Текст книги "Охота на шакала"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

5

Давно ушли в прошлое времена, когда моря и океаны бороздили величественные парусники. Когда можно было, отправившись в плавание, открыть не только остров, но даже неизвестный до этого европейцам континент! Так Христофор Колумб отправился в плавание искать новый путь в Индию, но нашел то, что современные люди называют Америкой. Некоторые даже всерьез считают, будто бы великий мореплаватель практически до самой смерти не знал о своем эпохальном открытии. Конечно же, знал, но португальская монархия спонсировала именно первый проект – морской путь в Индию, и было бы опрометчиво признаваться в фатальной ошибке. А впереди мореплавателям предстояли новые открытия: Австралия, Антарктида… Теперь же романтика бригантин, галеонов, барок, бригов – лишь воспоминание о славном прошлом великих морских держав, благодаря которым мир стал таким, каким мы его знаем.

Теперь редко кому удается видеть океан в его первозданном величии, раскинувшимся водной пустыней от горизонта до горизонта. По воде проложены оживленные пути, соединяющие континенты. Практически повсюду в поле зрения попадется еще один корабль, а среди волн непременно окажутся вездесущие пластиковые бутылки, радужные масляные пятна, прочий мусор. И уже совсем единицы могут похвастаться, что знакомы с истинным – природным звуком океана. Симфонией, состоящей из шума ветра, плеска воды. Современные люди обязательно добавят к ней бездушный перестук корабельного двигателя. А ведь это уже совсем другая музыка. Но всегда найдется исключение из правил. Есть и те, кто хранит и умножает старые морские традиции, те, для кого жизнь немыслима без того, чтобы над головой хлопал туго натянутый парус, без того, чтобы волны сыпали соленой водой в лицо. Одни считают таких романтиков немного сумасшедшими, другие – пытаются усмотреть в их подвигах скрытую корысть и уничижительно называют «профессиональными путешественниками». Мол, какая польза от их свершений? Кому от морских подвигов становится жить лучше и богаче? А скажите тогда, какая польза от забитого футболистом гола или от заброшенной в ворота шайбы? И потому таких людей во всем мире уважают, ими восхищаются, о них показывают сюжеты в телевизионных новостях. Ведь во все времена ценились именно те, кто мог совершить недоступное другим.

Одним из таких морских волков – профессиональных путешественников был российский гражданин Мефодий Платонов, яхтсмен-одиночка. Для него в прошлом остались покорение Атлантики – путешествие под парусом из Петербурга в Нью-Йорк – и Тихого океана, – в одиночку он преодолел путь из Владивостока в Лос-Анджелес, совершил проход на яхте «Помор» вдоль северного побережья Евразии. Теперь он замахнулся на «высший пилотаж» – одиночное кругосветное путешествие. А это ничуть не легче, чем полет в космос и долговременное пребывание на орбитальной станции. Вот только зачем идти на лишения? Во имя чего?

Зачем совершать одиночные кругосветные плавания? Зачем страдать от экваториального зноя, ежеминутно подвергать жизнь опасности, терпеть лишения и неудобства? Чтобы посмотреть мир? Себя показать? Но для этого есть международные линии, круизные теплоходы, самолеты.

Мефодию Платонову эти и подобные вопросы журналисты задавали тысячи раз, когда восторженные поклонники встречали его яхту в очередном порту. И всякий раз он отвечал приблизительно так. Мол, посмотрите, люди пришли, чтобы увидеть меня, мою яхту, они следили за моим путешествием, писали комментарии в моем блоге. Они все мои друзья, хоть мы и встречаемся впервые лицом к лицу. Они и сами хотели бы пройтись под парусом по океану. Какой мальчишка не мечтал об этом, читая всемирно знаменитые романы! Но люди вырастают, и мечта остается только мечтой. У одних нет для этого решимости, у других – времени, у третьих – денег. Мне же повезло, моя мечта осуществилась. А что может быть на свете привлекательнее, чем сбывшаяся мечта? Люди узнают меня, следят за тем, как проходит путешествие. Через меня они узнают о моей стране, начинают любить ее, она тоже становится частью их мечты. И это прекрасно. Далеко не каждый политик, не каждый федеральный телеканал может убедить иностранцев в том, что Россия – страна, в которой сбываются самые смелые и самые светлые мечты.

