Текст книги "Живодерня"

Автор книги: Сергей Арно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Китаец искал Николая около пяти лет, но не нашел. Мне неизвестно, как Китаец узнал о том, что и я имею отношение к чуди. Я много думал об этом, но кроме тебя, Илья, и следователя Свинцова, я никому не говорил об этом народе, конечно, от вас обоих я скрыл самое главное… После твоего ухода в отделение милиции я вышел из дома, собираясь съездить на вокзал, чтобы купить тебе билет на поезд, но тут прямо на улице двое мужчин запихали меня в машину и привезли в какую-то квартиру. Страшное это было место. Комната, где стены и пол заклеены клеенкой, страшной белой клеенкой; там были каталки… больничные каталки и эти отвратительные, ужасные инструменты…

Егор Петрович сморщился, лицо его перекосилось; он сжал зубы, и они заскрипели в тишине жалобно. Помолчав несколько мгновений, он взял себя в руки и продолжал:

– Мне рвали живое мясо… Они аккуратненько резали меня специальными, очень специальными приспособлениями. Я не представлял такой муки. Эта боль останется навсегда в моем мозгу. Маленькими кусочками они методично раскрамсывали мое тело… Начали они с ноги. Вот этой. – Егор Петрович задрал штанину, и Илья с Сергеем увидели лишенную икры кость, затянутую белыми неровными рубцами. – Допрос они начали о Николае: им очень требовались эти документы. Я терпел! Клянусь, я терпел, даже когда нельзя было вытерпеть. Я держался целую ночь. Но… Да, я рассказал, где живет Струганый, предав его этим на смерть. Из-за меня его убили. – Егор Петрович замолчал, он уныло смотрел в пол. – А вы знаете, когда кому-нибудь расскажешь, действительно становится легче.

– Еще легче тебе, папаша, будет, если ты узнаешь, что китайцы уже до тебя знали, где Струганый, – сказал Сергей.

Егор Петрович вздрогнул.

– Как знали? – прошептал он еле слышно.

– Да, Егор Петрович. Это я, не ведая того, привел китайцев к Струганому. Оказывается, когда я поехал его предупредить, за мной уже следили. Я сам уцелел по случайности.

– Какие подонки, – прошептал Егор Петрович.

– Так что ты, папаша, себя не вини, а расскажи, как тебе удалось драпануть оттуда, что характерно, искалеченному. И напиши адресочек – мне как раз в ту сторону ехать.

– Нет, адрес мне неизвестен, ведь меня привезли туда с мешком на голове, а обратно в мусорном ящике. Дело в том, что, когда меня пытали, у меня было видение. Боль была настолько нестерпимой, что временами я терял сознание, потом возвращался опять в комнату и в себя. Во время пыток ко мне пришел отец, именно такой, каким я видел его в первый и в последний раз. "Ты должен отойти в сторону", – сказал он мне. "Но куда? Я ведь прикован к каталке, как я могу отойти в сторону?" – "Ты не понял – ты должен отойти в сторону от своей боли". Он взял меня за руку и отвел в сторону. "Вот. Видишь? Тебе совсем не больно". И правда, мне стало совсем не больно. "А можно совсем уйти?" – спросил я. "Нет, тогда ты не сможешь вернуться. Постой пока просто в стороне".

Причем я видел все, что происходило вокруг моего тела. Меня перестали резать, заходили из комнаты в комнату. Потом пришел незнакомый человек, посмотрел на меня, пощупал пульс под подбородком и избил двоих, пытавших меня, – они не сопротивлялись. После этого тело мое отвязали и положили в огромный черный полиэтиленовый пакет. Больше я ничего не помню.

Пришел в себя я через пять дней на городской свалке. По случайности меня нашли живущие на свалке бомжи. Как они рассказывали потом, они подумали, что я мертвый. Говорят, что на свалке таких в пакетах полно. Но один, бывший доктор, надумал пощупать пульс. Пульс прощупывался. Привели местную старуху, лечившую бомжей от болезней, и вместе с врачом они вернули меня к жизни. Это было удивительно, что я выжил, но я думаю, что это благодаря моему отцу. Не в том, конечно, мистическом смысле, а за счет его здоровья и его силы. Ведь всю жизнь прожить под землей – для этого нужно иметь особый склад здоровья. Теперь я работаю по чужой трудовой книжке, меня устроил на работу один знакомый. Комнату вот снимаю… – Егор Петрович покосился на торчащий из тумбочки топор.-Но с меня сегодня свалился тяжкий грех предательства.

