Текст книги "Повесть провальная"
Автор книги: Сергей Чевгун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
– Что-то не так, Михаил Иванович? – спросил из-за соседнего стола Савушкин, уже с минуту украдкой наблюдавший за профессором.
– Что? Нет, все в порядке, – Рябцев вернул очки на свое законное место, достал ручку и стал неторопливо свинчивать с нее колпачок. – Вот, работу одну проверяю. Интересно юноша рассуждает. Я бы сказал, весьма! Хотя, на мой взгляд, и не всегда верно…
Здесь дверь отворилась, и в аудиторию заглянул декан Гусев.
– Так вот вы где! А мы уж с ног сбились, – сказал он. – Сегодня же ученый совет, в два часа. Забыли? Все давно в сборе, только вас и ждем.
– Да-да, конечно. Иду.
Рябцев торопливо кинул работу в общую стопку, поднялся и вышел из аудитории. Лишь поднимаясь по лестнице на третий этаж, в конференц-зал, он вдруг почувствовал…Так, ерунда. Во всяком случае, никаких угрызений совести Рябцев при этом не испытывал.
Совесть напомнила о себе недели через полторы, когда в кабинет к Рябцеву косяком пошли посетители: крупногабаритные мужчины в дорогих костюмах и эффектного вида женщины в не менее дорогих платьях. А также некоторые знакомые Рябцева, как-то: известный в городе дантист Шпицгольд, не менее известный чиновник Колобанов, предприниматель божьей милостью Задрыгин… Много, много достойных людей не отказали себе в удовольствии прийти к заведующему кафедрой Отечественной истории, дабы поздравить его с завершением вступительных экзаменов! Иной раз в приемной набивалось до десяти посетителей кряду, так что в конце дня в кабинете у профессора негде было ступить среди букетов, коробок конфет и прочих знаков внимания. Цветы и конфеты Рябцев отдавал своему ассистенту Елене Павловне, а на знаки и вовсе не обращал никакого внимания. Впрочем, чудесным образом они исчезали со стола раньше, чем в кабинет успевал войти кто-нибудь из посторонних.
– Ну что вы, право!.. Это совершенно ни к чему, – смущенно говорил Рябцев всякий раз, принимая очередную пару посетителей. – Ваш мальчик и так прекрасно знает историю, я в этом уверен.
– Да уж Суворова с Кутузовым не спутает, – солидно замечал костюм.
– И на Холм в прошлом году вместе с дедушкой приезжал, – радостно добавляло платье.
– Я думаю, мальчик обязательно поступит, не волнуйтесь, – смущенно обнадеживал Рябцев. – О результатах мы вам сообщим, – добавлял он, провожая обладателей модной одежды до двери. И тотчас же в кабинет входила следующая пара.
Так было в понедельник и вторник. А в среду то ли Елена Павловна куда-то на минутку выскочила, то ли пиджаки с платьями опростоволосились и чужака пропустили, но только на любезное: «Входите!» открылась дверь, и в кабинет вошел какой-то старик в немодном пиджаке. Никаких знаков внимания в руках у посетителя не было.
– Евсеев я, Валентин Федосеевич, – представился вошедший. – Извиняюсь, что побеспокоил. – И нерешительно затоптался в дверях.
– Да вы садитесь, Валентин Федосеевич, – с привычной любезностью отвечал Рябцев, в то же время пытаясь вспомнить, где он мог раньше видеть это лицо. – Извините, вы не из Совета ветеранов?
– Евсеев я, – повторил посетитель, нескладно опускаясь на стул. – Воевал, было дело. Не спорю. А в Совет я уже лет двадцать не хожу. Что там делать? Кому мы сейчас нужны? – И сердито взглянул на профессора.
Тот заметно смутился. Признаться, к такому разговору Рябцев оказался не готов. Тем не менее, годами выработанная вежливость его не оставила.
– Я вас слушаю, Валентин Федосеевич, – Рябцев поощрительно улыбнулся.
– Колька к вам поступал, то есть внук мой. На исторический.
– Ну и как успехи? Сколько баллов набрал?
– В том и дело, что не набрал, – был ответ.
