Текст книги "В небе над звёздами (СИ)"

Автор книги: Сергей Глумаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

В небе над звёздами

Часть первая.
НОЧЬ.

Он ведь даже курить не бросил… А тут – такая вот незадача… Минут двадцать придется подумать. Ну и ладно.

За те 44 года, что прошли с момента его умирания, в нём практически ничего не изменилось… Разве что только цвет лица, да и тот как-то не особенно. Бледность – от курения больше, видимо так…

Волосы из ярко-рыжих довольно быстро превратились в куда более темные. За одни сутки. Веснушки исчезли. Глаза всю жизнь были зелеными, а стали серыми почему-то. Суставы перестали болеть. Ямочки на щеках опять появились. Лысина куда-то пропала. Борода практически перестала расти. Запах яблок в саду стал нравиться. А еще ветер, дождь, снег. Вода, та, что в реках, озерах и морях. Лес, который при жизни никогда особо не восхищал: наверное, оттого, что раньше комары донимали, а теперь вот отказались его кусать, «кровь» его больше не интересовала этих надоед… Поля, равнины и горы, водопады… Небо. И особенно – облака на нём…

Мёрзнуть перестало получаться. От жары изнывать тоже не выходило больше ни разу.

Чаще стало хотеться пить. Но аппетит пропал напрочь. Навсегда. А вот голод – голод пришел…

Ну, укусили, бывает.

Со всяким почти. Да, почти со всяким. И обязательно с тем, кто попутывает берега, с тем, кто как-нибудь ошибается. Принадлежал к одному виду потомков вампиров – хомо сапиенс, а теперь вот к другому причислился – тоже хомо и тоже сапиенс, но только константус еще вдобавок… Смех и грех… Хотя… Со вторым как-то он никогда особо и не ладил. Смеялся часто (и чаще – громко…), а вот грешить… Нет, не получалось у него этого. Не было к этому особого таланта. Интерес по юности иногда возникал, а вот по части реализации – не задалось, не сложилось. То есть – всё точно так же как и у 95 % его сородичей – людей… Хотя ведь курение – тоже грех, если верить философам прошлого. Да – он самый, никак не иначе, скорее всего… Может исходя из никотиновой зависимости его и ужалили? Возможно. Очень даже вероятно…

Ну вот: выходит – и смех, и грех. То есть – и первое, и второе… И опять громкий смех. Грех – обнаружен. Спустя минуту размышления, даже меньше…

От крови он отказался быстро, можно сказать стремительно, почти мгновенно… Украл в больнице пять пробирок с пробами. Затем – еще полновесный пакет. Было вкусно. Ну, опять грех. Воровство. Первый раз в жизни. Ну то есть – после жизни… Вкусно!!! Было. Да, было. Но больше не воровал. Хлопотно и неуютно. Крови больше тоже – не пил. Совсем. Никогда. Потом уж завёл козу. Молоко – лучший заменитель густой алой этой жидкости, как известно. И человеку, и вампиру. Разницы – нет. Оно – фактически та же кровь, но кровь, претерпевшая ряд ферментативных изменений в структуре: абсолютно такая же сыворотка, и всё те же макро– и микроэлементы… Но вот энергетическая матрица у молока – иная. Совсем иная. «Молоко – кровь, но кровь, переставшая ею быть». Еще со школы помнилось ему это выражение. Школу он окончил при жизни. А козу свою подарил. Поэтому в холодильнике всегда были пакеты с сухим молоком. Чай пить он тоже не перестал.

Куртку джинсовую что ли купить себе? – вдруг мелькнуло почему-то в голове… А то спать-то и не в чем. Заказать в сэконд-хэнде – да и радоваться чуть больше обычного… Так и будет. Чуточку позже.

***

Новых своих «родичей» он отыскал не так чтобы и быстро. Они почти год не попадались ему на глаза. Поэтому, как это обычно и бывает, азы нового для себя существования пришлось постигать самостоятельно. Очнулся он не в морге, а на больничной койке. Поэтому решил, что операция прошла успешно и незамедлительно потребовал воды… Тогда он не видел, не мог видеть, что в помещении кроме него находилось еще шесть человек, ведь глаз он не открывал. Пятеро из них закричали почти хором, а шестой только чуточку взвизгнул и почему-то затих. Как потом стало ясно – упал в обморок. Не совсем упал, поскольку и так лежал, а все же вырубился – потерял сознание. Что интересно, мысль о точном количестве товарищей по хворобам пришла к нему в голову как-то сама собой, разом: «А, их шестеро…». Что покумекалось в тот момент этим шестерым, тогда еще определить не получилось. Спустя сутки, однако, он уже безошибочно считывал мысли всех людей в радиусе полукилометра. Это нисколько не утомляло. Забавным тоже не показалось. И до сих пор не кажется.

