Текст книги "Темная мишень"

Автор книги: Сергей Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Я прикрою, – отрывисто бросил Каравай, вскидывая автомат и шаря стволом по окрестностям. – Мужики, давайте вниз, пока собак нет! Ну же!!!

Глава 3. Одиночка

Переступив порог квартирки из двух небольших комнатушек, в которой он проживал с семьей, Грешник хмуро оглядел взволнованные томительным ожиданием лица жены и дочери. Фиона и Майя сидели за столом, обе уже облачены в теплую одежду, пальцы нервно стискивают на коленях заранее приготовленные зимние шапки. Женщинам понадобилось немало мужества, чтобы отважиться на такой поход, но решение уже принято, назад пути нет. На полу – рюкзаки, набитые вещами. На кровати – сваленная беспорядочной грудой одежда, из которой выбирали лучшее.

Неприятное предчувствие, что сегодня все пойдет не так, как надо, не оставляло Полякова ни на минуту, отравляя и без того паршивое настроение. Такое неподготовленное заранее, поспешное бегство, когда приходится импровизировать на ходу, кого угодно выбьет из колеи. Именно поэтому его совсем не тянуло на разговоры.

Грешник молча шагнул к столу, небрежно отодвинул металлический чайник, в котором булькнула давно остывшая заварка, положил оружие на столешницу. На тарелку с галетами и вскрытую банку тушенки из армейского сухпайка глянул лишь мельком. Приготовили для него, чтобы подкрепился перед выходом, но есть не хотелось. После убийства он всегда долго не мог смотреть на любую пищу, словно насыщаясь чужой смертью.

По-прежнему не говоря ни слова, Сергей бесцеремонно вытряхнул из рюкзаков все вещи на кровать, в общую кучу, не обращая внимания на недоумевающие ахи жены. Фиона же промолчала. Молодец, девочка. Понимает, что ничего отец зря делать не станет. Полотенца, нижнее белье, мыло, зубная щетка, кофточки, штаны… ну блин прямо на курорт собрались, а не в поход! Из рюкзака дочери, кроме тряпок, вывалился кухонный тесак. Поляков невольно хмыкнул. Широкое массивное лезвие для рубки костей, с удобной рукоятью. Вот озорница, явно у Борова умудрилась свистнуть. Хоть что-то путное, остальное – просто ненужное барахло. Так же молча он вывалил всё, что женщины набили в его рюкзак, оставив на дне лишь упаковку увесистого армейского сухпайка. Скомкав рюкзаки женщин, всунул их в свой. Помедлив секунду, отправил туда и тесак.

Только после этого позволил себе минутку отдохнуть на стуле.

Он отлично понимал, что предстоящий путь жену пугает до икоты. Остается только удивляться, как дочь ее все-таки уговорила на это путешествие, какие аргументы сумела найти. Впрочем, определенные предположения на этот счет у него имелись.

– Что-то случилось? – наконец осторожно спросила Фиона, прервав затянувшееся молчание, и правильно истолковав, почему он отказался от еды. Дочь всегда была наблюдательна. И не всегда делилась своими догадками и секретами об особенностях отцовского характера с матерью. Меньше знает – меньше переживает.

– Случилось, – угрюмо подтвердил Поляков. – Робинзон посылает меня за лекарствами в метро. Сын у него заболел. Прямо как по заказу…

Майя ахнула, горестно всплеснула руками:

– Да что же это такое творится в этом богом проклятом месте, да за что нам такие напасти. Да…

– Тише, Май, – негромко обронил Поляков, урезонивая жену. – Парнишку жаль, не скрою, но он обречен, мы все это прекрасно знаем. Сейчас блажь Робинзона нам лишь на руку.

– Да что ж ты такое говоришь! – осуждающе покачала головой Майя.

– Тише, сказал! – голос Грешника сурово отвердел. – Ты что в столовой устроила?! Ты каким местом думала, когда туда поперлась? Фи, ты вообще ей о своем плане сообщала перед уходом на дежурство?

– Сообщала, – сухо кивнула Фиона. – Пап, давай ближе к делу.

Майя сразу притихла, по бледным губам скользнула слабая виноватая улыбка.