Но путь к мечте всегда тернист…

Ветер свистел в вантах, нос яхты «Помор» то исчезал в волнах, то высоко поднимался над ними, словно над краем пропасти. Брызги разлетались веерами. Горизонт уже давно исчез в дымке вздыбившегося Индийского океана. Раз за разом валы перелетали через яхту – прокатывались по ее палубе. И тогда Платонову приходилось вцепляться в поручни. Пару раз Мефодия срывало с места, и если бы не страховочный трос, он наверняка остался бы за бортом. Вот это – самое страшное в путешествии яхтсмена-одиночки. Некому будет крикнуть: «Человек за бортом!» Некому бросить спасательный круг. Никто не передаст в эфир сигнал бедствия. Барахтаясь в воде, несчастный увидит, как стремительно уносится яхта, как она исчезает среди водяных валов. И почти никакой надежды на спасение.

Диск заходящего солнца клонился к западу и лишь угадывался сквозь густо рассеянные над океаном штормовые брызги. Именно на него и ориентировался Платонов, управляя яхтой. Яхтсмен чем-то напоминал звонаря на колокольне: так же стремительно перебрасывал из руки в руку канаты, кое-где помогал себе ногой. Парус послушно ловил стремительный ветер, который грозил уложить судно набок. Но парус и руль в умелых руках морского волка превращали разрушительную силу ветра в скорость. «Помор», меняя галсы, шел к западу. Мефодий уже почти не чувствовал пальцев от усталости, болели плечи, спина. Толстые перчатки помогали мало – стоило зазеваться, и сорвавшийся шершавый канат моментально бы содрал их вместе с кожей. Платонов не мог себе позволить расслабиться даже на несколько секунд. В любой момент предоставленная сама себе яхта с поднятыми парусами неминуемо опрокинулась бы. Вперед, только вперед, милю за милей преодолевая водный простор.

Ветер и не думал униматься; он гнал волну за волной, срывал, разбрызгивая пенные гребни. Мефодию некогда было смотреть на часы, сверяться с компасом и уж тем более с прибором спутниковой навигации. Как и древние мореплаватели, он ориентировался по солнцу, оно указывало ему и направление – курс, и время. Размытый световой диск уже был так низко, что временами волны закрывали его.

Как всегда случается в южных широтах, ночь наваливалась стремительно. Свет звезд не мог пробиться сквозь облака. Темнота настала такая, что, вытянув перед собой руку, нельзя было рассмотреть пальцев.

– Все, хватит гнать, – сам себе сказал Мефодий в предчувствии нескольких часов относительного, но долгожданного покоя.

Именно такие минуты и приносят настоящее счастье путешественнику. За спиной остается участок борьбы со стихией, преодоление расстояния, а ты, наперекор стихии, жив и цел. Платонов, действуя почти на ощупь, убрал паруса, надежно принайтовал их к мачте. Теперь яхта стала просто игрушкой волн. Она взлетала на гребни, скользила с них в ложбины, врезалась носом в валы. Хватаясь за поручни, замирая каждый раз, когда очередная волна перекатывалась через палубу, Мефодий подбирался к люку, ведущему в каюту. Еще раз вода окатила яхтсмена-кругосветчика с ног до головы. Яхту подхватило и понесло наверх гигантской волны. Платонов, четко определив момент, раскрыл люк, отцепил страховочный трос и, нырнув вниз, тут же захлопнул крышку, туго привернул барашки, герметизируя стык. Успел вовремя, вода вновь прокатилась по палубе, но ни одной капли не попало в каюту.

