Текст книги "Юность и детство гусара (СИ)"
Автор книги: Сергей Горбатых
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Это для га-а-спод ка-а-детов тонкий! Кишка -сла-а-а– боватая у бла-га-родных! А мы простые. Смотри, что деревенский парень Колька Курицын делает! Берёт и запросто переходит речку.
Курицын смело ступил на лёд и сделал три шага. Под валенками у него стало скрипеть.
Колька сделал ещё три шага.
15
– Скрип, скр-и-ип, – казалось, что скрипели старые рассохшиеся паркетные доски.
– «Курица», вертайся! Утопнешь! Вертайся! – закричали в один голос мальчишки.
– Хрясь! – Курицын с головой ушёл под воду.
Все от ужаса застыли... В полынье показалась голова Кольки без шапки. Он молча и отчаянно бил руками поводе.
– Чего мальцы стоите? – давайте, кто-нибудь в деревню за мужиками! – закричал Владимир.
Он быстро снял лыжи и взял их в руки. Осторожно, с опаской, ступил на лёд.
–Скр-и-ип... скри-и-ип – раздавался противный звук из-под ног.
– Колька, держись! Сейчас я тебя вытащу! Держись! – кричал Владимир.
Лёд под ногами Головинского начал опасно шататься. Казалось, что он вот-вот опрокинется . Тогда Владимир кинул лыжи на лёд. Лёг на них и протянул лыжную палку Курицыну.
– Колька, хватайся за неё! Покрепче! – кричал Головинский, – а вы, мальцы, будете тащить меня за ноги! Только не все! Два человека! Да, смотрите сами под лёд не провалитесь!
Курицын дотянулся до палки правой рукой, а левой рукой продолжал бить по воде.
– Колька, двумя! Двумя руками держись! – кричал Владимир, с ужасом ощущая, как под его телом трескался лёд.
«Курица» изловчился и из последних сил схватил лыжную палку двумя руками.
– Тяните! За ноги меня тяните! – громким голосом приказал Владимир ребятам.
Кто-то из мальчишек схватили его за ноги и начали тянуть. Головинский подтягивал к себе Кольку.
– Ещё, мальцы! Ещё! – спокойно приказывал Владимир, сам изо всех сил вытягивая Курицына.
Тот уже по грудь показался из полыньи...
– Не бойся! Держись! Чуток уже осталось! Держись, "Курица"! Держись! – говорил Владимир, продолжая делать неимоверные усилия...
По высокому косогору к реке бегом спускались мужики...
Бледно-синий Курицын на четвереньках стоял на берегу и громко, никого не стесняясь, плакал.
16
– У меня баня топлена! Давай парня ко мне! – предложил кто-то из мужиков. – Давайте, подсобите! Тяжёлый больно...
Потом кто-то из мужиков помог встать Владимиру. Он, дрожащими от усталости руками, кое-как надел лыжи и медленно пошёл к себе домой.
Через неделю Владимир вернулся в Корпус. Начались будни: уроки, дежурства, строевые занятия. О том, что случилось во время рождественских каникул он никому из своих друзей не рассказывал. Да и сам почти забыл, как вытащил Кольку Курицына из полыньи.
Весь апрель в Санкт-Петербурге дождило. Серое небо, серые дома, серая Нева...
Дни были похожи один на другой: такие же серые...
– На завтрашний бал– вечеринку к нам приглашены девушки из старших классов женской гимназии. У вас есть время, чтобы как следует подготовиться. – Объявил им на утреннем построении их классный наставник штабс-капитан Беленков Юрий Константинович.
– Ух ты! Вот это хорошо! Это мне нравится! – восторженно прошептал за спиной Головинского его хороший товарищ Александр Колганов.
Бал– вечеринка проходила, как всегда, чинно: трое классных дам пристально наблюдали за поведением своих воспитанниц, а штабс– капитан Беленков и командир роты Его Величества полковник Забелин, по прозвищу «Швабра», смотрели за кадетами.
Был организован маленький и недорогой буфет. В перерывах между танцами объявлялись различные конкурсы.
Одна из классных дам, с серьёзным выражением лица, в очках с толстыми линзами,
встала из кресла и потребовала тишины.
