Текст книги "Исполнитель"
Автор книги: Сергей Горбатых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Константин вошёл в класс. Все, как по команде, стихли. Рябоконь вытащил финку и с силой вогнал её в крышку своей парты:
– Кто ещё раз назовёт меня Гулливером, сразу, как мышь серую, подрежу! Поняли?! – предупредил он своих одноклассников.
В ответ была тишина.
С этого дня Костя Рябоконь стал настоящим бандитом в глазах всех учеников гимназии. Теперь никто и никогда не называл его ни Гулливером, ни лилипутом. Даже старшеклассники, от греха подальше, старались его избегать. А вокруг Константина образовалась группка подхалимов, которые во всём ему старались угодить.
Третий и четвёртый классы Рябоконь без всякого труда закончил на отлично. В пятом – он потерял всякий интерес к учёбе. Константин стал запоем читать приключенческие книги. За считанные дни он "проглотил" "Графа Монте‑Кристо" и "Остров сокровищ". Теперь он украдкой читал даже на уроках.
Евлампия после частых общений с другими купцами и долгих раздумий посетила идея: ему страстно захотелось, чтобы единственный его сын стал дворянином и сделал блестящую карьеру государственного чиновника.
– Это мы‑то, Рябокони, можем стать советниками самого Государя Императора! – с благовением представлял он. – Но военным он не будет! Какой из него офицер с таким росточком? – размышлял днём и ночью Евлампий. – А вот поступить в университет – это сын мой сможет. Все говорят, что Константин очень способный! Учится ведь лучше всех в классе. Какую же карьеру для него выбрать? Рановато говорить об этом. Надо, чтобы он обучился нескольким иностранным языкам. Даша того же мнения. Да все мои знакомые говорят, что пока мал ребёнок – должен выучить языки!
Евлампий Васильевич нанял одного известного в городе преподавателя французского языка Жанну Карловну, которая занималась с детьми всех его друзей.
Косте жутко хотелось начать читать книгу Конан‑Дойля о Шерлоке Холмсе, которую он недавно купил. Вместо этого, высокая и болезненно‑худая Жанна Карловна целых два часа заставляла произносить его единственный звук. Костя сворачивал свой язык в трубочку, как она ему показывала, и жутко орал:
– Рьё…Рьёооо…
– Это что, теперь эта каланча пожарная будет пытать меня каждый день? Ну, нет! Пусть она издевается над другими! – принял он решение.
Вечером Константин вытащил из мышеловки дохлую большую мышь и снял с неё перочинным ножом шкурку. Затем, перепачкавшись с ног до головы, приклеил её в тетрадь.
– Константин, ты выполнил то, что я тебе приказала сделать? – грозно спросила Костю Жанна Карловна.
– Будьте любезны, напомните, что я должен был сделать? – вежливо спросил мальчик.
– Как что? Тетрадь подготовить!
– Да, конечно, Жанна Карловна, – произнёс он и протянул ей тетрадь.
– Хорошо, смотри! На первой странице ты должен, вот здесь… – учительница открыла тетрадь…
Её лицо стало белым, а потом серым… Она подскочила со стула и стала орать на Константина по‑французски. Затем, швырнув тетрадь ему прямо в лицо, быстро вышла из комнаты.
Отец с матерью провели с сыном душещипательную беседу, длившуюся три часа. Костя, с лицом, полным раскаяния, молча выслушал. Вернувшись к себе, взял с полки книгу Конан‑Дойля и забыл о существовании всего на свете.
Целую неделю его никто не мучил. Но, наконец, в следующий вторник появился новый преподаватель французского языка. Это был живенький толстячок Павел Павлович.
– Юноша, нельзя терять ни одной минуты! Знание французского языка определит в будущем твоё положение в обществе… – начал он занятие.
– Как можно слушать эту чепуху! – с тоской подумал Костя, вспоминая об очередном томе сочинений Жюля Верна, лежащем у него под подушкой.
Вечером Константин в глубине двора, возле кадки с цветами, поймал маленького ужонка. На следующий день мальчик лично встретил Павла Павловича у входа в парадное. Пока преподаватель снимал свой чёрный плащ, разглагольствуя о капризах погоды, Костя сунул в его портфельчик ужа.