«Помора» бросало из стороны в сторону, тисовый пол ходил под ногами ходуном. Но для опытного морского волка передвигаться по судну во время качки такое же обычное дело, как для рядового горожанина лавировать в толпе на людной улице. Не слишком удобно, но привычно. Да и тесновато тут было, всегда найдешь, во что упереться руками. Мягко загорелся свет. Энергосберегающие неяркие лампочки вспыхнули у изголовья кровати. Электричество приходилось экономить, ведь генератора на яхте не было, и аккумуляторы подзаряжались от солнечного света. Каюта была скомпонована чрезвычайно экономно. В узкое пространство корабельщикам удалось втиснуть и кухню со столовой, и спальню, и рабочие помещения, и даже «удобства». Только находясь здесь, Платонов мог позволить себе непродолжительный отдых. Судно взмывало и проваливалось среди водяных валов, наклонялось. Поскрипывали, потрескивали шпангоуты и обшивка. Снаружи свирепствовала стихия. Но эти тревожные звуки и другие проявления бури, казалось, совсем не тревожили опытного яхтсмена. Мефодий, упершись ногами в стойку, устроился за столиком. Разогревать еду в таких погодных условиях не лучшая идея. Ведь перевернутая спиртовка может наделать бед. Пожар в открытом океане одно из самых страшных испытаний.

Пришлось Платонову довольствоваться холодными консервами и запаянным в полиэтилен галетным хлебом. Запивал он томатным соком прямо из горлышка пластиковой бутылки. Мало того, что стакан не устоял бы при такой качке на столе, даже зажми его в руках, все содержимое расплещется по каюте.

Как всех, кому подолгу приходится находиться в одиночестве, Платонова окружали скромные напоминания о доме, о прошлом. Перекусывая, он рассматривал фотографии, прикрепленные к деревянной панели под самым потолком. Молодая женщина грустно смотрела на своего возлюбленного с цветной фотокарточки – рассталась она с Платоновым еще два года тому назад. А вот новой подруги жизни яхтсмен так и не нашел. Где-то она теперь? Вспоминает ли о нем? Мефодий вздохнул. Он-то помнил, как хорошо им было вместе, когда он возвращался в родной город. Но проходила всего пара недель отпуска, и вот он уже задумывал очередное грандиозное путешествие, которое требовало от него не только мужества в океане, но и поиска спонсоров, подготовки, оформления документов. Не каждая женщина способна всю жизнь любить мужчину, глядя на его фотографию. Портрет родителей, которых уже давно не было на этом свете, висел ближе к узкой койке. Платонов специально брал в путешествие не копию, а оригинал – пожелтевшую от времени карточку, сделанную пару десятков лет тому назад фотографом в райцентре. Родители до самой смерти безвылазно прожили в провинции. Если не считать трехгодичную службу отца рядовым матросом на Балтфлоте. И вот теперь сын словно отдавал им долг, и отец и мать находились вместе с ним в кругосветном путешествии.

Еще один грустный вздох. Ведь в знаменитое Нахимовское училище Платонов решился поступать, когда остался круглым сиротой. Выбор между Суворовским и Нахимовским предопределили рассказы покойного отца о море. Хоть и служил он на базе обеспечения в Балтийске. На палубу корабля ступал, лишь когда тот стоял у стенки. Учеба в Нахимовском определила всю дальнейшую судьбу Мефодия Платонова. Хорошие ему попались командиры-преподаватели и друзья-однокашники. Он словно бы вновь обрел там семью.

Взгляд яхтсмена скользнул по ряду фотографий и потеплел. На черно-белом любительском снимке был он сам в нахимовской форме, рядом стоял залихватски улыбающийся Виталий Саблин. Эти дни, проведенные в плавании на учебном паруснике, Мефодий знал это точно, ему никогда не забыть. Умирать придет время, вспомнит. А было-то им тогда всего по пятнадцать годков. И все у них еще было впереди. Годы службы развели их в разные концы страны: Саблина – в Балтфлот, Платонова – в Черноморский. Переписывались, по праздникам звонили друг другу. Ну а потом из-за травмы Мефодия отправили в отставку. И именно Виталий Саблин потратил свой драгоценный отпуск на то, чтобы приехать к другу по Нахимовскому училищу, поддержать его в трудную минуту. А ведь не каждый морской офицер выдерживает, когда его раньше времени списывают на берег. Многие спиваются. А вот Саблин помог другу выстоять, заставил поверить, что все теперь у Платонова только начинается. Как сказал Виталик, так и случилось. Это Саблин дал ему мечту.

