Текст книги "Большая лагуна"

Автор книги: Сергей Жемайтис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Что-то мешает размножаться тигровым звездам, – продолжал Костя, – а не то эти чудовища быстро уничтожили бы все живое на рифе. Мы с Антоном сегодня крепко поспорили, и я был неправ. Антон считает, что тигровка – сейчас главная опасность. Надо все силы бросить на ее уничтожение; следует немедленно найти и размножить ее врагов, – конечно, если они у нее есть, а нет, то создать: старый и единственно верный способ, не нарушающий экологического равновесия в природе.

Костя говорил, имитируя профессора Бочарова Евгения Петровича, и у него здорово получалось. В довершение полного эффекта Костя сделал вид, что протирает очки, сморщился, чихнул и повел взглядом, словно оглядывал аудиторию.

– Вот так, мои друзья, – закончил он и первым засмеялся.

Нет, с Костей все было в порядке. Я завел разговор о «Корифене», нашей океанской яхте, и Костя горячо стал отстаивать необходимость замены всего бегучего такелажа.

Я простился с Костей, довольный, что мастерски поставил его на ноги. Скорей бы пролетала последняя неделя нашей вахты, а там, поставив все паруса на «Корифене», мы будем перепахивать воды Большой Лагуны и Кораллового моря.

Комбайны подошли к центру моего поля; здесь всегда бурно размножалась хлорелла, потому что здесь, на дне, оканчивалась система трубопроводов, по которой сюда перекачивалась вода из глубин Кораллового моря – своеобразные удобрения, широко применяющиеся в морском земледелии. Сегодня синезеленые водоросли совсем заглушили хлореллу. Пришлось повернуть комбайны в сторону и направить на ядовитое пятно прополочную машину.

Меня не оставляло хорошее настроение, разговор с Костей взбодрил меня, и, что греха таить, он был нужен и мне не меньше, чем моему другу. Все эти дни я чувствовал полную беспомощность перед микроскопическими водорослями. Костя прав, я ничего не сделал для защиты хотя бы своего участка. Мог ведь я хотя бы изменить режим питания. Почему, например, я не остановил насосную станцию и не лишил водоросли обильной пищи? Пусть поголодает и моя хлорелла…

Надтреснутый голос моего видеофона хрипло прозвенел и, вместо того чтобы сказать, кто вызывает меня, выдавил из себя только одно бранное слово: «Дубина». Не результат ли это Костиного ремонта? В последнее посещение он возился с ним. Видимость улучшил, но аппарат стал ругаться. Расплываясь в улыбке, появились саратовские ребята. Серж сказал:

– Не беспокойся, твою дохлую рыбу довезли в целости. Только не застали главного инспектора, уехал к австралийцам. Говорят, что там выловили каких-то чудовищ, не то кальмаров, не то морского змея.

– Звезду! – подсказал Володя. – Морскую звезду.

– Ага, звезду, – согласился Серж.

– Девушка, которой мы хотели отдать дохлую рыбу, как будто не очень ей обрадовалась, а два парня прямо вырвали ее у меня из рук, даже не сказали спасибо. А девушка – неописуемой красоты.

– Наташа Стоун, – вставил Володя. – Тебе передавала привет. Просто удивительная девушка!

– Спасибо, ребята.

Серж спросил:

– У тебя что, рыбья холера?

– Нет, водорослями объелись.

– Будешь – заходи, – пригласил Володя. Саратовцев будто смыло волной: наверное, вышел из строя аппарат или их «этажерка» попала в тень Лусинды.

Плавучий холодильник выгрузил контейнеры с брикетами на причал, два погрузчика стали подтаскивать их к люку, над которым курилось серебристое облачко кристалликов воды и угольной кислоты. Катер уже уверенно подходил к первому комбайну, ловко подхвати, хоботом крана ярко-желтый ящик и, поставив на ленту транспортера, направился к следующему комбайну.

