закричала, заплакала, запричитала часто-часто на совершенно не знакомом для наших парней языке, но в ее голосе было столько мольбы, столько ужаса и боли, что парни поняли все и без слов.

– Тише, дурочка, – ласково проговорил Разгуляев, придерживая ее за плечи и вновь укладывая на матрац. – Никто тебя здесь не тронет, никто тебя обижать не собирается. Сейчас раны твои протрем и компресс приложим – сама увидишь, как тебе сразу легче станет.

Можно было дать голову на отсечение, что азиатка ничего не поняла из его слов, но в его интонации было столько ласки, столько уверенной успокаивающей силы, что она затихла и больше не вырывалась, лишь тихонько постанывая, когда ткань касалась открытых ран.

– Ну, вот, видишь, все хорошо у нас получается, – ни на мгновение не переставал уговаривать ее Разгуляев. – Все у нас славненько, кровь уже не будет больше течь. А я сейчас тряпочку помою, намочу по-новой и компресс приложим...

– Здорово у вас, Василий, получается! – не сдержал восхищения Алексей, самый молодой из узников. – Наверное, поклонниц у вас в России – выше крыши. Сразу видно, что знаете, как с женским полом разбираться. Вон, даже бенгалка, и та слушается...

– Дурак ты, Леша, – вздохнул Василий. – Поклонниц, и визжащих, и кричащих, конечно, у нас хватает. Но у меня в семье – три, как ты выразился, представительницы слабого пола. Жена и две дочки. Плюс уже и внучка. Тут если и не захочешь – они тебя сами за столько лет всему научат.

– Не слушайте его, Василий, – вмешался прораб, на правах старшего цыкнув на товарища. – Юный еще...

– Парни, давай с этой минуты на ты! – взмолился Разгуляев. – Сидим в одной камере, из одного котелка варево хлебаем, а разводим, понимаешь, антимонии. Хорош! По рукам?

– По рукам!

Парни обменялись рукопожатиями и снова уставились на пленницу. Разгуляев, мгновение подумав, накинул ей свой снятый китель на оголенные ноги.

– Кто вы? – вдруг спросила женщина по-английски, пытаясь сквозь заплывшие щелочки глаз рассмотреть мужчин. – Из какой вы страны? Вы говорите по-английски?

– Да! – радостно воскликнул Разгуляев. – Ай эм спик инглиш! Уи а фром Раша...

К разговору подключился и Виктор – инженер куда лучше был знаком с местными реалиями. Спустя несколько минут ребята уже знали, что зовут девушку Таей, что она китаянка, из Гонконга, что ей пятнадцать и какая-то «Триада» украла ее из дома. Наверху, в доме, в котором она жила, ее бил и что-то еще с ней делал (Виктор так и не смог перевести этого слова, лексикона не хватило) молодой хозяин, китаец. Там, наверху, в большом красивом доме он живет со своим отцом. И вся прислуга у них из Китая, и охрана, и помощники... А когда Тая укусила своего хозяина за какое-то место (словарного запаса инженера-электрика опять не хватило для точного перевода), он избил ее до полусмерти, а потом приказал бросить в подвал, в тюрьму, пообещав, что она сдохнет. И очень скоро. Но перед этим успеет пожалеть, что родилась на свет.

Рассказывая, девчонка, наверное, заново пережила весь ужас, который ей довелось выдержать, и вновь стала хныкать, тоненько и жалостливо подвывая и шмыгая носом. И опять Василию пришлось ее успокаивать, как маленькую, ласковыми уговорами. Виктору даже не пришлось переводить ей то, что приговаривал Разгуляев, поглаживая ее по волосам, – девчонка, казалось, внимает не смыслу слов, а самому звучанию голоса певца.

Вскоре, вдоволь навздыхавшись, она забылась тяжелым, трепетным сном, и парни расползлись по своим матрацам, задумавшись каждый о своем. В камере повисла тишина, нарушаемая лишь чуть слышным далеким гулом строительной техники.

– Вот что, пацаны, – первым нарушил тишину Разгуляев. – Мне это все порядком уже надоело. Заявиться в чужую страну, так еще и свои порядки устанавливать. Дикость какая-то! Средневековье настоящее... В общем, парни, помощи ждать нам, видимо, придется долго, если вообще ее дождемся. Надо самим помыслить, да делать отсюда ноги.

– Мысль хорошая, – поддержал певца Дмитрий. – Только что-то не могу придумать, каким таким чудесным макаром нам из этой тюряги вырваться. Есть конкретные идеи?

– Есть, – вдруг отозвался из своего угла молчун Виктор. – Кажется, я кое-что придумал...