Егор Петрович казался уже не таким мрачным, как поначалу.

– Можешь спать спокойно, папаша. А вот нам придется подумать, где теперь разыскать этих китайцев. Никто ничего не помнит, что характерно, никто ничего не знает…

– Сему Никакого тоже убили, – сказал Илья.

– Сему?! А его-то за что? – изумился Егор Петрович.

– А за то, что он ваш разговор подслушал и трепанул где-то, видно. Его китайцы и замочили, – прояснил общее недоумение Сергей.

– Ну хотя бы приблизительно вспомните,-попросил Илья. – Ну хоть вид из окна какой?

– Вид из окна… – задумался Егор Петрович. – Обыкновенный вид: стену дома метрах в пятидесяти видно, больше ничего. Желтую стену без окон… Послушай, Илья, ну зачем вам-то это нужно? Что вы хотите? Китаец ведь страшный человек. Для него человеческая жизнь ничего не стоит. Поймите это!

– Знаю! – вдруг воскликнул Сергей радостно. – Знаю, кто нас к Китайцу приведет! Поехали!

– Мы еще увидимся, Егор Петрович, – прощаясь, сказал Илья.

– Дай-то Бог!

Глава 6
ВСЕ МЫ СМЕРТНЫ

Было поздно. Илья уже привык к тому, что в этом городе не бывает ночей. Только прохожих было мало – день будний.

– Я понял, кто может вывести нас на Китайца. Парикмахер! – говорил Сергей, пока они шли к дворику, где прятался автомобиль.

– Точно! Только он, по-моему, так напуган этими бандюгами, что навряд ли расскажет, – с сомнением проговорил Илья.

– Ну, я об этом позабочусь,-ухмыльнулся Сергей.

Они выехали на набережную Невы. Часы показывали 23:30.

– Ошибся я с Егором Петровичем. Но кто же мог предположить, что тут замешана еще какая-то сила. Ведь легендолог, что характерно, очень походил на злодея-убийцу со всеми его преступлениями против насекомых. Кстати, надо было спросить, зачем он их казнит. Ну да в другой раз. Теперь мы на правильном пути. Чувствую я, что начинается самая главная работа… Та-ак… Откуда это они взялись…-перебил сам себя Сергей, поглядев в зеркало заднего вида.

Илья оглянулся – сзади маячила знакомая иномарка.

– Ведь не было ее, правда?

– Не было, – подтвердил Илья.

Сергей свернул с набережной. "Вольво" последовала за ними и приблизилась настолько, что Илья уже мог видеть лица сидящих в ней людей.

Водитель был в темных очках, рядом с ним сидел полный, даже жирный, мужчина. Щеки его вздрагивали от неровностей дороги.

"Даже такую огромную тушу "вольво" везет без напряжения. Хорошая машина", – подумал Илья.

Толстяк, увидев, что Илья обернулся и смотрит, вдруг расплылся в омерзительной улыбке и погрозил ему перстом. Но тут Сергей резко повернул на другую улицу, успел проскочить на зеленый сигнал светофора и снова повернул. Преследователи не отставали.

– Хорошая у них машина, что характерно, да и водитель ничего.

Илья уже не смотрел назад, внутри у него будто что-то оборвалось – кончилось время неведения; и сейчас он уже начинал понимать, что ввязался в странную и страшную игру. Сейчас он не мог определить, почему подействовала на него эта, казалось, безобидная угроза.

"Ну подумаешь, пальчиком погрозил, – успокаивал себя Илья. – Чего в этом страшного-то. Просто морда у толстяка мерзкая, глазки свиные… Чего меня в пот-то кинуло…"

– Оторвемся, – зло шипел Сергей, отчаянно поворачивая руль, лысые шины повизгивали. – Я Васильевский хорошо знаю. На их машине, что характерно, сразу бы ушли, ну да ничего, оторвемся… Тут еще не разгонишься, гаишники кругом…

Около получаса кружили по району, пока Сергей наконец не сказал, слегка толкнув Илью в плечо:

– Расслабься, ушли. Ты что-то бледненький. Ты, может, не русский – быстрой езды не любишь. Сейчас поедем, Парикмахера к стенке прижмем, а там посмотрим.