– Итак, юноша, сегодня у нас очень серьёзный урок, – объявил Павел Павлович и открыл портфель.
– Я приготовил, – начал говорить он и вдруг осёкся. Из его портфеля выползал уж.
Павел Павлович рухнул на пол без чувств.
Дарье Константиновне пришлось вызывать карету "Скорой помощи", которая и увезла несостоявшегося педагога.
– Я тебя пороть буду! Плетью! Как… как… – от возмущения отец не мог подобрать слов. – Я тебя запорю! Пошёл вон!
Никогда ещё так Евлампий Васильевич не кричал на своего сына.
– Хозяин, это его сглазили! Завистники какие или просто люди мерзкие порчу наслали! Был хороший мальчик и вдруг на тебе… – убедительно заверил приказчик Ермолай Рябоконя‑старшего, узнав о происшедшем. – У меня бабка одна есть. Она порчу разную снимает. Хочите, Евлампий Васильевич, адресочек Вам дам?
– Давай, Ермолай, – равнодушно согласился Рябоконь‑старший.
Бабка жила в полуподвальном помещении возле Старого базара. Была она старая и неопрятная. В комнате у неё стояла невыносимая вонь чеснока и нечистот.
– Хлопца давай показывай! – приказала она Евлампию.
Кинув один пристальный взгляд на Костю, от которого мальчика стала бить дрожь, знахарка заявила:
– Не виновен хлопчик! На тебе страшный грех лежит! Присвоил чужое, думал, счастливым оно тебя сделает… Вернуть надо было, а тебе жадность глаза застлала.
У Евлампия от ужаса стали подкашиваться ноги.
– Да, уважаемая, грех на мне! Но я не хочу, чтобы сынок мой его нёс за меня! – прошептал он.
– Молись! Каждый день молись! В церкву ходи! Бедным людям больше денег раздавай! Не скупись! Может, и снимешь с себя грех‑то свой!
– Вот, стерва! – прошептал Евлампий, покидая зловонный полуподвал.
Теперь он стал каждый день ходить в церковь, выстаивая долгие службы. Щедро раздавал мелочь нищим, сидящим на паперти. Пожертвовал двести рублей на новый иконостас в храм божий. Невзирая на это, Константин в гимназии был оставлен на второй год. Дома же довёл до истерики очередного преподавателя французского языка, молоденькую и симпатичную мадмуазель Нину, шумно сморкаясь в её присутствии прямо на пол.
Был август. Уже несколько дней из Калмыкии дул горячий ветер, сжигая в Ростове листья деревьев и траву. Как‑то Константин возвращался с Дона, куда ходил купаться с двумя сыновьями Ермолая. Полдень был настолько жаркий, что он мечтал быстрее прийти домой и выпить холодного компота. На Таганрогском проспекте они проходили мимо лоточника, торгующего старыми книгами. Рябоконь, не утерпев, задержался на несколько минут, чтобы посмотреть товар. Среди знакомых ему и давно прочитанных книг он неожиданно увидел одну, без обложки и основательно потрёпанную. Взяв её в руки, мальчик принялся листать.
– Ох, ничего себе! – воскликнул Константин от удивления. В книге было множество иллюстраций совокупляющихся мужчин и женщин. Забыв обо всём, он принялся листать её страницу за страницей. Одно плохо: книга была на французском языке.
– Слюшай, малчик, этот книга для взрослых! – пробурчал недовольно продавец– армянин.
– Сколько стоит? – спросил Рябоконь.
– Очень дорогой книга, потому что очень интересный книга! – скороговоркой забубнил армянин, судорожно думая, сколько же можно содрать с этого пацана.
– Сколько? – повторил Константин.
– Для тебя, толко для тебя – одын рубль! – наконец ответил продавец, внимательно наблюдая за лицом мальчика.
– Пожалуйста! – протянул Рябоконь армянину коричневую банкноту.
Дома Константин со словарём пытался прочитать книгу. Но после долгих усилий понял только, что речь в ней идёт о гареме турецкого султана.
– Нет, надо учить французский язык! Серьёзно учить! Тогда я смогу прочитать не только о гареме, но всё, что захочу! – вдруг дошло до Кости.