Глава 13

На реку группу Батяни доставили ближе к полудню, когда дневной жар достиг максимума, и даже близость воды не спасала от зноя. Наоборот, от высокой влажности воздуха дышать, казалось, было еще труднее, и бойцы, щурясь от бликов неяркого солнца, будто плававшего в белесой дымке, невольно с тоской вспоминали свои кондиционированные номера в гостинице.

Саныч, со скучным видом просматривавший взятую с собой из номера газету, вдруг расхохотался.

– Ты чего? – глянул на него Батяня. – Анекдоты нашел?

– Нет, майор, тут история почище, – ткнул пальцем капитан в статью. – Слушайте, мужики: фермер из Бангладеш выиграл длившееся целый год соревнование по уничтожению крыс: в качестве доказательства своих достижений он предъявил властям тридцать девять тысяч шестьсот пятьдесят отрезанных хвостов.

– Ни хрена себе! – изумленно протянул Грош. – Это ж сколько...

– ...произведя нехитрые подсчеты, – продолжал чтение Саныч, – можно понять, что ежедневно мужчина уничтожал более ста крыс. Биной Кумар Кармакар использовал для борьбы с грызунами мышеловки, яд и воду. В награду за успехи в войне с крысами правительство подарило бедному фермеру цветной телевизор.

– Впечатляет!

– Иначе цветного телика ему бы не увидеть как своих ушей!

– Крысы ему этого не простят! – посыпались комментарии.

Этот маленький эпизод развеселил десантников, чего и добивался Саныч, любящий шутку.

Бенгальские власти выделили российской группе три армейских катера – по сути, обыкновенные моторные лодки со стальными корпусами. Оснащенные мощными японскими двигателями, они были достаточно быстрыми и маневренными, а крепкие борта позволяли не бояться ни случайных бревен, в изобилии плававших по Гангу, ни возможных отмелей или камней на залитых теперь водой берегах реки.

Прошло уже два дня с момента катастрофы, и первая, самая высокая, волна давно ушла в океан, но возвращаться в обычное русло река не спешила. Во-первых, из пролома, образовавшегося в плотине, продолжался неконтролируемый сброс воды, значительно повысивший уровень реки. А во-вторых, Ганг, разлившись по этим низинным и во многих местах заболоченным берегам, уже не спешил возвращаться в привычное русло, вдруг устроив среди долгого лета весенний паводок.

Взбесившаяся река, два дня назад сносившая на своем пути все – ветхие деревья, домишки местных жителей, лодки, людей и животных, – уже успокоилась, затихла, лишь потихоньку журча-урча, словно сытый зверь, довольный удавшейся охотой и добытыми жертвами. Лишь на самой середине, на стремнине, ощущалось какое-то течение, а у берегов, на залитой сейчас пойме, движения воды не было вовсе, и за этих два жарких дня вода уже зацвела, завоняла.

Впрочем, вонять могла и не сама река...

– А это что? – вгляделся Чиж вперед.

– Транспарант какой-то...

– Это ж герб Бангладеш.

По течению проплывал огромный щит, видимо, стоявший ранее на берегу. На нем красовались символы страны. Краска уже «поплыла», но рисунок еще хорошо читался.

– Товарищ майор, а как это все расшифровывается? – поинтересовался Грош, кивнув на приближавшийся рисунок. – Столько всего, что не разобраться.

– Это тебе так кажется. На самом деле все очень просто, – ответил Лавров, – вот там, вверху, распускающаяся почка – символ развития. Четыре звезды – это основы, заложенные в конституцию Бангладеш: первенство национальных интересов, секуляризация – отделение религии от государства, социализм и демократия. Вот тут метелки риса – куда ж без него? В центре водяная лилия – национальный цветок, символ положения страны на равнине в низовьях крупных рек. Волнистые полосы символизируют эти реки – на одной из них мы сейчас и находимся.

– Все понятно, – кивнул старлей, в очередной раз согласившись с мнением о том, что Батяня – человек развитый всесторонне.

Группа двинулась вниз по течению, решив до сумерек, насколько получится, пройти вдоль правого берега, обследовав широкими барражирующими галсами прибрежные заросли, сейчас на полтора, а местами и на три метра залитые водой. Профессора командир группы с собой не взял, оставил на базе разбираться со своим вновь обретенным ноутбуком. Да, честно говоря, ученый особо и не рвался на поисковые работы – разбираться с трупами, судя по всему, ему очень уж не хотелось.

