Текст книги "Потерянный разум"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Этот вопрос тесно переплетается с тем, который звучит и в среде молодой интеллигенции Запада. Как происходит на самом Западе перераспределение тех средств, которые транснациональные корпорации изымают с помощью неэквивалентного обмена из “третьего мира”? Являются ли немецкий профессор или испанский рабочий эксплуататорами бразильского рабочего?

В декабре 2001 г. я читал лекции в университете Овьедо (Испания), а потом была свободная дискуссия в философском обществе при этом университете. Говорили о феномене периферийной экономики, о реформе в России и о глобализации. Разговор был полезный, так как в Овьедо работает группа философов, изучающих глобализацию.

Я сказал, что возникновение еврокоммунизма в конечном счете было вызвано тем, что западные левые наконец-то осознали, что все население Запада в целом, включая рабочих, является эксплуататором и получает большие доходы от труда рабочего класса “третьего мира”. Осознав это, верхушка главных компартий Запада решила отказаться от интернационализма и стать “коммунистами внутри Запада”. И, значит, охранителями Запада в отношении внешних угроз.

Таким образом, еврокоммунистам пришлось сразу же перейти на сторону противника СССР в холодной войне как войне цивилизаций. В этом повороте есть элемент трагедии – левым интеллектуалам типа Берлингуэра и Сантьяго Каррильо пришлось наступить на горло своей коммунистической песни, но на то они и интеллектуалы, чтобы найти себе нравственное оправдание (“ах, советские танки в Праге!”).

Такое объяснение испанские философы (в основном, студенты) приняли как логичное, но тут и встал вопрос о механизме эксплуатации. Каким образом лично они, интеллигенты левых убеждений, эксплуатируют “бразильского работника”? Я предложил сделать упрощенный расчет, пользуясь общеизвестными фактами и правдоподобными величинами. Приведу и здесь схему этого расчета.

В Испании, как и в целом в Европе, популярна марка автомобилей “Фольксваген”. Он производится большой ТНК, заводы которой размещены по всему миру (большие заводы есть в Бразилии и Мексике). Какая доля усилий в производстве автомобиля в целом делается в ФРГ и какая в “третьем мире”, точно установить трудно.

Некоторое представление о доле усилий, которые вкладывают в производство автомобиля работники “третьего мира”, могут дать такие сведения. В 80-е годы промышленные предприятия США стали переводить свои сборочные цеха в специальную зону на севере Мексики. Там возникли особые заводы (maquiladoras – от слова maquila, то есть часть муки, отдаваемая мельнику за помол; эти заводы платят Мексике не деньгами, а бартером, частью готовой продукции). Зарплата на этих заводах в 11 раз меньше, чем в таких же цехах в США. Эта система быстро расширяется. Например, японские автомобильные фирмы, работающие на рынок США, также перевели свое сборочное производство из США и Японии в Мексику (на одной коробке передач “Тойота” экономит при этом 50 долларов). Уже в самом начале 90-х годов на этих заводах – maquiladoras производилось 33% моторных блоков, используемых в автомобилях США, и 75% других важнейших компонентов автомобилей141.

В 2000 г. в Мексике насчитывалось уже около 2 тыс. сборочных заводов, на которых трудилось 1,34 миллиона рабочих. На эти заводы приходилось свыше половины экспорта страны. По мексиканским законам для таких предприятий разрешена 100-процентная иностранная собственность, а ввоз для них машин, оборудования, узлов и материалов не облагается налогами. Для экономики США это не только источник дешевой рабочей силы, но и «кризисонеустойчивые» предприятия, которые желательно иметь вне собственных границ. Так, в 2001 г. при экономическом спаде в США в Мексике было закрыто около 500 таких заводов и уволено 250 тыс. работников – без всяких социальных гарантий142.

Очевидно, что взятый в нашем примере “Фольксваген” в очень большой мере создан трудом мексиканских и бразильских горняков, металлургов, станочников, слесарей. Они, имея такую же квалификацию, как и их коллеги в ФРГ, получают за час работы в 15-18 раз меньше, чем их немецкий “брат по классу” (по данным Давосского форума, зарплата рабочих одинаковой квалификации составляла в середине 90-х годов в ФРГ 20 долл. в час, а в “третьем мире” 1-2 доллара).