– Наши девочки приготовили для кадетов сюрпри-и-из! – заявила она, растягивая последнее слово, чтобы привлечь внимание всех присутствующих в зале.
Наступила тишина.
– Для вас, господа офицеры, и, конечно же для вас, кадеты, Марина Игнатьева исполнит Сонату для фортепиано номер два Людвига ван Бетховена.
За рояль села высокая миловидная девушка с большими глазами и прикоснулась к клавишам.
17
– Господа кадеты, надо ответить! Надо ответить! Не ответим – потеряем лицо! – взволновано прошептал подошедший штабс– капитан Беленков.
Все замерли...
– Ну что, долго думать будем? – раздражаясь поинтересовался их классный наставник.
– «Голова» – это к нам с тобой алаверды! Ты споёшь, а я тебе буду аккомпанировать! – азартно хлопнул по плечу Владимира Колганов.
– Давайте, Головинский! Давайте, Колганов. Надо спасать ситуацию! – торопил их Беленков.
– Хорошо, спою романс « Белеет парус одинокий», – согласился Владимир. – Саша, ты его знаешь?
– «Голова», конечно! Не переживай! – опять хлопнул его по плечу Колганов.
Владимиру стало страшно. В горле пересохло. Всё тело стало «гореть» и чесаться. Он ведь никогда не пел перед такой большой аудиторией. Исполнял романсы в семейном кругу, для тётушки, для друзей. А здесь, в этом зале, сейчас столько народа... Столько приглашённых девушек, их воспитательницы!
– Как бы не опозориться! Нет! Нет! Я не опозорюсь! Надо дерзать, Владимир! – думал Головинский, направляясь к роялю.
Девушка закончила играть. Наградой ей стал гул аплодисментов.
– Романс «Белеет парус одинокий» . Слова Лермонтова. Исполняет Владимир Головинский. У рояля – Александр Колганов. – Громко и торжественно объявил штабс– капитан.
Владимир откашлялся. Раздались первые аккорды, и он начал петь. С первыми словами романса к Владимиру пришли спокойствие и уверенность в себе. Он пел, вкладывая в каждое слово свою душу, свой талант.
Что ищет он в стране далёк-о-ой
Что кинул он в краю родно-ом..
Закончил Владимир и поклонился ....
– Браво-о-о! «Голова», браво-о-о! – заорали от восторга все кадеты и начали бить в ладоши , и притоптывать.
– Браво-о-о! – кричали удивлённые гимназистки и с энтузиазмом аплодировали.
1
18
Бал– вечеринка уже подходил к концу, когда к Владимиру подошёл, признанный во всём Первом кадетском кадетском корпусе, как лучший знаток женского пола, Николай Лисовский.
– Слышишь, "Голова", а эта лупоглазенькая изъявляет упорное желание познакомиться с тобой. Мне об этом сказала её подружка, с которой я встречаюсь.
– Какая лупоглазенькая? – не понял Владимир.
– Та самая, которая до тебя по клавишам рояля стучала. Подойди к ней!
– Да как-то неудобно... – испугался Головинский, – может ты, "Лис", не правильно понял?
Иди! Иди! Я всё правильно понял! – сально ухмыльнулся Лисовский.
Головинскому было и страшно, и стеснительно, и неудобно. Но он пересилив все свои страхи и сомнения, подошёл к «лупоглазенькой».
– Добрый вечер! Меня зовут Владимир. – Улыбаясь, представился он.
– А я, Марина. Марина Игнатьева. Поздравляю вас, Владимир, вы так талантливо исполнили мой любимый романс "Белеет парус одинокий"! – глядя ему прямо в глаза произнесла девушка.
– Спасибо! – поблагодарил её Головинский и почувствовал как краснеет.
– Владимир, я хочу вас пригласить к нам домой на обед в будущее воскресенье. У нас собираются близкие друзья родителей. Мне бы очень хотелось, чтобы вы согласились и пришли. – Марина продолжала смотреть ему прямо в глаза.
– Я приду! С удовольствием приду! – совсем смутившись, пообещал Головинский.
С этой минуты Владимир постоянно думал о Марине:
– Совсем она не лупоглазенькая, а очень красивая девушка с выразительными большими тёмными глазами. Прямой носик. Губы правильные. Высокая шея... Дурак Лисовский! Мелет чепуху! Марина очень решительная девушка: меня вот так, бац, и пригласила в свой дом на обед!
