Текст книги "Находка"

Автор книги: Сергей Дубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Армагеддон какой-то.

– Я тебе, о чем и толкую.

– И что же с этим всем делать?

– Ну, кое-кто работает на нас. Может, я тебя еще с некоторыми познакомлю, один так вообще чувствует электронные коды. Представляешь, подходит к любому замку электронному и сразу шифр набирает. Уважаемый у нас человек. Хотя таких мало. Я когда их чувствую, обычно, просто на карандаш беру, а к нам избранные только попадают. Да и пообщаться толком не удается, меня сразу скручивает, разве что при Папаше, спасибо ему большое.

– В общем, обезвреживать их надо.

– Как?

– Ну, это не твоя забота, мы ловим, а остальное делают уже другие. В общем, ты с нами?

– Подождите, ребята, я что-то не пойму, а насколько законно то, что вы делаете?

– Законно? А вламываться в чужие квартиры законно? Да тебя используют, как ты не понимаешь! Вообще все, что твориться в этой стране на 90% незаконно, причем от низа до самого верха. Здесь специально пишут законы заведомо невыполнимые, это индустрия, заставляющая нарушать все: договоры, законы, обязательства, тайны. Как с этим бороться законно, может нам создать партию <Экстрасенсы-мутанты за честные технологии в бизнесе и политике>? В общем, определяйся сейчас, с нами ты или против нас.

– Но все это хоть без насилия?

– Ишь ты, пацифист, какой нашелся. Смотря, что ты понимаешь под насилием? Наша задача проста как день, не допустить массового использования возможностей этих людей ни в каких целях, вот и все. В любом случае боли естественно никто причинять не собирается.

– Знаешь, я, наверное, предпочел бы нейтралитет. Все-таки эти методы не по мне.

– А ты уже в этом по уши, дружище. Так что деваться тебе некуда. Определяйся.

– Нет, я все-таки:..– но закончить я не успел. Ослепительная вспышка, оглушающий звук и какой-то запах разом поразили все мои органы чувств, и я провалился в небытие.

Сколько времени я пролежал без сознания я не знаю, но очнулся я в больничной палате, которая чем-то меня насторожила. Я оглянулся. В палате я был один, хотя коек было две. Из мебели, если это можно так назвать – только стол, почему-то привинченный к полу. Стульев не было, вешалок, холодильника, и что там еще должно быть, тоже не было. Вообще ничего не было кроме двух коек и стола. Кнопка была. Видимо вызова медсестры, плюс выключатель лампы намертво усаженной вместе с плафоном в стену. В общем, очень настораживающего ничего не было, и я даже не сразу понял, что же в палате совсем не так, и испугался, только когда глаза настроили фокус не на предметах в комнате, а дальше, за окно. Такие решетки, как эта – закрывающие всю площадь оконного проема, я видел только в психиатрической лечебнице и то по телевизору в какой-то передаче и еще в тюрьме, уже вживую, правда, к счастью, снаружи, но все равно впечатляюще, чтоб запомнить и яро не желать попасть ни туда, ни туда. Я рывком сел, а затем и поднялся на ноги. В два шага было преодолено расстояние до двери, но, и в этом я фактически уже не сомневался, дверь была заперта. Осталась только спасительная кнопка вызова медсестры. Я нажал на нее, потом подождал и нажал еще раз. Но ничего не произошло, ни через пять минут, ни через пятнадцать, ни через час. Ни своей одежды, ни часов я не обнаружил, одет при этом я был в ни то больничную, ни то в тюремную пижаму в полосочку, из чего я сделал вывод, что я все-таки в психушке. От этого за время пока я был один, я успел настолько отдаться ипохондрии, что минуты на электронных часах, висящих на улице у какого-то офисного здания, я считал по секундам. Где-то через полтора часа дверь открылась, но в палату вошли не огромные санитары с такими же огромными шприцами наперевес, а два небольших человека, один из которых был в сереньком пиджачке, а второй вообще непонятно в чем. Абсолютно безликие, такие же, как их одежда, они представились старшим лейтенантом и капитаном уголовного розыска, молча отдали мне одежду и попросили следовать за ними.