– Эх, Виталик, – проговорил Мефодий, глядя на старую фотографию. – Давненько мы с тобой не виделись. Последний раз ты меня с днем рождения поздравлял, и то повонил на две недели позже… Но я не в обиде, понимаю, какая у тебя служба. Будем считать, что я пью за твое здоровье.

Платонов приподнял бутылку с соком, а затем влил себе в горло остатки.

– Вот вернусь из кругосветки, обязательно встретимся. Тогда и выпьем по-настоящему. За жизнь поговорим. – Платонов захрустел, комкая пластиковую бутылку.

Яхтсмен аккуратно запаковал в мешок для мусора то, что осталось от ужина, и уложил в ящик. Мефодий никогда не позволял себе выбрасывать в море жестянки, пластик, неизменно избавлялся от мусора на борту при заходе в очередной порт. Тот, кто по-настоящему любит и понимает море, именно так и поступает.

Пару минут заняли записи в судовом журнале. Их Платонов сделал аккуратным почерком, несмотря на страшную качку – тоже результат нахимовского прошлого. Но и после этого еще не пришло для профессионального путешественника время спать. Мефодий привинтил струбциной к краю столика видеокамеру, направил ее объектив на себя. Теперь она наклонялась вместе с яхтой, и потому изображение на экране оставалось постоянным. Одним из условий спонсоров, давших деньги на кругосветное путешествие, было создание документального фильма, вот и приходилось каждый вечер начитывать на камеру свои впечатления, рассказывать о преодоленном участке пути. Снимал Платонов и днем. Потом все материалы предстояло передать профессионалам-документалистам, чтобы те кое-что досняли и изготовили фильм.

Мефодий скороговоркой прочитал сегодняшнюю дату, время, широту и долготу, на которой находился «Помор», а затем уже с чувством стал сообщать обстановку за пределами каюты и планы на будущее:

– …лёг в дрейф. Если ветер не изменится, «Помор» продолжит движение на северо-запад к архипелагу Занзибар. Судя по метеосводке, штормовой фронт заканчивается на этом направлении примерно через сто двадцать миль. – Платонов придвинулся ближе к камере. – Вам, глядя на экран, кажется, что яхта почти неподвижна, но это обман зрения, – он, зажав в ладони стакан, налил в него воды; жидкость тут же плеснула на стенку, брызнула. – Вот теперь и вы имеете представление о том, что творится снаружи.

Мефодий перевел объектив камеры на задраенный иллюминатор, за которым угадывались сигнальные огни на мачте. По стеклу хлестала, переливалась вода. Платонов выключил камеру, погасил свет в каюте, а затем, действуя на ощупь, пристегнул себя к койке ремнем.

В наступившей темноте чуть заметно белели прямоугольнички фотографий, укрепленные на панели под самым потолком каюты.

6

Александр Павлович Пятаков утром следующего дня уже не так волновался, как впервые оказавшись в Занзибар-тауне. Ночь, проведенная в гостинице, окончательно убедила его в том, что слежка за ним не ведется, во всяком случае, пока. Негодяй, нелегально торгующий оружием, опасался не всякой слежки – только своих. В том, что ливийцы присмотрятся к нему до того, как выйдут на связь, он не сомневался. Сделка предстояла более чем сомнительная, и никому не хотелось провала. Если Пятаков рисковал пока только собственной репутацией, то ливийское руководство могло сильно подпортить имидж своей страны. О том, каким именно образом покупатели оружия выйдут с ним на связь, Пятаков не знал. На этот счет имелись лишь самые общие предварительные, еще московские договоренности. Мол, вы приезжаете на место, а там наш человек сам подойдет к вам. А чтобы вы не сомневались, он предъявит вам… Тогда переговорщик достал из кошелька пятисотрублевую купюру и криво разорвал ее пополам. Одну половинку вручил Александру Павловичу, а другую спрятал себе в карман.