Смотря на умные машины, я временами чувствую себя совсем мальчишкой, когда электронные игрушки вызывают восторженный трепет и кажутся действительны живыми, разумными существами. Схожее чувство я переживал и сейчас, стоя на причале и наблюдая за слаженной работой своих машин. Я имел полное основание гордиться, что нашел поломку и вправил холодильника «мозги»; вчера над этим целый час бился наш инженер Генри Эберт и при этом все время ворчал, что нельзя доверять такую высокую технику «случайным» людям.

Я хотел было наконец пойти в лабораторию и засесть за электронный микроскоп, как вдруг послышалось знакомое тарахтение. Авиетка Генри всегда издавала эти аварийные звуки. Он довольно удачно плюхнулся метрах в десяти от причала и откинул колпак. У Генри костлявое лицо с мощным подбородком. Его лысина окаймлена венчиком из жиденьких волос неопределенного цвета.

– Ты что, вызывал аварийку из Лусинды?

– Ну как я мог, Генри!

– Не крути мне голову!

– И не думаю, Генри. Просто у меня выдалась минута…

– Не ври!

– Клянусь океаном!

Клятва была сильной, и он недоверчиво улыбнулся:

– Честное слово?

– Нашелся под рукой блок…

– Где нашелся?

– В шкафу запчастей.

– Молодец! Не ожидал. Все-таки общение со мной принесло тебе хоть какую-то пользу.

– Огромную, Генри.

– До свидания. Ив.

– До свидания, Генри.

– У тебя не найдется чего-нибудь промочить горло?

– Сколько угодно, Генри.

Я бросил ему конец, подтянул авиетку, и мы минут десять мирно побеседовали, распивая охлажденный сок манго.

– Мне пора. – Он поморщился. – Каждый день летаю на семьдесят восьмой участок. Вчера вышел из строя анализатор воды, сегодня утопился робот… Не смейся, Ив, действительно упал с причала. Робот специального назначения, для переноски тяжестей, там они переоборудовали всю систему транспортировки, чтобы облегчить участь Абдуллы – так они его назвали и сделали из него мальчика на побегушках; ну, ясно, бедняга поскользнулся и сыграл в пучину.

Мы дружески простились.

Совсем неплохой парень этот Эберт.

В лаборатории, здесь, на острове, я пользуюсь портативным микроскопом. «Великий всевидец», увеличивающий в миллион раз, есть только на Центральном посту, меня пока устраивает и моя «малютка», увеличение в триста тысяч вполне достаточно для моих целей. Еще на Плавающем острове я думал над загадкой консервативности некоторых видов животных и растений. Почему не изменились за сотни миллионов лет памакантус, кораллы, морские губки и еще множество других животных, населяющих океан? Или они закончили процесс развития на данной стадии, великолепно приспособившись к окружающей среде, или прожили лишь еще незначительную часть времени, отведенного им природой; тогда в ближайшие десять миллионов лет они наверстают упущенное, и будем надеяться, что человек сможет пройти через такую даль времен и увидит, как из этих сравнительно простых форм разовьются удивительные создания, недоступные представлениям даже современных фантастов.

Я размечтался, глядя на пульсирующую клетку перьевидного морского червя. Ведь стоит только изменить ее генетический код, и может начаться необратимый процесс развития – что-то похожее получилось с морскими звездами, давшими тигровку. Я не могу себе этого позволить: подобные опыты запрещены законом, только в нескольких лабораториях они проводятся в строгой изоляции от окружающей среды. Я подумал: что, если тигровую звезду создал студент-шестикурсник, просто небрежным жестом выплеснув в море кусочек морской звезды, подвергшейся жестким облучениям?..

Работа сегодня совсем не шла на ум, как я ни пытался углубиться в тему. Я сделал несколько срезов тканей морского червя, подошел к аквариуму. Вид частички Лагуны, заключенной в стекло, всегда успокаивал, служил для меня катализатором мыслей. В прошлом году, вернувшись в Москву, я долго не мог прийти в рабочую форму и не понимал, в чем причина, хотя чувствовал себя прекрасно. Костя надоумил меня:

«Постарайся превратить свою конуру в имитацию островной лаборатории и главное – сооруди аквариум».

Как он оказался прав!..