– Слушай, Сергей, – задумчиво начал Илья. – Я-то ладно, я разобраться хочу, потому что сам в это дело влип. А тебе зачем это нужно?

Сергей минуту молчал.

– Знаешь, я вот подумал сейчас, как это тебе объяснить популярнее, и понял, что не выйдет. – Он вздохнул глубоко. – Тот, кто не был в Афгане, этого не поймет. Десять лет я уже словно под землей во тьме с чудью живу, а теперь появилась возможность снова солнце и небо увидеть. Жизнь ощутить. После Афганистана я понял, что полноценной жизнью живешь только тогда, когда рядом с тобой смерть. Только тогда ты можешь чувствовать жизнь и радоваться ей.

– А разве недостаточно просто знать, что все смертны? Что жизнь и так пройдет.

– Знать и ощущать – разные вещи. Одно дело, когда ты сидишь дома и стараешься думать о том, что придет время и ты умрешь… И другое – когда смерть рядом с тобой, забирает твоих товарищей, даже если ты думаешь на другую тему. Она сама напоминает тебе и грозит пальчиком. – От этих слов Илья внутренне сжался. – Этого не объяснить. Это можно только почувствовать… или не почувствовать. Упоение жизнью наступает только тогда, когда вокруг смерть. А философские размышления о смерти ведут к унынию и, как правило, не утверждают жизнь, а утверждают смерть… Ну вроде не видно никого. Поехали к Парикмахеру.

Машину из предосторожности Сергей оставил в незнакомом дворике, и к дому они подошли пешком.

– Вроде тихо… Ты, Илья, запомни: если что-нибудь начнется, все мои команды исполняй не раздумывая. На размышление времени слишком много уходит. А вообще, что-то не то…

– Что "не то"?

– Не знаю что, – неопределенно ответил Сергей, сузив глаза и внимательно вглядываясь в окружающую среду.

Они вошли во двор. Об их приходе уведомили взвывшие петли ворот. Минуту постояли, вслушиваясь в тишину, потом двинулись дальше.

Изменений во дворе не было. Они, стараясь производить как можно меньше шума, перебрались через мусорные навалы. Дверь в подвал Парикмахера была гостеприимно приотворена, там горел свет, слышалась музыка из репродуктора.

– Чего радио-то так орет? – прошептал Илья.

Но Сергей сделал ему знак молчать и вдруг, словно что-то вспомнив, остановился у ступенек, глядя на приоткрытую дверь с уютно, по-домашнему, горящим светом, слышащейся оттуда песней Луи Армстронга. Лицо Сергея было напряжено, складка разрезала лоб. Несколько мгновений он размышлял, потом, бросив взгляд на окна дома, неслышно спустился по ступенькам и резко открыл дверь.

Илья последовал за ним.

В помещении котельной никого не было – приемник, стоявший на письменном столе, был включен на полную.

– Где это он ночью бродит?

Илья подошел к столу и сделал музыку потише. Сергей, стоя на месте, внимательно оглядывал котельную.

– Знаешь, у меня такое чувство было, когда мы сюда входили, что за нами следят. Давай-ка я дверь подопру.

Сергей взял швабру, стоявшую в углу, и, плотно затворив дверь, вставил палку швабры в ручку.

– Теперь подождем, что характерно.

Он уселся на парикмахерский стул посреди котельной. Илья, откинув на другой конец подушку, уселся на диван.

В молчании прошло минут пять.

– Дай-ка что-нибудь повеселее поймаю, – сказал Сергей.

Взяв приемник, уселся на прежнее место. Некоторое время покрутив колесико настройки, но не выбрав ничего для себя интересного, вернулся на прежнюю волну.

– Здесь должен быть второй выход, – сказал Сергей, задумчиво глядя на приемник в руках и не двигаясь с места.

– Сейчас посмотрим.

Илья встал и, заложив руки за спину, неторопливо стал обходить помещение котельной. Он заглянул за платяной шкаф, пнул по пути какую-то тряпку… Сергей снова закрутил колесико приемника, и снова засвистело, запищало; сквозь шум эфира прорывались какие-то голоса, музыка…

За котлами Илья обнаружил небольшую дверцу. Она находилась в тени, поэтому сразу ее не заметили.