Через неделю симпатичная и молодая мадмуазель Нина не могла нарадоваться на своего ученика. Константина как подменили. Он делал все домашние задания. Активно работал на занятиях и всё время торопил учителя:
– Мадмуазель, ну почему всё так медленно? Я могу учить в три раза больше, чем Вы мне задаёте!
В гимназии Рябоконь вскоре стал одним из лучших учеников. Особые его успехи отмечали преподаватели немецкого языка и латыни. К Евлампию Васильевичу вернулось хорошее настроение. Он ещё больше стал жертвовать на богоугодные дела.
К ноябрю Константину удалось прочитать книгу. Она его потрясла.
– Надо попробовать всё, что в ней говорится! Почему нет?! – решил он.
В один из дней, сразу после занятий, Рябоконь направился на Богатяновку. Он вошёл в хаос деревянных лачуг, из крыш и стен которых торчали чадящие трубы печки‑буржуйки. Под ногами хлюпала грязь от таявшего снега. Узкие улочки заканчивались тупиками или упирались в покосившиеся нужники без дверей. Редкие оборванцы с подозрением внимательно осматривали его с ног головы, такого всего чистенького да ещё и в гимназической форме. Наконец‑то, Костя набрёл на какой‑то сарай, на дверях которого масляной краской вкривь и вкось было написано "Трактир ивушка". Он вошёл. Земляные полы. Длинные столы из неструганных досок. Скудный свет нескольких коптящих керосиновых фонарей падал на людей, сидящих на лавках, вкопанных прямо в землю.
– Скажите, а где мне Ивана Клыка найти? – обратился Костя к половому с грязным полотенцем в руках.
– А ты хто такой? – поинтересовался тот.
– Знакомый его. Константин меня зовут.
– Садись, подожди, – коротко бросил половой.
Рябоконь присел на краешек ближайшей к нему лавки, стараясь ни на кого не смотреть.
Прошло минут двадцать. Открылась дверь, и на пороге появился Клык.
– О, Костик! Сколько лет и сколько зим! Что тебе нужно, мой лучший друг? – изобразив на лице радость, воскликнул Иван.
– Ты знаешь, Ваня, как бы тебе это объяснить? Как бы это… как его… – замялся вдруг Рябоконь.
– Да ты говори, как есть! Прямо! – несколько раздражённо порекомендовал ему Клык.
– Ну, в общем, мне это, как его… Женщина нужна! Для любовных утех, короче, – выдавил из себя, наконец, Константин.
– Для любовных утех, говоришь… Ха…ха…ха…ха… – громко заржал Иван. Он смеялся долго, держась за живот и стуча кулаком по столу. Затем, отдышавшись, объявил: Пойдём со мной!
Попетляв минут десять среди лачуг, они подошли к весьма приличному домику с резными ставнями.
– Я тебя сейчас сведу с Каблуком. Он – зухер, – сказал Клык.
– А кто такой зухер?
– Мужик, у которого девки есть, – пояснил Иван и добавил, – для любовных утех! – и снова забился в истеричном смехе.
Каблук оказался маленьким костлявым мужичонкой неопределённого возраста в чёрном пиджаке, накинутом на красную атласную рубашку.
– Рассказывай, чё ты хошь! – спросил он у Костю, предварительно внимательно выслушав Клыка.
– Девушку хочу, – коротко ответил Рябоконь.
– Эй, красавицы, к вам господин пришёл! – громко закричал Каблук.
По деревянной лестнице спустились пять женщин и выстроились перед гостями. Константин внимательно посмотрел на них. Они ему показались безнадёжно старыми. У всех испитые опухшие лица, грубо нарумяненные щёки с бровями, подведёнными углём. Самое главное – пять женщин были выше, чем он.
– Не, – разочаровано протянул Костя, – я таких не хочу.
– Пошли наверх, – приказал "девушкам" Каблук. Как только они ушли, он, приторно улыбаясь, спросил:
– Так каких Вы, уважаемый, хочите?
– Чтобы была ростом ниже меня. Талия тонкая. Грудь большая. Губки пухлые и не старая чтобы была, – объяснил Рябоконь.
– Ах, значит, уважаемый господин, хочут иметь ещё не распустившийся бутон! – догадливо воскликнул Клык.