И эта разница перераспределяется, через налоги и цены, на всех немцев и даже на всех “объединенных европейцев” – машина поступает на оптовый рынок по цене гораздо более низкой, чем если бы она целиком делалась в Европе. Более 90% этих машин покупают жители “Запада”, в том числе испанские рабочие и профессора. Покупая “фольксваген”, изготовленный в ТНК, а не в чисто немецкой фирме, испанский оптовый торговец экономит очень большую сумму, которой делится с каждым покупателем, в том числе студентом или рабочим.

Кто же “дарит” ему эти деньги? Природа, культура и труд “Бразилии”. Как образно выразился один латиноамериканский экономист, сегодня Запад “добывает” из Латинской Америки машины и даже электронику, как раньше добывал каучук и олово. Ведь, согласно трудовой теории стоимости, никакого насилия и обмана тут нет – рабочая сила бразильского рабочего воспроизводится за 1 доллар в час, столько она и должна стоить. А немецкого рабочего – за 20 долларов, и меньше никак нельзя.

В Бразилии на производство рабочей силы работают, по выражению Маркса, “силы природы, которые ничего не стоят капиталисту” – теплый климат, легко рожающие добрые женщины, огромная человеческая масса трущоб, в лоне которых выращиваются сильные юноши до рабочего возраста, почти бесплатная масса полицейских, которые контролируют поведение этих рабочих.

Какая-то часть так умело “сэкономленных” при производстве автомобиля денег, конечно, возвращается в Бразилию – тем, кто и там покупает “фольксвагены”. Эти люди играют важную роль в поддержании такого порядка, что мы видим сегодня и в России.

Осознание этого факта для честных американцев и европейцев, конечно, драма. Но они-то могут ее пережить. Это драма богатого человека, узнавшего, что его вполне законные доходы слегка неправедны. Что тут поделаешь – закон есть закон. “Уж в таком обществе мне выпало жить”, – философски сокрушается этот честный человек, выпивает хорошего виски с содовой, кидает монету в благотворительную кружку, и дело с концом.

Испанским студентам и профессорам было не очень приятно увидеть на доске все эти расчеты, но они признали их рациональными. У наших российских интеллигентов получить такое признание пока что удается редко. Мы свои мечты лелеем сильно. Угробили хозяйство своей второй в мире экономической державы, остались на бобах и без всяких надежд на “услужливую помощь чужого труда” – и грезим наяву. Мы даже на жалость не можем рассчитывать – таких дураков грех жалеть, на нашем примере все детей учить будут. Был, мол, такой странный народ – нефть отдал Ходорковскому, алюминий Абрамовичу, “Уралмаш” Кахе Бендукидзе. И спокойно пошел вымирать. Загадочная русская душа…

Может показаться, что вопрос “что лучше – капитализм или советский строй?” слишком уж велик, не охватишь. На самом деле, когда нас уговаривали отказаться от своего типа хозяйства, вся рать горбачевско-ельцинских идеологов ставила этот вопрос на разные лады – и в целом, и по маленьким кусочкам. Но все они имели одну и ту же структуру и таили в себе одну и ту же ловушку. Использовали один и тот же изъян нашего мышления – неспособность мысленно помещать сравниваемые объекты в реальные условия и учесть непреодолимые ограничения.

Да дело ведь не только в неспособности. Одним из поразительных свойств нашей интеллигенции, которое драматическим образом проявилось в годы перестройки и реформы, было категорическое нежелание обдумать и обсудить фундаментальные, “неизменяемые” условия бытия нашей собственной страны. Когда в середине 80-х годов рассуждения в среде интеллигенции приняли отчетливый и открытый “обвинительный” уклон по отношению к России (и СССР) и “идеализирующий” уклон по отношению к Западу, было очень трудно уговорить людей “перебрать в уме” главные условия исторического развитии и России, и Запада. Ссылки на, казалось бы, самые абсолютные, равнодушные к страстям человеческим географические и почвенно-климатические факторы, отметались с ходу.