Через полминуты после вставания с постели ему пришлось пойти за постовой медсестрой – он ведь решил, что обморочный сосед по палате непременно должен выйти из своего неприятного состояния. Препятствовать ему не стали. Но смотрели на него совсем уж как-то по-особому: это позже выяснилось, что в палату его внесли уже мёртвым, а после суток нахождения в этом последнем для себя прижизненном помещении он и вовсе окоченел, как и полагается. Еще ясно вспомнилось, что за время, проведенное в палате до операции, он успел сдружиться со всеми своими «сокамерниками»: компания подобралась превеселая и какая-то добрая. Поэтому когда он умер, соседи по палате грустили. В морг его не положили. мужики посчитали, что надо бы проститься. Медперсонал возражать не стал. Новые товарищи всё ждали, что за ним приедет кто-либо из родственников, но никто так и не приехал. Почему? Не сообщили им. Точнее, сообщить-то сообщили, да только кто-то стёр информацию у них из памяти. Это выяснилось позже: новые его «родичи» не хотели, чтобы она – информация эта – о смерти – сохранилась. Она и не сохранилась. Пропала. Исчезла. Наверное, насовсем. Навсегда. Дружба, кстати, с новыми знакомцами, никуда улетучиваться не стала: спустя полчаса соседи уже вовсю обмывали его чудное «воскресение», ведь молоденькая медсестра – Алёна – объяснила обстоятельно и как-то очень быстро, что подобные случаи – не редкость, точнее, редкость, но не особенная и что ничего удивительного в происшествии этом нет. А вот радостного – на скромный «комнатный» праздник. Хирурги и фельдшера спирту принесли, а упавший в обморок – дядя Костя – три бутылки водки. Или пять, кажется. Но это – не важно. «Почти по одной в руки» – подумалось тогда.

Пить он всё же не стал.

– Оно и понятно, такое пережить-то… Организм супротивляиться теперь гадости всякой! Всё, ты бросил пить! Радуйся! А мне – больше достанется! – резюмировал дядя Костя.

Наверное, он и прав. Да и безусловно – прав. Такое пережить – не каждый же четверг доводится… А насчет «бросил пить» – тоже в самую точку. Спиртного он больше не употреблял. Никогда. Однажды, правда, было дело, спустя уже многие годы после своего пробуждения, попробовал кумыс и как-то очень быстро уснул. Спать он не очень любил – с самого детства – а поэтому больше этого напитка ни разу не пил.

Что ж, такой вот, трезвенник… Ну, да. Любитель молока. Большой, надо сказать, любитель…

Ну и чай, чай тоже – не перестал нравиться. А если кофе – то только с молоком. В «водохлёба» он однако не превратился: для полного насыщения хватало трёх кружек (чаще – небольших чайных чашек…) молока в день. Ну, еще три – ночью. А кофе с молоком – примерно в два раза больше за те же сутки.

Спал он теперь ровно двадцать пять минут в течение ночи. Больше – уже никогда не получалось. Почему-то по сну – долгому, 10-12-часовому, он очень скучал, даром что в детстве не любил спать. Особо не переживал, но чувствовал, что это именно то, чего ему «не хватает». Высыпался-то он за новый – короткий – срок абсолютно полностью.

