Текст книги "Румбы фантастики. 1988 год. Том II"

Автор книги: Сергей Павлов

Соавторы: Александр Силецкий,Анатолий Шалин,Михаил Пухов,Олег Чарушников,Виталий Пищенко,Таисия Пьянкова,Дмитрий Федотов,Игорь Пидоренко,Евгений Сыч,Евгений Носов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

13

В окно постучали. Когда стук раздался снова, уже сильнее, его наконец услышали и умолкли.

– Совсем об охране забыли, – сказал председатель. – Егор, посмотри, кто это.

Егор взял двустволку и вышел. Под окном стоял лохматый – второй из искателей икон. Егор поднял ружье.

– Что надо?

– Я парламентер, – угрюмо сказал лохматый.

– Чего? – удивился Егор.

– Парламентер я. Для переговоров пришел.

– Для каких переговоров?

– Да эти меня послали. Веди к вашему главному.

Егор немного поколебался, не дать ли этому парламентеру сразу в ухо, но потом махнул стволом:

– Пошли.

В комнате курили. «Парламентер» как-то сразу определил, что главный тут председатель, и сказал, обращаясь только к нему:

– Велели передать, что если вы ихнего отдадите, то они вашего отпустят.

– Какого нашего? – не понял председатель.

– Ну этого, с мотоциклом, здорового.

Егор увидел, что под глазом у лохматого расплывается большой синяк. «Молодец, Петр Серафимович!» – подумал он.

– Неужели Петька не прорвался? – поразился председатель.

– У него мотоцикл не завелся. Я к нему подошел, а он драться… – грустно сообщил лохматый.

– Мы предусмотрели этот ваш ход, – сказал пришелец. – Ни один двигатель сейчас здесь работать не может. И связи не должно быть.

– Техника, значит, передовая? – неприятным голосом осведомился председатель. Пришелец промолчал.

– Так что же вы с вашей техникой не придете и не заберете «зайцев»? – не отставал председатель.

– Неужели вы не понимаете, что мы не можем применять к вам силу? – устало сказал пришелец. Он, видимо, уже понял, что ничего из его затеи не получится. Два часа дебатов ни к чему не привели. Фильм, показанный еще раз, теперь уже всем, впечатление произвел. Тихо матерились, расспрашивали пришельца о подробностях войны. Тот немногословно отвечал. Но когда он повторил свою просьбу, а председатель добавил о судьбе «зайцев» в случае выдачи их «монахам», то тихо материть стали пришельца. Не в лицо, конечно, а в сторону, но так, что понятно было, кому адресовано.

Все «зайцев» видели, все знали, что это дети, которых судьба случайно занесла в гущу военных действий. А потому и двух мнений быть не могло: дети-то здесь при чем, если отцы воюют?

– Ладно, – сказал председатель, – хватит разговоры разговаривать. По-моему, все ясно. Что нас защитили – земной поклон вам и спасибо. Но детишек на погибель мы вам не отдадим. И это наше последнее слово. Так, товарищи?

Товарищи одобрительно загудели.

– Все, закругляемся! – подвел черту председатель. – Как обмен пленными будем производить?

– Помогите добраться до машины, где меня ранило, – сказал пришелец. – Я сообщу своим о вашем решении. Планету мы будем прикрывать по-прежнему, но ваш населенный пункт будет под особым контролем.

– Это пожалуйста, – сказал председатель. – Только не пытайтесь какую-нибудь каверзу устроить. Сразу вас предупреждаю, чтобы потом неприятностей не было.

Пришелец молча кивнул и стал засовывать в плащ телекубик и ненужные теперь маску и очки. Егор протянул ему парализатор.

14

Петрович и Егор, по-пионерски сплетя руки в сидение, несли раненого пришельца. Тот обнимал их за плечи. Светало, и единственная улица села была видна из конца в конец. В отдалении у «Жигулей» стояли несколько фигур в черных плащах и среди них злой и растерянный Клюев.