– Вот и выход, похоже, – сказал Илья, открыв дверцу и входя.

Он оказался в помещении насосной. Большие проржавевшие двигатели стояли на полу. Боковым зрением Илья заметил человеческий силуэт. Он резко повернул голову влево и вздрогнул. В пяти метрах от себя он увидел Парикмахера.

Парикмахер стоял, неестественно выпучив глаза, опустив безжизненно руки, ноги его слегка подкосились. Из открытого рта торчал металлический штырь. Большой черный таракан медленно полз по щеке. На Парикмахере был все тот же белый халат, весь залитый кровью. До Ильи не сразу дошло, что Парикмахер приколочен штырем к стене насосной, но, даже осознав, что перед ним мертвец, не мог отвести глаза.

– Нужно выход искать, хватит любоваться! – больно толкнул его в ребра Сергей. – Должен быть выход.

Спазмы опять, как тогда у Струганого, сдавили горло. Но Илья задавил в себе рвотный ком и вслед за Сергеем выскочил в помещение котельной.

Сергей был уже на котлах.

– Откройте – милиция!!

В дверь раздались мощные удары.

– Быстро сюда! – шепотом прокричал Сергей.

Илья забрался на котел, спрыгнул за него на "боров". Сергей уже снял крышку с "борова" и спрыгнул в него.

– Быстро за мной, крышку задвинь!

Тело Сергея исчезло в "борове", Илья спрыгнул вслед за ним. Задвигая крышку, он слышал, как под мощным напором, отрываясь, затрещала ручка двери.

Илья оказался в полной темноте на четвереньках. Здесь гулял неимоверный сквозняк.

– Сюда, быстрее! – услышал он и пополз на голос.

Несмотря на продувающий насквозь ветер, с Ильи тек пот, заливая глаза, кроме того, ветер приносил множество песчинок и пыли, поднятых ползущим впереди Сергеем; но Илья, отплевываясь и зажмурив глаза, что есть мочи стремился вперед, уже не обращая внимания на изодранные в кровь колени.

Впереди раздался шум падающего железа, и Илья увидел свет. Он прополз еще немного. Сергей помог ему вылезти. Очутились они в другом дворе-колодце. Кое-где в окнах горел свет.

– Грязненький ты что-то, – сказал Сергей, с улыбкой оглядывая Илью, – и запыхался, бедняжка. Давай-ка еще пробежимся немного.

Илья, хромая, побежал за Сергеем. Они оказались на набережной Невы.

– Теперь туда, – мгновенно сориентировался Сергей.

Вскоре они без приключений добрались до места, где оставили автомобиль.

– На сегодня хватит, – говорил Сергей, выезжая из подворотни. – Побегали мы сегодня и подрались немножко, только не ужинали еще. Давай домой поедем. И там на сытый желудок подумаем. Да ты не горюй, Илюха! Все прекрасно! Мы опять живы, что характерно.

Илья попробовал улыбнуться.

Сергей не сразу поехал домой, а еще около получаса под музыку Иоганна Себастьяна Баха кружил по городу. Выглядел он чрезвычайно довольным и в такт музыке покачивал иногда головой и, когда курил, пускал много колец.

Илья, напротив, ни в чем не находя для себя удовольствия, был тих и уныл. Кровоточили содранные, как в детстве, коленки. Теперь он ощущал вокруг себя борьбу каких-то могучих сил, а он, такой маленький, со сбитыми коленками, оказался между ними; и они вот-вот раздавят его, не по злобе, а потому что он по случайности обстоятельств попался под сандаль. Вот и Парикмахера, этого безобидного человека, убили. Сколько лет он жил в страхе – и вот, пожалуйста. У Ильи не шло из головы его лицо с выпученными, как тогда у Струганого, глазами и этот огромный таракан на щеке. "Откуда взялся такой огромный? Вот и разобрался. Думал: приеду, разберусь, узнаю про подземный народ – и домой. А теперь влип – дальше некуда…"

– Ты что-то приувял. Самое интересное дальше начинается. Я так, например, что характерно, только сейчас жить начинаю. Сегодняшнее впечатление лучшее из всех за последние десять лет, как из Афгана вернулся. Китайский философ Лао-цзы в своем "Дао дэ цзин" написал, что стоящий на цыпочках не простоит долго. Так вот, я будто бы эти десять лет на цыпочках стоял и вот теперь опустился.

