Текст книги "Юность и детство гусара (СИ)"

Автор книги: Сергей Горбатых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Все обладатели шпор сбрасывали с себя одеяла и начинали резко дёргать ногами:

– Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь...

– Вот сейчас услышал. – Сонно шептал удовлетворённый «благородный корнет» и засыпал.

Засыпали Головинский и его товарищи.

– А где малиновый звон? Почему не слышно? – возмущённо сипел другой "благородный кор

нет, проснувшийся, чтобы посетить туалетную комнату.

Головинский начинал брыкать ногами. Слева тряслась кровать Саши Бразоль. Справа – молодым козлёнком подпрыгивал Боря Манвелов.

– Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь, дзинь...

Утром Головинский встал с тяжёлой головой от плохого сна.

– Этой ночи я никогда не забуду! – вздыхая, произнёс он.

– И я тоже! – согласился с ним Бразоль.

Владимиру иногда казалось, что после принятия присяги цук стал более изощрённым. Первокурсников цукали везде и по любому поводу.

Как-то в спальной комнате Головинский , Крапоткин и Манвелов бурно обсуждали лекцию «Подрыв мостов», которую им сегодня читали на занятиях по сапёрному делу. Вдруг совершенно неожиданно, как чёрт из табакерки, появился Перепеловский.

– Господа, «скифы», что обсуждаем? Подрыв мостов? Мне, лично, не интересно! Меня интересует какое же сегодня число? А, «Подкова»?

Манвелов вытянулся в струнку:

– Первое сентября, господин "благородный корнет"!

– Молодец, "Подкова"! Знаешь! – похвалил Манвелова Перепеловский.

– Головинский, а не можешь ли ты мне напомнить какой масти кони в Лейб-гвардии Гродненском гусарском полку?

– Могу, господин "благородный корнет". В первом эскадроне -чистой караковой масти. Во втором эскадроне – караковой с белыми ногами. В третьем эскдроне...

– Всё, Головинский, достаточно! Ты всегда всё знаешь

31

– Крапоткин, – ехидно ухмыляясь, – спросил Перепеловский.

Крапоткин покраснел. Мучительно напрягся, замялся:

– Не знаю, господин "благородный корнет". – Признался он.

– Боже мой, какой позор! Какой позор! Молодой не знает имени моей невесты! Запомни, «скиф», что мою нынешнюю невесту зовут Ольгой! Оль-гой! Ты запомнил?

– Так точно, господин "благородный корнет"! – вытянулся по стойке смирно Крапоткин.

– В наказание за пробел в твоих познаниях, ты должен... ты должен...– Перепеловский задрал палец вверх, – реветь белугой.

– Ка-а-ак? – изумился Крапоткин.

– Белугой!

– Рыв-у-у-ай-уй! Ой-ры-ры– ай! – зарычал протяжно и страшно Крапоткин.

– Хорошо, "скиф"! – удовлетворённо рассмеялся Перепеловский.

Учился Владимир очень хорошо, не прикладывая особых усилий. Много сил, правда, у него уходило на совершенствование в верховой езде в манеже. К концу недели он чувствовал себя очень усталым.

По субботам Головинский приезжал к Игнатьевым на обед. Здесь ему всегда были рады. Александр Степанович, высокий мужчина с тонкой щёточкой усов и седыми прядями на голове, усаживался в кресло и беседовал с Владимиром о великих сражениях античных времён. А Елене Васильевне нравилось, когда Головинский исполнял русские романсы, а Марина аккомпанировала ему на рояле. Это были настоящие семейные концерты.

Елена Васильевна выглядела очень молодо. Она и её дочь настолько были очень похожи, что казались сёстрами.

– Невероятно,– часто думал Владимир,глядя на них, – одинаковые выразительные глаза, чувственные губы, несколько вытянутые носики.

Марина уже училась на историко-филологическом факультете Бестужевских курсов. Науки ей, почему-то, давались с трудом. Девушка много занималась и мало спала.

– Володя, ты меня прости, я так устаю! К концу недели мне хочется только одного: хорошо выспаться. – Сильно смущаясь, призналась она.