Богатство Запада объяснялось разумом и трудолюбием честных протестантов, демократическим устройством их государств, а наша тяжелая судьба и плохие дороги – глупостью, ленью, пьянством и вороватостью нашего “неправильного” народа, а также присущей России тиранией государства (иногда вскользь поминалось и Православие). Это говорилось с такой убежденностью, что почти у всех буквально отшибло память. Сейчас, открывая читанные давным-давно книги и учебники, с удивлением убеждаешься, что эти книги и учебники полны полезными сведениями, очень многое объясняющими в нашей судьбе. А когда А.П.Паршев перевел эти сведения на предельно упрощенный язык и написал книгу “Почему Россия не Америка?”, эта книга произвела переполох. Одни ее восприняли как откровение, как открытие, озарившее тьму. Другие приняли с возмущением – как изощренную манипуляцию. Разве не странно – так оторваться от реальности своей земли?

Хотя накопленное за много веков богатство Запада вполне убедительно объясняется всего одним фактором – его почвенно-климатическими условиями – принимать это во внимание никак не желали. Что же говорить о других, менее непосредственно влияющих на хозяйственный эффект условиях (например, расстояниях и доступностью морских путей). А ведь речь идет о фундаментальной вещи, досконально изученной и в российской, и в западной науке.

Задумаемся, ведь даже если взять только хорошо описанное в истории время с Х по XIX век, то станет очевидно, что практически все богатство России создавалось сельскохозяйственным трудом крестьянства. Запад с ХVI века начал уже эксплуатацию колоний, но и там сельское хозяйство играло огромную роль. Так давайте сравним условия земледелия и главный показатель этого хозяйства – урожайность зерновых.

В ХIV веке в Англии и Франции поле вспахивали три-четыре раза, в ХVII веке четыре-пять раз, в ХVIII веке рекомендовалось производить до семи вспашек. Это улучшало структуру почвы и избавляло ее от сорняков. Главными условиями для такого возделывания почвы был мягкий климат и стальной плуг, введенный в оборот в ХIV веке. Возможность пасти скот практически круглый год и высокая биологическая продуктивность лугов позволяла держать большое количество скота и обильно удобрять пашню (во многих местах имелась даже официальная должность инспектора за качеством навоза).

А вот что пишет об условиях России академик Л.В. Милов: “Главным же и весьма неблагоприятным следствием нашего климата является короткий рабочий сезон земледельческого производства. Так называемый беспашенный период, когда в поле нельзя вести никакие работы, длится в средней полосе России семь месяцев. В таких европейских странах, как Англия и Франция, “беспашенный” период охватывал всего два месяца (декабрь и январь).

Столетиями русский крестьянин для выполнения земледельческих работ (с учетом запрета на труд по воскресеньям) располагал примерно 130 сутками в год. Из них около 30 суток уходило на сенокос. В итоге однотягловый хозяин с семьей из четырех человек имел для всех видов работ на пашне (исключая обмолот снопов) лишь около 100 суток. В расчете на десятину (около 1 га) обычного крестьянского надела это составляло 22-23 рабочих дня (а если он выполнял полевую барщину, то почти вдвое меньше).

Налицо колоссальное различие с Западом. Возможность интенсификации земледелия и сам размер обрабатываемой пашни на Западе были неизмеримо больше, чем в России. Это и 4-6-кратная пахота, и многократное боронование, и длительные “перепарки”, что позволяло обеспечить чистоту всходов от сорняков, достигать почти идеальной рыхлости почвы и т.д.

В Парижском регионе затраты труда на десятину поля под пшеницу составляли около 70 человеко-дней. В условиях российского Нечерноземья земледелец мог затратить на обработку земли в расчете на десятину всего 22-23 дня (а барщинный крестьянин – вдвое меньше). Значит, если он стремился получить урожай на уровне господского, то должен был выполнить за 22-23 дня объем работ, равный 40 человеко-дням, что было невозможно даже путем чрезвычайного напряжения сил всей семьи, включая стариков и детей…

По нормам XIX в. для ежегодного удобрения парового клина нужно было иметь 6 голов крупного скота на десятину пара [то есть 12 голов на средний двор – С.К-М]. Поскольку стойловое содержание скота на основной территории России было необычайно долгим (198-212 суток), то, по данным XVIII-XIX вв., запас сена должен был составлять на лошадь – 160 пудов, на корову – около 108 пудов, на овцу – около 54 пудов… Однако заготовить за 20-30 суток сенокоса 1244 пуда сена для однотяглового крестьянина пустая фантазия… Факты свидетельствуют, что крестьянская лошадь в сезон стойлового содержания получала около 75 пудов сена, корова, наравне с овцой, – 38 пудов. Таким образом, вместо 13 кг в сутки лошади давали 6 кг, корове вместо 8 или 9 кг – 3 кг и столько же овце. А чтобы скот не сдох, его кормили соломой. При такой кормежке удобрений получалось мало, да и скот часто болел и издыхал”143.