– Ну что ж… Будет тебе и бутон! – подумав несколько минут, сказал он.
– Слышь, Каблук, пойду я. Некогда мне. Ты уж не обидь друга моего! – дважды подмигнув левым глазом, попросил Клык и вышел из дома.
– Лора, – негромко позвал сутенер.
Откинулась боковая штора и перед ними показалась девочка лет четырнадцати. Хрупкая, маленького роста, с кудрявыми, чёрными, как смоль, волосами, с заметно выдающейся грудью.
У Рябоконя заколотилось сердце, когда он увидел Лору.
– Да! – с восторгом произнес он.
– А у уважаемого сударя найдётся четвертной билет, чтобы заплатить за эту конхветку? – ехидно осведомился Каблук.
– Да, – коротко ответил Костя и, достав деньги из брюк, вручил их сутенёру.
– Пошли, красавчик! – сладким голосом прошептала Лора.
Она повела Константина в дальний закуток. Ловким движением задёрнула штору.
– Всё уже готово! – горячо прошептала девушка, кивая головой на расстеленную пружинную кровать.
– Раздевай меня! – приказала она ему и призывно засмеялась.
Вечером Костя дома был сам не свой. Он находился под сильным впечатлением от того, что было между ним и Лорой. Теперь Константин просил у отца каждую неделю пятьдесят рублей, а иногда и больше, чтобы снова посетить дом с резными ставнями на Богатяновке.
– Мне на книги, папа! – коротко объяснял он.
Евлампий Васильевич, счастливый от того, что начинают сбываться его мечты, не уточняя, на какие именно книги, молча давал деньги.
– Как не дать? Ведь самый лучший ученик в гимназии! Похвальные грамоты имеет! – с гордостью думал он.
В один из мартовских дней 1917 года Евлампий Васильевич Рябоконь, как всегда, в шесть часов сел плотно позавтракать. Кушал он по утрам один. Ведь жена поднималась только в девять часов, а сын, в половине восьмого выпив чашку чая, уносился в гимназию.
Кухарка поставила ему на стол варёные яйца, колбасу, сальцо, голландский сыр, малосольные огурцы, сметану. Помолившись, Евлампий, не спеша, приступил к еде.
Вдруг кто‑то постучал в дверь.
– Кого нелёгкая носит в это время? – подумал он и сказал: Заходи!
В столовую буквально ворвался Ермолай.
– Евлампий Васильевич! Государь наш Император отреклись от престола! – с ужасом в глазах прошептал он.
– Что‑о‑о‑о? – заревел Рябоконь. – Ты чё, бисова душа, городишь?!
– Вот Вам крест, Евлампий Васильевич, в газетах во всех пропечатали! – перекрестился Ермолай.
В России к власти пришло Временное правительство.
– Как это, отменяются все сословия? Что, не будет теперь ни купечества, ни дворянства? Отменяется обращение "господин"… Что же это теперь будет? – думал Евлампий Васильевич Рябоконь. От этих мыслей у него голова шла кругом. Привычный для него мир, в котором он себя чувствовал надёжно и уютно, разрушался на глазах. Ростов наполнился дезертирами, покинувшими фронта Великой войны. На улицах, почти в открытую, действовали банды грабителей, которые боялись лишь казачьих патрулей. Стало исчезать продовольствие. Магазин Рябоконя стоял почти полупустой.
Евлампий каждый день ходил в церковь и страстно молился за возврат старой и привычной власти.
Константину через полгода исполнялось уже семнадцать лет. Но он никак не изменился. То же детское безусое лицо, румяные щёчки и рост один метр пятьдесят четыре сантиметра. Никто не давал ему больше четырнадцати лет. Рябоконю‑младшему было всё равно, что происходит в стране. Он жил своей жизнью. Последние два года он стал активно писать. Некоторые его рассказы и статьи на тему истории Юга России печатались в газете "Приазовский край". Константин уже возомнил себя настоящим писателем. Вернувшись из гимназии, он садился за печатную машинку и допоздна работал.