Головинский её понимал, поэтому старался не задерживаться долго в доме Игнатьевых и уезжал к тётушке. В её особняке он чувствовал себя очень уютно. Он пел романсы, беседовал с Анастасией Михайловной на разные темы, а затем, когда она уходила спать, Владимир забирался в библиотеку и читал, читал до рези в глазах.

В воскресенье вставал поздно и вновь читал, играл на рояле и пел.

Каждый год в Николаевском кавалерийском училище проводилась благотворительная выставка живописи. В ней имели право принимать участия юнкера первого и второго курсов.

32

– "Звери", не «зарывайте» свои таланты в землю! Эскадрон не должен ударить лицом в грязь! Все вы умеете рисовать, только тщательно скрываете это! Приказываю рисовать всем всё, что можете! Свои работы свои приносить мне на экспертизу. – Объявил Виктор Эмних.

Головинскому ничего не оставалось делать, как купить несколько листов белого картона для рисования и акварельные краски с кистями.

Тяжко вздохнув, он довольно быстро изобразил зимнюю Неву и набережную. На другом картоне нарисовал лошадь с учебного плаката по гиппологии.

– Ничего себе! – воскликнул Эмних, – да ты, – второй Рубенс! – так он оценил работы Головинского и кинулся показывать их своим друзьям.

– Точно Рубенс! – поддержал Виктора Владимир Литтауэр.

Так и «приклеилось» к Головинскому прозвище «Рубенс». Ведь так повелось со времён

Лермонтова: все юнкера в Славной Школе имели прозвища.

Первыми на благотворительной выставке были проданы акварели Владимира. После этого его иногда называли не просто "Рубенс", а наш "Рубенс".

Воскресенье. Чудесный весенний день...Кажется всё хорошо, но у Владимира на душе неспокойно.

Он сел за рояль:

– Умру-у ли я и над могилою-ю, гори-и, гори-и , моя звезда-а

– Иногда не могу слушать этот романс в твоём исполнении, – призналась Анастасия Михайловна, сидевшая в кресле у окна, – сердце просто разрывается.

– Тётушка, мне как-то неловко, но я должен задать вам вопрос, – начал разговор Владимир о том, что его беспокоило в последнее время.

– Володинька, как это тебе неловко? Ты можешь спрашивать у меня всё, что угодно! Я же твоя родная тётка! – рассердилась Анастасия Михайловна.

– Тётушка, вы же знаете, что я встречаюсь с Мариной Игнатьевой, и я хотел бы её представить вам. Но не знаю, удобно ли это? Чувствую, что надо. Но не знаю, как вы к ней отнесётесь. – Решился сказать, наконец, Владимир.

– Володинька, ты должен был сделать это по крайней мере год назад! Я жду, жду, а ты тянешь! Девушка из хорошей семьи, ты питаешь к ней чувства. Мне, почему-то, кажется, что у тебя к Марине серьёзные намерения, а ты её прячешь от меня.

– Замечательно, тётушка! – Владимир вскочил из-за рояля и поцеловал её в щёку. – Спасибо,

33

тётушка! – ещё раз поцеловал.

– Всё разрешилось очень быстро и просто! А он так переживал. – Обрадовался юноша, и на душе у него стало хорошо и спокойно.

– Тогда мы можем вместе с Мариной приехать к вам на обед в будущую субботу? – Спросил Владимир.

– Конечно же, Володинька! Конечно! – улыбнулась Анастасия Михайловна и вышла из гостиной.

– Чувства? А какие чувства я питаю к Марине? Люблю? Может быть... Но только это не любовь, о которой писали Бальзак и Мопассан! Нет у меня сжигающей страсти к Марине. Нет любовных страданий. Всё спокойно, без лишних переживаний. Ну а намерения, о которых говорит Анастасия Михайловна, я о них и не думал, потому что их просто нет, – начал размышлять Владимир, пытаясь разобраться в своих чувствах к Марине.

В субботу Головинский, как всегда, приехал к Игнатьевым с большим букетом цветов.

– Марина, собирайся! Нас ждут! – с ходу сообщил он девушке.

– Кто ждёт? – не поняла она.

– Моя тётушка. Она желает познакомиться с тобой! Я получил от Анастасии Михайловны

безумное количество упрёков за то, что скрываю тебя от неё.

Марина застыла на месте. На её лице выражалась растерянность и страх.

– Володя, а может быть в другой раз? – спросила она нерешительно.