Значит это все-таки не психушка. И этому я поначалу даже обрадовался, но только до тех пор, пока мы шли по коридору и ехали в машине. Господа хранили спартанское молчание, пока я не оказался в кабинете здания, в котором и в страшном сне оказаться было бы страшно. Собственно, еще, когда машина нырнула внутрь Садового кольца, я понял, что меня везут в какое-то большое ведомство. Оставалось подождать несколько минут, чтобы понять, что едем мы не в театр <Сфера> на Петровке, а в дом напротив – с номером 38.

Зачуханный казенный кабинет, почему-то с зашторенными окнами, встретил меня мужиком без опознавательных знаков и зловещим сумраком, разрываемым только настольной лампой. Мужик был в сереньком костюме, но лицо было достаточно харизматичное. Если бы я не знал, что я в Государственном управлении внутренних дел и, не дай Бог, встретил этого типа на улице, да еще и в поздний час – наверняка постарался бы прижаться к стене и слиться с окружающей действительностью. Уголовный элемент – одним словом. <Уголовный элемент> представиться не счел необходимым, видимо рассчитывая, что место, где мы находимся, достаточно говорит само за себя и за него, и за того парня, и приступил прямо к делу.

– Что вы знаете о Шакале? Когда познакомились? Где встречались и при каких обстоятельствах? Отвечать быстро! Смотрите на меня! Быстро! Как его настоящее имя? Ну!

– Я..я не знаю! Какой Шакал?

– Не морочьте мне голову, и не врите, что вы не знаете Школяра! Видимо это была фамилия, а не кличка, потому что ударение приходилось на первый слог. Но я действительно не знал никакого Школяра, и тем более Шакала. И объяснить это милому человеку, стоящему передо мной, видимо, не удастся.

– Мы все знаем. Вас видели с ним.

– Да объясните вы, наконец, что здесь все-таки происходит, Кто такие Школяр и Шакал. Я, правда, не знаю, о ком вы говорите. Поверьте, за последние дни я так вымотался, что у меня просто нет сил врать и оправдываться.

– А мы и не просим вас оправдываться, – раздался сзади тихий голос.

Я обернулся и увидел, как из затемненного угла комнаты выплыл на свет человек, в отличие от первого – этот был в форме и с пагонами майора.

– Станислав Петрович – представился он. – Вы не переживайте, уважаемый Антон Геннадьевич, курить будите?

– Я не курю.

Я с любопытством, смешанным с опасением, следил за развитием событий. Очевидно, что это был <хороший следователь>, и хотя скрывать и, тем более, бояться мне было нечего – ждать от этого ведомства чего-то хорошего не принято. – Извините, ради Бога, за то, что с вами произошло, изменил он кардинально стиль допроса – но захват производили омоновцы, а эти ребята не очень церемонятся с задерживаемыми.

– Понимаете, Антон Геннадьевич, – вкрадчиво начал он суть дела, вот это Шакал, – он открыл пухлый пакет и высыпал оттуда несколько десятков фотографий какого-то человека из серии <Я и президент>, <Я и великий актер> и т.д. На фото был какой-то субъект, кстати, как мне показалось действительно чем-то похожий на шакала, в разных местах и с разными людьми. – А настоящая фамилия этого человека Школяр.

Почти все фотографии были очень плохого качества, но майор предупредил мой вопрос.

– Большинство фотографий сделаны с камер наружного наблюдения. Вот это аэропорты, вот камеры перед Советом Федерации, вот камеры в Государственной думе и перед ее входом. Вот в Конституционном суде. Список можно продолжать по другим правительственным учреждениям и органам исполнительной власти. Вы спросите, чего общего? Я вам отвечу. За последнее время совершен ряд убийств высокопоставленных людей в этих ведомствах. Как видите, уровень совершаемых преступлений, требует от всех силовых и правоохранительных ведомств активной работы. И мы бы, скорее всего, смирились с тем, что это расследование подминает под себя ФСБ, начал заводиться Станислав Петрович, если бы не смерть полковника и из нашего учреждения.