– Может быть, это и к лучшему, – сказал вдруг пришелец, ни к кому особенно не обращаясь. – Эти дети могут со временем стать связующим звеном. Хотя многим у нас эта мысль очень не понравится…

– Ничего, – сказал Егор. – Привыкнут!

Больше они не разговаривали. Молча передали его товарищам, молча забрали Клюева и, холодно раскланявшись, разошлись. Отряд самообороны стоял поодаль, наблюдал.

Клюев возбужденно заговорил:

– Я им ничего не сказал! Письмо съесть успел, фотографии порвал. А кассету они не нашли.

– Нормально, Петр Серафимович, – улыбнулся Егор. – На память тебе останется.

Вернулись сначала все к дому председателя. Петрович вывел из кладовой сидевшего там яйцеголового.

– Вареник! – заорал тот, увидев своего компаньона. – Вареник! Бабки-то – фальшивые!

– Как? – опешил тот.

– Так! Номера одинаковые!

– Брешешь! – взревел Вареник, таща из-за пазухи толстенную пачку сотенных купюр.

Да, номера на всех банкнотах были одинаковыми. Пришельцы, видимо, не очень разбирались в валютно-финансовых делах землян. Это Егор обнаружил сразу же, вернувшись со встречи с «монахом». И злорадно сообщил потом пленному яйцеголовому. Тот уже немного пришел в себя от пережитого потрясения. А вот на Вареника сейчас посмотреть было одно удовольствие. Лицо его пошло красно-синими пятнами, он задыхался, словно получил сильнейший удар под ложечку.

– Так, – обратился к ним председатель, – даю вам десять минут. Если после этого времени вы все еще будете в пределах села – прикажу стрелять, как в диких зверей. Ясно? Марш!

Спекулянты бросились бежать по улице.

Егора дернули за рукав. Рядом стоял Денис с «зайчонком» на руках.

– Пап, – сказал он. – Все хорошо?

– Да, – ответил Егор. – Все оч-чень хорошо!

Денис заулыбался.

– Смотри, что Васька уже знает!

– В лезу родзилась елодчка! – зачирикал «зайчонок» Васька.

– Ну, молодец! – сказал подошедший председатель. – Подрастешь – в школу ходить будешь!

– Заберут их у нас! – сказал Егор.

– Кто? – встревожился председатель. – Эти, что ли?

– Да нет. Ученые, медики…

– Ну да, – сказал председатель. – От космических отстояли, а уж от своих-то и подавно отстоим!

Виталий Пищенко

ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

– Ну, что же ты, Прохорыч? – Глаза председателя смотрели строго, и Сидор Прохорович только тяжело вздохнул в ответ.

– Опять за старое взялся?

Председатель близоруко поднес к глазам листок бумаги, не торопясь прочитал:

«Поскольку ночью из трубы дома гр. Плужняка ударил столб огня до небес, моя свинья с перепугу передавила всех поросят. Требую возместить ущерб.

Дарья Засухина».

Прохорыч облизал пересохшие губы.

– Виктор Фомич, ей-богу, не нарочно получилось. Плазма через край выплеснулась чуток…

– Плазма?! – Председатель утомленно покачал головой. – Когда ты, Прохорыч, остепенишься? Старый ведь уже человек, колхозное стадо тебе доверено… А ты? Кур, икру мечущих, вывел? Вывел. Что тебе ученые ответили? «Использование представленных образцов „птичьей икры“ затруднено, в связи с необычайной прочностью скорлупы». А шелкопряд, лебеду поедающий, – чья работа? Твоя! Лебеды теперь по всей округе днем с огнем не найти, а коконы твоих шелкопрядов по сей день никто размотать не может. А воробьи шерстистые зачем тебе понадобились? – Виктор Фомич с негодованием посмотрел на пыльный комок, нахально скачущий по подоконнику. – Над биологией надругался, теперь на физику перешел? Последний раз предупреждаю – прекращай. Займись делом. Электропастуха когда установишь? Ждешь, чтобы стадо посевы потравило?