– Что ж, бывает, – посочувствовал Рябцев. – История – наука серьезная… – Но продолжить не успел – Евсеев его перебил:
– Да что там серьезного? В книжке же все написано! Выучи да сдай, только и всего. А Колька не такой… В меня, что ли, дурака, пошел? Он как думал, так все и написал. А теперь мне же боком писанина и выходит.
– Вы-то здесь причем? – удивился Рябцев.
– Как – причем? Это же я ему про войну рассказывал! Как думал, так и говорил. А он все это потом на экзамене выложил.
– Я вас понимаю, Валентин Федосеевич, прекрасно понимаю, – мягко заговорил Рябцев, невольно косясь на дверь. – Но ведь на то они и экзамены, чтобы отбирать наиболее подготовленных! Многие не поступают, но не расстраиваются, упорно готовятся и снова к нам приходят. И не надо так переживать. Вот увидите, на следующий год ваш внук обязательно поступит.
– Может, и поступит. А мне все равно его жалко, – продолжал упрямиться старик. – Он ведь все от души… что думал, то и написал. А теперь что? Зря, выходит, я ему про войну всю правду рассказывал?
Здесь Евсеев поднялся и вышел, не прощаясь. Отрывисто стукнула дверь. И тотчас же снова открылась, пропустив в кабинет очередной костюм с аккуратным букетом гладиолусов.
– К вам можно?
– Да, конечно…
А за костюмом уже протискивалось платье, держа перед собой коробку конфет «Незабываемое».
Так закончилась среда. Утром в четверг Рябцеву позвонили из мэрии. Сказали, что включили в рабочую комиссию по подготовке к празднованию очередной годовщины со дня освобождения Города, просили приехать к четырем. Пришлось согласиться. Ну, куда от такой просьбы денешься?
А ближе к обеду в телефоне объявился и Гулькин.
– Привет, Миша! А у меня все готово: выправил, вычистил… Огурчик! – радостно дребезжала мембрана. – Жду обещанного предисловия. Когда заеду? Да не буду я к тебе заезжать, прямо сегодня рукопись и отдам. Меня ведь тоже в мэрию пригласили!
* * *
Городским мэром Аркадий Филиппович Дурин стал почти случайно. Еще полгода назад он служил у прежнего главы первым замом, курировал вопросы внешнеэкономических связей и большую часть времени проводил в разъездах: бывал в Индии, в Турцию ездил, да и от Штатов никогда не отказывался. Но грянули выборы, за Дурина голоснули со всех сторон, и тому поневоле пришлось пересесть в еще теплое кресло.
Признаться, Аркадия Филипповича мало интересовало, каким образом его выбирали и кто конкретно за него голосовал: за десять лет трудового чиновничьего стажа он повидал и не такое. Выбрали? Значит, так было надо! Дурин быстро разобрался в текущих делах, и вскоре они пошли не хуже, чем при старом мэре.
Если что и тревожило сейчас Дурина, так это маячившая на горизонте дата – очередная годовщина со дня освобождения Города. И та ответственность за организацию и проведение праздничных мероприятий, которая целиком ложилась на него, ныне действующего мэра.
Дурин взялся за дело серьезно. Во все концы Города полетели телефонограммы, созывая известных, уважаемых и просто нужных людей на совещание к мэру. Тотчас же и была создана комиссия по подготовке к Годовщине, мало того, она немедленно приступила к работе! Правда, тут же выяснилось, что кое-кого в спешке пропустили. В частности, творческую интеллигенцию забыли в комиссию включить, опять же, главный городской финансист в тот момент находился в командировке. Пришлось срочно выправлять ситуацию – снова звонить, приглашать, тревожить. И вот теперь вышеозначенная комиссия, на этот раз уже в полном составе, сидела в малом зале для заседаний и готовилась слушать Дурина.
– Зачем мы здесь собрались, думаю, никому объяснять не надо? – мэр взглянул поверх очков в полный зал. – На всякий случай, повторяю специально для вновь приглашенных: как вы знаете, началась подготовка к празднованию очередной Годовщины со дня победы в битве за Город. Событие важное, я бы даже сказал – историческое, поэтому отнестись к нему мы должны со всей ответственностью, – в голосе мэра гулко зазвенела медь. – Кстати, буквально вчера мне звонили из Администрации Президента. Спрашивали, как идет подготовка к Годовщине и много ли уже сделано. Надеюсь, все понимают, что это значит?