Он повернул ко мне очередную фотографию, и я узнал вестибюль, по которому меня вели полчаса назад. На фотографии был запечатлен Шакал, идущий к двери, и дата двух недельной давности.

– А это фотография, где действующих лиц вы уже должны узнать. И он, выдерживая паузу, медленно достал из пакета следующую, явно припасенную фотографию. Фотография была хорошего качества и сделана совсем недавно. Может дней пять-семь назад, в редкие дни московского бабьего лета, когда после затяжных дождей и пасмурных дней выглядывает солнышко и плащи, в которых уже ходят люди, выдают начало осени. На фотокарточке я увидел себя в плаще, идущим в булочную, а сзади, как раз с другого края фокуса объектива, поодаль, может быть метрах в 30-40 за мной шел Школяр.

– Теперь вы понимаете, все более горячась, зачастил майор, почему мы вынуждены заниматься этим делом. Вы поймите, Александра Ивановича мы все давно знали, он работал на этом этаже, совсем недалеко от нашего кабинета, и поэтому мы очень надеемся на то, что вы хоть немного проясните нам ситуацию. Но я его плохо слышал, перед глазами все потемнело, я почувствовал, как пол под ногами уходит, и я заваливаюсь.

Сколько времени я был в этом состоянии я не знаю, видимо вид я создавал полной отключки, потому что когда я начал слышать происходящее, то до меня донесся диалог майора с кем-то еще.

– Все, мы его потеряли. Больше держать его не удастся.

– Да быстро эти ребята из ФСБ работают.

– Ладно бы ребята, а то баба, представляешь!

Я открыл глаза. Надо мной склонился кто-то в белом халате и собирал инструменты. Рядом с майором и <уголовным элементом> стоял еще один человек в форме, снизу я не разглядел, но похоже тоже майор. <Вы еще очень слабы> сказал доктор – <Я сделал вам укол, сейчас вы будете чувствовать себя лучше>.

– Нельзя же так, господа. Он только из больницы, а вы что здесь творите? Доктор закрыл чемодан и вышел. Я сел.

– Ну что вы Антон Геннадьевич так распереживались? Паш, выпиши ему пропуск. Вы свободны, мы не можем вас больше задерживать.

– Как? Как он их убивал?

– Баш на баш, – обрадовался майор. Вы нам говорите, что знаете, а мы метод убийств.

– Да я ничего и не знаю-то.

– Что вы делали в доме Шакала?

– В каком доме?

– В доме, где мы вас задержали, живет Школяр.

– А почему бы вам не спросить у самого Шакала, или у Марка. Ведь я там был не один.

– Спросим и у них. Но если вы хотите получить информацию, то и мы ждем объяснений.

– Я боюсь, что мало, чем могу быть вам полезен. С Марком я познакомился только накануне, он только прилетел из Бостона. А Полковника, я вообще увидел только там.

– Какого полковника?

– Как, а разве он не у вас???

– А кто такой Марк?

– Да вы что, ребят? Спросите у него сами. Все что я знаю, это то, что мы с ним родились в один день, в одном роддоме.

Жили, видимо, в одном районе – я лихорадочно думал, сколько говорить и как делать это, не навлекая на себя лишних подозрений. – У них, что-то типа клуба, в котором все ровесники нашего района, а так как нас осталось не так много, детишки в роддоме умирали почти все в это время, Марк и решил всех собрать. А Папашу, ну, – Полковника, я еще раз говорю, видел несколько минут всего.

– Хорошо. Надеюсь, вы говорите правду, это в ваших же интересах. Думаю, вам угрожает серьезная опасность. У вас есть какие-нибудь соображения? И не дождавшись моего ответа, продолжил. – Хорошо, что касается убийств, то у нас только подозрения. Мы думаем, что Шакал их убивал каким-то ядом в момент прикосновения. И хотя на трупах, с которыми нам удалось провести экспертизу, никаких следов яда не было, тем не менее, на фотографиях, он ткнул на фото в аэропорту, отчетливо видно, как Школяр дотрагивается, до таможенника. Через несколько минут – инфаркт, на ровном месте, как и у всех остальных. С этим, он показал другого таможенника, видимо в другом аэропорту, – то же самое. И опять Школяр до него дотрагивается. Что вы думаете по этому поводу? – И он испытывающее посмотрел на мою реакцию.