– Сережа, да ведь со всяким может случиться, – уже спокойнее заговорила женщина. – Я же в конспираторы не записывалась, а тут все так неожиданно вышло. Пришёл Витя, потащил на дежурство. Да растерялась я, не смогла придумать отговорку… А как ты… Вите объяснил?

– Да ладно, проехали, – усмехнулся Поляков, не собираясь рассказывать жене о том, что сделал с Боровом. Незачем ее нервировать перед выходом, волнений ей и без того хватит. – О Борове забудь, с ним хлопот не будет. У нас есть проблемы поважнее. Так, слушаем меня внимательно. И делаем так, как я скажу, если хотим отсюда выбраться без осложнений. Рюкзак я возьму только свой, чтобы видно было – вы только провожающие.

– Что же ты такое говоришь, – снова против воли вырвалось у Майи, – как мы будем без своих вещей, здесь ведь все необходимое…

– Мам, он еще не закончил, – Фиона бросила на мать укоризненный взгляд.

Поляков с нарочитой неторопливостью вытянул из бокового кармана куртки мятую пачку, вытряс папиросу, подобрал со стола зажигалку, прикурил. Майя неловко усмехнулась, правильно истолковав его реакцию – не первый год вместе жили. И тяжело вздохнула, смиряясь с неизбежностью:

– Ладно, Сереж, я уже поняла, не обращай на мою болтовню внимания. У нас ведь каждая минута на счету, я правильно понимаю?

– Правильно, – кивнул Грешник. – Раз все успокоились, продолжу. Проинструктирую здесь, чтобы потом недоразумений не вышло. Повторяю, к выходу пойдете со мной налегке, как провожающие, понятно? Так меньше подозрений, если кого встретим. И меньше вопросов. Прибарахлимся перед шлюзовой на складе, о завхозе и его прихвостнях я сам позабочусь. Для обмена берем только самые легкие и ценные вещи. Чтобы и тащить не тяжело было, и хватило надолго. Неизвестно еще, как там устроимся, на новом месте. Думаю, несколько блоков зажигалок будут в самый раз, в метро всё, что дает огонь и свет, в большой цене. Блок сигарет тоже не помешает, но объем слишком большой, тех же зажигалок вместо сигарет больше войдет, и ценность выше. Ладно, на месте разберемся, что брать. На лыжах из нас троих только я ходить умею, а учить вас некогда – возьмем снегоступы, они проще в обращении. Химзу не надеваем, только мешать будет. К походам вы непривычные, а двигаться придется быстро, в резине только зря взопреете. Да и радиоактивных осадков сейчас нет, все под снегом, караванщики ведь не идиоты, чтобы выбирать опасный маршрут. Фи, как у тебя с боезапасом к «Витязю»?

– Четыре магазина, – деловито ответила дочь.

– Нормально, – Грешник одобрительно кивнул. – У меня к «Вепрю» тоже четыре, и пара гранат. Опять же, на посту охраны еще что-нибудь позаимствуем, матери надо хоть пистолет дать…

– Сереж, я не хочу…

– Сказал – надо, значит, надо, ясно? Я помню, что ты оружие не любишь, но сейчас особый случай. Стрелять я тебя учил, не забыла еще?

– Не забыла, – покорно вздохнула Майя.

– Отец… Может, все-таки к Печатникам попробуем?

– Не думаю, что это хорошая идея, – криво усмехнулся Грешник. – Не расплатимся за убитых. Не забывай, сколько мы их почикали, когда они нас семь лет назад штурмовать вздумали.

– Давно ведь было. Да и откуда им знать, что мы – из Убежища?

– Да потому что больше неоткуда нам взяться, Фи. Мужик с бабой и девкой. Сталкерами, как ни крути, не прикинуться. Понимаю, что Печатники ближе… Но путь туда нам заказан. Да и что-то нехорошее на этих Печатниках творится. Караванщики ведь тоже туда не ходят, хотя и им ближе. Говорят, нормальных людей там уже не осталось, лишь сброд, потерявший человеческий облик. Думаешь, эта атака на Убежище просто так была? Ни что иное, как акт отчаяния, дочь. Дальше Печатников ветка ведь затоплена, вот к ним из туннелей всякая нечисть и прёт из воды. Нам эти приключения нужны?