Пятаков еще улыбнулся. Мол, давненько он не сталкивался в своей карьере профессионального разведчика с подобным анахронизмом. Однако предложение принял, и теперь оно казалось ему более надежным, чем все другие способы распознавания «свой-чужой».

Половинка банкноты и теперь покоилась в портмоне Пятакова вместе с долларами и евро. Он после завтрака покинул гостиницу и неторопливо двинулся вдоль променада. Пройдя квартал, постарался запомнить всех, кто находился у набережной. Задача для обычного человека практически невыполнимая, но только не для профессионального разведчика. В свое время с Пятаковым работали хорошие инструкторы, развивали зрительную память, и теперь он мог вспомнить в мельчайших подробностях все виденное. Происходили тренировки следующим образом. Пятаков садился за руль машины, инструктор рядом. И они около получаса колесили по Москве. Затем Александру Павловичу следовало написать отчет. Заданный критерий изначально не был ему известен. В прошлый раз инструктора могло интересовать, сколько красных машин попалось им навстречу, а назавтра его уже интересовали номера автомобилей, начинающиеся на «восьмерку», или же то, сколько пассажиров было в одной определенной машине, сколько женщин им встретилось за рулем. Специалисты знают свое дело, и у них есть хорошие методики.

Пятаков прошелся по променаду, лениво посматривая по сторонам, затем свернул в боковую улочку, ведущую ко второй линии. Он точно знал, что, если кто-то приставлен за ним следить, то непременно объявится и после, а все лица уже отложились и отсортировались в его памяти, как в картотеке.

Вскоре Пятаков сидел в уличном кафе за пять кварталов от своего отеля, попивал крепко заваренный кофе и листал глянцевый журнал. Перелистывая страницы, бросал быстрые взгляды из-под очков на улицу. Пока проходили все незнакомые ему люди – как туристы, так и местные. Кофе успел остыть, когда Пятаков внутренне оживился. Мимо него прошел немолодой араб, на шее была закручена шарфом красно-белая «арафатка». То, что «арафатки» на набережной не было ни у кого, Александр Павлович помнил точно. А вот тот самый араб присутствовал. Значит, почти со стопроцентной уверенностью можно было утверждать, что он следит за Пятаковым. Араб прошелся возле кафе еще раз, и все сомнения отпали. Александр Павлович даже мысленно улыбнулся. Вскоре араб вошел в кафе и опустился на кресло напротив Пятакова, но никак пока не обозначивал свою миссию.

Арабу принесли заказ: кофе, по арабской традиции налитый в небольшой стеклянный стаканчик, и бутылку минералки. Расплатился он сразу же, пригубил стаканчик и уже набрал воздуха, чтобы произнести заранее приготовленную фразу, как Пятаков предупредительно перебил его.

– У вас ко мне есть дело? – по-английски спросил он.

Араб сперва растерялся, а затем жестко улыбнулся.

– Похоже. Просто мы раньше не виделись, и я засомневался, тот ли вы человек, о котором мне говорили.

– Показывайте, показывайте, – предложил Пятаков, при этом руки свои демонстративно держал на виду, ладони были плотно сжаты между собой, словно российский чиновник собрался молиться.

Поколебавшись, араб придвинул к себе глянцевый журнал, вложил между страниц половинку пятисотрублевой купюры и вопросительно посмотрел на Пятакова. Тот снисходительно усмехнулся и разнял ладони, между ними лежала вторая половинка российской банкноты. Половинки идеально сошлись, словно срослись, малейший выступ на одной совпадал с выемкой на другой.

– Теперь сомнения отпали, – произнес араб.

– У меня их не было с самого начала, – проговорил Пятаков и, чтобы придать себе еще больше значимости, добавил еще одну неправду. – Их не стало с того самого момента, когда увидел вас на набережной, и на вас еще не было «арафатки».

Озадаченный араб поцокал языком, словно восхищаясь способностями собеседника.