Судя по тому, как разом отвердели и подобрались члены комиссии, было ясно: они все, ну все понимают.
– Тогда начнем, – Мэр задумчиво пошелестел бумагами и повернулся к своему первому заму. – Давай, Евгений Петрович, докладывай, что там и как… Мы тебя слушаем.
И вот поднялся Евгений Петрович, кашлянул для приличия, и пошел, и пошел докладывать, да гладко так, будто бы ночь напролет к выступлению готовился:
– В плане подготовки к знаменательной дате нами уже составлен график мероприятий, за выполнение которого установлена персональная ответственность в лице глав районов. Мероприятия следующие. Во-первых, к каждому ветерану прикреплены ответственные лица из числа работников районных администраций. Именно им поручена организация строго индивидуальной работы со своими подопечными…
– Какой, говоришь, работой? – живо переспросил Дурин.
– Индивидуальной. В смысле, творческой, – с готовностью объяснил первый зам. – Иначе говоря, к предстоящей Годовщине во дворах домов, где проживают участники войны, будут установлены специальные щиты, примерно три на четыре метра. На них мы разместим информацию о каждом конкретном ветеране: когда родился, где крестился, на ком женился… Народ должен знать своих героев! – В зале сдержанно рассмеялись, и это не ускользнуло от выступающего, который тотчас же заговорил в два раза бойчее. – Кроме того, городской департамент ЖКХ предложил проложить для ветеранов мраморные дорожки от подъездов к троллейбусным остановкам. А что? Красиво, модно, современно. Да и ветеранам удобно: дошел до остановки, сел в троллейбус – и поехал, куда тебе надо. Хочешь, в департамент государственных пособий – за справкой, а хочешь – просто по городу кататься. Ветеранам свежий воздух ох как нужен!
Первый зам еще долго говорил о всякого рода мероприятиях, а Дурин слушал, изредка кивая головой. Но вот заместитель умолк, и мэр привычно встрепенулся:
– Ну, хорошо, Евгений Петрович, присядь. – И повел взглядом по рядам, отыскивая подходящего человека. – Пожалуй, теперь ты, Виктор Викторович…Можно с места. Расскажи, чем думаешь гостей встречать?
– Ясно, чем, – отвечал Виктор Викторович Семин, директор муниципальной гостиницы. – Тем же, чем и всегда, Аркадий Филиппович: комфортабельными номерами, высоким качеством обслуживания… Низкими ценами, наконец. В общем, встретим гостей как положено.
– Мне говорили, вы там капитальным ремонтом занимаетесь? Ну и как успехи? – поинтересовался мэр.
– Занимаемся. Именно что капитальным. Нормальные у нас успехи, – кисло отвечал директор. – Половину номеров уже подготовили: обои сменили, приличную мебель завезли. Новые люстры повесили.
– Люстры это хорошо, – поощрительно улыбнулся мэр. – А вот что там у вас с номерами для VIP-персон, Виктор Викторович? Я слышал, вы их вроде бы еще в прошлом году пытались ремонтировать, да не получилось?
– Пытались. Не получилось, – не стал отпираться директор. – И нынче вряд ли получится.
– Это почему же, интересно?
– Так ведь денег нет, Аркадий Филиппович, – сурово пожаловался Семин. – Знаете, во что нам ремонт гостиничной кровли обошелся? А сколько денег на вестибюль ушло? До сих пор кредиты погасить не можем!
– Это понятно. Нынче ни у кого денег нет, – успокоил Дурин, как мог. – Ты лучше вот что скажи: приедут к нам гости… тот же Президент, например. И где же ты его, интересно, устраивать собираешься? Раскладушку в коридоре поставишь?
– Зачем же так сразу – раскладушку? – обиделся гостиничный. – Если надо, мы и кровать найдем, и коврик на пол постелим. Чистое полотенце в номер дадим! С этим у нас, Аркадий Филиппович, строго.
– Да я не о полотенцах речь веду, – усмехнулся мэр. – Ты мне лучше скажи, во что вам ремонт обойдется?