Восьмого ноября пришла очередная новость из Петрограда: "Свергнуто Временное правительство". В тот же день при Ростовско‑Нахичеванском совете был создан Военно‑революционный комитет. Через неделю вооружённая группа бывших железнодорожных рабочих прибыла в магазин Рябоконя для реквизиции всех товаров. Евлампий безучастно смотрел, как из подвалов забираются последние мешки с крупой и мукой. После реквизиции он закрыл магазин на большие амбарные замки, а витрины приказал заколотить досками. После чего у него началась глубокая депрессия. Евлампий мог часами лежать в постели, читая "Жития святых". Дарья Константиновна уговаривала мужа бросить всё и уехать за границу, как это сделали многие их знакомые. Константин же все события воспринимал, как зритель фильм в кинотеатре. У него была своя жизнь. Чтение книг. Работа над очередной статьёй и походы в богатяновские притоны.
Восстал атаман Каледин. Его войска после тяжёлых боёв 2 декабря 1917 года освободили Ростов. На железнодорожной станции были расстреляны, взятые в плен, бойцы революционного ополчения. Героев‑освободителей встречал весь город. По Большой Садовой двигались колонны казаков и офицерские формирования. Впереди – сам атаман Каледин на гнедом жеребце.
– Слава освободителям! – кричали студенты, курсистки, гимназисты, купцы.
Евлампий Васильевич, не переставая, молился. Его глаза были мокрыми от слёз.
23 февраля 1918 года в Ростов снова вошли советские революционные части. В тот же день было объявлено о создании Донской Советской Республики.
Снова приходили в дом Рябоконей. Хотели реквизировать продукты питания, одежду, лекарства. Забрали всё, что нашли. Вскоре была объявлена мобилизация в недавно образованную Красную Армию. Вооружённый патруль прибыл в дом Рябоконей.
– Среди проживающих в этом доме есть мужчины от семнадцати до сорока лет? – строго спросил какой‑то интеллигент в пенсне.
– Нет! – равнодушно ответил Константин.
– Советская власть верит вам на слово, – последовал ответ.
Восьмого мая 1918 года Ростов был занят казаками атамана Краснова и немецкими частями.
Немногие купцы, остававшиеся в городе, рекомендовали Евлампию Рябоконю вновь открыть свой магазин.
– Эта власть навсегда! – убедили они его.
Сам Евлампий уже давно упал духом и магазином по существу заправлял Ермолай.
В двадцатых числах июля все газеты вышли с чёрными траурными рамками:
"В Екатеринбурге большевиками в ночь с 15 на 16 июля был расстрелян Самодержец Российский и вся его семья". Прочитав это сообщение, Евлампий Рябоконь схватился за сердце.
– Как у меня здесь печёт, аж горит, Дашенька, – пожаловался он и потерял сознание.
Евлампию повезло. Врачи его спасли. Но после этого у него была парализована правая часть тела. Рябоконь‑старший едва передвигался по комнате и пытался произносить отдельные слова. Но вместо них изо рта у него вылетели какие‑то нечленораздельные звуки.
Константин закончил гимназию.
– Куда идти учиться? – иногда задавал он себе вопрос и тут же отвечал на него:
– Какая может быть учёба в такое неспокойное время, когда всё в стране разрушено?
Дарья Константиновна уговаривала мужа и сына покинуть Россию.
– Был бы жив мой папа, он бы так и сделал! – неоднократно подчеркивала она. – Придут большевики и отберут всё наше имущество, а нас всех поставят к стенке. Если они расстреляли царскую семью, то что можно говорить тогда о нас?!
Константин молчал. Он работал над романом "Скифы", который поглощал всё его свободное время. Однажды за ужином, мать не сдержалась и, срываясь на крик, принялась упрекать сына:
– Константин, ты же знаешь, что отец тяжело болен и не может работать. Его приказчик Ермолай ворует! Скоро мы будем голодать! А ты относишься ко всему происходящему в нашей семье и в стране безучастно! Твоё поведение, сын, крайне безответственно! Тебе же уже девятнадцатый год, а ты не хочешь помочь семье! Константин, хватит бездельничать!
Костя молча встал из‑за стола и ушёл к себе в комнату.