Какова же была урожайность на Западе и в России? Ф. Бродель приводит множество документальных сведений. В имениях Тевтонского ордена в Пруссии урожайность пшеницы с 1550 по 1695 г. доходила до 8,7 ц/га, в Брауншвейге была 8,5 ц/га, в хороших хозяйствах во Франции с 1319 по 1327 г. пшеница давала урожаи от 12 до 17 ц/га (средний урожай сам-восемь). В 1605 г. французский обозреватель сельского хозяйства писал о средних урожаях: “Хозяин может быть доволен, когда его владение приносит ему в целом, с учетом плохих и хороших лет, сам-пять – сам-шесть”144.

В целом по Англии дается такая сводка урожайности зерновых: 1250-1499 гг. 4,7:1; 1500-1700 гг. 7:1; 1750-1820 гг. 10,6:1. Такие же урожаи были в Ирландии и Нидерландах, чут ниже во Франции, Германии и Скандинавских странах. Итак, с ХIII по ХIХ век они выросли от сам-пять до сам-десять. Какие же урожаи были в России? Читаем у Л.В.Милова: “В конце XVII в. на основной территории России преобладали очень низкие урожаи. В Ярославском уезде рожь давала от сам-1,0 до сам-2,2. В Костромском уезде урожайность ржи колебалась от сам-1,0 до сам-2,5. Более надежные сведения об урожайности имеются по отдельным годам конца XVIII в.: это сводные погубернские показатели. В Московской губернии в 1788, 1789, 1793 гг. средняя по всем культурам урожайность составляла сам-2,4; в Костромской (1788, 1796) – сам-2,2; в Тверской (1788-1792) средняя по ржи сам-2,1; в Новгородской – сам-2,8”.

Мы видим, что разница колоссальная – на пороге ХIХ века урожай сам-2,4! В четыре раза ниже, чем в Западной Европе. Надо вдуматься и понять, что эта разница, из которой и складывалось “собственное” богатство Запада (то есть полученное не в колониях, а на своей земле), накапливалась год за годом в течение тысячи лет. И даже больше. Величина этого преимущества с трудом поддается измерению, но если ее мысленно взвесить, то язык не повернется обругать тот тип хозяйства, который крестьяне создали в наших реальных условиях.

А ведь и крестьянин, и лошадь работали впроголодь. Как пишет Л.В.Милов, в Древнем Риме, по свидетельству Катона Старшего, рабу давали в пищу на день 1,6 кг хлеба (т.е. 1 кг зерна). У русского крестьянина суточная норма собранного зерна составляла 762 г. Но из этого количества он должен был выделить зерно “на прикорм скота, на продажу части зерна с целью получения денег на уплату налогов и податей, покупку одежды, покрытие хозяйственных нужд”.

Как известно, Запад делал инвестиции для строительства дорог и мостов, заводов и университетов главным образом за счет колоний. У России колоний не было, источником инвестиций было то, что удавалось выжать из крестьян. Насколько прибыльным было их хозяйство?

Л.В.Милов пишет: “На этот счет есть весьма выразительные и уникальные данные о себестоимости зерновой продукции производства, ведущегося в середине XVIII века в порядке исключения с помощью вольнонаемного (а не крепостного) труда. Средневзвешенная оценка всех работ на десятине (га) в двух полях и рассчитанная на массиве пашни более тысячи десятин (данные по Вологодской, Ярославской и Московской губерниям) на середину века составляла 7 руб. 60 коп. Между тем в Вологодской губернии в это время доход достигал в среднем 5 руб. с десятины при условии очень высокой урожайности. Следовательно, затраты труда в полтора раза превышали доходность земли… Взяв же обычную для этих мест скудную урожайность (рожь сам-2,5, овес сам-2), мы столкнемся с уровнем затрат труда, почти в 6 раз превышающим доход”145.

Понятно, что в этих условиях ни о каком капитализме речи и быть не могло. Организация хозяйства могла быть только крепостной, общинной, а затем колхозно-совхозной. Реформа Столыпина была обречена на неудачу по причине непреодолимых объективных ограничений. Как, впрочем, и нынешняя попытка “фермеризации”.