***

Когда покинул больницу, сразу отправился домой. Его почему-то прекрепко потянуло туда. Сильно. Даже необычно сильно. Не так как это бывало до, а гораздо сильнее… Ему понравилось это ощущение… Снимая однокомнатную квартиру, он старался убедить себя, что это его родное жилище, но получалось как-то с трудом. Не то чтобы ему не нравилось его временное пристанище – о нет, наоборот – но что такое тянет домой, он понял, кажется, только теперь. Понял и уже очень скоро оказался в прихожей своей симпатичной скромной «коморки», как называл её с момента вселения… Разувшись и пройдя в гостиную, он сел в кресло. Какое-то время просто сидел, отдыхая. Затем стал думать, начал прислушиваться к себе. Мысли потекли привычным для спокойного человека потоком. Припомнился день – прямо с утра, когда в палате он пришел в себя. Да уж, необычный денек, ничего не скажешь. Должно быть, накануне с ним стряслось что-то наподобие летаргии, когда изможденный наркозом организм отказался выходить из оцепенения, предпочтя анестезиологическому «сну» более архаичный, даже древний его вариант – летаргический. Который, слава Богу, очень быстро прекратился, продлившись немногим более суток. Или чуть менее. Хорошо сложилось всё. Ух ты, бывает же такое! Бывает-бывает, дело почти «обычное» можно сказать, но вот чтобы с ним лично… Но, да – с ним лично. Да еще и так удачно… Он стал оглядывать гостиную: неторопливо, спокойно… Взгляд словно бы плавал по поверхностям стен, мебели, иногда «взбираясь» на потолок. Он поймал себя на ощущении, что включенная люстра светит из центра помещения напрасно… Поднялся и прошагав к выключателю, погасил свет… Стало быть, время начала сумерек… Легкое предвечерье. Впрочем, надо чем-нибудь заняться. Чаю, что ли, попить пойти? Хм… Ни есть, ни пить, ни спать, ни курить, ни что бы то ни было делать вообще не хотелось. Странно. Он снова вернулся к креслу и сел… «Хотя, учитывая нюансы сегодняшнего и предыдущего дня… Наверное, ничего удивительного» – продолжил думать он. Попробовал представить, чем бы следовало озаботиться ему, но идей никаких не возникало. И еще чего-то абсолютно не хотелось… Чего-то нужного и привычного… Чего же? А хрен его знает. Совсем ничего не хочется, совершенно. Как тут определишь чего конкретно неохота? Чего-то. Как и всего остального. Устал же, наверное… Он вдруг почему-то заулыбался – стало весело, а спустя пару мгновений захохотал. Громко посмеяться он всегда любил. «Ну вот, а говоришь, что ничего не хочется!» – заметил почему-то шепотом мозг его… «Ну, может быть чего-то – то того, то сего – не захочется, что ж тут такого-то!» – добавило вместилище серого вещества… «Подумай, может и ответишь на этот вопрос поконкретнее» – пронеслось в мозгу следом…

– А ведь чего-то и вправду недостаёт, а… – пробубнил он себе под нос. И снова заржал. «Вроде же и не пил» – подумалось. Он задумался чуть сильнее. «Утомлён, да…», «При такой степени усталости я обычно здорово зеваю, а сейчас почему-то не тянет совсем…». Он попробовал зевнуть через силу…

И вот тут началось…

Постой-ка. Уг… Нихр…! Ох ты же!!! ГОСПОДИ!! Ему… ему… Ему не хотелось… дышать! И… Мало того, что этого не желалось! Он как есть – не дышал! Вовсе. То есть – совсем. ВООБЩЕ. И притом – с самого первого момента пробуждения в больничной палате! Он вдруг это понял. «Ну вот, вишь…» – решил почему-то пошутить ему мозг его… Не то чтобы шутка показалась ему удачной. Не зашла. – Я НЕ дышу! – сказал он вслух, но почему-то с такой интонацией, как будто о чем-то мечтательно грустил… Словно бы сонет соседской девчонке готовился исполнить. Это еще что за обертоны, а? «А что, не те?» – съязвил мозг. – Не те – решительно заявил он вслух. – Да, вот именно что не те!! – хрень какая-то, разве нет? В эту секунду он поймал себя на мысли, что успокаивается. Поняв это, и почему-то пролепетав: «Зараза!», он попробовал втянуть носом воздух: ноздри просто расширились, но притока смеси газов не произошло. Выдохнуть тоже не получилось.

Ни вдоха, ни выдоха!