Заметив, что Фиона, задумчиво сдвинув брови, покачала головой, кивнул:

– Правильно, не нужны. За Печатниками по пути Кожуховская, но мы ее тоже в стороне оставим, по тем же причинам. Неладно там. Пойдем на Автозаводскую. Неблизкий путь, зато это уже другая ветка метро, с другими порядками. Да и со зверьем на поверхности иной раз безопаснее, чем с людьми. От Автозаводской доберемся до Павелецкой, а там уже – цивилизация. Ганза. С нашими знаниями о подходах к Убежищу, о его запасах – сможем купить себе теплое местечко.

– Мы что же, предадим здесь всех? – девушка нахмурилась.

– Ты уже их предала, когда затеяла этот поход, – с жестким прищуром уставившись на Фиону, изрёк Грешник. – Не забывай, что это твоя идея, не моя. Или ты уже передумала?

– Нет.

– Тогда обойдемся без соплей, дочь. Полагаешь, что тебя в метро ждут с распростертыми объятиями? Там своих нищебродов хватает. Как ни крути, а особый статус нам следует застолбить сразу. Потолкую с начальством, продам информацию, купим себе гражданство Ганзы.

– А по-другому никак нельзя, Сереж? – Майе тоже предложение мужа пришлось не по душе. – Может, просто наберем побольше товара?

– Его еще донести надо, этот товар, – отрезал Грешник. – Сдается мне, нам лучше вообще налегке уходить, так вернее. Взять только образцы того, что имеется на складе, иначе хрен докажешь, что не байки травим. Но самый верный товар – информация. Ее не потеряешь. И никто не отнимет.

Заметив, что Фиона что-то собирается сказать, Грешник резко бросил, поднимаясь:

– Все, хватит разговоров! Выходим. Маски не забудьте прихватить.

Пропустив женщин вперёд, Поляков задержался на пару секунд, чтобы в последний раз окинуть взглядом убранство неказистого жилища, которое приютило его на столько лет. Взгляд задержался на одной из старых фотографий, украшавших обшарпанные обои. Еще молодая тогда жена и маленькая дочка на фоне архитектуры Арбата. После кинотеатра они тогда зашли в «кодак» распечатать нащелканные за день снимки, не подозревая, что новых уже не будет. Никогда. Жена, скорее всего, забыла про фотографии по рассеянности, а Фионе всегда было наплевать на выцветшие снимки из детства, которое она не помнила. Он невольно хмыкнул – про себя, ничем не выдавая своих чувств. Фиона. Почему-то именно сейчас вспомнилось, как дочь получила такое необычное для русского слуха имя. Винить в этом можно как телесериалы, так и собственное легкомыслие, свойственное молодым. Как же этот сериал-то шпионский назывался… надо же, совсем из памяти выпало. Ладно, не в названии суть – была там у агента боевая подруга по имени Фиона, девка дерзкая и отважная, и так по молодости ее образ пришелся Сергею по душе, что уговорил жену наречь дочь именем киношного персонажа. А судьба вон как повернула… Дочка-то и впрямь как та Фиона выросла. Никого не боится, и в зубы любому дать, если что не по нраву пришлось, за ней не заржавеет. Вот и попробуй не верь потом, что имя не имеет значения. Еще как имеет.

Он, конечно, догадывался, какие аргументы дочери заставили мать согласиться на опасный поход. Нетрудно догадаться. Обещание завести семью. На стариков это почти всегда действует безотказно. Здесь, в Убежище, Фиона от всех мужчин нос воротила. Да еще «зараза» эта… Может быть, в метро дочь все-таки найдет свое счастье? Встретит наконец человека, с которым заведет детей, и тогда у Грешника наконец появятся внук или внучка… Пожалуй, подсознательно он и сам уступил дочке по этой же неназванной причине, хотя привык думать, что это все-таки просто блажь – какие еще дети в это сумасшедшее время? Когда человеческий мир вокруг дышит на ладан, и нет никакой уверенности в завтрашнем дне?

Скулы Сергея отвердели, глаза сузились. Он не любил чувствовать себя сентиментальным и разозлился на минутную слабость. Прошлое – это старые фотографии на стенах. Они ранят мысли и воспоминания. Это прошлое давно себя изжило. Пусть здесь все и остается.

Отшвырнув окурок, Поляков вышел в коридор и по привычке аккуратно прикрыл за собой дверь. Словно еще собирался вернуться. Поймав недоумевающие взгляды дочери и жены, ожидавших его снаружи, мысленно чертыхнулся и коротко бросил:

– За мной.