В пятницу Головинский заступил дежурным по роте Его Величества. В этот день в классе произошёл скандал: преподаватель латыни Терентьев возмутился тем, что никто не подготовился к уроку.
– Нет Головинского и не с кем разговаривать! – в сердцах бросил он и подал письменную жалобу командиру роты.
«Швабра», особо не разбираясь, запретил всему классу выход в город в субботу и в воскресенье , а также назначил на эти дня строевые занятия на плацу.
Эта новость неприятно поразила Владимира.
– Я же слово дал, что приду в гости к Марине! Как мне теперь быть? Может быть попросить увольнение у командира роты лично для себя? Но тогда это будет подлостью
19
с моей стороны! Я же предам моих товарищей, если получу официальный выход в город, а они буду бить ноги на плацу!
В воскресенье Головинский, предупредив своих самых близких товарищей по классу, без разрешения покинул кадетский корпус.
Марина жила в пяти кварталах от дома Анастасии Михайловны. Владимир взял извозчика и по дороге заехал в цветочный магазин « Гертцнер и Компания». Здесь его встретили, как постоянного и очень уважаемого клиента.
– Добрый день, господин кадет! Чего сегодня желать изволите? – приказчик изобразил на своём лице радостную улыбку.
– Девушке хочу букет цветов подарить. – Объяснил Головинский.
– Могу предложить вам тюльпаны. Вчера их привезли из Амстердама. Смотрите какие цвета! Жасмин из Испании. Чувствуете какой необыкновенный аромат он имеет? Также осмелюсь вам предложить...
Вдруг Владимир увидел в больших деревянных кадках с водой высокие ветки белой пушистой сирени. Он подошёл к ним. От них исходил нежный весенний запах.
– Хочу эту сирень! – Головинский кивнул головой в сторону кадок.
– Прекрасная сирень! Персидская! Совсем свежая, доставлена сегодня рано утром. Вы, господин кадет, сделали прекрасный выбор! Сколько будете брать? Три ветки? Пять? Больше?
– Всю! – кратко пояснил Владимир.
– Как всю? Это же безумно дорого! – почти прошептал приказчик.
– Это не ваше дело! Упакуйте мне сирень, как следует!
Марина встретила Владимира в просторной прихожей.
– Добрый день, Вла – начала здороваться она и осеклась, увидев как следом за Головинским швейцар и извозчик заносили огромные охапки белой сирени.
– Это что? – прошептала она, показывая глазами на цветы.
– Добрый день, Марина! Это сирень. Персидская! Вам!– с гордостью объявил Владимир и поцеловал девушке руку.
– Мне?! Я её обожаю! Ой, какая прелесть! Какая прелесть! Спасибо! – в порыве чувств Марина обняла Головинского.
Появилась прислуга, и девушка принялась распоряжаться куда поставить сирень. Владимир тем временем подошёл к высокому зеркалу в резной дубовой оправе и принялся поправлять свой мундир. Вдруг открылась боковая дверь, и в прихожую вошёл... генерал-майор кавалерии. В парадном мундире шитом золотом, длинным рядом орденов и медалей.
От неожиданности Головинский даже вздрогнул, но затем, быстро взяв себя в руки,
20
повернулся к генералу, стал по стойке смирно и громким голосом стал представляться:
– Ваше превосходительство, Первого кадетского корпуса ка...
– Замолчи! – почти закричал на него генерал и испуганно приложил палец к губам, – мы с тобой здесь в гостях! Нет в этом доме ни генералов, ни кадетов. Меня зовут Дмитрий Дмитриевич!
– А меня – Владимир!
– Вот и познакомились! – генерал протянул Головинскому руку.
Сначала Марина представила Владимира своим родителям Александру Степановичу и
Елене Васильевне. Оказалось, что отец девушки в чине действительного статского советника служит по Министерству иностранных дел, где занимает высокую должность.
Затем Марина представила Головинского всем остальным многочисленным гостям.
– А я уже знаком с этим очень воспитанным молодым человеком! – пояснил Дмитрий Дмитриевич, снова пожимая ему руку. – Прости, Владимир, я не расслышал твою фамилию.