А думал я очень о многом.

– Я, к сожалению, в ядах ничего не понимаю. Я могу быть свободным? И взяв пропуск, медленно пошел к двери.

Вот тебе на. Что же это все значит? Ноги несли меня к метро. Что же делать? Ну, предположим, если б этот Шакал хотел меня убить, то давно бы это сделал. Это хорошо. Что с Марком и Папашей, я не знаю, но Папаши, похоже, у них нет, да и Марка, судя по всему, им взять не удалось. Или удалось? Это минус. Хотя тоже вопрос. Ладно, кто я и где я, надо понимать ни для кого не секрет. А это минус или плюс? Скрываться мне не от кого, предосудительного я ничего не делал – это плюс. Я начал прокручивать в голове события последних дней и из памяти всплыли две мысли, которые заставили меня сильно задуматься. Первое – это труп под окном. Хотя теоретически там мог лежать пьяный бомж, но человек, о которого я споткнулся, когда бежал вместе с Марком был, кажется, хорошо одет, и то, что это был труп, в свете последних событий, я уже не сомневался. А второй вопрос, который мне все больше не давал покоя – это Оля. Я ее не слышал и не видел, сколько уже? Два дня я провалялся в больнице плюс ночь в доме Шакала вместе с Марком и Папашей. Значит с того вечера уже двое суток. Я достал мобильный и стал набирать номер, но посыл не нажал. Закрыв флип и положив телефон обратно в карман, я решил кое-что выяснить.

До дома я доехал минут за сорок, машина стояла у подъезда в том виде, в котором я ее оставил в последний раз. Как заправский шпион я заглянул под днище, наверное ожидал там увидеть коробку с торчащими проводами, потом обошел дом, постоял у себя под окном, осмотрел место, куда мы прыгали с Марком. Посмотрел на свои окна и, немного успокоившись, твердой походкой направился к подъезду. Как ни странно, никаких проблем на пути до квартиры я не встретил и поэтому, окончательно успокоившись, включил компьютер и открыл заветную базу данных МВД по городу, которую раздобыл еще на прошлой работе. У этих почти все есть, скупо, но хоть что-то. Итак, дата рождения. В Москве больше трехсот человек только в этот день вылупилось. А Марк говорил, что мы в течение месяца появлялись. Нет, так можно с ума сойти. Нужна информация из мест регистрации. Что у нас: ЗАГС, роддом, паспортные столы. Последние отпадают сразу – где народ паспорта получал – одному Богу известно. Кто поразъезжался, кто перепрописался и т.д. Да и базу МВД я уже смотрел. Роддом, тоже вряд ли. Они горели, и все было уничтожено, значит, сами они информацию восстанавливали из ЗАГСа. Остается ЗАГС.

Я надел строгий костюм, схватил папку и выскочил на улицу. Шесть вечера. Должны еще работать, все-таки сентябрь, самая страда. Другого выхода нет. Наш ЗАГС всего в трех кварталах отсюда. Пока я ехал, легенда родилась сама собой. Глупость конечно, но, а вдруг сработает. В конце концов, за спрос не бьют в нос. Что самое худшее может произойти – пошлют в дальнее эротическое путешествие. Так что, первый раз? Все, дороги назад нет.

В холле за дверью с табличкой <прием заявлений> сидела дама лет 50, ярко крашенная блондинка с синими тенями и малиновыми губами – этакая фам фаталь. Она уже было открыла рот и начала произносить: "А если вы хотите подать заявление, то вам надо к консультанту:" и замахнулась рукой в неопределенную сторону, но я напустил на себя уставной вид и фраза <вам туда> потерялась в недрах гортани. Похоже, у меня вышло, поэтому, не давая ей опомниться, я сказал: <Оперуполномоченный по особо важным делам Кондратюк>. Не знаю, почему вылезло именно Кондратюк, но мне показалось, что если оперуполномоченный, то такая фамилия должна вызывать меньше вопросов. Полагающейся корочки у меня с собой естественно не было, и поэтому, не останавливаясь, и не давая ей придти в себя, я продолжил: <Меня интересует список всех родившихся детей за определенные даты – и я назвал интервал – кто мне может помочь в этом>?