– Какой другой раз, Марина? – моя тётушка нас ждёт сегодня к обеду.

– Володя, я боюсь! Очень боюсь! – призналась Марина.

– Кого?

– Её! Анастасию Михайловну! Она у тебя такая... такая..

– Какая такая? Вампир, что-ли? – начал злиться Владимир.

– Нет не вампир! Она же фабрикантша! Я слышала, что о Дерюгиной говорят "Крепче стали и холоднее льда".

– Марина, я не знаю от кого ты слышала подобные глупости! Едем! Нас ждут! – почти приказал ей Головинский.

– Поехали. – Тяжело вздохнула девушка.

Анастасия Михайловна приняла их радушно. Одета она была очень просто, без дорогих украшений.

– Какая вы миленькая, Мариночка! Я теперь понимаю моего племянника. Вы сразу же его покорили! – с доброй улыбкой сказала Анастасия Михайловна после того, как они сели за стол накрытый на три персоны.

Марина густо покраснела и опустила глаза.

– Точно так же произошло и Алексеем Ивановичем Дерюгиным. Когда он увидел меня, то сразу же влюбился без памяти. А я смотрела на него и ничего особого не замечала.

34

Мужчина обыкновенный, внешность непримечательная, но когда Дерюгин заговорил со мной... Боже мой, я была околдована им! Какой блестящий ум! Какой прекрасный собеседник! Человек с глубокими познаниями в литературе, изобразительном искусстве, металлургии, судоходстве... Через несколько дней после нашего знакомства он предложил мне руку и сердце. Я, не задумываясь, приняла его предложение. Любила его безумно!

Марина уже с восторгом смотрела на Анастасию Михайловну. Её откровенность и простота в общении мгновенно покорили девушку.

Владимир тоже сидел с открытым ртом.

– Сколько лет близко знаю тётушку, а она мне никогда этого не рассказывала! – размышлял он.

– Вы, Мариночка, учитесь на Бестужевских курсах? – спросила Анастасия Михайловна.

– Да. Мне очень нравится, но, честно сказать, пока науки даются не очень легко. – Призналась девушка.

– Это ничего! Для этого они есть науки, чтобы их "грызть"! – пошутила тётушка, – самое главное, что вам, Мариночка, нравится.

– А вы, Анастасия Михайловна, где учились? – спросила осмелевшая Марина,

– Алексей Иванович, нанимал для меня лучших педагогов по истории, литературе, иностранным языкам, философии. Мне, тоже, нравилось учиться.

– А как же вы управляете своими заводами? Для этого же недостаточно знать историю и философию. – Марина была очарована своей собеседницей.

– Когда Алексей Иванович тяжело заболел, он сказал мне : «Настюша, если я умру, то мои конкуренты украдут дело всей моей жизни. Обидно будет.. Ты должна быть готова, чтобы его продолжить. Я прошу тебя об этом!» Я согласилась. Два года, до самой своей смерти, Алексей Иванович учил меня как управлять его делами. Со мной занимались экономисты, бухгалтеры, инженеры– судостроители, инженеры металлурги. Его смерть была самым сильным ударом для меня. Я думала, что не выдержу. Думала, что сойду с ума. Нет! Выдержала! Выдержала и утёрла нос всем моим конкурентам, – спокойно рассказывала Анастасия Михайловна.

– Ох и тётушка! Надо же! Я и не знал! – не переставал удивляться Владимир, слушая её.

После обеда, когда они прощались, Марина поцеловала Анастасию Михайловну в щёку и прошептала ей на ухо:

– Я восхищена вами! Я, честное слово, влюбилась в вас! Я тоже хочу стать такой независимой и сильной личностью, как вы, Анастасия Михайловна!

Часть своего летнего отпуска Владимир провёл в родительском доме, а другую – на даче Игнатьевых в Паланге.

Какое это было замечательное время! Они с Мариной гуляли по красивым песчаным

35

пляжам, катались на лодке, любовались невероятно красивыми закатами солнца и целовались под луной.

Тридцатого августа 1913 года Головинский поднимался по левой (корнетской!) лестнице в расположение эскадрона.

– Как быстро закончился отпуск! Быстро и, как всегда, неожиданно,– размышлял Владимир.