Л.В.Милов делает вывод: “Общий итог данного обзора можно сформулировать так: практически на всем протяжении своей истории земледельческая Россия была социумом с минимальным совокупным прибавочным продуктом. Поэтому если бы Россия придерживалась так называемого эволюционного пути развития, она никогда не состоялась бы как великая держава…

И в новейший период своей истории… в области аграрного производства Россия остается в крайне невыгодной ситуации именно из-за краткости рабочего периода на полях. По той же причине российский крестьянин лишен свободы маневра, компенсировать которую может только мощная концентрация техники и рабочей силы, что, однако, с необходимостью ведет к удорожанию продукции… В значительной мере такое положение сохраняется и поныне. Это объективная закономерность, которую человечество пока не в состоянии преодолеть”.

Но наши интеллектуалы, которые проклинали колхозы, бездорожье, пятиэтажки – и хотели, чтобы им “сделали красиво”, как в Англии – всего этого не хотели слушать. Они со своей куцей логикой уже не могли этого освоить, это было для них слишком сложно.

Как же могли интеллигентные люди прийти к выводу, что “капиталистическая экономика для нас лучше”? Есть два варианта. Или они особенно не рассуждали, поверили тому, что говорят “эксперты” с трибун, по телевидению, со страниц газеты. Тогда это – интеллектуальная несостоятельность и безответственность. Или они посчитали, что при разграблении страны и смене типа хозяйства им лично что-то перепадет. А страна как-нибудь выкрутится, да и Запад нас не обидит, подкинет что-нибудь за уничтожение СССР. Часть таких умников действительно попала в привилегированный слой – в банкиры или хотя бы охранники банкиров. Но на этой дорожке удержаться в рамках приличия трудно, а в согласии с интеллектуальной совестью невозможно.

Глава 13. Антирациональность и программы подрыва культурных устоев

Подрыв рационального сознания в широких кругах интеллигенции, особенно элитарной, привел не просто к “равномерному” ослаблению, проседанию общей способности к разумным умозаключениям. Он дал возможность политической верхушке организовать и осуществить целенаправленные, исключительно агрессивные программы по разрушению культурного ядра общества, слому тех исторически сложившихся норм общественных отношений, которые позволяли людям спокойно жить, а обществу – воспроизводиться. Утратив на время историческую память, способность к рефлексии и предвидению, навыки выявления причинно-следственных связей, интеллигенция тупо пошла за разрушителями и стала их сообщницей в погружении нашего общества в тяжелейший кризис.

Большой “макропрограммой” перестройки была общая дестабилизация. Можно даже сказать, программа стравливания всех элементов нашей общественной системы, которые находились в скрытом, “дремлющем” или даже потенциальном конфликте. За столетия в сложном многонациональном и “многокультурном” традиционном обществе и идеократическом государстве России было выработано множество явных и неявных механизмов разрешения, успокоения и подавления конфликтов. Эти механизмы отказывали очень редко, лишь когда Россия попадала в очередную историческую ловушку и возникала такая система порочных кругов, которую невозможно было разорвать в рамках сложившегося порядка. В конце 80-х годов сама власть стала дестабилизировать общество и загонять страну в историческую ловушку. Многочисленный образованный слой, который мог бы в этот момент стабилизировать ситуацию, введя потенциальные конфликты в русло рассудительного общественного диалога, примкнул к “революционерам сверху” и резко ухудшил положение.

Вряд ли кто-то будет отрицать, что во время перестройки была подвергнута разрушению вся политическая культура советского общества. Но ведь политическая культура – важная и неотъемлемая часть культуры в целом. Английский политолог Арчи Браун во введении к важной книге дает такое определение: “Политическая культура – субъективное восприятие истории и политики, фундаментальные верования и ценности, фокус идентификации и лояльности, сумма политических знаний, чаяния, которые являются продуктом специфического исторического опыта наций или групп”146.

Из этого видно, во-первых, что политическая культура является важной составной частью культурного ядра общества. Следовательно, власть и культурные течения, которые оказывают радикальное разрушительное воздействие на сложившуюся в обществе политическую культуру, неизбежно провоцируют тяжелый культурный кризис. Кроме того, политическая культура есть “продукт специфического исторического опыта” народа. Значит, радикальные политические действия, противоречащие этому опыту, означают разрыв с исторической традицией, что неизбежно вызывает глубокий раскол общества.