– Опять порученцы царя Ирода. Сколько можно? Мы же вам все уже давали. Давайте сюда ваш запрос.

– На запрос не было времени. Дело не требует отлагательств, но если вы хотите доставить все на Петровку лично, то мы можем и вызвать?

– Так вы не с Лубянки?

Вот тебе на, к ней и с Лубянки уже приходили! А барышня, похоже, здесь не первый день замужем. Я про себя извинился за каламбур и собрался продолжить напор, но она меня опередила.

– Да готов он. Вообще-то это не ко мне, но старшaя сейчас в отпуске, а мне что жалко, мне не жалко, чего меня вызывать, сижу здесь со времен царя Гороха, никого не трогаю, а они сразу – <вызывать>. Подождите, я сейчас схожу в архив, и она, кряхтя и причитая, выпорхнула за дверь. Не было ее достаточно долго, и я уже не на шутку занервничал и начал подумывать, что бы перебраться в холл ближе к парадным дверям, на случай, если она побежала <стучать> на меня и меня сейчас, как особо опасного уголовного элемента, добывающего секретные документы, повяжут и с размаху бросят в черный воронок. Однако, когда малодушные настроения уже совсем меня раздавили и я поднимался с кресла уносить ноги, дверь распахнулась и моя фам фаталь предстала передо мной с пачкой листочков.

– Ксерила. Выдохнула она и ухнула ими на стол, показывая всем видом, что я и вся моя Петровка вместе взятая по гроб жизни ей обязаны.

Не дотерпев до дома, прямо в машине я нетерпеливо развернул папку. Похоже, управление рангом повыше, делало запрос по всей форме и поэтому в списках были и умершие, об этом были соответствующие приписки с указанием дат. Свою фамилию я, к счастью, не нашел. Она, очевидно, была в списке январских. Но помню, что я тоже сильно болел. Мать говорила, что сразу после рождения у меня развилась пневмония, и я пролежал у них больше двух месяцев. Непонятно откуда в этом учреждении такая информация, может после пожара в родильном доме они ее восстанавливали совместно. Трудно сказать. Но затея моя чудесным образом удалась, а ведомство, приходившее до меня, запрос делало и за июнь и за август, а всего за три месяца родилось 327 детей. Как же их отсортировать? Я взял бумагу и нарисовал горизонтальную линию. Пусть это будет время в течение трех месяцев. Так, теперь количество родившихся в каждый день. Так, из них умерших. Так. Ага. Десятого июля родилось целых семь малышей – выжил один. Девятого один выживший из четырех. Одиннадцатого ни одного. Восьмого трое родились – один мертворожденный, надо ж зарегистрирован, один умер через две недели, один в четырехлетнем возрасте. Двенадцатого почти та же картина, дальше живых все больше и больше. Я родился 18-го, вот, а на следующий день роддом закрыли, наверное на карантин, все остальные уже из других роддомов. Короче, ровно по две недели в обе стороны, потому что 25 июня целых девять новорожденных за сутки – ни одного умершего. Ну да, ну да. Нормальная беременность от 38-42 недель. Значит этот месяц – реальный интервал. Недоношенные если были – вряд ли выжили. Итого: 97 детишек. Не считая тех, кто не протянул и двух недель – 62. Вот это смертность! Бедные доктора. Ладно, еще девятнадцать не дожили до первого года, одиннадцать умерли в 12-15 лет – вот номера свидетельств о смерти. Может, как-то с гормонами связано? Эх, посмотреть бы заключения. Ну, да ладно. Осталось 32 плюс я – тридцать третий. Нужно еще помнить, что не все чувствительные, и, могут быть залетные пташки из других районов. Думаю, что за месяц из 100 родившихся – пара десятков точно не наши или нормальные. Значит реально человек 10 таких как я выжило, а то и меньше. Вот это уже интересно. Причем, самое интересное – это две любопытные персоны: Ольга Эдуардовна Симонова:.. и Марк Андреевич Рубенштейн – единственный выживший из семи малышей, рожденных 10 июля. Ну с Марком все понятно, а вот Ольга Эдуардовна: Сколько их по Москве? В совпадения я уже верить перестал, хотя проверить по базе, конечно не мешает. Фамилия, правда, другая. Ха, наверное, и дата рождения теперь тоже. Странно, что имя и отчество оставила. Это она не подумав.