– Головинский. – Четко произнёс юноша.
– Ка-а-к? Как ты сказал? Головинский? – удивился почему-то Дмитрий Дмитоиевия.
– Так точ.. Да, Головинский. – Повторил Владимир.
– Неужели ты сын Юрия Владимировича Головинского? – воскликнул генерал.
– Да, сын.
– Боже мой! Боже мой! Господа! Господа, вы слышали? Вы слышали, что этот милый юноша является сыном моего полкового товарища Юрия Головинского, с кем я начал службу в Десятом гусарском полку!
Все замолчали, с интересом рассматривая Владимира.
Дмитрий Дмитриевич обнял Головинского, и похлопывая его своими большими ладонями по спине, повторял:
– Я так рад! Я так рад! Передавай поклон от меня твоему отцу! Я даже и не думал, что у Юрия уже такой большой сын!
Владимир был сразу же принят всеми гостями, а особенно родителями Марины. Елена Васильевна с умилением наблюдала, как он ухаживал за её дочерью.
День пролетел как один час...
– "Голова", плохие твои дела. – Грустно сообщил Головинскому Колганов, когда тот вечером вернулся в Корпус.
– Почему? – беспечно поинтересовался Владимир.
21
-"Швабра" к обеду появился и приказал всех построить. Тебя не было... Он жутко обозлился и пообещал устроить тебе показательное наказание.
– Наказание? Ну и пусть! Я выдержу! – спокойно ответил Владимир, вспоминая Марину и прекрасно проведённое время в доме Игнатьевых.
Серое хмурое утро. Сеялся мелкий противный дождь.
– Апрель на исходе, а весной и не пахнет. – Подумалось Владимиру на утреннем построении.
– Кадет Головинский, выйти из строя! – вдруг услышал он приказ директора Корпуса генерал-майора Григорьева.
В этот момент Владимир случайно увидел злорадное лицо «Швабры», и внутри у него похолодело в предчувствии чего-то недоброго.
Головинский стоял перед строем. Директор молчал. Над плацом нависла напряжённая тишина.
– В нашем Корпусе учатся разные кадеты. Старательные, ленивые, дисциплинированные и недисциплинированные... – генерал сделал паузу.
– Боже мой, какой позор! – с тоской думал Владимир, – сейчас перед всеми кадетами мне объявят выговор. А может даже дадут двое или трое суток карцера? Какой позор, а Головинский? Какой позор!
– Есть кадеты очень скромные на вид, но самом деле, – продолжал Григорьев...
– Куда это директор клонит? Неужели меня могут отчислить из Корпуса в назидание другим? – по– настоящему испугался Владимир.
– Но на самом деле – герои! Вот перед вами стоит настоящий герой: кадет Владимир Головинский. – Торжественно выкрикнул директор.
– Всё! Выгонят! – решил Владимир и с тоской стал смотреть по сторонам.
– Находясь на рождественских каникулах, – продолжал говорить Григорьев, – воспитанник нашего Первого кадетского корпуса Головинский, рискуя своей жизнью, спас человека, провалившегося в полынью и тонувшего в ледяной воде. На основании представлений земских и губернских властей, Государём был подписан высочайший приказ о награждении Головинского Владимира Юрьевича медалью « За спасение погибавших». Я с гордостью прикрепляю эту награду нашему герою.
22
Генерал вынул серебряную медаль на владимирской ленте из коробочки, которую подал ему дежурный по Корпусу и, подойдя к Владимиру, прикрепил её к шинели Головинского.
– Кадету Головинскому – ура! – приказал Григорьев.
– Ура-а-а-а! Ура-а-а-а! Ура-а-а-а! – задрожали стены Первого кадетского корпуса.
Затем одноклассники, «сломав» строй, бросились к Владимиру и принялись качать его
с криками « Голова-а-а-а-а»! «Голова-а-а-а-»! «Голова-а-а-а»!
Взлетая в воздух, Головинский видел вытянувшееся от изумления лицо «Швабры».
– А отец, мне ничего не сказал! Вот папа! – только и подумал он.
Во время летних каникул вся семья Головинских выехала за границу. Две недели они провели в Париже, две недели были в Берлине и Вене.