Снова и снова, попытка за попыткой – нет! Он не дышит. ЧТО это такое?! Ошеломленный он вскочил на ноги – волнение, кажется, немного усилилось. Почему-то перегнулся пополам и еще раз попытался получить в ноздри воздух. Тщетно. В груди мало-помалу стало ощущаться давление, он выпрямился, и оно тут же исчезло, почти сразу. Не дышит. Прошла минута, может быть две или три, в течение которых он стоял прямо, как часовой, не двигаясь. Нет, ему не хочется, не можется и не требуется дышать… Здесь его, по его мнению, должен был бы прошибить холодный пот, но и этого никак не случалось. Вместо этого всё его волнение снова стремительно куда-то… испарилось. Слово, которое он подобрал молниеносно, почему-то получилось таким… Может, это оттого, что совсем недавно он думал про пот… Реакция на стресс, которая должна – должна – непременно возникать, просто улетучилась, прекратилась, ее не стало. Вместо нее пришло почему-то ощущение прохладного ветра, который «подул» (?) как нельзя кстати… «Ух ты!» – подумалось ему уже целиком спокойно. «Неплохо для 52 лет, а?…» – такая мысль посетила – почему-то – голову вдогонку за «первой». Ну ни фига себе!! – это он выпалил уже вслух. Мне 52 года, елки-палки, рановато же я перестал дышать! И почему это? Словно желая снова получить ответы, попытался вдохнуть опять. Не вдыхается. Выдох… Нет, не выдыхается. В нос воздух, кажется, все же попадает. Но вот дальше – никак. Тут вдруг опять «подуло»… На сей раз даже не так: его попросту «окатило» уже знакомым «ветром», с ног до головы. «Не-а, даже не совсем то», – понял он – «волна» «воздуха» не просто окатила его, она его пронизала, окутала, добравшись, кажется, до ядра каждой клетки его кожи… Кожи? Нет, не только ее. «Поток» или окат этот вот достиг вообще каждой клетки его тела. Ощущение было именно таким.

– Ух ты, дядя Ва себе!! Так, стало быть, я «дышу» теперь, да? – заорал он внезапно.

Кричал он громко, именно вопя, что называется, но как-то абсолютно без ужаса. «Задорно, что ли?» – словно бы задал вопрос ему мозг его… Мысли, надо признать, тоже перестали быть прежними: в них теперь отсутствовал какой бы то ни было оттенок страха и даже сколь-нибудь осязаемого беспокойства. Он теперь просто думал, а не лихорадочно соображал, как бывало с ним часто ранее в непривычных или ошеломляющих ситуациях. «Как о кульке конфет» – так его мозг тут же сформулировал ощущения – стремительно, но без спешки выдавая мыслетекст…

«Или о программе телепередач», «о бурундучках, всенепременно забавных», «об летючих одеялках с пропеллером» – тут же последовали мысленные разъясняющие «добавки»…

А затем уж: «Иди ты, засранец, чаю, что ли, попей, ну или молочка там какого, кофейку наведи…», «Да, и в зеркало погляди, пожалуй это-то уж – в первую очередь!!»

Он последовал «совету».

Подойдя к зеркалу, направил взгляд в одетое серебрянкой стекло… Прямо на него смотрел смуглый сероглазый высокорослый брюнет с шевелюрой прямых волос, доходящей до середины шеи – слева и справа уши, обычно открытые, были прикрыты полностью. Уверенно и спокойно так поглядывал. В отражении он узнал себя. Однако если бы он мог дышать, то наверное все же подавился бы! Дело в том, что брюнету в зеркале на вид было не более 25 лет, а он-то точно помнил, что с утра ему – тому, кто находился по эту сторону зазеркалья – было без 3 месяцев 53 года…

«Забавно?» – спросила башка…

– Хмммм-тчтк-хл… – это или что-то похожее только и сорвалось с его губ в ответ…

Но если это и было забавным, то еще не самым, да и не последним в некоей череде прочих забавностей… Что с того, что с самого рождения он был обладателем рыжей копны волос, которая, сколько он себя помнил, предпочитала виться? Что с того, что в последние годы резко поредела она – чего уж там, уже около десятилетия он был лыс, волосы остались только на затылке – а тут чуть ли ни до плеч? И что глаза были зелеными от природы?! Всю жизнь! А сейчас вот… теперь вот… Вот.

Рост его тоже – чуть ниже среднего лет с семнадцати, а у «этого» – почти два метра, ну, 185 сантиметров уж точно…

«Метр и девяносто один сантиметр, а доли сантиметра пока можно и не учитывать!» – как-то бодро вдруг подумалось…

– Что ж… –  вслух зашепталось уже как-то совсем само… От собственного шепота он вздрогнул, но взгляда от себя в зеркале не отвел, продолжая рассматривать. И думать…

«Еще ведь что-то…»

Ну и веснушки! Их же всегда было довольно много, особенно на щеках. С годами они преобразились в некие пятна, которые уже не так чтобы очень напоминали собой веснушки, а в последний год так и вовсе превратились в папилломы.