Я откинулся на кресле и глубоко задумался. Выходит, она все это время мне врала. Вот, стерва, а я ей так верил. Значит она заодно с этим Мистером Бруком и Ричардом Гордоном. Только не понятно, почему ее саму не плющит, когда она общается с этими. Мы ж с ней вместе в контору ходили, куда всех ненормальных направляют. Может она не чувствительная. Тогда непонятно, что она там делает и почему на них работает, а главное, зачем она им тогда нужна? Зато теперь понятно, почему нам так легко все удавалось. Ну что ж, теперь самое время и позвонить. Я достал сотовый и набрал номер. Трубку на том конце подняли почти сразу.

– Антон! Антон – это ты? Тебе может угрожать опасность. Ты дома?

– Я все про тебя знаю, Симонова. Что удивлена? У меня за эти дни тоже накопилось много вопросов.

– Я сейчас приеду. Никому не открывай дверь. Никому, слышишь? Я буду минут через двадцать. Дождись меня, хорошо?

– Хорошо. Я буду ждать. И заведясь, я тронулся в направлении дома. Уже подъезжая к своему дому, я увидел на въезде во двор машину скорой помощи и милицейский УАЗик. Люди в халатах и милицейской форме суетились рядом с трансформаторной будкой. Я остановился около собравшихся зевак и подозвал соседа по подъезду.

– Че там?

– Да oпера какого-то нашли, вроде. Мент одним словом. То ли тюкнули чем, то ли сам скапустился. Да ты езжай, щас приставать начнут, нас уже всех тут и пересчитали, и подписи собрали и поговорили по душам. Отпечатков пальцев только что не собрали. Тебе это надо?

И я рванул к подъезду, подальше от толпы и всей этой заварухи. Нет, определенно день неудачный. Я елозил ключом в замочной скважине и думал о том, что еще покойника встретить для полного счастья не хватало. Ах, Оля, Оля. Как же ты могла? Я прикрыл за собой дверь, снял плащ и потянулся к вешалке, чтобы его повесить.

– Здравствуйте Антон Геннадьевич.

От неожиданности пальцы мои разжались и плащ кулем осыпался на пол.

Я медленно повернулся и увидел Шакала.

– Вы?!

– Похоже, вы меня уже узнаете, Антон Геннадьевич. Отрадно, отрадно и он протянул мне руку для рукопожатия. Я попятился к двери. Ах ты, черт, запер уже. Нет, отпереть не успею. Опять к окну? Да куда мне!

– Ну что ж, раз вы не хотите здороваться, то не надо. Я знаете, что подумал – сказал Шакал – а и Бог с вами. Мне смешная мысль пришла в голову. Зачем об вас руки марать, я сегодня превзойду даже себя, ты у меня так сдохнешь! И он вдруг совершенно инфернально захохотал. Причем делал он это долго, с всхлипываниями и даже, кажется, прослезился. Я не сразу понял, что его так рассмешило, но он, содрогаясь от ужасного смеха, прохрипел – ты у меня сам задохнешься. Еще минут пять – десять и у тебя начнется реакция на меня – и он опять затрясся в смехе.

Боже мой, только тут до меня дошел ужасающий смысл сказанного им, я почувствовал, как начинают чесаться руки, еще немного и я буду биться в астматическом статусе.

– Вам пат, уважаемый Антон Геннадьевич, вам пат. Это только говорят, что двум смертям не бывать, но ведь мы с вами опровергнем эту аксиомку, – и, растопырив пальцы и раскинув руки начал приближаться ко мне.