– Не лучшее место для беседы, – подсказал Пятаков.

– Я это предусмотрел, – быстро проговорил араб, поднимаясь из-за стола.

Пятаков даже не дернулся следом. Уходя, араб оставил на столике мобильник. Аппарат был абсолютно новый, явно приобретенный для сегодняшнего случая. Вскоре красно-белая «арафатка» затерялась среди толпы. Александр Павлович допил кофе. Мобильник нежно завибрировал, послышалась тихая трель.

– Алё? – ответил Пятаков.

– Выходите из кафе, – послышалось из трубки, – двигайтесь в сторону торгового центра. И оставайтесь на связи.

– Хорошо, – согласился Пятаков.

Продолжая прижимать трубку к уху, он поднялся из-за стола и зашагал по улице. Вскоре с ним поравнялось желтое облезшее такси. За рулем сидел темнокожий африканец и вопросительно смотрел на туриста. Такое в здешних местах не редкость. Местный сервис чрезвычайно навязчивый. Если таксист облюбовал себе «жертву», то может ехать рядом несколько кварталов. Отговорки типа «я гуляю пешком» или «мне совсем недалеко» на них не действуют. Некоторые слабонервные сдаются – все же на отдыхе хочется расслабиться, уж лучше заплатить десять баксов за то, чтобы проехать в машине без кондиционера пару кварталов, чем терпеть едущую вровень с тобой машину.

– Эта машина для вас, садитесь, – отозвалась трубка в руке Пятакова.

Александр Павлович присмотрелся к водителю, тот, скорее всего, был простым таксистом, а не сотрудником спецслужбы.

– Вы уверены? – переспросил чиновник.

– Абсолютно, садитесь. Он отвезет вас куда надо, ему уже заплачено за дорогу, – успокоительно звучало из трубки.

«Черт знает что», – мысленно проговорил Пятаков и все же сел в машину.

Таксист рванул с места. Ездил он, как и все остальные тут ездили. Приоритет на дороге определялся не правилами дорожного движения, а исключительно габаритами транспортного средства, его уязвимостью и наглостью водителя. Даже направление движения по полосе не являлось аксиомой. Однако при этом таксист умудрился ни разу не подставиться, не воткнуться кому-то другому в задний бампер.

Пятаков слегка нервничал, не понимая, куда его везут. Такси выехало из центральных районов города, промчалось сквозь трущобы и оказалось в зоне, застроенной вполне современными и приличными с виду особняками. Темнокожий таксист с гордостью посматривал на белого пассажира, будто хотел донести до его сознания, что в его стране не все так плохо, как может показаться с первого взгляда.

– Приехали, сэр, – наконец произнес он, когда такси остановилось напротив входа в парк.

Несмотря на предупреждение таинственного араба, Пятаков все же заплатил за дорогу. Таксист, не скрывая изумления, деньги принял и сунул Александру Павловичу визитку с телефонным номером. Пятаков донес ее до ближайшей урны. Араба в «арафатке» он увидел, уже миновав ворота – тенистая аллейка вела в глубь парка. Между кустами тут и там виднелись столики и скамейки. Пятаков автоматически подумал, что такое соседство имело бы у него на родине вполне предсказуемые последствия. За каждым из столиков уже угнездилась бы компания выпивох или бомжей. Здесь же, к чести местного населения, царил порядок. На лавочках располагались или мамаши с детьми, или же старики. На столиках виднелась где еда, где газеты с журналами.

По привычке всех спецслужбистов Пятаков и его ливийский партнер беседовали не присаживаясь – того, кто передвигается, сложнее прослушивать.

– Александр Павлович, извините, что пришлось привезти вас сюда таким вот способом, – на вполне сносном русском языке произнес араб. – Но я должен был убедиться, что за вами нет слежки.

– Могли бы спросить и у меня. Я бы с точностью подтвердил вам то, что уже знаете и вы. Никто, кроме вас, за мной не следил, – тоже перешел на русский язык Пятаков.