А трупов было много. Гораздо больше, чем они предполагали, услышав первую информацию о трагедии. Вода на «Сиддирганче» обрушилась, конечно же, не только на площадку, где устраивался праздничный концерт для российских специалистов. Вырвавшаяся на свободу река со всей яростью обрушилась на страну, в которой плотность населения на квадратный километр – одна из самых высоких в мире. Веками и тысячелетиями люди селились по берегам великой реки, столь милостивой и заботливой к тем, кто ее уважает. Разливаясь два раза в год – во время весеннего таяния снегов в горах и затем осенью, в сезон муссонных дождей – Ганг и его многочисленные притоки сделали землю на десятки километров вокруг исключительно плодородной, жирной, почти черной: так она была насыщена илом. Снимая по два, а то и по три урожая в год, люди не успевали исчерпать возобновляемые ресурсы этой земли, а потому и населения на берегах Ганга становилось с каждой новой эпохой и с каждым новым годом все больше и больше.

А потом человек захотел получить от реки больше, чем заливные поймы, – люди решили, что великий Ганг может поделиться с ними своей неиссякаемой энергией. И он, сжатый тисками мощнейшей бетонной плотины, отдал бенгальцам то, что они так хотели. Но, воспользовавшись моментом, великая река сполна отомстила этой стране. Потихоньку, на минимальной скорости пробираясь вниз по течению, десантники видели десятки трупов, плававших в воде. Кто-то, уже синий и распухший, тихонько покачивался на волнах, глядя широко открытыми глазами прямо в желтое небо. Кого-то прибивало к берегу. Многие утопленники застряли в зарослях, которые сейчас были залиты водой... Хватало и трупов животных – коровы, козы, кони и ослики стали жертвами реки вместе со своими хозяевами.

Десантники знали, что правительство Бангладеш силами войск и полиции уже второй день работает на реке, поставив задачу выловить всех утопленников. Для наших сразу было даже и непонятно, зачем здесь, на Ганге, их помощь – кого, мол, они смогут найти, если на реке уже работает столько человек. Но теперь, пробираясь вниз по течению, ребята сами увидели, что бенгальцы не случайно были рады любой помощи – работы еще оставалось слишком много.

Отложив в стороны автоматы, десантники во-оружились длинными баграми с большими железными крюками на конце. Здесь, на реке, это был самый необходимый инструмент – баграми они вытаскивали трупы из зарослей и переворачивали их на спину, так, чтобы увидеть лица утопленников. Жутковатая это была работенка, даже для видавших виды бойцов. Но пока оставались шансы найти хоть кого-нибудь из посольского списка без вести пропавших, этим приходилось заниматься. Труп любого европейца они тут же втащили бы в лодку, чтобы затем идентифицировать его личность на берегу. Но пока среди утопленников команде Батяни попадались сплошь бенгальцы и бихарцы. А телами местных жителей, по договоренности с представителями даккских властей, наши спасатели не занимались. Катер Батяни остался на месте, два остальных ушли вперед – там работы тоже хватало.

– Помоги...

Крик раздался так явственно и так близко, что Лавров чуть не выронил багор от неожиданности. Но вопль оборвался так быстро, что Батяня решил – наверное, померещилось.

– Вы что-нибудь слышали? – обернулся он к товарищам.

Чернышов недоуменно пожал плечами, а Грош, внимательно вглядывавшийся в прибрежные заросли, вдруг указал куда-то рукой:

– Смотрите!

Метрах в двухстах от них, прячась в зелени каких-то высоких кустов, притаился небольшой приземистый домик, крытый порыжевшим на солнце тростником. Видимо, хижина некогда была поставлена хозяином на небольшом возвышении, потому что сейчас, со всех сторон окруженная водой, эта постройка оказалась на микроскопическом острове посреди разлившегося Ганга. Наверное, если бы не крик, десантники даже не заметили бы этот домик, так ловко скрывался он в буйной зелени. Но сейчас они уж точно не проплыли бы мимо – в окне, в котором не было даже рам, прыгал, радостно махал руками и задорно кричал что-то очень похожее на русское слово «помоги» какой-то абориген, невесть каким образом оказавшийся в водном плену.

– Местный, – констатировал Пластырь.

– Точно.

– Оставляем полиции? – Грош, сидевший на корме и управлявший катером, спросил это скорее для проформы, даже не попытавшись изменить курс.

– Нас-то местные граждане не интересуют, конечно, – почесал в затылке Батяня, – но, блин, если они его за два дня не обнаружили, кто даст гарантию, что сейчас найдут? А еще через два дня власти могут вообще спасательную операцию свернуть. И что тогда этому бедняге делать?