В аквариуме суетилась стайка изумрудных рифовых рыбок, цвели анемоны и морские лилии, по песчаному дну ковылял пестро окрашенный редчайший экземпляр рака, на камне дремал розовый бычок с отделкой из оранжевых кружев. И все это – на фоне пунцовых и фиолетовых кораллов и редких по форме и окраске водорослей. Среди них были и синезеленые, только в этом замкнутом мирке они занимали очень скромное место и не проявляли тенденций к агрессии.

«Видимо, все зависит от условий, – размышлял я. – На севере появилось вдруг множество леммингов, почти исчезнувших за последние сто лет, в средней полосе – нашествие бабочек непарного шелкопряда, плодожорки…»

Часы пробили двенадцать – пора второго завтрака Еду я готовлю с вечера. В термосах – котлета из хлореллы, желе, кофе. За едой, как всегда, смотрю «Хронику мировых событий». Впервые показали космический корабль «Земля», предназначенный для рейсовых полетов на Марс. Скоро он начнет летные испытания. Наш Антон включен в состав его экипажа и через несколько дней отправится на Лунный космодром. Поражали размеры «Земли» и оригинальность ее конструкции, что объясняется запуском «Земли» с Лунного космодрома. «Земле» не надо пробивать атмосферу, и потому дискообразная форма наиболее выгодна для полета к Марс и спуску в разреженной атмосфере. Затем демонстрировалось интервью космоботаников с «Сириуса-2». Среди маститых ученых вначале как-то несерьезно выглядело' милое лицо Веры, зато, когда ей предоставили слове впечатление мгновенно изменилось. Вера привела очень убедительные доводы причин гибели растений космической оранжереи на «Сириусе». Она горячая сторонница идеи Карло Понти; ей удалось из синезеленой водоросли выделить вещества, тормозящие рост и развитие клеток. Все же сколько у нее и у Карла Понти противников! С каким сарказмом отозвался о ее антивитамине академик Жукризон:

– Слишком поспешные выводы, мадемуазель. Неужели вы думаете, что прежде никому не приходила в голову такая простая мысль?

– Возможно, – ответила Вера, – только по каким-то причинам она там надолго задержалась.

Надо было видеть, как коллеги Жукризона строили гримасы, борясь с ехидными улыбками!

Затем в течение десяти минут показывали способы борьбы с синезеленой водорослью и в заключение продемонстрировали колонию этих растений на камнях лунного кратера, возле трещины, через которую из недр просачиваются водяные пары и углекислый газ.

Диктор говорил:

– Вездесущее растение! Как оно попало на Луну? Нам известно, какой строгий карантин проходят все при посещении нашего спутника. Пока шла дискуссия среди ученых о заселении Луны земными растениями, синезеленая водоросль приступила к делу. Теперь вопрос времени, когда на смену водорослям придут мхи, лишайники, возникнет атмосфера, и по мере уплотнения лунной атмосферы можно будет засеивать лунные кратеры травами альпийских лугов, кустарниками, переселить и высокогорных животных. И тогда человек, наш далекий потомок, сможет наконец снять с себя скафандр на планете, пригодной для жизни. Вероятно, создание атмосферы на Луне займет не менее десяти тысяч лет, хотя прогресс науки и, как следствие, технические революции смогут внести резкие коррективы…

Затрезвонил на причале колокол громкого боя. Я подумал, что заглянул кто-либо из дельфинов, обитающих на соседних участках.

Каково же было мое удивление, когда я увидел около причала Хоха, а рядом Геру и Нинон, поддерживающих плавниками Пуффи. Вода вокруг порозовела от крови.

Я поместил раненого в небольшой бассейн под крышей, служивший лечебницей для моих дельфинов. У Пуффи рана на боку и содрана кожа на голове. Он доверчиво глядел на меня, стонал и плакал от боли. Пришлось сделать ему обезболивающие уколы. Рана оказалась неглубокой. Обработав, я зашил ее и наложил резиновый пластырь, ссадину на голове смазал пастой Иванова; она смывается только спиртом и надежно изолирует поврежденный участок кожи. Пуффи можно было отдать на попечение взрослых, но я решил его подержать сутки под наблюдением. Пуффи после уколов затих на мягкой подстилке. Я поспешил к причалу, чтобы успокоить дельфинов, но там застал только одну Нинон. И она осталась, как выяснилось, не потому, что особенно тревожилась за сына, а только чтобы предупредить меня, что вблизи появились три большие белые акулы и сейчас все ее родичи, а также дельфины с двух соседних участков готовятся к охоте на белых акул. Нинон сказала:

– Пуффи останется с тобой. Мы все вернемся. Нам не следовало уплывать отсюда. Гера-мать сказала: «Водоросли нам не опасны». Мы послушались, не желая огорчить тебя.