Вдруг с площадки правой ( для младшекурсников) лестницы до него донёсся знакомый голос Бориса Манвелова:

– Молодой, стоять! Прэдставиться!

– Кому представиться? – раздалось удивлённо.

Головинский поставил свои вещи на пол и незаметно высунулся из-за колонны.

На лестничной площадке перед Манвеловым стоял щуплый ушастый юноша в форме Московского кадетского корпуса.

– Как кому? – "Подкова" сделал возмущённо-обиженное лицо, – мне – "благородному корнэту"!

– Так ты не корнет, а юнкер второго курса! – упорствовал ушастый.

– Я – "благородный корнэт"! А ты – "звэрь"! "Скиф"! "Сармат"! – уже всерьёз рассердился Манвелов. – Повторить, "звэрь"!

– Я скиф и зверь! – испуганно повторил ушастый кадет.

Начинается новый учебный год, и начинается и продолжается цук. – Как-то уныло подумалось Головинскому.

«Племянником» у Владимира стал Евгений Арцыбашев, коренастый симпатичный

блондин. Головинский каждый день задавал тому вопросы, касающиеся истории российской кавалерии. Если Арцыбашев ошибался, то Владимир, грустно вздыхая, вежливо поправлял того. Никогда он не заставил своего "племянника" делать приседания, отжиматься, вести на себе ночью в туалетную комнату.

Вообще Головинский ко всем «зверям» относился вежливо, но с «холодком». Никого и никогда не выставлял на посмешище дурацкими вопросами. Если видел «зверя» по незнанию оказавшегося там, где могли находиться только «благородные корнеты», делал тому замечание.

Владимир был верен своей клятве, которую он себя много лет назад : "не цукать

младших".

В марте 1914 года к девяностолетию Николаевского кавалерийского училища в Михайловском манеже готовился большой конно-спортивный праздник.

Головинский пригласил на него Анастасию Михайловну и её двух основных компаньонов: Василия Васильевича и Виталия Викторовича. Также Владимир просил приехать на праздник и семью Игнатьевых.

– Будем! Непременно будем! И большим удовольствием! – лично пообещал Головинскому Александр Степанович.

Но за неделю до праздника Марина сильно простудилась и слегла.

Елена Васильевна телефонировала Анастасии Михайловне и, извинившись, попросила, чтобы Владимир в субботу к ним на обед не приезжал.

– Мариночка в постели. У неё сильный жар. Такой сильный, что она во сне бредит.

Узнав о случившемся от своей тётушки, Головинский очень расстроился. Его очень обидело то, что он не может приехать к ней.

– Я должен видеть Марину. Должен ободрить её! Ей обязательно станет легче! – с отчаянием думал он.

Теперь почти каждый день он телефонировал Игнатьевым, чтобы справиться о состоянии здоровья Марины. Во время утренней и вечерней молитвы, Владимир просил у Господа, чтобы тот помог ей поправиться. В голову ему ничего «не лезло». Все его думы были только о Марине.

Михайловский манеж был полон. Программа началась с рубки, затем следовала гимнастика. Третьим шёл конкур иппик (преодоление препятствий), в котором принимал участие Головинский на жеребце «Горностай». Вместе с ним состязался его друг Александр Бразоль и ещё шестеро юнкеров второго курса.

Владимир волновался. Шептал на уху коню, поглаживая того по шее:

– Успокойся, «Горностаюшка»! Не нервничай, не бойся! Не подведи меня!

Владимир перекрестился:

– С Богом!

Ударил колокол, и Головинский, пришпорив «Горностая», галопом пошёл на первый барьер: стенку (деревянное препятствие, раскрашенную под кирпич).

– Дерзай, Владимир! Дерзай! – шептал он сам себе.

Затем был хердель: забор из прутьев, плотно забитых в раму. И это препятствие «Горностай» преодолел легко.

Головинский, повёл коня на пирамиду: три жерди, расположенных по нарастающей высоте.

– Молодец, «Горностай»– почти кричал от восторга Владимир.

37

Жеребец, играюче, преодолевал препятствия...

После чухонца (жердевого забора) оставалось последнее препятствие: оксер (два параллельных бруса с херделем посередине). И здесь произошло непредвиденное:

"Горностай" почему-то замешкался, пытался остановиться. Головинский без жалости всадил шпоры в его бока. Жеребец взвился вверх и перепрыгнул оксер.