– Наверное, плавать не умеет, раз до сих пор на сушу не выбрался, – предположил доктор.

– Да уж, – покачал головой Батяня и принял решение: – Давай, Грош, к дому, заберем этого кадра.

Молча кивнув, тот заложил широкий разворот, поворачивая к хижине, а Батяня, отложив багор, водрузил на голову хитроумный шлем разработки Беляева. До сих пор в деле применять его еще не приходилось – авось мудрая техника чем-нибудь поможет. Но тут же испытал жестокое разочарование – компьютер, сверяя картинку, получаемую видеокамерами, попытался согласовать ее с загруженными в его память спутниковыми снимками местности, чтобы вычислить точные координаты объектов, но, так и не поняв, откуда кругом взялась вдруг вода, сдался, не сумев даже определить, сколько метров до хижины. Не говоря уж о том, чтобы спроецировать на стеклянное забрало план строения, чтобы спасателям было проще эвакуировать попавшего в западню бенгальца. В общем, убедившись в полной бесполезности вовсе не легкого шлема, Батяня с облегчением снял его с головы и швырнул на дно катера:

– Вот, блин, и умеют же у нас в войсках пузыри раздувать по любому поводу! Тоже мне, чудо техники – в элементарной ситуации разобраться не может!

– Чего ворчишь, командир? – переспросил Чернышов, не расслышавший тираду Батяни из-за шума мотора.

– Да говорю, что толку от этих шлемов – ноль, а денег зато сколько вгрохали, людей сколько привлекли... – наклонился к военврачу Лавров, усиливая голос. – Представляешь...

Вовремя наклонился – договорить командир не успел: со стороны дома, до которого оставалось уже метров пятьдесят, вдруг грохнули автоматные очереди.

– К бою! – скомандовал Батяня и упал на дно катера, спрятавшись за железным бортом – какая б ни была сталь, все-таки укрытие. Осторожно выглянув, он увидел, что из окон дома вели автоматный огонь как минимум трое. Поливая реку длинными очередями, они толком даже не целились, зато шуму на реке наделали порядком. – Грош – правее. Саныч, заходи слева. Это мародеры. Работаем!

Коротко лязгнул с носа катера автомат Пластыря – и один из бандитов, выронив оружие из окна, упал с простреленной головой. Тут же слева стукнули три очереди Саныча – и еще один мародер отстрелялся навсегда.

Катер мягко ткнулся носом в илистый берег, и Батяня, одним прыжком перемахнув борт, тут же рухнул на землю и откатился на метр в сторону.

Стрельба затихла – засевшие в доме бандиты, а судя по крикам, их там было не меньше трех человек, теперь остерегались высовываться из окон, рискуя схлопотать пулю.

Вдруг Лавров заметил, что один из мародеров, видимо, воспользовавшись выходом с тыльной стороны дома, что есть мочи припустил к берегу, где в зелени кустов, росших позади домика, десантник не сразу заметил припрятанную лодку. Прицелившись, Батяня дал короткую, в три патрона, очередь, и бандит, будто споткнувшись за что-то, вскинул руки и плашмя всем телом грохнулся на мягкую землю.

– Еще, – доложил Лавров членам группы по рации. – Сзади выход. Грош – туда! Саныч слева. Чиж – фасад. Пластырь, прикрой. Я справа. Внутри – два-три. На пять – штурм!

Посторонний эту абракадабру, конечно же, и понять не пытался бы, зато десантникам расшифровывать ничего не понадобилось. Они теперь знали, что Батяня снял еще одного бандита, знали, что каждому делать, и рассчитывали на то, что в доме прячутся еще два-три мародера. Пять секунд до штурма Лавров дал, чтобы каждый успел занять свое место и приготовиться. И ровно через этот промежуток времени автоматы снова заговорили – Чиж и Саныч уже врывались в дом, каждый со своей стороны.

Батяня в один прыжок достиг стены хижины, быстро заглянул в окно, прячась за косяк, и, убедившись, что никого нет, рыбкой нырнул внутрь, кувыркнувшись через голову уже внутри комнаты. Он прижался к стене спиной и дернул ствол в сторону окна, инстинктивно почувствовав какое-то движение. Еще доля секунды – и его палец нажал бы спусковой крючок, совершив непоправимое. Но Батяня сумел среагировать и не выстрелить – на полу, прямо под окном, через которое он только что влетел, сидели двое, связанные спинами друг с другом. Их рты были заклеены широким скотчем, поэтому они могли сейчас только мычать. Но их светлые глаза, бледные лица, цвет волос, в конце концов, свидетельствовали однозначно – наши!