«А вот у брюнетов не бывает веснушек, по крайней мере – не у тебя» – прозвучало в голове.

А-а-а, угу… – это уже снова вслух, отвечая разоткровенничавшимся мыслям. – Ну это хоть я, да? – спросил он у мыслей, ожидая получить какой-то ответ: он уже решил, что ответ непременно последует.

«Ну не я же!» – раздалось в черепной коробке. «Ты, ты. Собственной персоной. Не переживай. Не узнаёшь, что ли?!»

А и действительно. Похож. Вроде я.

«Да ты! Ты. Иди уже чаю с молоком выпей…» – оформился очередной ответ.

Он пошел на кухню…

Там, машинально включив электрочайник, который у него всегда был полон воды, и усевшись на табуретку, продолжил размышлять.

«Хорошо… Ладно. Предположим, что это мне не снится. ЧТО тогда происходит?

Так… Операция по удалению доли правого лёгкого. Вроде и ничего необычного. Она должна была пройти успешно и наверняка так бы и было, но я впадаю в летаргию. А они решают, что я – умер. Что не выдержал операции. Неужели смерть и летаргический сон действительно так уж просто перепутать? Этого я не знаю. Видимо – просто. Иначе бы не перепутали. Ладно. Последнее, что я помню – маску анестезиологическую на лице, потом – ничего. Очнулся уже в кровати. Сначала показалось, что проснулся у себя дома, как обычно… Даже потянуться захотелось. Да я, кажется, и потянулся. Потом – воды попросил… Вероятно, что-то стряслось с моим телом – после этой кратковременной летаргии – и я теперь не дышу…

(Словно бы желая проверить себя еще раз, попытался сделать вдох. Нет. Не выходит. Ага…). Давай разбираться…

Не дышу, да. Но… Ведь меня же обдавало уже – «ветерком» этим… Два раза. Первый, затем – второй… Что это, если не дыхание, черт подери, а? Не носом, согласен, не через ноздри… А всё же дыхание, нет? Да. Оно. Дыхание. Не легочное, а… клеточное, получается, так? Ну, или что-то в подобном этому роде. То есть – всё же дышу. Логическое объяснение неумению и ненадобности дышать носом – есть. Если бы я спал, логика бы всхромала. Значит – не сплю. Ладно. Стало быть – возможно включились какие-то компенсаторные механизмы… Кто знает, на что способно тело, если ему доводится попасть в экстремальные, шоковые условия… Возможно, что легочное дыхание еще восстановится… А до той поры – так вот. Хорошо. Ладно. Это пока оставляем как есть. Второе.

Допустим, что этот вот, в зеркале – действительно я. Ведь похож. Копия прямо. Только волосы черные, длинные и прямые да глаза серые… Веснушек у смугляков и правда не водится, как правило. Стало быть, посмуглел, вытянулся (что-то уж довольно-таки, ей-богу…) и шевелюркой заново обзавелся. Что это? Почему? Рыло моё и тело, – какого хрена так изменились? Глаза волосы, пропорции туловища… Что-то многовато как-то переоформилось… Почему я такой «другой» вдруг теперь?! Возможно, что и не будет ответа… Хотя… Почему это не будет? Может это всё те же компенсаторные механизмы… Ну, то есть – гены предков «включились», я и поменялся внешне… Стресс, понимаешь, летаргия, все дела… Гены ведь тоже в шоке побывали: небось решили, что какую-то информацию о фенотипе предков надо бы активировать – и врубили, посовещавшись, так сказать… Ага. Ну, вот. Вот и ответ. Если уж дышу всем туловищем, то почему бы и пропорции тела не поменять? Вероятнее всего, кто-то из предков был черноволос и долговяз – может такое быть? Не просто может, а так и есть: прадед высок и смугл был, а у братьев его – еще и глаза серые, у двоих из трёх даже, кажется.

И это выяснили, ну, или, по крайней мере – попытались объяснить. Выходит логично. Вполне правдоподобно даже. Так и будем считать. Пока еще что-нибудь не обнаружится…».

В том, что в ближайшее время что-то станет еще более понятным, он – почему-то – не сомневался уже совершенно.

Удовлетворившись предварительными итогами собственных рассуждений, он налил себе чаю… «Чёрта в гриву!! А пить-то как?! Я же не втягиваю воздуха – ни носом, ни ртом!»

«Молока добавь» – послышалось в голове.