Но время было потеряно.

В манеже стояла тишина. Объявляли результаты конкур иппик:

– Первое место с результатом одна минута три секунды занял юнкер Лазарев на кобыле " Мавританка". Награждается серебряным портсигаром.

Второе место с результатом одна минута пять секунд занял юнкер Бразоль на кобыле "Известной". Награждается серебряным жетоном.

Третий результат одна минута шесть секунд показал юнкер Головинский на жеребце "Горностай".

Публика аплодировала, а Владимир от досады кусал губы. У него сразу же пропал интерес к празднику. Все с восторгом наблюдали за джигитовкой, а Головинскому хотелось немедленно покинуть манеж.

– Володинька, ты был великолепен! – с восторгом обняла его Анастасия Михайловна после окончания конно-спортивного праздника.

– Тётушка, какое же это великолепие если я не завоевал никакого приза? – с горечью произнёс он.

– Приз здесь не так важен, дорогой мой! – поняв его состояние, ласково произнесла тётушка.

– Как это не важен? – вспыльчиво поинтересовался Владимир.

– Я считаю, что Анастасия Михайловна, абсолютно права! – вмешался Василий Васильевич, компаньон тётушки, бородатый грузный мужчина, лет пятидесяти пяти с солидным животиком. – Вы выступили очень достойно, Владимир, – это важно! Я видел, как все зрители вам аплодировали! Вот это важно!

– Владимир, совершенно верно говорят Анастасия Михайловна и Василий Васильевич.– Высказал своё мнение Виталий Викторович, сухощавый, высокий сорокалетний брюнет, – другой компаньон тётушки.

– Я, лично, получил колоссальное удовольствие от этого праздника! Мы ведь с Виталием Викторовичем только ипподром посещаем. А там, знаете, только меркантильный интерес да и буфет с водочкой, и икоркой. А сегодня мы увидели настоящее искусство! Я даже и представить раньше не мог, что такое вообще возможно! – вмешался вновь Василий Васильевич, – Поэтому огромное вам, Владимир, от нас благодарность!

38

Компаньоны по– очереди пожали руку Головинскому и удалились.

В мае старший курс Николаевского кавалерийского училища выступил в Дудергоф на лагерные сборы. А перед этим состоялась разборка вакансий в кавалерийские полки.

В юнкерской столовой были установлены три чёрные классные доски. На них мелом выписаны уланские, драгунские, гусарские полки, приславшие свои вакансии. По количеству набранных баллов Головинский мог претендовать на место в любом гвардейском кавалерийском полку, но он мечтал только о Десятом гусарском Ингерманландском гусарском полке. Ведь в нём служили его прадед, дед и отец!

На разборке вакансий присутствовали начальник Николаевского кавалерийского училища генерал-майор Марченко и инспектор классов генерал-майор Осипов.

– Юнкер Головинский, к доске! – услышал Владимир приказ командира их эскадрона ротмистра Назимова.

– И так, Головинский, где вы желаете служить? – сухо спросил Марченко, глядя Владимиру прямо в глаза.

– В Десятом гусарском Ингерманландском полку, ваше превосходительство!

– Это ваше твёрдое убеждение? – поинтересовался Осипов, который часто ставил Головинского в пример многим юнкерам.

– Так точно, ваше превосходительство! – уверенно повторил Владимир.

– Ваше желание удовлетворяется: будете служить в Десятом гусарском Ингерманландском полку. – Громко объявил Марченко.

Боже, что происходило в душе у Владимира!

– Я буду служить в старейшем кавалерийском полку России! Я продолжу дело моих предков! Завтра же пошлю телеграмму родителям! Отец будет счастлив!

В лагере Дудергоф началась палаточная жизнь. Верховая езда каждый день. Топографическая съёмка местности, практические занятия по сапёрному делу. Очень насыщенный распорядок дня. На отдых у юнкеров времени почти не оставалось.

Тем временем над Европой сгущались «тучи». 15 июня боснийский студент Гаврило Принцип убил в Сараеве наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену.

– Это событие может привести к войне Австро-Венгрии и её союзницы Германии против маленькой Сербии. Россия не сможет остаться в стороне, наблюдая, как хищники

уничтожают наших братьев славян, и вступит в войну. – Высказывали своё мнение некоторые высокопоставленные российские чиновники и высшие чины императорской армии.