Западные политологи выделяют именно то направление во всей программе перестройки, которое в наибольшей степени противоречило политической культуре СССР и поэтому несло в себе предпосылки национальной катастрофы. А.Браун пишет, что важнейшей ценностью доминирующей советской политической культуры являлся порядок. Страх перед беспорядком и хаосом объединяет все социальные группы – рабочих, крестьян, интеллигенцию, управленцев.

Мы прекрасно знаем, какой “специфический исторический опыт” лежит в основании этой ценности – разрушение государственности и тяжелейшая гражданская война 1917-1921 гг. И что же общество наблюдало в ходе перестройки? Именно подрыв государственности и буквально искусственное создание хаоса – с взрывом массовой преступности, кровопролития в национальных конфликтах и терроризма. Советологи сравнивают Горбачева с “Мартином Лютером, который стремился разрушить или существенно ослабить косные институты правящей церкви”. Это в их устах – большой комплимент, хотя они прекрасно знают, что Реформация унесла в Германии 2/3 человеческих жизней.

С.Бялер, так высоко оценивший роль Горбачева, директор Института международных изменений Колумбийского университета, точно определяет суть действий верхушки КПСС: “Начиная перестройку, Горбачев и его помощники в руководстве инициировали процесс, который не поддается полному контролю и которым нельзя всесторонне управлять” (с. 111). Бывший в 1991 г. премьер-министром СССР В.В. Павлов писал, что “ни в начале, ни в середине 80-х годов вопрос о политической нестабильности не стоял. Перелом произошел в 1987 г., когда Горбачев сделал резкий поворот от экономических реформ к политическим”147.

Горбачев резко дестабилизировал состояние советской системы в целом. Тем самым он поставил крест и на самой возможности плодотворных реформ. Наши либералы как будто не знали императива, который сформулировал основоположник либерализма Джордж Стюарт Милль: «Всякий раз, когда устойчивость приносится в жертву прогрессу, приносится в жертву и сам прогресс».

То есть, став руководителем государства, Горбачев сделал именно то, что категорически противоречило главной ценности политической культуры нашего общества и историческому опыту народа. Он выступил как враг народа в самом простом смысле этого слова. А как назвать ту часть интеллигенции, которая так активно ему помогала? Как могли не видеть опасных последствий образованные люди, имеющие хоть каплю ответственности и уважения к своей национальной культуре!

И хотя бы сейчас мы должны задуматься над тем, что с нами произошло. Это был колоссальный культурный срыв, такое отступление от норм рациональности, особенно в мышлении интеллигенции (в том числе номенклатурной), что даже профессиональные специалисты, которые к этому срыву нас и подталкивали, не могли его предвидеть. Видный американский советолог А.Брумберг признался: “Ни один советолог не предсказал, что могильщиком Советского Союза и коммунистической империи будет настоящий номенклатурный коммунист, генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Михаил Горбачев”148. Если бы только он! Ведь за ним шли колонны советских интеллигентов, которые искренне думали, что утверждают “социализм с человеческим лицом”.

Объективно, интеллигенция попустительствовала бригаде Горбачева в создании конфликтов, часто кровавых. Даже когда возникали открытые столкновения и люди искали в среде писателей и ученых разумных арбитров, они не получали здесь урока рационального анализа, рефлексии, меры. Это самым тяжелым образом было представлено в программе разрушения Советского Союза. Эта программа была важной частью всей деятельности диссидентов западнического направления.

Никто не может, сохраняя минимум интеллектуальной совести, отрицать тот факт, что идея разрушения Советского Союза была выношенной частью всего “проекта Сахарова”. При этом она была продуктом отхода от рациональности – как говорил Ницше, следствием убеждения, а не изучения “достоверности”. Вот, например, в “Предвыборной платформе”, которую А.Д. Сахаров опубликовал 5 февраля 1989 г. было выдвинуто требование: “Компактные национальные области должны иметь права союзных республик… Поддержка принципов, лежащих в основе программы народных фронтов Прибалтийских республик”149.