Тут он вдруг понял, впервые почувствовал, чего ему на самом деле хочется более, чем дышать… И чтобы всенепременно вот так же вот – пронизало до самой последней клеточки…

«А вот этого – не надо…» – мягко запротестовал «голос» в голове. «Иди молоко из холодильника доставай. Там еще полпакета. Тебе хватит... Кровь пьют по ошибке, не надо этого делать. Не стоит. Никогда… Жалеть будешь…»

Вдруг до его рассудка докатило еще кое-что: «голос» был женский. И принадлежал ни в коей мере не ему… Он был чужим. С ним, начиная с первой – диалоговой – фразы в его голове на протяжении этого вечера, постоянно кто-то общался… И этот кто-то – еще одна из «забавностей», в числе прочих – сегодняшних и вчерашних. В этот момент ему уже становилось несколько понятнее, почему диалог придётся поддерживать активным образом…

«Ты спрашивай, не бойся» – поймав его это бессловесное ощущение, спокойно предложила новая собеседница…

Что ж.

– У меня такое чувство, – начал он, – что я не пил дней восемь… Бочку бы осушил сейчас. И какого черта мне хочется… не воды?!

«Потому что воды тебе не может хотеться. Её тебе не требуется. Хоть ты сам её производишь, она всё же требуется от тебя. Не тебе…»

– Чего?!

«Ничего. А что?»…

– Что за бред? Ты КТО вообще?

«А ты КТО?»… Пауза – секунды три. «Вот и я – тоже…»

Минуло еще секунд, наверное, одиннадцать. В молчании. Спустя это время до него и дошло. Окончательно.

– М-ммм-м!! Уфгх-х-кхбл… – это он заявил уже сразу после…

«Ну вот, понял, наконец»

«Да, ты вампир. Именно он и есть, ты правильно всё понял, словами можешь не переспрашивать. Что же, теперь – такой вот ты, да…»…

«Какого же… хрена!», «Сплю», «Спятил», … … … – затем еще череда неких сторонних мыслеконструкций – разных по длине – проносилась у него в голове в следующие пять, может быть семь, секунд…

Новая мысль, пришедшая к нему секунде на девятой, его почему-то порадовала:

«Да я попросту из комы не вышел, в которую во время операции впал! Я без сознания, а это – мерещится мне!»

От восхищения этим новым осознанием у него, наверное, перехватило – бы, дыхание… Он тут же перешел в наступление: «Э-э-й, там!!! Эй, вы, там, у операционного стола!!! Я жив, ребя-а-а-та!! Врубайте свои дефибрилляторы!! Я ту-у-т!!!! Э-э-у-у-у-у!! Поспешите!! Не скупитесь на вольтаж!!! Эй, вы-ы-ы-ы-ы-ы!!! (ы-ы-ы-ы-ы-ы!!! Ы-а-э-ы-ы-ы…)…». Ну и прочее, в таком духе – с минуту, может быть, полторы…

Всё же в какой-то момент он утомился. И замолчав, как-то вдруг сразу – не выстраивая особо никаких словесных формулировок внутри своего рассудка – потребовал ответа у новой знакомой… «Эй, слышите меня??» – мол – «Вы, вы, ага…» – только и пронеслось в мозгу.

«Всё изложил, да?» – спросил всё тот же голос. «Минута и девятнадцать с половиной секунд… Ну, почти как обычно. И матом ты почти не ругался – один раз только. Хорошо, молодец!!». Почему-то ему показалось, что обладательница этого мягкого голосочка улыбается…

«Ну, вот как-то так пока. Но это – пока!!» – всё еще не желая быть полностью спокойным, постулировал он.

«Да не в коме ты, успокойся. Ты дома у себя. Из комы ты не вышел бы. Ну, или точнее, так: ты не сразу, но всё же вышел из неё, из комы-то этой своей… Позже немного. Пришлось помогать… Ты не умер, не бойся. Жив, не переживай. Всё нормально. Пока, по крайней мере…»

«Так вот, значит… Ух ты, чёрт… А…. ну… впрочем… ладно; ладно. Отлично, чего там… Спрашивать и не знаю о чём уж, получается… Эх… Жаль, что не сплю всё-таки…»

«Да, жаль» – прозвучало в голове «в ответ»… Ему показалось, что тон ответчицы печален, неподдельно и…

«Я здорово вляпался, да?»…

«Да как сказать… Да, вообще-то… Но ты носа не вешай. Мы что-нибудь придумаем, ага?»…

– …

«Ну вот, хорошо…».