Я уже и сам понял, что поступил необдуманно. Дельфины никогда не едят больную рыбу, особенно лакомка Пуффи.

– Передай Гере, что я понял свою ошибку и чуть было не погубил Пуффи.

– Нет, – сказала Нинон, – Пуффи было суждено получить урок за непослушание. Благодарение Золотой Медузе, что он так легко отделался. Могло случиться хуже. Пуффи вздумал прокатиться на гребне волны и перескочить через риф.

– Как ты могла позволить? – возмутился я.

– Он не послушал ни меня, ни Геры, ни Хоха, ни Протея – сына Протея, ни Белы. Теперь он наказан. Бедный мальчик! Ему не очень больно?

– Совсем не больно. Помнишь, как я лечил тебя, когда ты поранила плавник?

– Помню, Ив. Ты всемогущ, как Золотая Медуза.

– Не говори глупостей, Нинон! Ты хорошо знаешь, что у меня просто есть лекарства, изгоняющие боль.

– У тебя они есть, поэтому ты и всемогущ, как Золотая Медуза. Я должна плыть.

– Плыви, Нинон.

Пуффи так и не дал мне засесть за работу. Непоседа потребовал, чтобы я немедленно выпустил его в Лагуну. Пришлось принести гидрофон и объяснить, что с такой раной плавать он не сможет, к тому же все взрослые сейчас охотятся на акулу.

Пуффи боднул головой, показывая мне, что станет с акулой, если он, Пуффи, только увидит ее.

– В ней будет дырок не меньше, чем у асцидий, что растут на дне у причала!

– Все это так, Пуффи, только твоя мать Нинон просила меня не пускать тебя в Лагуну, пока она не вернется. Ты будешь умным мальчиком и будешь себя хорошо вести. Не правда ли, Пуффи?

– Правда. Погладь мне спину… Вот так. Еще! Минут пять я гладил его нежное тельце, затем сказал, что устал.

– Устал? Что такое «устал»?

Я пытался объяснить, что такое усталость. Пуффи не мог понять, как это такое всемогущее существо, как я, может потерять способность к движению, если он, Пуффи, никогда не испытывает подобного чувства. И Гера, и Хох, и мать Нинон, и все, кого он знает, никогда не говорят о странном слове «усталость». Если кто теряет силы, тот уходит навсегда в Вечную Глубину, и это страшно. Он, Пуффи, никогда не опустится в Вечную Глубину.

Пуффи болтал без умолку, а я сидел на краю бассейна, слушал и думал, как там сейчас, в глубине, идет бой с отрядом белых акул.

СТАРЫЕ ЗАПИСИ

Вера в своей космической лаборатории просматривала утреннюю почту. Информационные центры слали ей объемистые пакеты, кассеты с пленками микрофильмов, копии газетных вырезок столетней давности. Вера требовала все, что могло хоть как-то помочь установить закономерность вспышки «зеленой чумы», как теперь все называли синезеленую водоросль. Особенно ее интересовали материалы второй половины XX столетия, когда надвигалась экологическая катастрофа. Вера включила пленку с материалами, относящимися к семидесятым годам XX столетия.

На экране возник печальный пейзаж: мертвые остатки леса, залитого мутно-зеленой водой.