39

10 июля Австро-Венгрия заявила, что за покушением на Франца Фердинанда стоит Сербия и объявила ей ультиматум. В нём австро-венгерские власти требовали от сербского правительства провести чистку в армии и госаппарате, изгнать оттуда всех, кто настроен антиавстрийски; разрешить полиции Австро-Венгрии проводить на территории Сербии следствие с последующим наказанием всех кто связан с покушением.

11 июля, рано утром, эскадрон Николаевского кавалерийского училища, находящийся на лагерных сборах в Дудергофе, был поднят по тревоге.

– Господа юнкера, имею честь и радость сообщить всем вам, что ввиду возможной войны с Австро-Венгрией и Германией вы будете произведены в офицеры на двадцать пять раньше, – ротмистр Назимов выдержал длительную паузу, – то есть 12 июля. То есть завтра.

– Ура-а-а-а-а! Ура-а-а-а-а! – начали восторженно кричать юнкера.

– Ура-а-а-а-а! – во всю мощь своих лёгких вместе со своими товарищами кричал и Головинский, сражённый неожиданной новостью.

Следующим утром старший курс Николаевского кавалерийского училища в конном строю выступил в Красное село.

Юнкера всех военно-учебных заведений, закончившие последний курс, были выстроены напротив красносельской императорской палатки. На правом фланге – начальники училищ. Невдалеке от них находилась большая группа командующих округами, родами войск, генерал-адъютантов свиты Государя, иностранных военных агентов (атташе).

От охватившего его восторга Головинский впал в состояние прострации: ему казалось, что всё это происходит не с ним, а с кем другим. Голова была какой-то «ватной». Владимир инстинктивно выполнял команды, не о чём не думая...

Стояла абсолютная тишина, в которой раздались слова Государя:

– Я пожелал вас видеть и приказал вас собрать, чтобы сказать вам несколько слов перед предстоящей для вас службой.

Веруйте в Бога, величие нашей могучей Родины, относитесь с уважением к вашим

начальникам, с товарищеским чувством друг к другу. Во всех родах оружия будьте отечески строги и справедливы к подчинённым вам нижним чинам.

Прежде всего имейте примером ваших доблестных предков, которые умели служить России и своим царям. Желаю вам от души во всём успеха! Уверен, что при всякой обстановке каждый из вас окажется достойным наших предков и честно послужит мне и России.

Поздравляю вас с производством в офицеры!

– Ура-а-а-а-а-а! Ура-а-а-а-а-! Ура-а-а-а-а! – не боясь надорвать грудь, кричал вместе со всеми Головинский.

От восторга и эмоций, захлёстывающих Владимира, из его глаз катились слёзы.

40

После отъезда Государя и всех высших чинов, ротмистр Назимов громким голосом отдал команду:

– Господа офицеры, по коням" ! В Дудергоф рысью, марш!

В лагере Головинский надел парадный мундир корнета Десятого Ингерманландского полка. Его друг Александр Бразоль облачился в парадный мундир корнета Лейб-гвардии кирасирского Его Величества полка. Князь Манвелов щеголял в мундире корнета Клястицкого гусарского полка. Их парадные мундиры были сшиты лучшими портными Санкт-Петербурга ещё в январе-феврале.

На прощальный обед юные корнеты и всё начальство Николаевского кавалерийского училища собрались в Луна Парке.

– Боже мой! Боже мой, какой ты красавец! – восхитилась Анастасия Михайловна, когда на следующий день увидела своего племянника в парадном мундире. – Володинька, завтра даю ужин в честь твоего производства в офицеры. Приглашены мои самые близкие компаньоны и друзья.

Это был не ужин! Это был настоящий пир! В центре внимания, естественно, был Владимир в своём красивом парадном мундире гусарского корнета.

Произносились тосты, пожелания. Василий Васильевич, покраснев от обильных возлияний, встал:

– Я человек коммерческий. Длинных речей говорить не умею. Я и Виталий Викторович, то есть мы... Мы рады, что племянник Анастасии Михайловны Владимир был произведён в офицеры. Знаем Владимира давно. Дай Бог, чтобы все офицеры в России были такие, как он. Хочу вручить ему подарок от меня и Виталия Викторовича... Василий Васильевич запнулся, очевидно потеряв ход своих мыслей...