***

До дежурки семья Поляковых добралась без помех, никого не встретив по пути.

Ничего странного – ночь есть ночь, люди спали, бодрствовать должны только охранники. Постов-то этих всего два – возле главного вещевого склада, да здесь, возле шлюзовой – абсолютно пустое помещение три на четыре метра. В правом углу перед гермой – стол и стул для охранника, на стенке рядом висит пожарный щит со стандартным инструментарием – багор, лопата, топор, лом, ведро и давно протухший огнетушитель. На полу под щитом – вместительный ящик с песком. По правую и левую сторону от шлюза – двери еще двух помещений, одна пропускала в бытовку, другая, запертая на ключ, вела на вспомогательный вещевой склад.

По привычке, выработанной на прежней должности, Поляков недовольно поджал губы, обнаружив, что место охранника сейчас пустует. Обычно здесь поочередно дежурили немые помощники Головина – Жердяй и Увалень, но сейчас они, по всей видимости, еще были заняты переноской в холодильник мяса. Вон и внутренняя дверь шлюзовой не закрыта до конца, подтверждая выводы. Бардак, одним словом.

На звук шагов из бытовки, шаркая подошвами стоптанных башмаков, медленно вышел Головин, что-то пережевывая на ходу. В одной руке – истертая ложка, в другой – миска с неаппетитным на вид варевом из чечевицы. Плешивый гном жил здесь же, в бытовке, заодно охраняя свой бесценный склад. Перестав шевелить мясистыми губами, Головин подслеповато прищурился на вошедших. Прямо чувствовалось, как мысли тяжело ворочаются в круглой как шар голове. Хмуро сдвинув кустистые брови, Пятница поскреб ложкой спутанную бороду, не замечая, что к ложке прилипли волосы, а борода вымазалась в каше. Зная характер молчуна, Поляков без лишних разговоров сразу направился к двери склада. Пока Головин сам заговорит – петух родит.

– Открывай, – привычным уверенным тоном приказал Грешник. – Ты знаешь, зачем я здесь, Робинзон должен был тебя предупредить.

– Предупредил. А бабы чего с тобой? – неприветливо буркнул завхоз.

– А ты догадайся с трех раз, Головин. Совсем мозги мхом заросли?

– Отец надолго уходит, можем больше и не увидеться, – с трудом сдерживая неприязнь, ровным голосом пояснила Фиона.

– Проводим Сережу и вернемся, – торопливо добавила Майя… – Как же не проводить-то…

– Тихо уже, закудахтали. Открывай склад, Головин, пока я сам это не сделал. Времени у меня в обрез, мне еще караванщиков догонять. Нужно по-быстрому затариться ценным барахлом для обмена на лекарства и выходить. Язва уже передала тебе список?

– Не было её.

Про Борова, кстати, ни слова. Как-то даже подозрительно. Неужто еще не нашли? Вечный бардак с этим Пятницей, да и его помощники работают как сонные мухи, совсем от рук отбились, дармоеды. Но сейчас это даже на руку.

– Тогда сходи и поторопи ее, старый пень. Сказано же – времени в обрез! Открывай, мать твою!

Заставить Головина торопиться – все равно что теплом дыхания растапливать лед в морозильнике. Завхоз прошаркал к столу, бережно опустил на него миску, облизал ложку – Фиона скривилась с таким видом, словно ее сейчас вырвет. Пошарил по поясу, звякнув связкой ключей. Начал медленно перебирать ключи, оглядывая каждый так внимательно, словно видит впервые.

Поляков вырвал связку из его рук, бесцеремонно отпихнув завхоза плечом в сторону.

– Не мешайся-ка ты под ногами, Головин. Иди лучше Язву поищи.

– Многовато себе позволяешь, – злобно заскрипел гном, но сразу умолк, когда за его спиной «деликатно» лязгнул оружейный затвор, а в затылок уперся ствол «Витязя». В бесцветных глазках Пятницы, глубоко утонувших под бровями в провалах глазниц, блеснула злоба. Он не испугался. Но возражений больше не последовало. И он, конечно же, понял, что происходит. Дураком он не был, иначе бы не задержался в завхозах.