Переполненный впечатлениями Владимир прибыл к началу занятий в Корпусе 29 августа.
Его жизнь вернулась в прежнее русло занятия, дежурства. Он обладал прекрасной памятью, поэтому учёба давалась ему необычайно легко. К дежурствам по роте Головинский относился очень ответственно, за что неоднократно был отмечен в приказах по Корпусу.
Наступала суббота, и Владимир ехал к Игнатьевым на обед, где его уже ждали. Затем они с Мариной гуляли по городу часов до шести – семи вечера. Даже не гуляли, а ездили в игнатьевском экипаже на дутых шинах, с ухоженными рысаками. Ведь Головинский являлся кадетом и ему запрещалось прогуливаться по улицам, да ещё и с девушкой.
Кучер Игнатьевых, пятидесятилетний Степан, при виде Владимира вытягивался по стойке «смирно» и обращался к нему не иначе, как «ваше благородие».
-
– Почему он паясничает, как шут балаганный? – раздражённый поведением кучера поинтересовался он как-то у Марины.
– Володя, он не паясничает! Степан – абсолютно искренне себя ведёт. Просто он тебя очень уважает и отзывается как об " необыкновенно светлом человеке".
– Это как "светлый человек" ? Я – святой, что ли? – оторопел Головинский.
– Да нет! Конечно же ты не святой! Степан утверждает, что у тебя очень чистая душа,
23
от которой светлеет всё вокруг. – Объяснила Марина.
Владимир ничего не понял и в ответ только пожал плечами.
Затем, часов в восемь вечера, Головинский приезжал к тётушке. Они ужинали, беседовали на различные темы, и он оставался ночевать в её доме.
Владимир приходил в библиотеку, выбирал книгу и читал её до самого рассвета.
На следующий день, после завтрака, он садился за рояль и исполнял свои любимые романсы. Тётушка присаживалась рядом и слушала.
Затем он снова читал и, пообедав, возвращался в Корпус.
Головинский был в числе лучших выпускников Первого кадетского корпуса 1912 года, что позволило ему без всяких проблем быть зачисленным в Николаевское кавалерийское училище.
30 августа 1912 года с замиранием сердца Владимир стоял у входа в Николаевское кавалерийское училище. Он с восторгом смотрел на мрачное трёхэтажное здание желтого цвета.
– Здесь учился великий Михаил Юрьевич Лермонтов, ставший самым знаменитым юнкером этой Славной Школы, как издавно называют это престижное учебное заведение. Здесь учился мой дед и мой отец. Мне также выпала великая честь : учиться здесь! – с восторгом подумал Головинский.
Он снял фуражку, перекрестился и вошёл внутрь.
Из просторного зала на второй этаж, где располагался эскадрон кавалерийского училища, вели две лестницы. Владимир уже давно знал, что левая – предназначалась для юнкеров второго курса ( называемых «благородными корнетами»). Юнкера первого курса ( на языке Славной школы – «сугубые звери») имели право пользоваться только правой лестницей.
– Молодой, ты куда направляешься? – перед Головинским появился высокий худощавый юнкер второго курса с прыщавым лицом.
– В эскадрон. – Просто ответил Владимир.
– Молодой, чтобы пройти в расположение эскадрона, ты должен представиться мне, "благородному корнету" Перепеловскому.
– Начался знаменитый цук Славной Школы. – Сразу же догадался Головинский.
Он строевым шагом приблизился к «благородному корнету» и, приложив руку к
24
козырьку фуражки, проорал:
– Господин "благородный корнет", Первого кадетского корпуса выпускник Головинский прибыл для учёбы в Николаевском кавалерийском училище!
– Вот так-то, молодой! Разрешаю тебе следовать в расположение эскадрона! – расплылся в довольной улыбке Перепеловский.
Владимир , осматриваясь по сторонам, сделал несколько шагов по коридору, как вдруг, вновь услышал за спиной голос Перепеловского:
–Молодой, ты кто?
– Князь Манвэлов. – Ответил кто-то с сильным кавказским акцентом "благородному корнету".
– Кто-о-о? – возмутился Перепеловский.
– Князь Манвэлов, я! Прыехал, чтобы учиться на кавалэриста.
– Манвелов, слушай и запоминай, что ты с сегодняшнего дня уже не князь.