Хорошо поставленным голосом диктор читал:

– Более сорока тысяч лет Homo sapiens терпеливым и неустанным трудом постепенно завоевывал планету, расширял свое господство над всем ее живым миром, подчинял себе силы природы. Из этого поначалу, казалось бы, безнадежного, неравного поединка человек вышел победителем. Ни один уголок Земли не укрылся от его внимательных глаз, ни одно живое существо не смогло противостоять ему. Он покорил реки и моря, изменил лик Земли и сейчас прокладывает дорогу в космос. Победа его кажется полной. Слишком полной, чтобы стать длительной. Всего несколько десятилетий назад, когда триумфальные успехи технической цивилизации, основанной на научных знаниях, казалось, представляли полную победу человека, появились первые признаки опасности. За короткий период своей истории человек настолько подчинил себе природу, что начал уничтожать ее…

Печальный ландшафт сменили кадры бурной городской жизни. Запруженная машинами улица. По тротуару плотно друг к другу движется толпа людей. И так на многие километры.

– Вы видите скопление людей, вызванное не карнавальным шествием или стихийным бедствием, когда толпы устремлялись на узкие улицы. Перед вами обычная картина: конец рабочего дня в одном из американских городов. В марте 1970 года в Токио проходил международный симпозиум по борьбе с разрушением окружающей среды. Это разрушение можно было видеть прямо из окна машины. Полисмен-регулировщик вынужден был время от времени оставлять свой пост, чтобы глотнуть кислорода из специально установленной колонки. Летом по воскресным дням, когда в Японии идет самая оживленная торговля, сто двадцать две улицы Токио были закрыты из-за загрязнения воздуха для всех видов транспорта…

Веру потряс вид широкой реки: берега ее были застроены безобразными сооружениями, завалены горами мусора, но главное – река горела, горела самым настоящим образом!

– Штат Огайо, река Кайхога. В нее сливались воспламеняющиеся отходы с заводов: химического, сталелитейного, мясоконсервного и многих других…

Теперь читала женщина, в голосе ее слышались скорбные ноты:

– Мы все космонавты, все до единого. Мы летим на космическом корабле под названием «Земля», совершающем свое бесконечное путешествие вокруг Солнца. Наш благословенный корабль снабжен системами жизнеобеспечения столь остроумными, что они самообновляются, и столь щедрыми, что они могут удовлетворять потребности миллиардов людей.

Испокон веков мы принимали их как нечто само собой разумеющееся, считали их возможности безграничными. Наконец мы решили произвести ревизию, и первые же ее результаты внушают глубокую тревогу. Ученые предупреждают, что нам грозит беда. Если мы не перестанем злоупотреблять нашими системами жизнеобеспечения, они попросту откажут. Мы должны следить за их сохранностью, иначе нас ждет наказание, и это наказание – смерть. Воздух, вода и земля – вот эти системы…

В лабораторию осторожно, на цыпочках, вошел Вика Крубер и сел рядом с Верой.

– Ты извини. Шел мимо… Как у тебя интересно! Старые хроники… Я на минутку. Не помешаю?

Вера улыбнулась, кивнула:

– Пожалуйста. С тобой веселей, а то такой грустный материал! Смотри, это Великие озера. Их заполнила синезеленая.

– Противная каша! А вот и океан…

Его перебил диктор:

– Мы в Саргассовом море. Течения занесли сюда желеобразные образования из нефти, сотни тысяч пакетов, ящиков, прочего мусора. Как видите, даже нашим огромным океанам грозит беда, хотя они покрывают почти три четверти поверхности планеты. Каждый год человек выбрасывает в океан от трех до десяти миллионов тонн нефти, не считая загрязнений при авариях танкеров, вроде той, которую потерпел «Торри-Каньон». К несчастью, подобные утечки происходят в самых неподходящих местах, чаще всего в прибрежных водах, которые являются наиболее продуктивной частью моря. В представлении большинства людей утечка нефти связывается только с загрязнением берегов и умирающими морскими птицами…

На экране – жалкая стая бакланов на прибрежных камнях. Перья птиц слиплись от нефти, на берег набегают волны, покрытые нефтью. Пляж – черный от нефти.