– Я представляю замминистра обороны нашей страны, – расплывчато представился араб.

– Могли бы этого и не говорить. Ведь у вас была половинка купюры, и только от него вы могли ее получить, – еще раз блеснул проницательностью Пятаков.

– Совершенно справедливо, – поддержал араб. – Яхта, на которой следует господин заместитель министра, уже на подходе к Занзибару. Послезавтра может произойти ваша встреча. Мы могли бы вас доставить туда с комфортом.

– Я предпочитаю добраться к ней сам. Дайте мне координаты, и послезавтра я поднимусь на борт.

Араб удивленно посмотрел на Пятакова.

– Вы уверены в своем решении?

– Я неплохо управляюсь на море.

– Что ж, ваше право. – Переговорщик достал айфон, вызвал карту архипелага, вывел координаты.

– Не слишком ли далеко от берега? – засомневался Пятаков.

– Могут возникнуть сложности. Ведь здесь не только местная береговая охрана, но временами проходят и военные корабли международных сил по борьбе с пиратством. Американцы, британцы, австралийцы, с недавних пор появились и русские. Поэтому надо иметь возможность в случае чего быстро уйти в нейтральные воды.

– Тоже резонно, – задумался Пятаков, пока карта перекачивалась на его айфон с айфона араба.

Фотоснимок бронированной яхты араб перекачивать Александру Павловичу не стал, просто продемонстрировал его на экране. Судно выглядело внушительно и даже чем-то напоминало военный корабль, как размерами, так и мощью. Обтекаемые формы палубных надстроек, антенна радара. Такие яхты могут позволить себе только очень богатые люди.

– Корпус бронированный, команда отлично подготовлена в боевом отношении, – вещал араб, словно был не переговорщиком, а рекламным агентом по сдаче внаем плавсредства. – Похожая есть у одного вашего российского миллиардера.

– Вы настолько не верите в безопасность сделки? – удивился Пятаков.

– Мы уверены в ней на сто процентов! Но подстраховаться никогда не бывает лишним. С вашей стороны уже все готово?

– Бумаги я привез. По ним и можно будет получить товар в разных портах, как соседних с Ливией стран, так и в других государствах мира. А с вашей стороны все готово? – в свою очередь поинтересовался Пятаков.

– Есть небольшой нюанс, – признался араб. – Сделать в точности так, как вы просили, проплатить сделку ценными бумагами на предъявителя – невозможно. Сейчас у нашего лидера временные сложности.

– Это ваши проблемы и ваши сложности. Я же не гружу вас своими, – нахмурился Пятаков, шагая по аллейке в парке.

– Вы неправильно меня поняли. Все будет еще лучше, чем вы просили. Мы проплатим сделку бриллиантами. На камнях не стоят подписи, и они умеют молчать. Они куда компактнее наличных денег и не оставляют следов на банковских серверах. К тому же камни с каждым годом только дорожают – в отличие от доллара. Вы не прогадаете, в денежном выражении ваш выигрыш от такой схемы составит более двадцати процентов.

Предложение выглядело заманчивым, а потому и подозрительным. С какой стати ливийцы вдруг так расщедрились? Да еще этот переговорщик не требует отката. Ведь в арабском мире это явление распространено так же широко, как и в России. Может, откат потребует заместитель министра, которому и удалось уговорить лидера нации проплатить сделку не ценными бумагами, а драгоценными камнями. Неожиданностей Пятаков не любил, под ними могли скрываться опасные подводные скалы.

– Я должен подумать, – произнес он.

– Чего тут думать? – изумился араб. – Камни уже на яхте. И с перевозкой проблем не возникнет. Бриллианты вставлены в дешевые оправы нескольких массивных женских украшений. Цветное напыление, все выглядит, как стразы от Сваровски, не дороже. Подобные подделки тут тысячами продают торговцы на пляжах, ни одна таможня ничего не заподозрит. Туристы каждый день их вывозят килограммами.

– Я должен подумать, – упрямо повторил Пятаков и ускорил шаг.