– А кто? – удивился обладатель голоса с сильным кавказским акцентом.
– Ты – "зверь"! "Сугубец"! "Сармат"! "Скиф"! "Вандал"! – возмущённо объяснил Перепеловский. – Ты, я думаю, понял?
– Да! Понял!
– А теперь представься мне, «благородному корнету», как следует! Выполнять!
– Господын «благородный корнэт», скиф Манвэлов для учёбы прибыл!
Всех зачисленных на первый курс Николаевского кавалерийского училища отправили в баню, а затем в цейхгауз, где каптенармус выдал им бриджи, кители, сапоги....
Затем всех разбили по «взводам». Их было три, и они, согласно традициям Славной Школы имели свои исторические названия. Первый – именовался Лейб-взводом, второй – Лермонтовским, третий – « Малиной».
Головинский попал в Лермонтовский взвод.
На втором этаже мрачного здания Николаевского кавалерийского училища располагались спальные комнаты эскадрона. На третьем – находилась сотня, в которой учились выпускники казачьих кадетских корпусов.
Каждый взвод имел свою спальную комнату. Обстановка в ней была по-настоящему спартанской: койки в два ряда с высокими металлическими штырями для сабли и фуражки в изголовье каждой; в ногах – табурет, на который перед сном аккуратно складывалось обмундирование.
У одной стены, под углом в сорок пять градусов, была закреплена деревянная лестница.
25
Каждое утро, перед завтраком, юнкера должны были подняться по ней на руках до самого потолка, а затем спуститься.
Вдоль другой стены тянулся длинный ряд винтовок, составленных в козлы.
Туалетные комнаты не имели ни душа, ни ванных. Только жестяные тазы... Купать юнкеров водили раз в неделю в баню, расположенную в другом здании.
Каждому юнкеру первого курса назначили «дядьку», то есть «благородного корнета», который должен был лично наставлять «сугубого зверя» на путь истинный.
На восемь юнкеров полагался лакей для того, чтобы чистить парадную форму....
«Дядькой» Головинского стал Владимир Литтауэр – юноша среднего роста, брюнет, с тщательно ухоженными усиками и несколько оттопыренными ушами.
– "Скиф", тебе сколько лет? – был его первый вопрос, который он задал Владимиру.
– Восемнадцать, господин "благородный корнет"! – бодро ответил Головинский.
– А я думал, что лет пятнадцать, – хмыкнул "дядька", – выглядишь совсем мальчишкой.
Головинский смутился и покраснел.
– Ну разве это моя вина, что нос у меня курносый, да ещё и с веснушками. Щёки с вечным дурацким румянцем. – Подумал он.
– Молодой, скажи мне, скажи-ка ты мне, скажи ,– размышлял вслух Литтауэр, – как зовут мою девушку.
– Не знаю, господин "благородный корнет". – Растерялся Владимир.
– Это непростительно, "зверь"! – наигранно возмутился Литтвуэр. – Пятьдесят приседаний! Сейчас же!
– Слушаюсь, господин "благородный корнет"! – с улыбкой ответил Головинский. В душе у него всё "кипело".
Владимир делал приседания. Его «дядька» громко вслух считал:
– Пять, шесть, семь, восемь..
Подошёл «благородный корнет» Виктор Эмних, невысокий красивый юноша.
– Правильно ты своего "зверя" воспитываешь, Литтауэр! "Сугубцы" должны нас уважать! – похвалил он своего товарища.
Перед сном, в спальной комнате, цук становился ещё безжалостнее.
– "Скиф" Манвелов, – поинтересовался кто-то из юнкеров второго курса, – ответь мне какие подковы у коней Сумского гусарского полка?
Озадаченный вопросом Манвелов долго думал, а потом неуверенно произнёс:
26
– Думаю, что нэобыкновэнный.
– Что необыкновенный? – переспросил «благородный корнет».
– Подкова нэобыкновэнный, красывый... думаю. – Выдохнул Манвелов.
– Обыкновенные, самые обыкновенные подковы у коней Сумского гусарского полка! Сто приседаний, Манвелов! Выполняй!
– Слушаюсь, господин "благородный корнет"!
После этого случая Бориса Манвелова прозвали «Подковой».