– …Теперь мы знаем больше о токсичности нефти и последствиях загрязнения моря нефтепродуктами. Помогла авария, из которой сделали нечто вроде лабораторного эксперимента. 16 сентября 1969 года у берегов Массачусетса в море вытекло до 175 тысяч галлонов мазута (в галлоне 3,78 литра). Спустя три дня океанографы провели траление в загрязненной зоне. Почти весь улов был мертв. Сейчас, когда прошло три года, придонный слой все еще отравлен. Токсические вещества нефти разносятся течениями…

Вика спросил:

– Ты ищешь причину бурного размножения своих водорослей?

– Да, Вика.

– Думаешь, нефть?

– Нет, Вика. Океан давно нейтрализовал продукты се распада.

– Так думаешь – другое?

– Да, Вика, другое.

– Может, космические факторы? Ты, Вера, недооцениваешь космос. Поверь…

– Верю, Вика. Может быть, и космос, но надо разобраться и на Земле.

– Конечно. Что касается космоса, то можешь располагать мною!

– Спасибо, Вика…

На экране проплывала пустыня (вид с воздуха), тесно уставленная нефтяными вышками.

– Какое варварство! Какое варварство! – повторил Вика.

– Не суди так. Вика. Перед нами съемки в период энергетического голода. Они только начали использовать атомную энергию, подходили к синтезу гелия, не умели использовать тепло земного ядра и только вели эксперименты по использованию солнечной энергии в больших масштабах. Тогда проекты космических электростанций считались фантастическими. Столько у них было забот и по переустройству общества…

– Так ты их оправдываешь?

– У меня нет права судить их.

Опять вступил диктор:

– В 1874 году немецкий химик Зайдлер получил новое химическое соединение с труднопроизносимым названием «дихлордифенилтрихлорметилметан». Нам оно известно как ДДТ. Зайдлер и не подозревал, что нашел мощный инсектицид. Об этом узнали только через шестьдесят пять лет, как раз накануне второй мировой войны. Во время войны ДДТ широко и весьма успешно использовали в качестве средства от комаров и вшей. С тех пор тысячи и тысячи тонн этого вещества были разбросаны в лесах, на полях и в жилых помещениях.

Но одно из наиболее ценных свойств этого препарата – стойкость – имеет и свои отрицательные стороны. В минувшем десятилетии выяснилось, что живые существа, обитающие в воде, в воздухе и на земле, включая и самого человека, содержат ДДТ в своем организме. Резкое сокращение количества некоторых птиц связывают с применением ДДТ и его производных. Пестицид пересек океаны. Даже у пингвинов в Антарктике, где ДДТ никогда не применяли, были обнаружены следы этого препарата.

ДДТ и другие инсектициды не обладают свойством избирательности. Они токсичны для многих форм жизни. Например, рыба питается организмами, которые заражены инсектицидами, и эти вещества накапливаются в ее жировых тканях. Когда она становится добычей более крупной рыбы, с хищником происходит то же самое.

Существует другая группа токсичных химических соединений, которые применяют уже около двадцати пяти лет в производстве пластмасс, красителей и множества других изделий. Поэтому они содержатся во многих производственных отходах, которые спускают в наши реки и океаны. Недавно обнаружено, что они воздействуют на морскую жизнь так же, как ДДТ. Исследования их токсических эффектов пока еще только начинаются.

Лента окончилась, Вера стала вставлять вторую в проектор. Вика горячо говорил:

– Теперь-то ты видишь, что наши предки были не так уж несведущи. Только я одного не понимаю: почему они так спешили – старались скорей выкачать из земли всю нефть, свести леса, реки превратить в болота. И что они пытались сделать с океаном? И еще этот ДДТ…

– Не могу тебе ответить на все сразу. Вот получу данные из Академии социологии, тогда, может быть, станет яснее… Здесь что-то связанное с использованием урана.

Вика поплотней уселся в кресле.

– Применение атомной энергии сразу же поставило перед человечеством ряд экологических проблем, особенно связанных с изоляцией от окружающей среды радиоактивной золы. Использовались для этой цели глубокие шахты, вода, охлаждающая реакторы, сливалась в море. Вы видите систему трубопроводов на английском берегу Ла-Манша; по этим трубам вода сливалась в канал после использования на атомной электростанции.