– Так ведь, Виктор Фомич, – робко подал голос Прохорыч, – устарел он, электропастух-то. Я так думаю, что нам лучше голографическую установку применить.

– Чего, чего, голо… – насторожился председатель.

– Голографию, объемное изображение, то есть, – совсем сник Прохорыч. – Я посчитал, получается, что одна телевизионная установка может проецировать объемное изображение забора вокруг всех полей…

– Все, – выдохнул председатель, – замолчи. Иди, ставь электропастуха. И брось свои штучки, – повысил он голос, – прежде всего голо эту!

Жаркий летний полдень навис над селом. Виктор Фомич, с утра мотавшийся по полям, устало опустился в кресло и включил телевизор. На голубом экране засуетились маленькие фигурки футболистов, но мысли председателя были далеко от событий, происходивших на футбольном поле. «После обеда нужно будет на третье отделение проскочить», – подумал было он, но тут резко хлопнула калитка и в окне появилось растерянное лицо бухгалтера Глотикова.

– Прохорыч… посевы… – еле выдохнул он.

Не дослушав бухгалтера, председатель бросился на улицу.

– Потравил, семенную пшеницу потравил, и-зо-брета-тель! – билось в голове Виктора Фомича, рванувшего с места машину.

Коровы спокойно паслись в березовом колке на косогоре. Но по хлебному полю (Виктор Фомич глазам своим не поверил) гоняли футбольный мяч здоровенные потные парни. А рядом, на пыльной кочке, укрывшись от палящих лучей солнца рваным треухом, сидел, с интересом рассматривая это безобразие, Сидор Прохорович.

– Да что они, с ума посходили? – резко затормозил машину председатель.

Бородатый верзила в желтой футболке легко принял мяч на грудь и, едва касаясь тяжело пригнувшихся к земле колосьев, погнал его в сторону растерявшегося Виктора Фомича.

– Сократес, – с испугом узнал знаменитого футболиста председатель, – бразильцы…

Растерянно глотнув ртом воздух, он опустился на подножку машины, глядя остановившимся взором, как маленький юркий Росси в отчаянном рывке послал мяч мимо защитника, мимо бросившегося ему навстречу вратаря в ворота бразильцев.

Взревели невидимые трибуны, под укрытие берез метнулись, испуганно задрав хвосты, коровы, а босоногий Прохорыч помчался, высоко подбрасывая свой треух, за убегающей тенью великого форварда.

РАВНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ

И чего этим пришельцам надо? Какую книгу ни открой – все про них, все про них… То они ученому мировое открытие сделать мешают, то на спортивной арене каверзу какую учинят, то библиотеку фантастики разорят… Так и суют всюду свой нос, так и суют!

Думаете, фантастика, мол, это все, небылицы? Я тоже так думал, пока сам в переплет не попал.

В день открытия осенней охоты все случилось. Мы на озера Кудряшовские втроем поехали. Добрались хорошо, затемно еще, утром постреливать начали. Чуть где шлепнет по воде, мы туда: «Бах! Бах!» Авось она, родная – крякуша или, на худой конец, чирок. Потом небо посветлело, ветерок потянул. Самое время уткам лететь, а их нет и нет. То ли канонада наша их распугала, то ли из яиц они в этом году так и не вылупились. Не летят, хоть умри! Часов после двенадцати мы с Серегой тренировку устроили. Он пару бутылок пустых из багажника достал, постреляли малость… Николай – тот в березовый лесок подался, – у него бутылку бить рука не поднимается. Верите, всего-то минут двадцать ходил, а принес двух сорок и дятла!