Директор мечтательно воздел глаза к потолку:
– Все от качества ремонта зависит. Можно и за миллион в номерах порядок навести, а можно и за пять. Я так думаю, миллионов двенадцать нам вполне на ремонт хватит.
– Ну, ты загнул, Виктор Викторович! – не выдержал мэр. – Да за такие деньги я и сам Президенту коврик постелю! Ты мне реальные суммы называй.
Директор нахмурился:
– Меньше двенадцати никак нельзя. Да вы сами посудите: шутка ли, главу государства в наших провинциальных хоромах принять? Тут переклейкой обоев не обойдешься, европейский ремонт придется делать. По полной программе! Все как положено: перепланировка, сантехника, мебель… Еще балкон с видом на Реку. А с полами столько хлопот? Паркет придется класть, чешский. Знаете, сколько он стоит? Двери новые навешивать, плинтусы менять… Финские выключатели ставить!
Здесь Семин, и сам пораженный масштабами предстоящего ремонта, перевел дух и продолжал дальше:
– Спутниковую антенну в номер надо? Надо. А кондиционер? И кондиционер надо. А правительственная связь в номере должна быть? Конечно, должна!
– Ну, это ты слишком… Увлекся, Семин! – мэр усмехнулся. – Да президент, может быть, и ночевать-то у нас не будет – приедет, поздравит, да опять к себе улетит.
– Без связи никак нельзя, – гнул свое гостиничный. – А вдруг кто-нибудь захочет Президенту позвонить? Теща, например? Или какой-нибудь знакомый из Берлина? Я вот тут уточнил: миллионов в пятнадцать нам этот ремонт обойдется. Как минимум! А может, и в двадцать, – приврал директор напоследок, и завершил горестный свой рассказ тяжелым вздохом.
Члены комиссии деликатно помолчали.
– Не волнуйся, Виктор Викторович, денег мы тебе дадим, – сказал Дурин. – Скажем, миллионов десять. Для начала, – и повернулся к главному городскому финансисту Биберману: – Леонид Иванович, ты там распорядись, чтобы на гостиницу деньги в первую очередь выделили.
– Да откуда их взять-то, Аркадий Филиппович? Мы преподавателям до сих пор отпускные не можем выплатить, – брыкнулся было городской финансист, но тут же был укрощен твердой рукой Дурина:
– Как это откуда? Из бюджета, конечно. И пожалуйста, не затягивай с этим делом: времени мало осталось, можем и не успеть. – Мэр снова заглянул в свои бумаги. – Так, с размещением гостей мы определились, насчет питания позже поговорим, ближе к дате… Кстати, а чем наша творческая интеллигенция собирается Годовщину встречать? – Дурин поискал глазами Гулькина, нашел, поощрительно улыбнулся. – Мне в комитете по печати говорили, что вы, Борис Семенович, вроде бы новый роман собираетесь издавать?
– Ну, почему это – «вроде бы»? Именно что собираюсь, – заметно обиделся Гулькин. – Трилогию замыслил издать, «Круговерть» называется. В трех романах: «Отступление», «Окружение»… и «Осмысление», конечно. Последний роман я на той неделе дописал. Комитет по печати мне уже и обещательство дал – аккурат к Годовщине трилогию издать. Если не опоздают, конечно.
– Я думаю, мы вполне успеем, – тотчас же вставил слово, приподнимаясь, председатель комитета Щукс. – Единственно, что меня волнует, Аркадий Филиппович, это то, что с деньгами у нас в издательстве не густо. А им ведь не только художественные произведения надо к Годовщине издавать, но и плакаты, буклеты…Путеводитель по Городу, наконец. А у них, извините, даже обычной газетной бумаги не хватает.
Понятно, Дурин снова посмотрел на Бибермана:
– Как думаешь, Леонид Иванович, средства на художественную литературу в бюджете найдутся?
На этот раз финансист даже брыкаться не стал – просто кивнул в ответ: мол, конечно, найдутся. А сколько надо?
– Запиши там тысяч семьсот… Или лучше девятьсот. Выпустим книгу подарочным изданием, большим тиражом. Будет что гостям Города в качестве презента преподнести!.. Так, кто там у нас дальше? Слушаем.