– Мама права: не время сейчас заниматься литературным творчеством. Но и стоять за прилавком я не желаю и не буду! В России происходят огромные изменения. Я могу сделать большую карьеру, ведь ситуация похожа на Великую французскую революцию, когда булочники и сапожники становились маршалами. Командующий 11 советской армией Иван Сорокин был простым фельдшером! Какая карьера! Жалко, что Красная армия отступает, я мог бы тоже стать в ней большим человеком! Почему нет?! Ведь я знаю иностранные языки, у меня полное среднее образование… – размышлял юноша, лёжа на кровати.
Идти добровольцем в Армию генерала Деникина ему не хотелось. Ведь он там никогда не сможет сделать никакой карьеры. Только воевать солдатом во имя идеи.
– Но только какой идеи? Ведь каждому ростовскому дворнику известно о пьянстве, разбое и грабежах офицеров Добровольческой Армии. Генерал Май‑Маевский прославился не своими военными победами, а шумными попойками с проститутками. А офицеры Осведомительного Агентства? Они ведь не занимаются своими прямыми обязанностями, связанными с разведкой и контрразведкой! Их цель – набить свои карманы во время незаконных обысков и реквизиции ценностей, – мучительно думал Константин всю ночь, пытаясь заснуть.
С начала лета 1919 года началось широкомасштабное наступление Добровольческой Армии.
16 июня конница генерала Шкуро захватила Екатеринославль. 17 июня, сломив упорную оборону красных, войсковая группа генерала Улагая ворвалась в Царицын. 10 августа захвачена Одесса. 17 августа части генерала Бредова форсировали Днепр и вошли в Киев. 30 августа пал Орёл. 7 сентября 1‑й армейский корпус генерала Кутепова взял Курск.
Все ростовские газеты, от традиционно‑умеренной "Приазовский край" до яро‑монархической "Заря России" и "Благовеста" Пуришкевича, предвещали скорое падение Москвы и вместе ней режима большевиков.
Как‑то в середине сентября Константин Рябоконь, возвращаясь из театра‑кино "Палас", где он в четвёртый раз посмотрел кинокартину "Умирала цветущая роза, осыпались её лепестки", остановился на углу Таганрогского проспекта и Большой Садовой улицы. Здесь, в витрине магазина, висела огромная карта боевых действий. Он с интересом стал рассматривать последние изменения на фронте, который был обозначен густой линией трёхцветных бело‑сине‑красных флажков.
– Эх, растянул силы командующий генерал Деникин! А ведь выпускник Академии Генерального Штаба! Это же чистой воды – авантюра! – услышал вдруг Константин резкий комментарий за своей спиной. Он обернулся. Перед ним стоял пехотный штабс‑капитан в старом прожженном кителе и стоптанных сапогах. Будто бы не замечая Рябоконя, он с горечью в голосе осуждающе бросил:
– Это, так называемое, широкомасштабное наступление совсем скоро завершится, к сожалению, полным крахом!
Вечером в дом к Рябоконям пришёл чиновник по мобилизации в сопровождении офицерского патруля.
– Мобилизации в Добровольческую Армию подлежат лица мужского пола в возрасте от шестнадцати до сорока пяти лет. Проживают таковые в этом доме? – выпалил заученные фразы чиновник в военной форме, но без погон.
– Таковых в нашем доме не проживают! – ехидно‑вежливо ответил Константин. – Мне всего пятнадцать лет, а моему отцу сорок семь. Но он к тому же ещё и инвалид.
– Ясно, – неопределенно произнёс чиновник и поинтересовался:
– А Вам, юноша, когда исполняется шестнадцать лет?
– Через полгода, – не моргнув глазом, соврал Костя.
– Я, честно сказать, подумал, что Вам не больше четырнадцати лет, – признался чиновник.
– Идиот! – обозвал его про себя Костя, закрывая за незваными гостями дверь.
Дарья Константиновна, не дождавшись помощи от сына, решила возложить на свои плечи все хлопоты по бакалейному магазину. Теперь она весь день находилась внизу с Ермолаем и продавцом, недавно принятым на работу. С Константином мать старалась вообще не разговаривать. Евлампий Васильевич иногда с помощью Ермолая и кухарки Кати спускался в магазин. Там он, заикаясь и брызжа слюной, пытался всех учить, как надо правильно торговать.