– …

«Правильно, молодец, помолчи, помолчи пока…».

«Да, надо бы мне заткнуться… На некоторое время. Извини…»

«Ничего, в порядке всё… До связи, или как, да?

«Угу». «Хотя нет… Постой, погоди… Меня обязательно было…м-м-м…»

«Кусать?».

«Ну… да. Кусать, стало быть… Да? Обязательно?»

«Нет, но… Вообще-то… Да – да, обязательно…»

«А почему?»

«Ну, ты бы… Умер бы ты.»

«А это не лучше? Именно для меня – не лучше было бы… умереть?»

«Нет… Для тебя… Понимаешь… Ты бы… Именно ты бы, вот… В общем, ты не туда бы попал… Как-то так.».

«В ад, что ли, да?»

«Ну, вы часто так это называете… Да. Туда…»

«Я грешник, видимо, да? Крепко плохи дела?»

«Все грешники. Люди же… И у всех – дела не так чтобы уж… хороши»

«И исключений нет?»

«Нет. Пока нет…»

«А будут?»

«Будут, куда вы денетесь…». Ему опять показалось, что она улыбается.

«Понял я. Конец связи» – и он почему-то тоже улыбнулся – в ответ…

***

Проснулся он уже ночью. Спал ли он? Видимо да, спал. С момента прекращения «разговора» он больше ничего не помнил. Значит – уснул. Что-то было не так. Ему было плохо. Ныло всё тело. Еще несколько секунд спустя он понял, что у него озноб. Колотило здорово. И еще прилично пекло… Такая вот необычная «связка» двух почти противоположных ощущений… Отвратительная и не бог весть, откуда возникшая. Он уже знал – почему-то – что дальше непременно будет еще хуже. Припомнилось и сновидение. Он – по горло в густой красной жидкости и голова, которая воздымается над «озером», от боли раскалывается на фрагменты. Озноб и жар в сновидении тоже присутствовали, ощущала их, правда, одна только голова… «Сейчас, вроде как, не так погано, как во сне… Телом это проще ощущать, чем одной башкой…»…

«Что мне делать?!»

«Молока выпей» – тут же оформилось в голове. Это не был голос вечерней собеседницы. На этот раз звук голоса был собственным – обычная мысль.

Он хотел встать. Получилось плохо: попытавшись одним движением принять привычное полусидячее положение, он понял, что сил у него для этого недостаточно. Тогда он рванул еще раз и опять – впустую… Озноб по телу почти сразу заметно усилился. Жар подступил к голове и практически одновременно с ним из глубины черепа стал «выползать» и озноб – «заколотило» теперь и голову… К тому же – вмиг заломило от боли виски – один за другим, а потом… Разламывающая боль пронизала уже всё тело – поползла сначала медренно, а затем – стремительно.

«…ть твою…».

Однако сдаваться он не стал – только простонал, тихо и протяжно, поскольку стерпеть боль у него не вышло. Больно! Почти не пытаясь расслабиться, он подал мозгу импульс на движение влево и слетел с кровати на пол. Получилось резче, чем он ожидал. Приземление было ужасным. Он закричал, но быстро умолк. «Так, я лежу…». «Что дальше?». «Доползти до холодильника»…