Понятно, что Биберман снова кивнул – это когда встал чиновник Колобанов, курирующий вопросы ЖКХ, и стал громко жаловаться на городское хозяйство. («У нас полгорода ремонтами перекопано, прямо черт ногу сломит, – чуть не рыдал Колобанов. – А мусора сколько вывозить? Нам же перед гостями стыдно будет!») На ремонт с мусором дали сорок миллионов и пообещали еще столько же, но попозже. Чиновник сел, недовольный. А потом Биберман кивал уже всем подряд: начальнику милиции Скарабееву, руководителю гороно Ерофееву, главврачу «скорой помощи» Агееву («У нас половина машин не на ходу и бензина ни капли. А вдруг кому-нибудь из гостей плохо станет? Прикажете на носилках его с Холма нести?») И так далее, в том же роде.
На следующий день, прикидывая предстоящие расходы на подготовку к Годовщине, финансовых дел мастер Биберман подсчитал, что накивал почти на сто миллионов рублей. «Эк, тебя разнесло!» – в сердцах подумал мастер о Дурине. Однако указание выполнил – отдал распоряжение, чтобы деньги перечислили всем, пусть и не в полном объеме.
– Пожалуй, у меня все, – заметно осевшим голосом возвестил мэр, завершая почти часовое совещание. И здесь, что-то вспомнив, взглянул на сидевшего в первом ряду Рябцева. – Кстати, для вас, профессор, тоже найдется работа. Я бы сказал, весьма ответственная! Вы ведь, насколько я знаю, в нашем университете Отечественной историей занимаетесь? Кафедрой руководите?
Рябцев кивнул в ответ, не понимая, куда клонит мэр.
– Есть предложение включить вас в комиссию по подготовке к празднованию Годовщины – в качестве консультанта при городском департаменте культуры, – веско сказал мэр. – Как вы на это смотрите?
Рябцев изрядно смутился: согласитесь, не часто от мэров поступают такие предложения! Однако взял себя в руки и кивнул:
– В принципе, можно.
– Вот и отлично. Фуфлачев!
Тотчас же в задних рядах произошло легкое движение, сидевшие рядом слегка раздвинулись, и встал один – молодой и округлый, проще говоря, руководитель департамента культуры городской администрации.
– Ну вот, Игорь Георгиевич, и консультант у тебя появился. А то все «как», да «откуда»… Вы не переживайте, дело это не сложное, – мэр ободряюще посмотрел на Рябцева. – Просто у нашего департамента культуры появилась замечательная идея – организовать на Холме что-то вроде театрализованного представления по мотивам героических событий, связанных с обороной Города. Так, Фуфлачев?
– Именно так, Аркадий Филиппович, – отозвались из задних рядов.
– Средства мы выделим, людей и костюмы дадим, – продолжал мэр. – Это все мелочи. Главное, чтобы в представление не вкралась какая-нибудь досадная историческая ошибка. Значит, согласны городской культуре помочь?
– Да, конечно, – отвечал Рябцев твердо.
– Вот и отлично! – Дурин просиял лицом. Улыбка зайчиком поскакала по рядам и отразилась от лица Фуфлачева. – Все свободны.
Совещание закончилось, члены комиссии облегченно высыпали в коридор, где к Рябцеву тотчас же подкатил главный специалист по городской культуре.
– Я думаю, с поездкой на Холм надо поспешить, – сказал Фуфлачев, бережно попридержав Рябцева за локоть. – Одно дело – сценарий, и совсем другое – натура. Здесь надо все на местности посмотреть.
– Посмотреть, конечно, можно. Вот только время… Давайте, на той неделе созвонимся?
– А зачем откладывать? Мы на машине, туда и обратно… Часа за полтора управимся. Может быть, прямо завтра на Холм и поедем? С утра, часиков в десять?
И так это просительно прозвучало, что Рябцев не выдержал и сдался. На утро и уговорились. Счастливый Фуфлачев покатился по коридору, а к Рябцеву тут же пристал озабоченный Гулькин.
– Что на совещание-то опоздал? – спросил он, торопливо здороваясь. – Я уж думал, ты не придешь.
– Да машина сломалась, пришлось на троллейбус пересаживаться. А что?