В последнюю неделю октября с фронта стали приходить шокирующие новости. Красный конный корпус Семёна Будённого неожиданно для всех ворвался в Воронеж и захватил его. Затем атаковал белогвардейские части в районе Касторной и погнал их без остановки на юг. В тылу Добровольческой армии активизировались партизаны Нестора Махно. В Ростов хлынул нескончаемый поток беженцев. Город захлестнула волна дезертиров и уголовных элементов. В Ростове было введено обязательное военное обучение для всех чиновников правительственных учреждений. Их обучали владеть винтовкой и штыком.
В начале ноября Дарья Константиновна с самого утра находилась в магазине. Костя недавно поднялся и завтракал. На улице, рядом с домом, послышались беспорядочные выстрелы и чьи‑то крики. Потом громко хлопнула дверь парадного:
– Дарью Константиновну у‑би‑ли‑и‑и! – раздался душераздирающий вопль кухарки Кати.
Костя, мгновенно швырнув чашку с кофе в сторону, выскочил из‑за стола и побежал в коридор. Здесь он столкнулся с отцом, который, сильно хромая, быстро ковылял к лестнице, опираясь на свой костыль.
– Папа, не ходи! Подожди, я сам! – крикнул ему Костя.
Но было уже поздно. Евлампий Васильевич стал спускаться по лестнице. Он сделал один шаг, второй… Ноги у него неожиданно заплелись, и он покатился по каменным ступенькам.
Костя быстро спустился по лестнице. У самого входа лежало бездыханное тело его отца. Из разбитой головы натекла лужица крови. Константин выскочил на улицу. На тротуаре, напротив их парадного и входа в магазин, стояла толпа людей.
– Уби‑ли‑и‑и Дарью! – причитала Катя, ударяясь лбом о стену.
Костя кинулся в магазин. Здесь на полу лежала его мама. Рядом – продавец. Ермолай с бледным лицом зажимал рану на левой руке, из которой сочилась кровь.
– Врача! Срочно маме врача! – закричал Костя.
– Ей нужен священник, – тихо произнёс молоденький прапорщик из офицерского патруля.
– Ермолай, как это случилось? – заорал Константин.
– Банда приехала на двух подводах. Зашли человек пять вооружённых и приказали всем поднять руки. Сказали, что только заберут продукты и уедут. Дарья Константиновна толкнула того, кто был рядом с нею, и хотела выбежать… началась пальба. Прибыл патруль… Вот и всё, – объяснил Ермолай, корчась от боли.
– В несколько минут я стал сиротой, – вдруг дошло до Константина. – Но, может, оно так и должно было быть?
Юноша выскочил из магазина, вбежав в дом, сорвал с шеи мёртвого отца ключ от сейфа, который тот носил на шнурке вместе с нательным крестом. Затем побежал в кабинет Евлампия Васильевича. Здесь, дрожащими от возбуждения руками, открыл дверь мощного сейфа.
– Так, что здесь? Ага, пачки "николаевок", пачки деникинских "колоколов", один столбик золотых пятирублёвых монет. Сколько же их? Двадцать. Хорошо! Столбик золотых десятирублёвок. Тоже двадцать штук. Акции, облигации, расписки… И всё?! Неужели больше ничего нет?!
Костя стал судорожно шарить по сейфу. Больше ничего не было.
– Так куда же папенька миллионы дел? Ку‑да? – заорал он от возмущения.
– Нет, надо успокоиться… Надо успокоиться! – приказал сам себе Константин. – Это знак судьбы, что надо срочно менять жизнь. Надо строить свою судьбу!
Всех бумажных денег, найденных в отцовском сейфе, Косте Рябоконю хватило на достойные похороны родителей. После чего он стал разрабатывать план дальнейшей своей жизни. Он мало ел и почти не спал. Бродил по пустому дому, шептал что‑то себе под нос и иногда делал какие‑то записи в блокноте.
Потом он поехал на Богатяновку. Клык встретил Константина очень любезно:
– А, Костик! Здравствуй! Что‑то давно ты у нас не показывался, – произнёс он, пожимая гостю руку.
Клык изменился. Потолстел. Стал лысеть.
– Иван, мне документы нужны, на чужое имя, разумеется, – без предисловий произнёс Рябоконь.