Первое требование противоречит всему знанию о строительстве государства, накопленному человеком, а также здравому смыслу. Что значит “компактные национальные области”? Есть на Алтае деревня, в которой живут 300 тофаларов – она что, должна “иметь права союзных республик”? В Татарстане есть места компактного расселения и русских, и башкиров – они тоже должны выделиться как суверенные государства? Второе требование поражает своим аутизмом. Похоже, по мнению А.Д. Сахарова, все, что выступает против единого государства, прекрасно. Народные фронты Прибалтики, образованные при поддержке Политбюро ЦК КПСС и спецслужб США в 1988 г., с самого начала заявили ладно бы сепаратистские, но и этнократические намерения. Как могли люди, претендующие на титул демократов, требовать поддержки таких движений? В этом есть привкус шизофрении.

Мысль об отделении Прибалтики давно бродила в голове А.Д.Сахарова, и лелеять подобные мысли нормально для диссидента. Здесь нас волнует лишь одна сторона дела – развивая эти мысли, академик полностью уходит и от учета “достоверности”, и от логики. Он как будто специально задает своим поклонникам алгоритм неразумных рассуждений. Вот, в марте 1971 г. А.Д.Сахаров пишет Генеральному Секретарю ЦК КПСС тов. Л.И.Брежневу “Памятную записку” (затем послав ее также для публикации на Западе). В одном из пунктов он предлагает устранить юридические сложности для реализации права союзных республик на отделение от СССР. Это он обосновывает так: “Не подлежит сомнению, что республика, вышедшая по тем или иным причинам из СССР мирным конституционным путем, полностью сохранит свои связи с социалистическим содружеством наций”150.

Посудите сами, разумный ли это довод? Почему же он “не подлежит сомнению”? Как раз наоборот, он совершенно невероятен и противоречит всему тому, что мы знали о международной обстановке в тот момент, об усилиях США в “холодной войне”, одним из фронтов которой как раз и была Прибалтика. И вообще, как может “республика, вышедшая по тем или иным причинам из СССР”, полностью сохранить “свои связи с социалистическим содружеством наций”? Ведь это просто нелепость. Представьте: жена ушла от мужа, вышла за другого, но свои связи с прежним мужем сохранила полностью.

Столь же противоречили знанию и логике и планы преобразования СССР в новый союз, представленные А.Д.Сахаровым в его “Конституции Союза Советских Республик Европы и Азии” (там же, с. 266-276). Это планы роспуска СССР и его “пересборки” в виде конфедерации сотен маленьких государств – “всех компактных национальных областей”. Например, о нынешней РФ сказано: “Бывшая РСФСР образует республику Россия и ряд других республик. Россия разделена на четыре экономических района – Европейская Россия, Урал, Западная Сибирь, Восточная Сибирь. Каждый экономический район имеет полную экономическую самостоятельность, а также самостоятельность в ряде других функций…”.

Это бы еще ладно, ненавидел человек нашу “империю” и строил утопию. Но ведь эта “пересборка” включала в себя механизм стравливания народов – через создание республиками своих армий и независимых от Союза МВД, денежных систем, через разделение союзной собственности и “полную экономическую самостоятельность”. Разве все это разумно? При том, что уже заполыхали войны на Кавказе.

А вот один из мелких интеллектуальных прорабов перестройки, А.Нуйкин. Он с удовлетворением признавался в 1992 г.: “Как политик и публицист, я еще совсем недавно поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть… Мы поддерживали все, что расшатывало ее. И правильно, наверное, делали. А без подключения очень мощных национальных рычагов, взаимных каких-то коллективных интересов ее было не свалить, эту махину”. И добавляет с милым цинизмом: “Сегодня политики в погоне за властью, за своими сомнительными, корыстными целями стравили друг с другом массу наций, которые жили до этого дружно, не ссорясь. Сколько я уже говорю и пишу про Азербайджан и Карабах…”. Вот так – интеллигент Нуйкин стравливал народы ради уничтожения “империи”, но он не виноват, виноваты корыстные политики.

Выполнив свою роль в поджигательской программе, когда уже и РФ оказалась втянута в войну, Нуйкин умывает руки, отказываясь от любого “патриотизма” в “этой стране”. Он мило иронизирует: “Мне хотелось даже написать давно задуманный материал, и название уже есть: “Считайте меня китайцем”151. При этом он оставался весьма популярен в среде демократической интеллигенции и даже избирался депутатом Госдумы.