– Жаль, что сломалась! А мне как раз к Дому творчества надо, на юбилей опаздываю. На тебе, Миша, рассчитывал. Ладно, как-нибудь сам доберусь. Вот, держи, только не потеряй, – сказал Гулькин, вручая Рябцеву папку с «Осмыслением». – Думаю, странички три на предисловие хватит, главное, чтобы ты не затягивал с этим делом, а то мне скоро в издательство роман нести.
Члены комиссии разошлись и разъехались, каждый по своим делам, у мэра же рабочий день продолжался.
– Что там у нас на сегодня? – спросил Дурин, вернувшись в свой кабинет.
– В пять часов – прием граждан по личным вопросам, Аркадий Филиппович, – живо отвечал помощник, заглянув в рабочий блокнот.
– А без приема сегодня никак нельзя? Скажем, на следующий месяц перенести?
– Можно. Но не желательно, Аркадий Филиппович, – осторожно отвечал помощник. – Мы ведь прием уже два раза отменяли. Один раз в связи с приездом делегации из дружественного нам Казахстана, а другой…
Здесь мэр нечаянно зевнул, помощник тактично умолк и к начатой теме уже не возвращался.
– Хорошо. В пять так в пять, – сказал мэр, подумав. – Скажи там, в приемной, пусть кофе мне, что ли, принесут… с бутербродами. Того и гляди, опять часа на два прием растянется, – ворчливо добавил он.
Ворчал мэр, признаться, скорее для острастки, чем из-за плохого настроения: только что закончившимся совещанием он остался доволен. Чувствовалось, что комиссия хорошо знает поставленные перед ней задачи и отлично с ними справляется. Особенно Семин, директор гостиницы. Да и этот, из ЖКХ, Колобанов… тот еще гусь! А с представлением на Холме хорошо придумано. Если с размахом это дело организовать, от гостей в Годовщину отбоя не будет. А то, глядишь, и столица на мэра внимание обратит.
Впрочем, настроение у Дурина начало портиться с первым же посетителем. Пришел старик лет восьмидесяти пяти, назвался Евсеевым и принялся просить за своего внука.
– Вот я профессору и говорю: Колька не виноват, что так в экзамене написал, это я его с толку сбил, – сердился старик. – А профессор мне, мол, ничего, он потом к нам придет… Да разве же.
– А я-то чем вам могу помочь? – терпеливо повторял мэр. – Сами посудите, разве имею я право вмешиваться в учебный процесс?
– Вы на все имеете право, вы же – власть! – упирался старик. – Вон, у нас во дворе для ветеранов мавзолей строят, и тоже не сами по себе. Говорят, мэр приказал.
– Какой еще мавзолей? – ахнул Дурин. – Вы это о чем?
Евсеев смущенно кашлянул:
– Да не мавзолей! Это мы его так называем. Стенку из кирпичей решили построить, а на ней фотографии ветеранов повесить. Я там тоже буду висеть!
– Ах, вот в чем дело! Да-да, конечно, это моя идея, – не стал зря скромничать Дурин. – К Годовщине готовимся. Люди должны знать, с какими героями они рядом живут!
Разговор можно было сворачивать. Нет, оставалась еще одна мелочь.
– Так вы, дедушка, воевали? – голос у Дурина заметно потеплел. – Стало быть, фронтовик?
– Было дело. А толку? – усмехнулся Евсеев. – Я ведь прямо с войны в Воркуту загремел… было дело! После плена нас всех похватали. На лесоповале силы и потерял.
– Что ж вы раньше-то молчали? С этого и надо было начинать!
Тотчас же мэр повернулся к помощнику, сидевшему поодаль:
– Запиши там… насчет материальной помощи… – Дурин глянул в лежавший перед ним листок. – Евсееву Валентину Федосеевичу. Двести рублей. Знаю, что денег в бюджете нет, но – надо… Надо! Люди кровь за нас проливали, а мы – что же, двести рублей не можем найти?
Дальше все было ясно, во всяком случае, Дурину. Сейчас старик начнет благодарить за заботу о ветеранах, мэр напомнит о долге общества перед старшим поколением… Но здесь в привычный ход вещей вкралась досадная неожиданность: Евсеев принять долг у общества отказался. Наотрез.