Они въехали во двор, вышли из машины.

– Вот шалопаи!

Подходя к парадной, Илья увидел на бетонной плите взамен разрушенных два новеньких красных кирпича один на другом.

– Вот хулиганье, – сказал Сергей, остановившись возле кирпичей. – Представь, десять лет я крушил кирпичи, потому что они меня раздражали. Они меня просто доводили этими кирпичами, а сегодня мне это безразлично. Что это значит?

– Значит, что устал, – догадался мрачный Илья.

– Нет, это значит, что я обрел гармонию и меня уже ничто не раздражает. А это значит, что меня уже ничто не может остановить.

Он протянул к кирпичам руку и, сняв один кирпич с другого, положил рядом.

– Вот так.

Илья долго не мог уснуть. Виделся ему Парикмахер, прибитый к стене, но почему-то живой и силящийся что-то сказать; но железяка в горле мешала – он махал руками и сердился, что не может сказать. А Илья понимал, что это сон, а когда понимал – сон уходил. Потом среди белой ночи Сергей выплясывал свои танцы, убыстряя их до огромной скорости. И Илья, поначалу думая, что спит, понимал, что это не сон, и засыпал снова, но, открыв глаза, снова видел Сергея…

– Ты, что ли, сегодня ночью тренировался? – спросил Илья, утром застав Сергея в кухне.

– Да, немножко.

– А спать когда?

– Мне хватает. Вот хлеба только вчера не купили.

– Давай я схожу, пока ты яичницу готовишь. Я быстро.

– Будь осторожен, смотри по сторонам.

– Буду! – крикнул Илья уже из прихожей.

Булочная была в этом же доме. Проходя через двор, Илья бросил взгляд на машину Сергея. Что-то странное было в ней. Илья подошел ближе. И тут он понял что.

– Ух ты… – выдохнул Илья, наклоняясь.

"Жигуленок" уныло сидел на ободах, шины выглядели придавленными тряпками.

– Ай-ай-ай…

Рядом с Ильей оказался какой-то обширный телом мужчина.

– Вон, – Илья цокнул языком,-прокололи, стервецы! Ай-ай-ай… – сказал он, бросив взгляд на стоявшего рядом.

– Уу! – промычал тот бесстрастно, не открывая рта.

Илья посмотрел на него внимательно. В заплывшем жиром, утонувшем в щеках лице Илья с ужасом признал вчерашнего пригрозившего ему мужика. Илья настолько был изумлен, что замер, глядя на него, открыв рот.

– Уу, – промычал тот.

Что-то животное, непостижимое для человеческого разума было в этом мычании.

Толстяк сгреб Илью в душную и страшную охапку, как вещь. Неизвестно откуда взялась машина. Дверца открылась, из машины выскочил мужчина крепкого телосложения. Без труда они запихали отчаянно сопротивлявшегося Илью на заднее сиденье…

Последнее, что он увидел в стекло заднего вида, это изо всех сил бегущего по двору за быстро удаляющейся машиной Сергея.

ЧАСТЬ III

Глава 1
БУДУ РЕЗАТЬ, БУДУ БИТЬ…

Все время, пока Илью, сдавленного с двух сторон бандитскими телами, везли в машине, он находился в шоковом состоянии и не мог говорить и двигаться. Его попутчики на протяжении всего пути тоже не произнесли ни слова. Машина мчалась стремительно в неизвестном Илье направлении. Поначалу давая смотреть, где-то в середине пути один из похитителей одумался и завязал Илье глаза платком, чтобы он не запомнил дорогу. А он бы и так не запомнил. Город он знал плохо, а сейчас глаза его были велики от ужаса и кругом почти ничего не видели и не запоминали, кроме каких-то незначительных и ненужных деталей: синей бейсбольной кепки водителя, фотографии голой девицы на четвереньках возле руля… А потом из-за повязки и это перестали видеть. Но внизу неумелые руки оставили щель, и Илья наблюдал уже ключи от коробки зажигания.

По пути перед Ильей возникали Струганый, Парикмахер, искалеченная нога Егора Петровича… и с него лил пот.

Машина свернула, замедлила ход, снова свернула и остановилась. Сняв повязку, его вывели из машины. Илья уже не сопротивлялся, понимая, что это не имеет смысла.