Некоторые ученые рекомендовали захоронение радиоактивных отходов в океанических глубоководных впадинах, хотя уже в то время стали известны придонные течения и океан рассматривался как целостный организм, части которого взаимосвязаны. Вы видите ночную погрузку свинцовых контейнеров с радиоактивными отходами. Их грузят на корабль, предназначенный на слом. Название корабля и порт приписки тщательно закрашены. Операция ведется в обстановке строгой секретности. Ни докеры, ни команда корабля из военных моряков не знают содержания контейнеров.

Корабль в океане. Он попал в жестокий шторм. Видите, как он еле превозмогает силу ветра и волн. Неисправные машины могли в любую минуту остановиться. С большим трудом трагический корабль в сопровождении охранного эскорта достиг Марианской впадины. Эхолот показывает 10 800 метров – одна из самых больших глубин в Мировом океане. Командир, имя его нам неизвестно, как и название корабля, приказывает открыть кингстоны. Экипаж покидает корабль, и он медленно скрывается в синих водах Тихого океана. Марианская впадина – не единственное место в океане, где захоронены ядовитые радиоактивные отходы…

Вера выключила проектор.

– Хватит на сегодня, – сказала она. – Не я первая, кто ищет причину бедствия в прошлом.

– Неужели Так серьезно? – спросил Вика.

– Очень. Синезеленой водорослью поражены почти все прибрежные воды, где ведется интенсивное «морское земледелие». Термин не совсем точный.

– Я давно заметил – морское да еще земледелие.

– Шельф – прибрежные мелководные участки моря – кормит миллиарды людей.

– О, это нам известно. Одно время, кажется еще в нормальной школе, я даже хотел пойти на биологический и выводить новые породы рыб. Мне хотелось славы. В дневнике тех лет есть у меня запись, я помню ее дословно: «Пройдет несколько лет, и в энциклопедиях и справочниках, а также в магазинах появятся рыбы, созданные моим гением, например бычок Крубера или камбала-карась Вики Крубера». Но однажды я на уроке по астрономии впервые по-настоящему увидел наш звездный остров, и вопрос о моем призвании решился.

– Поздравляю тебя.

– Благодарю, Вера. Я ни разу еще не раскаивался в выборе дела всей своей жизни… Я тебе, кажется, мешаю.

– Нет, Вика, я могу читать и слушать интересную информацию.

– На самом деле я говорю интересные для тебя вещи?

– Да, Вика. Я начинаю лучше понимать тебя.

– Тебе хочется понять меня до конца?

– До конца?..

– Ну, чтобы я раскрылся перед тобой.

– Ну, зачем же раскрываться? Интересней, когда в человеке остается хоть что-то загадочное.

– Да, но бывают отношения, когда два существа…

– Не хочешь ли ты объясниться мне в любви?

Вика нисколько не смутился, только вздохнул и проронил уныло:

– Да, Вера. Чувство мое безмерно…

Вера кусала губы, боясь засмеяться и обидеть Вику. Вика, глядя на нее, морщился и шмыгал носом, вздыхал, кашлял, ожидая ответа. Он был так забавно смешон, что Вера не выдержала и засмеялась:

– Вика, милый, ну разве можно так? Ты же сам не веришь тому, что говоришь. Ну посмотри на себя в зеркало.

– Что-то не то, не то, – забормотал он, ломая руки, – типичное не то. Извини, Вера. Я тебя не обидел? Понимаешь, никак толком не могу выразить обуревавшие… обуревающие меня чувства.

– Конечно, нет, Вика. Ты пошутил?

– Хотел серьезно. Мне казалось, что я в тебя влюбился с первого взгляда. И вот решил выяснить. Ты знаешь, я очень решительный человек. Астрофизик должен обладать дьявольской решительностью и самообладанием…

В дверь постучали. Вошла Пегги. Взглянула на Веру, брата. Улыбаясь, потерла руки:

– Отличный денек, друзья.

– В космосе все дни великолепны, – мрачно изрек Вика.

Извинившись, что его ждут дела, он покинул лабораторию.

– Объяснялся? – спросила Пегги.

– Что-то в этом духе.

– Не принимай всерьез. Не ты первая. Удивляюсь, что он так долго крепился. И не сердись на него.