– У отца. Нет. Времени! – выделяя каждое слово, свирепо проговорила дочь.

– Подержи его пока на мушке, – одобрительно кивнул Поляков, увлекая жену за собой, – а мы пошарим по складу. Дёрнется – пристрелишь. Но только в крайнем случае. Без глушака далеко слышно будет. И стойте на виду, от двери не уходить.

– Я поняла, пап.

Поляков прошелся вдоль забитых имуществом стеллажей, возвышавшихся до потолка по обе стороны помещения. Упаковки газовых зажигалок, полулитровые баллончики к ним для заправки, пакеты с одеждой, ящики с термосами, светодиодными фонарями, фляжками и одноразовой посудой, пальчиковые аккумуляторы и зарядные устройства к ним, фильтры к респираторам, пластиковые пеналы с таблетками сухого спирта. И много чего другого. Из всего этого богатства требовалось как можно быстрее забить три рюкзака только самым необходимым. Тем, что не будет обременять в пути, но сгодится на первое время для обмена на более-менее комфортную жизнь в метро.

– Делай как я, Май. И без вопросов. – Пристроив свой карабин на свободной полке, он вручил пустой рюкзак жене.

Майя кивнула, хватая, по примеру Полякова, упаковки зажигалок из большого ящика. В четыре руки дело пошло споро. Грешник хмыкнул, поглядывая на жену. Молодчина, хоть сейчас никаких вопросов. Так, чуть не забыл – таблетки с сухим спиртом, отличный розжиг для сырых дров… Жаль, что оружие хранится не здесь, а на главном складе, затворники им не торговали, берегли для себя. Ничего, хватит и этого, кроме того у завхоза в бытовке имелась еще пара стволов, надо будет забрать… И маски нужно всем новые прихватить, фильтры… Ну вот, теперь осталось заполнить последний рюкзак, и можно в путь.

Он запустил руку в очередной ящик, с беспокойством начиная думать о том, что все идёт слишком уж гладко. Интуиция кричала, что нужно уже бежать, а они всё возятся тут…

Прервавшись, Поляков негромко окликнул дочь:

– Фи, как обстановка?

Молчание в ответ заставило его оглянуться. Дверь склада оказалась наполовину прикрыта, а Фионы видно не было. Как же он не заметил и ничего не услышал?! Очень нехорошая, подозрительная тишина. Дочь не могла не отозваться, если бы все было в порядке. Грешник подхватил «Вепря» и положил руку на плечо Майи, вынудив ее замереть. Знаками дал понять, чтобы оставалась на месте и молчала. Майя поспешно кивнула, побледнев.

Стараясь ступать неслышно, Сергей двинулся к выходу со склада…

– Грешник, выйдешь добровольно – женщин не трону, – раздался из караулки насмешливый голос Робинзона. – Оставь оружие и выходи с поднятыми руками.

Поляков стиснул зубы так, что едва не брызнула крошкой эмаль. Твою же мать, попались. Так глупо попались… Как же Фи это допустила… Надо было самому присмотреть за безопасностью, Фи всего лишь девушка, и у нее нет опыта отца…

Майя схватила Сергея за руку, расширенными от страха глазами заглянула ему в лицо, едва сдерживая готовый вырваться вскрик. Он успокаивающе погладил ее по плечу, лихорадочно соображая, что предпринять. Майю в драку вовлекать нельзя, она не обучена и не приспособлена, только зря пострадает. Нужно все сделать самому…

– Не тяни, Серега. У тебя шансов нет, но женщин я еще могу оставить в живых. Хотя бы ради них сдайся.

– Здесь много товара, Робинзон, – с угрозой отозвался Грешник, чувствуя, как в сердце нарастает ледяной ком. – И немало всякой горючей хрени. Не боишься, что я сейчас взорву все это к дьяволу?

– Не взорвешь. Здесь лишь малая часть из того, что имеется в Убежище, и ты это прекрасно знаешь. Ущерба ты мне не нанесешь, а сам сдохнешь. И уверяю, твоя любимая Фиона переживет тебя ненадолго. Считаю до десяти. Не выйдешь – кину гранату, и черт с ним, со складом. Я тебя хорошо знаю, напрасно рисковать не буду. Раз…

Гранату, значит? Грешник положил карабин обратно на полку, присел возле своего рюкзака, который так и не успел наполнить, достал из бокового кармашка ребристое тело лимонки. Порывисто поднялся, склонился над самым ухом Майи и едва слышно шепнул:

– Стой пока здесь. А я что-нибудь придумаю, потяну время.