В Николаевском кавалерийском училище преподавалось множество специальных дисциплин. Среди них артиллерия, топография, взрывное и сапёрное дело, тактика. Читались и общеобразовательные предметы: русский язык и литература, история, закон Божий, а также немецкий и французский языки.
– "Звери", слушайте нас, вам все эти математики и литературы ни во время службы, ни на поле боя не пригодятся! Не забивайте ими свои молодые головы! Учите только Устав внутренней службы в казармах и конюшнях, Устав гарнизонной службы. Зазубрите брошюры о субординации, о службе в действующей армии, об учениях, о тренировке лошадей! Да, запомните, что основным предметом для кавалериста является гиппология! – рекомендовали юнкерам первого курса «благородные корнеты».
«Зверей» цукали везде. Задавали много самых каверзных вопросов: какие цвета имеет парадный мундир Тринадцатого драгунского полка? Что такое кентер?
Но самым надоедливым был «Молодой, какое сегодня число?»
И молодой весь год должен был отвечать:
– Сегодня первое сентября, господин "благородный корнет"!
За неправильные ответы «зверям» полагались наказания: приседания, отжимания на руках от пола...
Головинский быстро сошёлся с Александром Бразоль, очень спокойным высоким юношей, обладавшим тонким чувством юмора. Как-то один из «благородных корнетов», известным любителем цука младшекурсников, задал Александру вопрос
– Молодой, ответь мне, что такое прогресс?
Бразоль на мгновение задумался, а потом выпалил:
– Прогресс есть константная экзубиция секулярных новаторов, тенденций, кульминоренции социальных и политических индивидумов, находящихся в спиралевидном историческом развитии.
27
У «благородного корнета» вытянулось лицо.
– Ну ты и титан! – с нескрываемым восторгом произнёс он.
Пятеро юнкеров первого курса, не выдержав цука, покинули училище. Остальные должны были принять присягу, которую назначили на 4 октября. Накануне этого торжественного дня, все юнкера первого курса были приглашены в курилку.
Они выстроились в две шеренги.
– "Звери", смирно! – громко отдал приказ команду Перепеловский. – Слушать внимательно приказ по курилке!
Перед ними показался Эмних – самый авторитетный из «благородных корнетов». Он развернул затёртую толстую тетрадь в клеёнчатом переплёте.
– "Звери" , мохнатые, пернатые, хвостатые! – торжественно, запинаясь в некоторых местах, начал читать Виктор, – земля трескается, камни лопаются, вода выходит из берегов при виде вас, "зверей"! Помните, что вступив под своды Славной Школы, вы становитесь жалким подобием её юнкеров. Поэтому, "сугубые звери", вы должны помнить о том высоком достоинстве, которое на вас возложено.
Параграф первый – "зверь" никогда не имеет права находиться в местах для "благородных корнетов".
Параграф второй – "зверь" находится в полном подчинении у "благородного корнета"...
Слушая перечень различных условий и требований к юнкерам первого курса, Головинский с удивлением думал:
– Вот балаган устроили! Сколько талантов здесь зря пропадает?
После чтения приказа, старшекурсники неожиданно погасили все свечи, и в курилке воцарилась кромешная темнота.
От неожиданности Владимир даже вздрогнул, а «благородные корнеты» запели «Звериаду», авторство которой приписывали самому Лермонтову.
Пение закончилось. Зажглись свечи.
– "Звери", пулей в койки! – истошным голосом заорал Перепеловский.
Для присяги эскадрон выстроился в манеже с шашками. Винтовки – за плечами.
В дверях показалась начальник училища генерал– майор Марченко.
– Смирно! Слушай на караул! – отдал команду его адъютант штабс-ротмистр Зякин.
– Юнкера первого курса, сегодняшний день вы запомните на всю вашу жизнь. Ведь после принятия присяги вы будете находится на военной службе. С это дня ваши проступки будут рассматриваться в соответствии с Воинском Уставом и Уставом Дисциплинарным.
28
Из училища теперь у вас два пути: выйти корнетами или быть отчисленными и отправленными в полки рядовыми. – Произнёс свою традиционную речь начальник училища.
На середину манежа вынесли аналой. К нему подошёл священник.