Вечером тушенку на костре разогрели, Сергей еще разок в багажник слазил, освободили пару «мишеней» от содержимого… Приятели мои быстро уснули. В это время пришелец и появился. Не знаю, телепатический он со мной контакт установил, еще как… Только, что это пришелец, я сразу догадался, потому как зеленоватый он какой-то был, светился изнутри, и ушей у него имелось почему-то штук шесть, не меньше. Посмотрел он на меня и вежливо так спрашивает:

– Простите, – говорит, – если вас не затруднит, будьте так любезны, объясните мне, пожалуйста, цель вашего пребывания в этом месте?

– Пожалуйста – отвечаю, а сам слова стараюсь подбирать, чтобы контакт первый не омрачить ничем. – Мы с друзьями, – говорю, – выехали поохотиться на уток и прочую водоплавающую дичь.

– Поохотиться? – Вижу, пришелец понять меня хочет, а разума ему не хватает. – Это значит – убить? Вероятно, с целью образования запасов пищевых продуктов?

– Ну что вы, – улыбаюсь, – какой с чирка продукт! Мяса с кулачок, да и то так дробью начинено, что им только крыс травить. А вот этих птиц, – на сорок и дятла показываю, – и вовсе не едят. Охота, – объясняю ему, – это чисто спортивное мероприятие, благородное, можно сказать, развлечение.

– Спортивное? – переспрашивает пришелец. – Но ведь спорт, насколько я понимаю, подразумевает наличие равных условий для обеих сторон?

– Конечно! – говорю. – Утка имеет возможность улететь, я – возможность в нее попасть. Мы оба в абсолютно равных условиях!

Силится пришелец до конца во всем разобраться и не может. Губы покусывает, на «тулку» мою косится. Потом осторожно так спрашивает:

– Извините, но, если я не ошибаюсь, скорость полета утки не превышает семидесяти километров в час, в то время, как скорость, с которой вылетает заряд из дула вашего оружия…

– Ах, вот что вас так смущает, – говорю. – Вы просто забыли, что реакция у утки значительно быстрее, чем у меня! Кроме того, все ее чувства обострены характерной атмосферой спортивного соревнования. Так что, возможности у нас самые что ни на есть равные!

И тут меня понесло!

– Корни спортивной охоты, – говорю, – берут начало в глубокой древности. И всегда охотник представлял добыче свой шанс. Это главный и неизменный закон всех настоящих охотников Земли! Такой шанс имеет любой заяц, любой лось, как в свое время имел его каждый саблезубый тигр, каждый мамонт!

– Мамонт? Это такое хоботное? – говорит пришелец. – Но ведь они, кажется, вымерли?

– Да, – говорю с грустью, – они очень плохо использовали свой шанс… И вы даже не представляете, какая это потеря для всех охотников планеты! Что может быть чище и возвышеннее охоты на мамонта?! Вы посмотрите, что сейчас творится! Медведи в «Красную книгу» записались, волки из разряда хищников переведены в число «санитаров природы». Эх! – Рассказываю я все это, а сам расчувствовался, чуть не плачу.

Смотрю, и пришельца проняло.

– Я, – говорит, – очень рад, что могу утешить вас в вашем горе. Пускай мне будет объявлено взыскание за нарушение правил поведения на чужой планете, но я сделаю все, чтобы вы приняли участие в охоте на мамонта!

И сделал…

Стою я, одетый в плохо выделанную шкуру, в руке у меня вместо верной «тулки» сучковатая дубина, а прямо передо мною – Он. Мамонт. Огромный, размером с автобус, изо рта слоновая кость торчит, а глаза!.. Я такой взгляд только раз в жизни видел – когда меня в трамвае контролер без билета поймал.