Они вышли в маленьком дворике. Разглядеть его не представлялось возможности, потому что машина подъехала прямо к парадной и они тут же оказались в ее полумраке.

Вниз по лестнице мимо них пробежала девочка в цветастом платьице. Илья мог поклясться, что это Глюка.

Ему помогли подняться на пятый этаж, по пути у него отнимались ноги, и он с огромными усилиями преодолел последний пролет. Когда перед ним гостеприимно открылась тяжелая бронированная дверь квартиры, он был на грани обморока. Все. Вот сейчас он войдет туда, и дверь закроется за ним навсегда. Его охватили ужас и паника, он с утроенной силой рванулся в крепких руках, сделал последнее усилие тела…

Один из сопровождавших, не ожидая от него такой прыти, не удержал руку Ильи, и тот кинулся со стоном в сторону, замахнувшись всем телом, будто вот-вот пустится в пляс… И почудилась Илье на лестнице, ведущей на чердак, нога в ортопедическом ботинке.

– Помоги… – попробовал закричать Илья, но ему тут же зажали рот и грубо впихнули в прихожую.

Дверь со стуком закрылась, лязгнул засов.

Илья ожидал наказания за неожиданную выходку на лестнице, но его бить не стали, а вместо этого проводили в комнату.

Илью передернуло. В комнате стояло зубоврачебное кресло с никелированной бормашинкой, ярко горящей, нацеленной на кресло лампой…

– Нет! Я не хочу. Не хочу туда!..

Полными ужаса глазами Илья обводил крепко державших его молчаливых людей.

– Нет!..

– Ноги пристегни, однако, – сказал молодой человек толстяку.

– Уу, – промычал тот.

Не слушая возражений, Илью усадили в кресло, пристегнули ремнями руки и ноги. Он извивался, но все его усилия тонули в бесстрастной и мягкой, как вата, силе его соперников. Но Илья, не понимая, не желая понимать этого, боролся с ними отчаянно, пока не увидел, что борется уже сам с собой, потому что накрепко пристегнут к зубоврачебному креслу.

– Уу, – промычал толстяк, осмотрев путы Ильи, и вышел вслед за товарищем.

Мокрый от пота Илья стряхнул с глаз жгучие капли и осмотрелся.

Конечно, сидя прикованным к страшному креслу, он осознавал не все, что видел. На стенах висели плакаты, похищенные, вероятно, из школьного анатомического кабинета, со схемами человеческого тела, оголенными мускулами и прочими внутренними органами. В углу, невдалеке от кресла Ильи, красовался скелет какого-то человека. И если раньше Илья смотрел на эти пособия с безразличием и даже некоторой долей иронии, то теперь совсем иначе – теперь он имел к этим анатомическим картинкам непосредственное отношение. Кроме того, на стенах в рамках висели также репродукции старинных картин с изображением казней. На одной, в дубовой рамке за стеклом, мучился бородатый человек, подвешенный за ребра; внизу, под ним, тосковала закопанная по грудь женщина. На гравюре XVI века несчастного разрывали лошадьми. На другом рисунке человека, подвешенного вверх ногами, начав между ног, распиливали вдоль. А на огромной, висящей отдельно гравюре над людьми производили множество казней: и сжигали, и рубили головы, и выкалывали глаза, и истязали всячески как только вздумается… И всадники апокалипсиса с гравюры Дюрера мчались над всем этим с визгом, с грохотом лат и топотом копыт… От всей этой пляски смерти у Ильи кружилась голова.

Он бросил обезумевший взгляд на урночку, куда у зубного врача обычно сплевывают…

– Господи!.. Только не это! – плачуще проговорил Илья. – Только не это!..

В плевательнице лежали рассверленные обломки зубов.

Илья, скуля, отвернулся. Лучше уж пускай везде смерть. Она действительно была везде, куда ни смотрел Илья, – на каждой стене кому-нибудь разрезали живот или вешали, отрубали руки или гильотинировали… Словом, кошмар да и только.

Наконец Илья догадался закрыть глаза, но в темноте стало еще страшнее, и он снова водил безумными очами по стенам и ужасался все больше.