– Сережа, – всхлипнула Майя, на глазах ее показались слезы.

– Все будет хорошо. – Он коротко обнял ее свободной рукой, прижался на миг небритой щекой к ее щеке. Он не строил иллюзий по поводу исхода этой встречи с Робинзоном. Он – всего лишь Грешник, а не супермен из комиксов. Обычный человек. Проще всего просто покончить с собой прямо сейчас, дав шанс женщинам выжить. Но он не мог не попытаться сделать хоть что-то, не тот у него был характер, чтобы сдаваться. Он был абсолютно уверен, что обещание Робинзона сохранить жизнь жене и дочери – ложь. И не лучше ли тогда забрать его на тот свет с собой? Подбить итоги их давнего знакомства сразу и окончательно?

– Пять, – продолжал считать Храмовой. – Шесть.

– Выхожу, Паша. Не сотрясай воздух зря.

Грешник резко отстранился от жены и пошел к выходу. Зажав гранату в левом кулаке, так, чтобы пальцы надежно прижимали рычаг к корпусу, выдернул кольцо чеки. Он, конечно, правша, но ведущая рука ему еще могла понадобиться, а чтобы подорваться на месте, без броска, и левой хватит – достаточно разжать пальцы и подождать три-четыре секунды. Самые длинные секунды в жизни.

– Если со стволом выйдешь, сразу пристрелю, – напомнил из-за двери Робинзон. – И руки держи над головой.

– Стреляй, – усмехнулся Грешник.

Вскинув руки и скрестив ладони на затылке, он пинком открыл дверь и шагнул наружу.

Робинзон, чертов пижон, словно не чувствуя, что в караулке тепла всего градусов на десять, так сюда и приперся – в джинсах и расстёгнутой до пупа рубахе, лишь портупею с кобурой нацепил. Крутость демонстрирует, типа, ему сам черт не брат. Даже не подозревает, как он смешон в своих потугах казаться киношным суперзлодеем. Кроме Храмового, здесь находились еще трое: Головин-Пятница с помощником Жердяем, и Язва. Настя-Язва. Она-то и опекала Фиону – небрежно придерживая ее левой рукой за ворот куртки. На плече – ремень «Витязя», правая рука занята «Сайгой». «Прости», – виновато блеснуло во взгляде дочки, когда Поляков глянул в ее сторону. Губы Фи были заклеены скотчем. Она немного повернулась боком, чтобы Сергей увидел – ее руки за спиной связаны, и она ничего не может сейчас поделать. Заметив движение, Язва её одернула, как нашкодившую собачонку, тут же заслужив полный гнева взгляд пленницы.

– Повежливее, Настя, – с тихой угрозой обронил Грешник.

Женщина презрительно фыркнула:

– Посмотрим, чего ты стоишь, когда выведем тебя во двор на твое любимое местечко, там, где стены кровью расписаны. Для граффити нынче, так уж сложилось, лучший цвет – красный.

Язве было под сорок, довольно красива, и выглядела она не старше своих лет, как это обычно бывало в тяжелые времена после Катаклизма. Еще бы, все запасы питательных кремов со склада семейная парочка Храмовых за эти годы изводила исключительно на себя. Лучшее питание. Лучшие условия жизни. Душ при любой возможности. И лучшая одежда – как и Робинзон, Язва носила только новое. Внешне она очень походила на Фиону – и низким ростом, и стройной худощавой фигурой, даже лица их издали можно было спутать. Она и одета сейчас была как Фиона – в теплый комплект из куртки и штанов камуфляжной расцветки. Разве что характеры у дочери Грешника и сестры Храмового были совершенно разные. Фиона была упряма и тверда в достижении поставленных целей, но не любила беспричинного насилия и ненужных конфликтов. Язва же обожала жестокость. Каждый раз, когда доходило дело до чьей-либо казни, она не упускала случая поучаствовать, подержать, так сказать, свечку, пока Грешник вершил дело. Посмаковать чужую боль. Неудивительно, что и сейчас она оказалась здесь. В Убежище маловато способов интересно провести время. Телевизионные зомбоящики, промывавшие мозги телезрителям информационным спамом, канули в лету, вместе с модными клубами, кафешками, ресторанчиками, танцевальными площадками, боксерскими рингами и другими развлечениями. Остался только «домашний театр». «Лучше бы ты с сыном сидела, сука», – выругался про себя Поляков. У него словно только сейчас спала пелена с глаз – среди какого морального отребья он жил все эти годы, добровольно опустившись до их уровня.