Он долго смотрел на присутствующих и, вдруг, закричал:

– Давай неси!

В гостиную вошёл официант и протянул Василию Васильевичу деревянную коробочку.

Василий Васильевич, встал из-за стола и, чуточку пошатываясь, подошёл к Владимиру:

– Это вам, господин корнет! В знак благодарности! На память от компаньонов Анастасии Михайловны Дерюгиной! – почти прокричал он, вручая ему коробочку.

– Ура, господа! – закричал Виталий Викторович.

– Ура-а! – раздались за столом голоса гостей.

Василий Васильевич обнял Владимира и троекратно поцеловал его в щёки.

– А теперь, раскрывай её! Смотри, офицер!

Владимир раскрыл коробочку и вытащил из неё массивный золотой портсигар, усеянный крупными бриллиантами.

41

За столом воцарилась тишина.

– Ох ничего себе! – невольно воскликнул Владимир, и все рассмеялись и начали аплодировать.

-

Через день Головинский впервые прогуливался по Невскому проспекту. И не просто прогуливался, а под руку с Мариной! Владимир успевал и козырять проходящим высоким чинам, и шептать девушке комплименты. А она впервые начала его ревновать:

– Володя, смотри, как эта длинная гимназистка тебя глазами "ест"! Ещё и улыбается! Совсем молодёжь стыд потеряла! А эта, тридцатилетняя бабушка, даже спотыкнулась. На тебя загляделась! Такая старая, а туда же!

Марина поджала губки и принялась нарочно смотреть на Неву.

– Мариночка, что тобой? Тебе это всё кажется, Мариночка! – успокаивал её Головинский, иногда кидая взгляды на свой простой серебряный перстень в виде конской подковы, надетый на безымянный палец левой руки. Такие перстни носили все выпускники Николаевского кавалерийского училища. Их владельцы имели право всегда обращаться друг к другу на "ты", невзирая на возраст, чин и занимаемую должность.

– Володя, а пойдём в воскресенье в театр? – Марина теперь смотрела на него.

– Нет не пойдём. – Вздохнул Головинский.

– Почему? Я так мечтала ! С тобой в театр!

– Мариночка, через день я уезжаю в полк. Ведь все отпуска отменены в связи с вероятностью войны. Но я думаю, нет я даже уверен, что через несколько месяцев я снова

буду в Питере, и мы с тобой пойдём куда ты пожелаешь.

Вечером Головинский собирал чемодан.

– Тётушка, золотой портсигар мне очень нравится! Но зачем он мне? Ведь я не курю. Вещь очень дорогая. Я оставлю его у вас на хранение. Можно?

– Конечно, Володинька! Это не портсигар даже, а разумное вложение денег, поэтому оставляй его у меня. – Одобрила его решение Анастасия Михайловна.

– Возьму несколько самых моих любимых книг из вашей библиотеки. Можно?

– Конечно, Володинька! – сказала тётушка и вышла из его комнаты.

Вернулся Анастасия Михайловна минут через пять. В руках она держала потемневшую от времени старую икону.

– Володинька, с этой иконой "Христа Спасителя" твой прадед прошёл несколько войн. Ни разу не был ранен. Как представителю нашего рода Головинских я передаю её тебе. Эта икона всегда должна быть с тобой! – торжественно произнесла тётушка.

– Спасибо! Я буду молиться перед ней! Я буду хранить её! Спасибо, Анастасия Михайловна! – восторженно поблагодарил Владимир и поцеловал тётку.

42

На Варшавском вокзале Головинского провожали Марина и Анастасия Михайловна. Никто из них не плакал.

– Думаю, что через месяц, другой ситуация с Австро– Венгрией разрешится, и мне дадут отпуск! – убедил их Владимир.

Резкий звонок колокола. Поезд медленно тронулся. Головинский из окна вагона радостно помахал рукой Марине и Анастасии Михайловне, стоящим на перроне. Они с улыбками в ответ махали ему.

Никто из них не знал, что они провожают Владимира на войну. Великую войну, которая приведёт к большевистской революции, уничтожившей Российскую империю и сломавшей их судьбы.