Из соседней комнаты слышались голоса: там были люди, они переговаривались, доносился звон металлических приборов, должно быть, они обедают… или готовят хирургические инструменты… Нет, там были нелюди. Там были садисты и палачи, которые придут его зверски пытать…

– Господи! Только не это.

Илья с удесятеренной силой рванул мешавшие движению ремни, напрягся всем телом, со стоном потянулся… Это отчаяние ничего не дало.

В дверь раздался мелодичный звонок. Илья замер, вслушиваясь, – может быть, его пришли выручать… Сейчас, когда он оказался в безнадежном положении, надежда таилась в любом звуке, так же как в любом звуке таились мука и смерть.

Вот сейчас, улыбаясь, войдут в комнату, отстегнут ремни, скажут: "Извините, ошибочка вышла, – пожмут руку. – Всякое бывает, уж вы не обижайтесь…" И Илья простит. Непременно простит и пожмет протянутую руку!..

Господи! Как ему этого хотелось!..

Торопливые шаги, кто-то промелькнул мимо приоткрытой двери, потом лязг засова, скрип двери. Может быть, закричать?!

Но дверь захлопнулась. Поздно.

Голоса еле доносились, потому что говорили негромко, но Илья разбирал каждое слово.

– Плохо дело, шеф. Только что звонили от Натали. Какие-то суки Боцмана повесили, девок разогнали, а офис сожгли. Грамотно работают.

– Скоты, – мужской мягкий, вкрадчивый голос. – Но это не наши – приезжие гастролеры. Ну так эти скоты ошиблись. Шутки с Китайцем большой кровью выйдут.

– Так что делать будем, Китаец?

– Всех обзвони, скажи – у Китайца проблемы. Если кто что знает, лучше пусть скажет сам, иначе… Ну, сам знаешь.

– А если спросят, почему сам Китаец не звонит?

– Скажи – занят. Понял?.. Этого-то привезли?

– В кресле сидит.

Дверь скрипнула, и Илья увидел в щели седую человеческую голову. Несколько секунд человек наблюдал за Ильей, ни слова не говоря. Илья тоже смотрел. Голова исчезла. Дверь открылась, и сам обладатель любопытной головы вошел в комнату.

– Ну-с, освоился в непривычной обстановочке?

Илья промолчал, говорить почему-то не хотелось.

Человек был одет в новый дорогой костюм, лицо имел круглое, с полными щеками и мелкими чертами лица. Он подошел, остановившись возле Ильи, достал из нагрудного кармана очки и надел их, сразу сделавшись похожим на известного политического обозревателя.

– Ну-ка. – Как доктор, незнакомец наклонился, заглядывая в лицо Илье.

Удовлетворившись осмотром, хмыкнул и уселся на диван напротив зубоврачебного кресла, элегантно закинув ногу на ногу.

– О Китайце слышал?

Илья молчал, от навалившегося на него страха не имея возможности говорить.

– Вижу, что слышал. Так вот, дружок, лучше бы тебе все-превсе рассказать, – участливо-ласково сказал гость.

– Я не знаю, что вам рассказывать нужно,-медленно, не узнавая своего голоса, проговорил Илья.

Первая волна захлестнувшего ужаса пронеслась, и он начал постепенно приходить в себя.

– Ты же понимаешь, что положение твое безнадежно. Решительно никто на белом свете не сможет тебя высвободить отсюда. Вот ты говоришь, что тебе неизвестно, о чем нужно говорить. Но это как будто ложь. – Он удивленно вскинул брови и развел руками, как учитель начальных классов, воспитывая ученика. – Ты все-таки говоришь с Китайцем. Слышишь?! С Ки-тай-цем!

Несмотря на настойчивость, с которой он называл себя китайцем, ничего общего с этой национальностью в его лице не имелось. Было у него круглое славянское лицо, крупные, чуть навыкат, глаза… При чем здесь китайцы?