– Не моё кино, говоришь, – недобро усмехнувшись, Грешник развернулся к троице лицом и развел в стороны руки. Выдернутая чека с кольцом коротким движением кисти полетела к Робинзону. Тот машинально поймал, уставился на нее, и его вечно насмешливая ухмылка слегка поблекла. Но всего после секундной заминки Робинзон с наигранным испугом всплеснул руками:

– Ай, молодца, Серега! Могешь, значит, если хочешь!

– А то, – усмехнулся Поляков в ответ. – Думаю, мы еще можем договориться, Паша.

– Договоримся, – самодовольно улыбаясь, кивнул Храмовой. – Но сперва исключим из наших разборок женщин, ты ведь не против? Вдруг у тебя рука устанет и дрогнет? Жена ведь твоя на складе? Ну, тогда и Фиону туда же, не будем разделять. Настя, веди. И оставайся там, присмотришь за бабами.

– Ты чего, Паш?! Хочешь, чтобы я самое интересное пропустила? – Язва возмущённо топнула ногой.

– Не спорь, делай, как говорю. Ты ведь не против, Грешник? – Робинзон насмешливо приподнял уголки губ – не улыбка, а уродливая гримаса на холеном лице, испачканном пигментными пятнами – словно йодом вымазался.

– Вообще-то против. – Полякова привело в ярость то, с какой уверенностью вел себя Храмовой в его присутствии, словно не нуждался ни в какой защите вообще, а граната для него не опаснее новогодней петарды. Любимый прием Храмового – сбить противника с толку любым возможным способом, подавить морально раньше, чем тот решится что-либо предпринять. – Стоять! – гаркнул Сергей, заметив, что Язва толкнула Фиону в спину, заставляя идти к складу. – Ты совсем страх потерял, Паш?

– Хех… Граната ведь неподготовленная, а, Серега? – Робинзон хитро подмигнул. – Самый обычный запал. Ну, кинешь ты ее. За три секунды можно к черту на кулички сбегать. Да и не кинешь, собственно.

– А ты проверь, – на лице Грешника тоже застыла напряженная улыбка.

Неожиданно дочь рванулась из рук конвоирши, что-то яростно замычав сквозь склеенные скотчем губы, и глядя куда-то за спину отца. Скрип шлюзовой двери… Уже понимая, что происходит, Сергей все равно не успел уклониться. Сильный удар по затылку заставил его рухнуть на колени. В глазах вспыхнуло, и тут же зрение затянуло багровой мутью. Быстрые силуэты бросившихся к нему фигур смазались, словно чернильные кляксы. Чужие пальцы схватили его за обе руки, растянув в стороны с такой силой, что он не смог бы дёрнуться, даже если бы сумел сразу оправиться от удара. Его повалили лицом вниз, кто-то запрыгнул на спину, больно вдавив лицо в бетонный пол. Сквозь звон в ушах донесся странный треск слева… что-то липкое капканом обвило руку…

И тут же последовали удары ног. Ребра Полякова протестующие затрещали, он задохнулся от вспыхнувшей в груди и животе боли, скорчился на полу. Били недолго, но основательно, от души. Когда экзекуция прекратилась, Сергей, пошатываясь, поднялся на колени. Руки слушались плохо, комната перед глазами все еще плыла.

Он поднял голову.

Люди Храмового отступили на прежнее расстояние, наставив на него оружие. Жердяй, Головин, а теперь еще и Увалень, второй помощник завхоза – они все издевательски щерились, с явным удовольствием предвкушая дальнейшую расправу над бывшим палачом. Робинзон улыбался иначе. Снисходительно, даже сочувственно, с умело отпущенной толикой грусти. Он всегда хорошо умел играть собственными эмоциями. Видеть это напускное сочувствие было для Полякова даже больнее, чем потерпеть поражение – и Робинзон это отлично понимал. Правой рукой Храмовой подбрасывал и ловко ловил знакомый нож, который забрал у Сергея во время свалки. Дочери и Язвы в караулке уже не было – пока его месили на полу, Язва отволокла Фиону на склад. Все-таки обвели вокруг пальца…. Разыграли все, как по нотам. Отвлекли внимание, чтобы навалиться с тыла. Черт… видел же, что дверь шлюза приоткрыта, а одного помощника Пятницы не хватает!