– Стой, один вопрос, – попытался я оттянуть время. – Тот, труп внизу, три дня назад – это твоих рук дело?

Он опять неестественно засмеялся.

– Моих рук? Вот это каламбур. Так весело мне еще никогда не было. Да! Вот этих рук. Чик, – и он ткнул пальцем в воздух, как будто дотрагиваясь до воображаемой жертвы, и готово.

– Но зачем, зачем они все тебе?

– Ну что ж, за то, что ты меня так повеселил, сказал он, переводя дыханье, так и быть, отвечу: тот внизу тогда вечером, как и этот сегодняшний. Первый вел Марка и зачем-то тогда стоял внизу, а я когда его срисовал, сразу понял, что что-то не так там у вас, уже собрался идти разбираться, но ждал какого-нибудь сигнала, чего шефа зря напрягать, у него ж такая же реакция, как у тебя сейчас, даже сильнее. У меня действительно сыпь поднималась по всему телу, и я чувствовал, как предательский комок подкрадывается к горлу, но я был счастлив этим минутам. Жизнь, даже такая ужасная, с зудящим телом и удушьем лучше, чем неминуемая смерть от прикосновения этого нелюдя.

– А второй сегодня с тобой приехал, сволочь, а мне лишние глаза не нужны, да и тебе хвосты, а? – И он опять расхохотался своему теперь уже каламбуру. Время больше терять было нельзя, я вжал голову в плечи, руки максимально втянул в рукава и пока Шакал заливался, раскинув руки, нырнул к нему подмышку и кинулся в комнату.

Непонятно откуда взялась сила. До этого момента ощущение было, что силы после сегодняшнего дня вообще на пределе и вот-вот покинут меня окончательно, но мысль о том, что умирать я совсем не собираюсь, придавали какую-то необычайную волю к победе. Я даже не знал, что было стимулом у этого человека. Работает ли он за деньги или ради идеи, но никакая идея не может сравниться с желанием выжить. Пока я преодолевал в два прыжка спасительное расстояние, выигрывая драгоценные секунды жизни, я увидел стоящий на полу торшер – полутораметровая стальная нога с светильником на одном конце и стальным противовесом – опорой на другом – лучше все равно ничего не найти. Я схватил его за край с плафоном и, невероятно легко оторвав от пола, взметнул над головой тяжелый конец.

–Ну, ну. Куда, мой друг, куда?

Шакал спокойно двигался за мной, вплывая в комнату и оставаясь на расстоянии недосягаемом моим орудием. Я понимал, что стоит ему кинуться на меня – шансов у меня, практически не останется, ведь ему достаточно будет просто прикоснуться ко мне. Поэтому я устрашающе делал выпады в его сторону, не давая ему приблизиться ближе, чем на два метра.

– Удивляюсь я тебе, Антон Геннадьевич. Нет умереть спокойно от инфаркта тихо мирно, практически безболезненно – нет, тебе хочется помучаться, позадыхаться, почешись еще давай. А результат-то тот же. Минутой раньше, минутой позже.

У меня и вправду все горело. Свободной рукой я рванул за ворот. К двери не прорваться, да и не открыть ее быстро. Сзади закрытое наглухо окно. Флакон ингаляции в кармане и, его я, может, и успею достать. Перехватив в левую руку свою палицу и делая одновременный выпад, правой я нырнул в карман и, выудив ингалятор, разрядил его дважды себе в горло.

– А вот это уже лишнее, – прорычал Шакал и, легко оттолкнув торшер, маячивший перед его носом, кинулся вперед.