– Костик, такого добра у меня цельный ящик, – похвастался Клык, доставая из сундука металлический ящичек.
– На, смотри. Только на что они тебе сдались? – на всякий случай поинтересовался Иван.
– Как на что? Скоро Советская власть в город придёт. Что ты тогда будешь делать?
– Это у вас то царская власть, то деникинская, то советская… А у нас, на Богатяновке, всегда наша, воровская власть была, есть и будет! – высокопарно заявил Клык.
– Иван, не подходят мне твои документы. Мне полный комплект нужен! – сказал Костя.
– Как ты, кореш, сказал? Какой такой комплект? – не понял его Клык.
– Мне нужны метрика для меня, затем метрики, якобы, моих родителей. Все наши фотографии… В общем, семейный архив полностью.
– А…а…а, – протянул Иван, – теперь я понял. Сделаем! Чего же не сделать!
– Только у меня три условия: первое – семья должна быть только пролетарская. Второе – кроме документов, надо всё расспросить об этой семье у соседей: их привычки, наличие дальних родственников и друзей… Всё, что удастся узнать. И третье условие. Самое главное! – Рябоконь сделал длинную паузу. – После того, как у тебя будут все документы на руках, эта пролетарская семья должна исчезнуть навсегда.
Константин замолчал и вдруг посмотрел на Клыка таким страшным взглядом своих водянисто‑голубых глаз, что бывалому вору сделалось не по себе.
– Трудно, но сделаем! – не в силах смотреть больше в глаза Рябоконю, пообещал тот.
Наступила пауза.
– Сколько мне будут стоить все эти документы? – осторожно осведомился Константин.
– Дорого! Очень дорого! – ответил Клык.
– Я спросил тебя, Иван, сколько?
– Тридцать золотых червонцев! – выдохнул Клык.
– Хорошо! Я тебе плачу тридцать золотых червонцев, но документы меня должны устраивать полностью. Если что‑то не понравится, то надо будет повторить, – заявил Рябоконь и вновь зыркнул на собеседника своими страшными глазами.
– Хорошо, – ответил Клык, думая, – вот это душегуб! К человеческой жизни не имеет никакого уважения.
Прошло почти две недели. В субботу утром Рябоконя разбудила кухарка:
– Константин Евлампиевич, к Вам какой‑то беспризорник рвётся. Пущать его али как?
– Пусти, пусть войдёт.
Это был посыльный от Ивана. Мальчишка сказал всего два слова:
– Иван ждёт.
Получив деньги на чай, он ушёл. Рябоконь быстро оделся и, не завтракая, вышел из дому. На Большой Садовой улице проводился парад ростовской самообороны. По мостовой шло "войско" из числа чиновников государственных учреждений. Они представляли собой печальное зрелище: в потрёпанных пальто, стоптанных ботинках и порванных перчатках.
– Вот для тебя, смотри! – торжественно произнёс Иван, протягивая Константину мешок.
Рябоконь с нетерпением высыпал всё его содержимое на земляной пол лачуги. Затем, присев на корточки, не спеша принялся перебирать кучу бумаг.
– Ага, вот метрика. "Некрасов Юрий Васильевич". Год рождения – 1904. Место рождения – город Ростов‑на‑Дону. Вот аттестат о начальном образовании. Отлично! А это что? Это табель успеваемости ученика шестого класса Некрасова Юрия. Великолепно, – комментировал про себя документы Рябоконь.
– А вот фотографии. Юрик совсем маленький, лет пять ему, наверное, в матросском костюмчике. А вот папа с мамой… А здесь и метрика отца.
– Меня всё устраивает, – сказал Константин, но тут же добавил: Пока устраивает. Рассказывай, Иван.
– Отец его, пацана этого, был повешен на вокзале в прошлом году за нападение на казачий патруль. Да, отец его работал в железнодорожных мастерских. Мать не работала. Близких родственников нет. Дальние живут вроде бы как в Сибири. Соседи сказали, что были все они сторонниками Советской власти… Вот всё… Кажется, – рассказал Клык.
– А где сейчас мальчишка и мать его? – поинтересовался Рябоконь.
– Как где? – удивился Иван. – Сгорели они в доме своём два дня назад. Пожар у них случился…