Он медленно поднялся с колен, выплюнул на грязный пол скопившуюся во рту кровь. Странно, но связывать его не стали. Настолько уверены теперь, что он всецело в их власти?

– Сказал же, что хорошо тебя знаю, а ты со своими фокусами, – снисходительно заговорил Робинзон. – Нехорошо, Серега, обманывать старых друзей. Так теперь и сдохнешь с этой гранатой.

Грешник поднес к лицу руку и мрачно усмехнулся, увидев, что кисть с зажатой в ней лимонкой надежно обмотана толстым слоем скотча. Универсальное средство на все случаи жизни. Могли просто забрать, но нет, Паша никогда не упустит случая продемонстрировать своё превосходство. Даже таким способом.

– Знаешь, до последней секунды не верил, – Робинзон вздохнул нарочито скорбно. – Думал, на тебя наговаривают. Многие ведь метили на твое тёплое местечко, поближе ко мне.

– И как, уже подыскал мне замену? – вместо голоса вырвалось сиплое карканье. Поляков закашлялся, снова сплюнул. Кровь сочилась из разбитых десен, содранных изнутри о зубы щёк, из прокушенного языка, пульсировавшего жгучей болью. Каждое слово давалось с трудом. – Паша… отпусти по-хорошему. Смогу помочь твоему сыну – помогу, обещаю. Ты меня знаешь.

Все-таки у Храмового имелось больное место, и Грешник угодил точно в него.

– Мой сын – это мой крест, – Робинзон надменно вздернул подбородок, отбросив лживые эмоции. Тонкие губы зло искривились. – Ему не нужна помощь. Создатель его судьбу уже решил. А ты решил свою, предав.

– Так ты не собирался меня отпускать, – запоздало дошло до Грешника. – Просто проверял. Ну и паскуда ты, Робинзон.

– Спокойнее, Серега, спокойнее, – как и ранее, самообладание вернулось к Храмовому быстро, он снова насмешливо заулыбался. – Мне от тебя больше ничего не нужно, лишь сжигает любопытство – так почему же ты решил уйти? После стольких-то лет?

Объяснять ведь бесполезно. Не нужны ему объяснения. Робинзон всё уже решил. Кровь наполнила рот, Сергею пришлось снова сплюнуть.

– А то ты не знаешь. Прогуляться захотелось… подышать свежим воздухом. Душно здесь, рядом с тобой и твоими псами. Смердит мертвечиной.

– Да ведь и ты не ангел, – не без иронии парировал Робинзон. – Немало желающих найдется поквитаться с тобой за прошлое.

– Твои приказы развязывали мне руки. Может, лучше они поквитаются с тобой?

– Но кровь-то на тебе, Грешник. Не дергайся, стой на месте. Дернешься – и разговор закончится. Выпишем тебе путевку в ад. Твоей жене жизнь не обещаю, зачем мне старуха? А дочку, так и быть пощажу. Девок у нас мало, глупо разбрасываться. Она мне родит нового сына.

– Знаю… – Поляков запнулся от нахлынувшей ярости. Не смог сдержать чувства в узде, как привык. – Знаю, ты давно на нее заришься, сволочь.

– Не кипятись, дружище… Знаешь, а вот не буду я решать твою судьбу. Пусть люди решают. Что скажешь, Головин?

– А вот и скажу, – завхоз шагнул вперед, глаза гнома горели обжигающей ненавистью. – Я все скажу. Помнишь мою жену, Грешник? Помнишь, что ты с ней сделал?

– Она была смертельно больна, Головин, – глухо ответил Поляков, чувствуя вдруг навалившуюся на него жуткую усталость. Бессмысленный разговор. – Радиация её рано или поздно бы доконала. Я избавил ее от мучений, и, насколько помню, тогда ты был не против. Сам-то не смог, кишка тонка.