– Я ведь не за деньгами сюда пришел! – сказал он с обидой. – Я ведь внуку просил помочь. А не можете, так и скажите… Зачем же мне сразу деньги совать?
Старик поднялся и медленно пошел к двери. Досада царапнула мэра своим острым когтем.
– Да возьмите, ну что вы? Нет, правда… Вы ведь воевали! – вырвалось у Дурина. Евсеев остановился у порога и обернулся к мэру:
– Разве я за деньги воевал? – тихо спросил он.
Дурин хотел объяснить… или напомнить? Нет, скорее всего, сослаться на последние указания… Впрочем, это уже не важно. Евсеев ушел, и ссылаться уже не имело смысла. И так найдется кому напомнить и объяснить…
– И сколько там на прием записалось? – сердито спросил Дурин, как только дверь закрылась. – Человек пятьдесят? Сто?
– Всего тридцать пять, – с готовностью ответил помощник. – Но там и по другим вопросам стоят.
– Все ходят, ходят… – ворчливо заметил мэр. – Ладно, Хренкин, запускай следующего.
И привычно вернул лицу его должностное выражение.
* * *
Катаклизм зародился в главном сейсмическом поясе Земли – на стыке Тихоокеанской и Индо-Австралийской литосферных плит, примерно в трехстах километрах к северо-западу от острова Вануа-Леву. Пятьдесят миллионов лет, сантиметра по полтора в год, одна из плит постепенно смещалась по мантийному веществу от срединно-океанических хребтов к глубоководным тихоокеанским желобам, пока однажды не произошло непоправимое. На глубине семьдесят пять километров ниже уровня моря древняя и тяжелая плита столкнулась с легкой, более молодой, и начала выдавливать ее наверх, при этом сама погружаясь в мантию. Тотчас же чудовищное напряжение земных пород отозвалось в зонах Биньофа целым роем толчков, немедленно отмеченных сейсмическими станциями всего мира.
Грозный предвестник грядущего землетрясения, первый толчок – форшок, вызвал обширное возмущение астеносферы в районе Марианской впадины. Линия тектонического разлома пошла на юго-восток и оборвалась вблизи северной оконечности острова Суматра, вызвав трехметровые волны в одном из оживленных районов Индийского океана. И Джек Янг, первый помощник капитана сухогруза «Green star» (Либерия), отметил это природное явление в судовом журнале.
Ровно через семнадцать минут после форшока, в 20.54 по Тихоокеанскому времени, повторный толчок – автершок – ощутили жители Японии. По данным Токийской сейсмологической станции, очаг землетрясения располагался в 230 км к северо-востоку от острова Хатидзио. И уже совсем скоро цунами достигло архипелага Идзу, заставив изрядно поволноваться береговые службы. Впрочем, высота волн не достигала и полуметра. Тем не менее, жители острова Мияке были немедленно эвакуированы в безопасное место, и вплоть до утра среды на побережье оставались лишь специальные наблюдатели.
После этого в течении нескольких часов сейсмические станции обоих полушарий зафиксировали более сотни толчков, от двух до пяти баллов по шкале Рихтера. Впрочем, ни разрушений, ни человеческих жертв в районе сейсмической активности отмечено не было.
А за пятнадцать тысяч километров от эпицентра землетрясения магистр естественных наук Герман Шульц глянул в последний раз на сейсмограмму, решительно захлопнул Лява с Рэлеем и отправился на второй этаж, к своему шефу – профессору Крестовски.
Тот был в кабинете не один. При виде встревоженного магистра ассистент профессора, доктор Бельц, досадливо поморщился и оборвал разговор на полуслове, у самого же Крестовски брови удивленно поползли вверх:
– В чем дело, Шульц? Что-то случилось?
– Да. В смысле, нет. То есть, кажется, да… – Шульц смутился, но быстро взял себя в руки. – Скажите, профессор, я похож на сумасшедшего? – В его голосе слышалось отчаянье.
Профессор внимательно посмотрел Шульцу в глаза и деликатно промолчал. Вопросы сугубо медицинского характера его не интересовали.