В общем, как я на вершине скалы очутился, сам не знаю. А Он не уходит, внизу топчется. Урчит что-то, хрюкает, на хоботе подтянуться пытается. И что ему от меня нужно? Помню, в школе рассказывали, что они травоядными были…

Потом отошел он немного, растительность поедать стал, но в мою сторону то и дело поглядывает. А я сижу… Холодно, дождь моросит. Шкура моя набедренная намокла, липкой стала, противной… Недалеко еще одна скала, под ней пещерка узкая, уютная, на нору похожая. Оттуда-то ему меня не достать! Добежать бы, спрятаться… А боязно, вдруг не добегу! Возможности-то у нас с ним равные…

БАЛЛАДА О ВСТРЕЧНОМ ВЕТРЕ

1

Над космодромом имени Ивана Ефремова всегда дует ветер. Воздушные массы перебираются через высокую стену синеющей вдалеке горной гряды и с силой обрушиваются на равнину. Столетия назад ветер вздымал в воздух тучи песка, закручивал черные смерчи, перекатывал с места на место желтые волны барханов… Потом в долину пришли люди. Пустыня отступила на многие сотни километров, и теперь ветер, долетая до космодрома, приносит с собой ароматы садов да терпкий запах горной полыни. Он первым встречает людей, вернувшихся из космического полета, врывается в открывающиеся люки кораблей, и прикосновение ветра кажется истосковавшимся по Земле космонавтам нетерпеливой лаской родной планеты.

До очередного рейса оставалось чуть больше двух недель. Обычный разведывательный полет, стандартная программа… Таких рейсов сотни, в них участвуют многие экипажи, работа, давно ставшая будничной. Поэтому вызов в Центр космических исследований удивил Андрея. Других ощущений не было: работа остается работой, даже если ты находишься в отпуске, который, честно говоря, стал уже поднадоедать.

Бесшумный лифт вознес Андрея на девятый этаж. Слабо фосфоресцирующий номер на двери подтверждал – все правильно, тебе нужно именно сюда. Войдя в комнату, Андрей коротко представился – отрапортовал о прибытии.

– Садитесь, Андрей Васильевич, – хозяин комнаты, незнакомый, сравнительно молодой человек, приветливо повел рукой в сторону кресла и еще раз повторил:

– Садитесь. Очень рад вас видеть.

Сам устроился в кресле напротив и только потом представился:

– Мыслин, Олег Петрович Мыслин.

Эта фамилия ничего не говорила Андрею, и он промолчал, ожидая разъяснений.

– Вас рекомендовало командование Космодесантной службы, – продолжил Мыслин, – а я хочу предложить вам принять участие в одном несколько необычном эксперименте…

Он замолчал, словно подбирал слова, потом снова заговорил:

– Вы знаете, Андрей Васильевич, как много делается на планете для укрепления здоровья человека, продления его жизни и сокращения числа различных несчастных случаев. Но, увы, все предусмотреть, к сожалению, пока не удается, и люди продолжают гибнуть и в космосе, и здесь, на Земле. Смерть любого человека – трагедия, особенно смерть внезапная, а порою и попросту нелепая. И особенно остро переживают эту трагедию родные и близкие погибшего. Сегодня самое трудное для медиков планеты связано именно с устранением последствий шока. Главным врагом врачей в таких случаях выступает, как бы это нелепо ни звучало, память. Да! Да, та самая память, которой законно гордится и человечество в целом, и каждый конкретный человек. Именно память снова и снова бередит, казалось бы, уже затянувшиеся раны… Впрочем, что об этом говорить, ведь и вам приходилось переживать и наблюдать нечто подобное.

Андрей молча кивнул, «Разведчик—18», в экипаже которого он уходил в свой первый рейс к поясу астероидов, потерпел аварию на Дионе. Там погиб Удо Эдберг. На всю жизнь сохранил Андрей чувство боли и жгучего стыда, которые он испытал уже здесь, на Земле, встретившись глазами с женой Удо. Казалось, они кричали: «Почему, почему он?! И где были вы, такие сильные и здоровые, в ту страшную минуту?!» Что он мог ответить этой мгновенно постаревшей женщине? То, что Удо спас их всех? Или то, что каждый из них готов сделать все, чтобы поменяться с ним местами, только бы не видеть этого скорбного, безмолвно обвиняющего взгляда, вот только изменить уже ничего нельзя… А мать Эдберга врачи тогда так и не сумели спасти…

С неожиданной неприязнью Андрей взглянул на Мыслина, из-за которого он вновь пережил эти тяжелые минуты. Тот вздохнул, устало провел рукой по воспаленным глазам, и Андрей вдруг явственно понял, как нелегко дается этот разговор его собеседнику.