Он попробовал двигаться… Не тут-то было. Перевернуться со спины на живот не выходило – он словно бы прилип к полу и всё что ему оставалось – это смотреть в потолок. Он так бы и делал, если бы не боль, которая стала почему-то пульсирующей, жаля его от тупого ниспадания до пика раз в два-три мгновения – секунды… «Пики» эти – острые – раскаленные и жаляще-вкручивающие – с каждым циклом всё выше и горячее, а «спады» боли нисколько не прекращают, превращая ее всего лишь в тупую, обволакивающую и вязкую, липкую… Он вдруг перестал видеть. Миг, еще один, и еще: он снова не может не кричать, только теперь кричать не удается: боль настолько сильна, что он попросту не в силах произнести ни звука… На живот словно бы взгромоздили – нет, скорее раскатали по нему – пятисоткилограммовую плиту… Всё бы ничего (!), но «плита» начинает разогреваться и втекать в него, одновременно растягиваясь внутри тела, кромками пробивая себе путь – к груди, рукам, ногам, а потом – шее, отчего позвоночник, кажется, «вытягивается» в ровную струну, игнорируя отныне свои естественные изгибы… Так… Секунды явно отказываются походить одна на другую и спустя еще несколько мгновений он чувствует судороги: сначала – голова, шея, затем конечности – руки и ноги, до этого безвольно «вклеенные» в пол… А еще через миг-другой он почувствовал кости: теперь он точно знал, сколько у него их в скелете. Казалось, они решили пообщаться между собой теснее, чем самые близкие друзья: сначала затеяли тереться друг о друга суставными поверхностями, а затем стали попросту вонзаться одна в другую – попарно и более, пока, наконец, не впились все и одновременно во все. Сознания он не утрачивал: не шевелясь лежал с широко раскрытыми, ничего не видящими глазами. Самым ошеломляюще ужасным было то, что он отлично соображал: мыслепоток не утратил скорости и глубины, ему всё время неслись в голову самые разнообразные мысли – целиком и отдельными смыслофрагментными конструкциями – каждая такая мыслеформа жалила ничуть не хуже, а даже лучше и точнее, чем физические проявления мучений: ему хотелось тишины, однако скорость мышления и не думала замедляться, а напротив – ускорялась всё быстрее с каждой секундой, вонзая свои иглы – предложения, словосочетания, отдельные слова – чаще и чаще, и с каждым разом – глубже. «Мне конец» – понял он. Мысль эта пришла не словами, а ощущением. «Скорее бы» – постулировалось вдогонку…

Сколько всё это продолжалось – неизвестно…

Когда он в очередной раз смог видеть, холодильник с распахнутой дверцей находился от него, лежащего на полу, примерно на расстоянии вытянутой руки. Он, кажется, пришел в себя только благодаря свежести, доносящейся из продуктовой камеры… Ему дико хотелось пить. Еще он понял, что лежит на животе, а руки вытянуты вперед: ладони касаются пола, который кажется очень теплым, едва ли ни горячим. Или это он так похолодел? Холодильник по обыкновению практически пуст, если не считать десятка яиц на дверце, початого пакета молока, нескольких пакетиков с комбинированными специями, двух коробочек лапши быстрого приготовления, солонки с солью, пол-литровой бутылки подсолнечного масла и пачки сахара-рафинада.

«Бери пакет и пей! Не тяни…» – донеслось из глубины – скорее даже со дна – черепной коробки… Мысль была физически болезненной, у него сложилось впечатление, что с мозга накануне содрали внешнюю оболочку, отчего он, похоже, стал чувствителен, словно только что лопнувшая мозоль… Однако было и нечто, чему он почему-то возликовал: в голосе – внутри своего разума – он узнал знакомые тембры: с ним опять говорила его новая знакомая… «По малой нужде, что ли, отлучалась?!» – с негодованием заметил рассудок, недавно переживший такое. «Где ее носило, сволочь, а?!»

«Пей! Скорее. Если не выпьешь, секунд через пятьдесят всё это начнется по новой! И ты уже вряд ли что-либо выдержишь…» – только и «ответила» девушка.

Он протянул руку – она послушалась – и взяв пакет с молоком, губами припал к срезанному раструбу конструкции: «вдыхать» ртом жидкость абсолютно не пришлось, вместо этого молоко само устремилось в ротовую полость, как будто бы на пакет с усилием нажали. Спустя мгновение он уже держал его обеими руками. И – пил… Это не было чем-то осуществляемым посредством глотков: «пила» каждая клетка и происходило это не поступательно, как бывает при выполнении серии глотательных движений, а константно, непрерывно, словно бы он нырнул в молоко с уступа скалы, врезавшись ежеклеточно в жидкость эту с размаху, с тем лишь отличием, что это оно – молоко – в него «врезалось»… Содержимое пакета иссякло бы почти мгновенно, так, по крайней мере, ему показалось, однако допивания всё же не произошло: губы мягко «отстранило» так же внезапно, как и «притянуло» до этого четырьмя-пятью секундами ранее… Это было чем-то, напоминающим очень слабый электрический ток, правда беззвучный, а всё же характерно «кусачий»… В общей сложности он выпил граммов пятьдесят, может около ста… «Эко вот ты, а…» – решил обозначить себя ему его разум… Всё еще глядя на пакет, он вдруг почему-то возжелал читать текст на нем, начав от самого крупного, спускаясь к «мелочам»: «…хранить до…»…