– На сумасшедшего вы не похожи, – пришел на помощь доктор Бельц. – Хотя, если бы я не знал вас раньше… Да что произошло, Герман?
– Обширный эндогенный процесс в Тихом океане. Рой подземных толчков. Тектонический излом с аномальным возмущением астеносферы, – объяснил, словно бы на клавиатуре отстучал, Шульц. Впрочем, этого оказалось достаточно для тревожного «Майн готт!», прозвучавшего нестройным дуэтом.
Через минуту профессор с ассистентом уже сидели, голова к голове, за столом и буквально вгрызались глазами в сейсмограмму.
– Обратите внимание, Бельц: сначала линия излома пошла на Гуам, затем повернула к Окленду… потом Веллингтон, острова Фиджи… – Голос у профессора был неестественно спокойным. – А знаете, Шульц, вы совершенно правы: возмущение астеносферы заметно отличается от нормы. Явная аномалия! – Профессор снова склонился над сейсмограммой. – Видите, Бельц, эту характерную зазубрину? Не ошибусь, если скажу, что это последствие автершока. Здесь никак не меньше четырех баллов по шкале Рихтера!
– Для старушки Европы начинают звонить колокола, – хмуро заметил Бельц, невольно покосившись на висевшую в кабинете карту.
– Мои австралийские друзья сказали бы проще: это лошадь потерлась о столб веранды, – в тон ему отвечал Крестовски. – Впрочем, Австралию вряд ли заинтересует то, что происходит на Евро-Азиатском континенте. Скорее всего, австралийские фермеры спокойно продолжают доить своих коров… Человечество на удивление беспечно! – профессор вздохнул. – Впрочем, для них, да и для нас последствия тихоокеанского катаклизма пройдут достаточно безболезненно. Вот разве что Восточную Европу слегка тряхнет… Я думаю, это будет Польша или Россия. Вам приходилось бывать в России, Бельц? Удивительная страна! Там всегда что-нибудь происходит. В прошлом веке у них уже были Спитак, потом Нефтегорск…
– А еще у них была perestroyka, – язвительно отозвался Бельц. Впрочем, профессор на это никак не отреагировал. Он еще раз внимательно просмотрел интересующий его сектор и сказал:
– Да, скорее всего, это будет Россия, – на мгновение лицо у Крестовски стало растерянным. – Вероятно, в сейсмически опасных районах может произойти локальная подвижка пластов, возможно, нарушится геоструктура… Впрочем, думаю, никаких глобальных катастроф у русских на этот раз не произойдет. Хватит им и того, что они уже имеют!
Профессор читал сейсмограмму, как слепой – книгу, чуть касаясь ее кончиками пальцев. Читал быстро, практически без ошибок. Герман Шульц стоял у карты и отмечал направление тектонического излома черным как ночь карандашом.
Было около одиннадцати часов по Гринвичу. Где-то за тысячи километров отсюда, вдоль линии тектонического излома, на многокилометровой глубине, от чудовищного давления гранит перемалывался в песок, подземные реки меняли свои берега и графит превращался в алмазы. А в городе Кельне, известном своей университетской лабораторией, профессор Крестовски пытался угадать ход событий, к которым мир был еще не готов.
* * *
Не успел звонок заиграть «Танец с саблями» Хачатуряна, как Нина Андреевна отложила модный журнал и пошла в прихожую.
– Что-то ты сегодня поздно. Обещал ведь пораньше приехать. Я когда еще обед приготовила! На кафедре задержался? – спросила Нина Андреевна, закрывая за супругом дверь.
– Да нет, в городской администрации был. На совещании.
Рябцев пристроил папку с «Осмыслением» на трюмо, разулся, надел шлепанцы, и экономная Нина Андреевна тотчас же выключила в прихожей свет.
– Иди, обедай, – сказала она, направляясь в комнату. – И не забудь потом посуду вымыть.
Увы! Все счастливые семьи имею привычку обедать, впрочем, и несчастливые тоже. А вот тарелки в каждой семье моют по-своему. В счастливых семьях этим занимается прислуга, в несчастливых же чаще всего муж. Впрочем, Рябцев на семейную жизнь не жаловался, он к ней просто привык. Да и что там, скажите, особенного – пару тарелок вымыть?