– Я слушаю вас, Олег Петрович, – прервал неловкое молчание космодесантник.

– Да, – встрепенулся Мыслин, – так вот. Нашим институтом разработан, м-м, прибор, который, как считают некоторые исследователи, способен снизить негативные последствия до минимума.

– То есть? – недоуменно поднял брови Андрей.

– Это сложно объяснить, Андрей Васильевич. Механизм процесса до конца не выяснен. Ну, представьте себе, что перед вами лежит чертеж, сделанный по старинке – карандашом. Вы берете резинку и проводите ею по начертанным линиям. Совсем стереть их вам не удастся, но ослабить, сделать едва заметными – нетрудно. Примерно так же действует наш прибор, снимающий остроту негативных переживаний.

Андрей ошеломленно посмотрел на собеседника:

– Но ведь это попросту жестоко! Лишать людей самого дорогого, что у них есть – памяти…

Резкая формулировка словно ударила Мыслина. Тем не менее, он ответил:

– Не вы один так считаете, Андрей Васильевич. Честно говоря, я и сам не знаю, какое из зол считать в данном случае наименьшим. Страшно забвение, но и безучастно смотреть на мучения людей мы не можем… Кроме того, разве имеющиеся лекарственные вещества, по сути своей, не делают то же самое, что и наш прибор? Только гораздо медленнее и менее эффективно. Да и память об ушедших под воздействием прибора сохраняется у людей полностью. Снижается острота воспоминаний, как будто прошло много лет. Время ведь тоже лечит…

– Так вот о каком эксперименте шла речь… – произнес Андрей.

– Да, – утвердительно кивнул головой Мыслин. – Уже около года мы испытываем прибор. Пока здесь, на планете. Поймите, Андрей Васильевич, по-иному поступить мы не можем. Что представляет из себя наше изобретение – зло или благо – покажет только время. Здоровью экспериментатора это никак не вредит.

Он отогнул рукав куртки и показал Андрею неширокий браслет, очень похожий на браслет средства индивидуальной связи. Только огонек на нем светился не рубиновым, а бирюзовым светом.

– Если со мной что-нибудь случится, огонек погаснет, – просто пояснил Мыслин. – Ну, и тогда… тогда мои товарищи займутся обработкой полученных материалов.

– Но я, знаете ли, как-то не планирую, чтобы со мной «что-нибудь случилось», – несколько резче, чем следовало бы, ответил Андрей.

– Я тоже, – вымученно улыбнулся Мыслин. – Вы меня не совсем поняли, Андрей Васильевич. Никто из участников эксперимента не лезет очертя голову навстречу опасности и, тем более, не ищет смерти. Перед нами стоит еще одна проблема. Очень важно знать, как влияет знание о наличии прибора и последствиях этого наличия на психику самих экспериментаторов, на их поведение в сложных ситуациях…

Андрей встал и подошел к огромному, во всю стену окну. До самого горизонта уходили серебрящиеся ковыльные степи. Далеко-далеко темнела полоска кустарника, за ним проблескивала поверхность реки. Андрей почти физически ощутил тяжесть, которую нес на своих плечах Мыслин и которую предлагалось принять на себя ему. Почему возникла именно его кандидатура, в общем-то было ясно. Семьи у Андрея не было, родители ушли в составе Первой Звездной экспедиции в далекий космос. Их корабль и сейчас разрезал темноту пространства за миллионы километров от Земли.

– Вы можете отказаться, Андрей Васильевич, – раздался, за его спиной голос Мыслина, – вы можете отказаться. Мы все поймем правильно.

– Я принимаю ваше предложение, Олег Петрович, – неожиданно для себя произнес Андрей. – Когда и что нужно делать?