– Шашки в ножны! На молитву шапки долой! – последовала команда.
– Я, нижепоимённый, обещаю и клянусь Всемогущим Господом перед святым Евангелием в том, что я хочу и должен его Императорскому Величеству, истинному и природному всемилостивейшему великому Государю императору Николаю Александровичу, верно и нелицемерно служить!...
Головинский с восторгом произносил слова клятвы. Он был счастлив. Наконец-то начиналась его военная карьера!
Теперь, после присяги, юнкера первого курса имели право на увольнение в город. Владимир хотел немедленно ехать к Игнатьевым, а потом к – тётушке, но по традиции весь эскадрон вечером шёл в цирк Чинизелли. Для этой цели билеты туда уже были куплены заранее.
Представление ещё не началось, и в цирке было тихо. Вдруг раздался голос одного из «благородных корнетов»
– Молодёжь, прибыл "Земной Бог"!
Весь эскадрон встал и отдал честь вошедшему вахмистру Николаевского кавалерийского училища Николаю Глинскому.
Почётное прозвище «Земного Бога» носили вахмистры Славной Школы ещё со времён Михаила Лермонтова.
К Анастасии Михайловне Владимир попал только лишь в следующее воскресенье.
– Боже мой! Какой ты красавец! Какой красавец! – воскликнула в восторге тетушка, когда он в парадной форме появился в её особняке. В чёрном мундире с алой опушкой, с двумя рядами медных пуговиц, эполетами, в тёмно-синих шароварах с красной окантовкой, в начищенных до зеркального блеска сапогах со шпорами Головинский смотрелся великолепно.
– Тётушка, мундир красив! Он мне идёт, но вот появиться в нём я нигде не могу. Согласно Устава я, юнкер кавалерийского училища, не могу посещать театры, синема, рестораны... Не имею права, также, просто прогуляться с любимой девушкой или с вами, моей родной тёткой, по проспекту. – С огорчением пояснил Владимир.
– Ничего! Ничего, милый мой! А как ты хотел? Чтобы сделать военную карьеру, надо уметь отказаться от многого, выдержать лишения и, самое главное, – потерпеть. Ну а потом,
29
Володинька, ты всё упущенное наверстаешь! Я в этом не сомневаюсь. – Успокоила Анастасия Михайловна своего племянника.
Звеня шпорами, Владимир прошёл в гостиную.
– Да вот ещё и со шпорами абсурдная история! Они полагаются к парадному обмундированию, а внутри училища он, пока, их носить их не имеет права. Ведь шпоры надо заслужить! – подумал юноша, но тётушке ничего не сказал.
Право носить шпоры Головинский заслужил через три месяца в числе десяти самых лучших наездников из числа «зверей».
Верховая езда являлась самым главным предметом в училище. Сначала все юнкера младшего курса начинали ездить на потниках, подтянутых подпругой. Через месяц– два садились в сёдла, но с подтянутыми стременами, и только потом начиналась нормальная езда.
Головинский, научившийся верховой езде ещё в детстве, с болью в сердце наблюдал за некоторыми своими товарищами, которые не имели о ней никакого представления.
Десятерым «зверям» за успехи в верховой езде вахмистр в торжественной обстановке лично вручал шпоры:
– Юнкер Бразоль, выйти из строя!
– Слушаюсь!
Глинский протянул Александру восьмидюймовые шпоры.
– Поздравляю!
– Юнкер Головинский, выйти из строя!
– Слушаюсь!
– Держите, Головинский, ваши шпоры! Вы их заслужили, как никто другой!
– Благодарю вас, господин вахмистр! – вытянулся Владимир, сжимая в руках тяжеленные шпоры.
Затем Глинский пригласил Бразоль, Головинского, Крапоткина, Белявского, Сорокина, Рубахина, Силина, Соболевского, Манвелова, Михайлова – первых обладателей шпор среди «зверей» – в комнату отдыха. Здесь для них был накрыт шикарный стол. Обед состоял из множества блюд, заказанных в одном из лучших ресторанов Санкт– Петербурга.
Объевшиеся до коликов в животах «звери» эту ночь должны были спать с тяжёлыми шпорами на голых пятках.
30
– Не слышу звона! – истошно орал, проснувшийся какой-нибудь «благородный корнет».