Араб сообразил, что торговец оружием хочет побыть наедине с самим собой, и остался стоять. Александр Павлович дошел до скамейки со столиком, присел, положил перед собой руки. Теперь чего ходить? Мысли ни одним сканером не снимешь. Не нравилось ему это предложение. Арабы народ коварный и хитрый. А вдруг они решили его элементарно «кинуть»? Нет, он не опасался, что бриллианты будут поддельными, это слишком просто. Скорее всего, ему предъявят самые настоящие камешки. А вот потом, когда уже заполучат бумаги на оружие, тогда и начнется «кидалово». К кому он, Пятаков, побежит жаловаться на ливийцев? У кого найдет защиту? В какой суд на них подашь? В Гаагский трибунал только.

«Так, так, так… – рассуждал Пятаков. – Надо поставить себя на место ливийского замминистра обороны. Как бы я планировал «кидалово» на его месте? Да очень просто. Проще некуда! Проще всего получить от меня документы на оружие, а потом – придушить, принайтовать груз к ногам – и за борт. И платить не надо, и лишнего свидетеля нет. Ливийский режим уже не так крепок, как прежде. И каждый чиновник хочет позаботиться о своем ближайшем будущем».

Мурашки побежали по спине у профессионального разведчика. Картинка нарисовалась четкая и выразительная.

«Хорошо, если еще сперва пристрелят. А то могут и живьем с грузом на ногах в воду бросить».

Ему нестерпимо захотелось назад в Москву, в свой просторный особняк, к жене, к детям. Но в мыслях уже сверкали бриллианты. Сдаваться не хотелось. Да и сорванная сделка могла ему дорого обойтись. Восточные люди мстительны.

«Так, так, так… – бормотал Пятаков, поглядывая на прогуливавшегося взад и вперед переговорщика. – В любой ситуации можно подстраховаться».

Его лицо исказила судорога, мысль работала лихорадочно. У Пятакова в разведшколе были хорошие учителя, искать выход из безвыходных ситуаций было для них всего лишь одной из дисциплин.

– Кажется, выход есть, – проговорил тихо Пятаков и улыбнулся.

Он решительно вернулся к нетерпеливо дожидавшемуся его арабу.

– Я согласен, – проговорил он с улыбкой. – Что ни делается, делается к лучшему. Это у нас, у русских, пословица такая есть.

– А… Теперь понял, – заулыбался и переговорщик.

– Вы получите все, что заказывали. Один из кораблей с грузом, кстати, находится в порту Занзибар-тауна.

– Ого! – восхитился оперативностью переговорщик. – И что именно на нем?

– Итак, до встречи, – неожиданно распрощался Пятаков. – И не беспокойтесь, я сам доберусь до гостиницы. Ваш мобильник оставляю себе для связи. – Он зашагал к воротам парка.

Ливиец посмотрел Александру Павловичу вслед и тихо выругался по-арабски, затем зло сорвал с шеи «арафатку». Явно сложилось не совсем так, как он рассчитывал, и теперь следовало поставить в известность своих хозяев.

Пятаков обернулся, уже находясь в воротах парка. Ливиец повернулся к нему спиной, будто и не интересовался им вовсе.

– Задали они мне задачку, – пробурчал чиновник. – Но ничего, выдюжим. Несколько дней мандража, и путь в райские кущи открыт.

Он осмотрелся и махнул рукой такси. Машина, чуть не сбив молодого африканца на ржавом скутере, развернулась и подрулила к бордюру. Белозубая неискренняя улыбка проявилась на черном, как головешка, лице водителя.

– Вам куда, сэр? – поинтересовался таксист по-английски.

Если бы Пятаков сказал: «в Москву», водила не отказался бы подхватить пассажира, потом что-нибудь бы придумал. На Занзибаре не принято отказываться даже от малейшей возможности подзаработать. Но Александр Павлович всего лишь назвал свою гостиницу, находящуюся в десятке кварталов отсюда, и тут же показал водителю десятку долларов. Мол, или едем за эту сумму, или я иду пешком. Водитель радостно кивнул и бросил купюру в ящичек.