– На него нельзя сердиться, он милый.

– И у него такая каша в голове. Видишь ли, ему пришло в голову, что пора влюбиться, найти подругу жизни, конечно, по возможности астронома, да в эту смену здесь девушек только две – ты да я. Я отпадаю по причине генетической несовместимости, остаешься только ты… – Пегги поняла, что Вере неприятен этот пустой разговор, и она спросила: – Как твои успехи?

Вера махнула рукой:

– Никуда не годятся. Все надо начинать сначала. Растения не будут плодоносить. Мало того, листья и стебли ядовиты. Дезинфекция, что я провела, сведена на нет вирусом. Видимо, правы мой учитель Мокимото и Карл Понти.

– И нет средств борьбы?

– Пока нет. Вирус еще не выделен в чистом виде, не изучен. Пройдет не один месяц.

– Раз найдена причина, то остальное не так уж сложно.

– Ох, Пегги! Ты и представить себе не можешь, как все сложно! А я-то расхвасталась! Действительно, моя зелень радовала глаз, даже началось цветение, и вдруг – крах. Мокимото утешает, как и ты, да мне обидно, что пропало столько времени, что я не оправдала надежд. Ты знаешь, что здесь уже целая комиссия из светил науки?

– Да, их представляли по местному телевидению. Вот и прекрасно, пусть займутся. Ты ведь кое-что сделала, нашла вирус, вот пусть они с ним и возятся. Выше нос!

– Да я ничего. – Вера взяла новую кассету.

– Что это за фильмы? – спросила Пегги.

– Видишь ли, мне кажется, что все напасти и с водорослью там, дома, и здесь связаны с прошлым. Предки совершили немало трагических ошибок. А в природе все взаимосвязано, нарушение экологического равновесия не могло пройти бесследно…

– Стоит ли ворошить пыль прошлого, Вера? Да ты серьезно взялась за расследование. – Она с некоторым страхом оглядела кипу пакетов на длинном столе, проектор, стопку кассет и сказала: – А я закончила свою программу. Завтра прощальный выход в космос – и домой. Как хочется поскорее избавиться от противной легкости, хочется хоть что-нибудь весить! Ты пойдешь на тренировку? Если пойдешь, то через пять минут надо быть в спортзале.

– Пойду. И мне хочется выйти в космос, почувствовать его «всей кожей», как говорит Вика. Идем, Пегги, спасибо, что напомнила. Я тоже через два дня отправлюсь домой!

– Вот замечательно! Летим вместе. У тебя еще остается время досмотреть фильмы о грехах предков. Пожалуй, и я к тебе подключусь. Прежде я почему-то не любила историю… – Пегги посмотрела на Веру и неожиданно расхохоталась:

– Прости, я представила своего братца, изливающегося в чувствах.

– Особых излияний не было, он, кажется, спешил.

– Спешил! Он всю жизнь спешит…

Они бежали по коридору «прыжками кенгуру», иногда задевая головами мягкий потолок. Спортивный зал пристроили недавно. Круглое здание спортзала находилось ниже обсерватории, и в нем также отсутствовала искусственная гравитация. В спортзале ежедневно по нескольку часов тренировались «старожилы» – те, кто обосновался на «Сириусе» на несколько месяцев, и обязательно те, кто изъявил желание выйти в открытый космос.

Вера и Пегги, как и все, – а здесь собралось около тридцати человек, – начали с дыхательных упражнений. Вика подавал бесчисленные советы, пока в порыве усердия не оттолкнулся с такой силой, что улетел к противоположной стене, откуда теперь доносился его бодрый голос, поучающий новичка.

В пятиминутку отдыха, когда, расслабившись, можно было остаться неподвижным в любом положении или медленно плавать на определенной высоте, тренер, как диспетчер аэропорта, назначал один из пяти ярусов для каждой группы. Вера и Пегги оказались в первой группе и первом – «желтом» горизонте. Для ориентации здесь обозначались верх и низ разной окраской: верх – голубой, низ – желтой, второй, третий и четвертый – большими цифрами на стене и жирными полосами: белой, черной, сиреневой.