– Да, уважаемый, – взяв себя в руки, продолжал Китаец. – Что же ты думаешь, я всегда был Китайцем? – Илья так не думал. – Мой древнейший род ведет начало от Скуратовых-Бельских. Историю-то читал небось. Так вот, одна дочь Малюты Скуратова вышла замуж за Бориску Годунова, а вторая за князя Шуйского – тоже душегуба знатного – и прежде, чем умереть, родила от него ребенка. Ну а там и дальше дело пошло и дошло до меня. И скажу я тебе, что душегубство и садизм у нас в крови. Вот хотел бы не мучить, не убивать. А ведь не могу! – Китаец сокрушенно развел руками. – Дядя мой, Андрей Иванович, – такой хороший человек – всегда тактичный, придет, бывало, ко мне в гости, сидит, смотрит умными глазами на то, как мои мальчишки, заплечных дел мастера, пытают зверски кого-нибудь. Бывало, не выдержит. "Эх! Дай-ка я попробую!" Он тоже из Скуратовых-Бельских. Чекатилло его фамилия. Может, слышал?

Илья помотал головой, он не понимал, чего хочет от него этот дорого одетый, пахнущий духами человек, пытаясь извлечь из его болтовни хоть что-нибудь, что пролило бы свет на его будущую жизнь.

– Так вот, – продолжал Китаец, встав и прохаживаясь между креслом Ильи и диваном, заложив руки за спину, как лектор. – Я лично большой поклонник старинной казни, как при Иоанне Грозном. Ведь что делали, проказники. И колесовали. – Он указал рукой на старинную литографию, где на колесе, поднятом над землей на два метра, лежал несчастный с живописно переломанными руками и ногами. – На кол сажали. – Он махнул на другую картину. – И не просто сажали, а перекладинку прибивали в нужном месте, чтобы кол его не сразу насквозь прошел, чтобы человечек помучился. А Грозный большой выдумщик в этих делах был. К примеру, обливал человечка попеременно то горячей водой, то холодной. Хе-хе. То горячей, то холодной, покуда кожа с человечека не слезала с живого. Я уже не говорю о развеселых потехах с медведями, выпущенными на толпу. Предки жили – не тужили: жгли, топили, замораживали, замуровывали, в масле варили… – Китаец водил по стенам рукой, иллюстрируя сказанное. На всякую пакостную казнь у него находилась картинка. – И уж на что я – почвенник и патриот, но то, что принесли к нам с Востока-а, особенно из древнего Китая, вызывает у меня содрогание неописуемого восторга и в некотором роде зависти. К примеру, разрубание тела пополам или четвертование, это когда сначала руки и ноги отрубают, а уж потом головенку. Или забавный трюк с голодной крысой, над которой сидит человечек, извините, с голым задом, и она вгрызается в нутро. Вот славненько-то! Правда? Или еще преинтереснейшая казнь: распарывали живот жертве, кишки прибивали к дереву и гоняли несчастного человечека вокруг дерева, пока жив. А сколько метров кишочек у человечека, а? Анатомию в школе проходил? А известно ли тебе, что сделала Квинта с Филологом, когда тот предал своего учителя Цицерона? Она заставила Филолога отрезать от своего тела куски мяса, жарить и есть их! О человеческая изощренность!

Бродивший туда-сюда "лектор" изредка останавливался, грозил пальцем, хватался будто в ужасе за голову или возводил руки к потолку. Так он сделал и сейчас.

– А пытки! Я не сторонник примитивных пыток. Это сейчас мода пошла на упрощение – утюг там на живот или паяльник в жопу… Ой, простите великодушно, обсказался. Такие люди кругом невоспитанные. Нахватался грубостей! Ну разве это пытки?! Я предпочитаю такие пытки, чтобы человечек знал, что в конечном итоге пытка грозит не покалеченным членом или органом, а смертью. Неминуемой омерзительной смертью… Казнь и одновременно пытку ввел у нас бывший шеф нашей организации. Теперь его нет, теперь я Китаец и шеф в одном лице. Так вот, это разбор человека на тысячу кусочков. Сначала начинается все как-то безобидно и словно бы безвредно, издалека: у тебя вырезают крохотный кусочек мяса, допустим из ноги. Ну подумаешь, маленького кусочка лишиться. Больновато, конечно, но не ужасно – потерпеть можно. Но самое интересное начинается впереди. Минут через пять или через семь у тебя вырезают еще один, тоже, правда, крохотный кусочек, потом – еще один и еще… До самого распоследнего тысячного кусочка. И, заметь, все это у живого человека. Больше тысячи не выходит. Завтра тебе повезет увидеть все те особенные инструментики из самого Китая, которыми будут тебя разбирать. Специальные щипчики для вынимания глазок… Ну и прочего. Сам увидишь, пока видишь.