Непонятно как, но, отпустив бесполезный теперь уже торшер, я инстинктивно выставил руки вперед и успел таки каким-то непостижимым движением перехватить запястья несущегося на меня человека. Инерция его тела была столь велика, что, не удержавшись, я упал навзничь, не разжимая пальцев и удерживая его руки в двадцати сантиметрах от себя. Мы, хрипя, покатились по полу, и в какой-то момент я даже оказался сверху, но Шакал, был сильным мужиком, отпихнув меня ногой, опять завладел преимуществом. Его левую руку я еще как-то удерживал, а вот правая явно более сильная, выворачивая мое запястье, неумолимо приближалась к лицу. Какие-то секунды мы молча смотрели друг другу в глаза, и я понимал, что на меня смотрит зверь, абсолютно уверенный в исходе нашего сражения. Пятнадцать сантиметров, десять, вот сейчас он до меня дотронется и вдруг: тах-тах-тах, раздались над нами хлопки и, не отрывая от него взгляд, я почувствовал, как тело, придавившее меня, вдруг обмякло, а глаза, только что наполненные азартом победы стали стекленеть и через пару секунд окончательно потухли.

Я глубоко вздохнул и, откинув от себя мертвое тело, увидел стоящую в дверном проеме Ольгу, держащую в руках еще дымящийся маленький пистолетик.

– Ну, сколько раз можно входить без стука?

– Только два, и то, в прошлый раз мы вначале позвонили.

– А чего ж не дождались, пока открою?

– Я настаивала и даже на дверной звонок нажать успела, но ребята ждать не стали. Ведь в твоей квартире был Марк. А мы только знали, что он прилетел, и последняя надежда была на тебя Антон. Собственно, никакого сомнения и не было, что он за тобой прилетит. Мы ведь последние, кто остался. Троих нашего замеса мы потеряли. Одного от анафилактического шока еще лет пять назад, когда толком еще ничего про это не знали, а других двоих – это уже дело рук Марка твоего. Поначалу, еще до Шакала, они кустарными методами людей устраняли, там машина собьет, или кирпич на голову, а потом уже инфаркты пошли. Поэтому мы и выставили внизу наблюдение за твоей квартирой, ну а дальше, как только Марк появился... Непонятно только, где его теперь искать.

– Его же эти из ГУВД повязали тогда на квартире у Шакала, и я покосился на безвольное тело и покрасневший под ним ковер.

– Да в том то и дело, что взять то они его взяли, а с кем дело имели, не имели даже представления. На этих твоих друзей спецназовские методы задержания не очень-то и подействовали, так что оба они ушли, а сопровождение даже не помнит, что с ними произошло. Вообще ничего не помнит, ни откуда ехали, ни кого везли.

– Да, похоже, Папашиных рук дело, он же у них что-то типа блокиратора. Эх, мне бы такого в сопровождение, ни тебе аллергии, ни головной боли.

– А мучаться и не надо – и она полезла в сумочку – вот, держи.

Я рассмотрел в стеклянном пузырьке какие-то драже.

– Что это?

– Лекарство наше. Я тебе его уже давала пару раз. Над проблемой сейчас целые институты работают. Да и секрет всех таких экстрасенсорных особенностей не такой уж великий. Дело в том, что абсолютно все тела в природе издают какие-то колебания, порождающие в свою очередь волны. У любого предмета есть цвет, звук, температура и так далее. Любой материал, будь то металл, дерево, или часть тела находится в постоянном микродвижении: деление клеток, движение молекул, наконец, электронов вокруг атомов. В общем, все это очень сложно, и я в этом не так много понимаю, да и не нужно мне, но самое главное, что раз есть волна, значит, ее можно зафиксировать. Приборов, фиксирующих волны некоторых спектров, например, звуковых или рентгеновских, – предостаточно, а вот более тонкие процессы, увы, только далекая перспектива. Мозг же человека, дай Бог, занят на десять процентов, а возможности его, как минимум на порядок больше. Вот и получается, что каждый человек потенциально может, потому что такие возможности заложены в нас от рождения, чувствовать больше, чем мы привыкли органами чувств, но реально этим владеют только те, у кого от рождения та или иная функция была развита лучше. Вот мы с тобой, как раз такие, у кого от рождения организм чувствителен к чувствительным. В общем, то же самое, только реакция парадоксальная. Так что купировать ее не так сложно, ведь аллерген найден – и она горько улыбнулась. Со временем ты научишься подбирать дозу, которая не будет полностью душить чувствительность, но и не даст развиться аллергии, как ты понимаешь, дозировка достаточно индивидуальна.