Текст книги "Под острым соусом"

Автор книги: Сергей Евелев

Я в это время жил в Бруклине и как-то зашёл в итальянский ресторан. У них можно было купить суп навынос. Разговорился с хозяйкой, которая оказалась из Чехословакии, а муж, естественно, итальянец и главный повар. В ресторане было несколько столиков, и в углу тихо и скромно играл на пианино (кстати, очень неплохо) типичный американский пианист – длинноволосый, бледный, похожий чем-то на Пьеро, только что вырвавшегося из объятий Мальвины.

Тут вышел из кухни повар и начал петь на чисто итальянском языке арию Зайца из «Ну, погоди!», когда он поёт из телевизора «О соле мио». Пианист попытался подыграть, но так как нот у него не было, то он не смог. Я сказал хозяйке, что могу подыграть (в надежде, что получу скидку на суп). Она, естественно, не поверила, так как не знала, что я музыкант. Спросила по-итальянски у мужа, он, естественно, согласился. Пианист уступил мне место с ухмылкой, достойной лучшего применения… но ведь и он-то не знал.

А дальше произошёл концерт. Шеф-повар пел всякие разные итальянские арии и песни, а я ему аккомпанировал, естественно по слуху. Кое-что из того, что он пел, я знал, а где не знал, то всё равно играл. Моих ляпсусов он заметить не мог, а пианист эту музыку не знал и настучать не решился. Всё-таки консерватория, армия, филармония и ресторан сообща наделили меня достаточной суммой знаний и умений в любой ситуации делать умное и счастливое выражение лица… ну, и играть, конечно, чуть-чуть.

Пианиста уволили, а меня взяли на работу (плюс бесплатный суп). Я там играл обычно по выходным, мне платили долларами, давали чаевые и всегда какую-то еду домой. А по будним дням я играл в другом ресторане, русском. В перерывах между пением всяких «Эх, Одесса», «Миллион алых роз» и других вечных произведений ресторанного искусства я учил английский и тренировал печатание на машинке (компьютеров тогда ещё в обиходе не было), тарабаня пальцами по столу. Все, естественно, звали меня профессором и над моими стараниями смеялись, вслух или за спиной. И в такой вот бесконечной беготне из Бруклина в Манхэттен и обратно, из школы – на курсы английского, в один ресторан, в другой и на работу консультантом по «трудному устройству» прошло два года. И вот однажды жена моя отправилась за продуктами в магазин и, идя по улице, уронила платок. Его поднял и вернул ей не совсем молодой уже человек, который что-то ей при этом сказал по-английски, хотя и с акцентом. Что сказал – она не помнит, но, думаю, что-то вроде «Мадам, из вас что-то выпало». Она, услышав русский акцент, ответила ему по-русски. Завязалась дружеская беседа, в процессе которой Лёня Лазарев, который оказался страховым агентом, сообщил ей, что нет ничего важнее для вновь приехавших, чем застраховать свою жизнь на смерть. В смысле, если с тобой вдруг что, то оставшимся дадут денег – и всем будет хорошо, включая того, кто уже нет… Концепция была интересная, хотя непонятная. Он обещал позвонить и прийти рассказать. И не обманул. Сказал, что забежит на минутку, забежал… и ушёл, как обещал, ровно через четыре с половиной часа, и то потому, что мы уже не выдерживали. Он оказался актёром из Ленинграда (был когда-то в СССР такой город), безумно смешным, и мы хохотали над каждым сказанным им словом. В какой-то момент сил на смех больше не осталось, и он, понимая, что если мы умрём от смеха, то нас, видимо, как живых, уже не застрахуют, удалился.

Вернувшись через месяц с нашими страховыми контрактами, в процессе опять же недолгой трёхчасовой беседы, между рассказами, шутками-прибаутками-анекдотами и нашими обмороками от смеха, Лёня как-то невзначай сказал, что мне тоже нужно идти продавать страховки. Он, по-видимому, точно знал, что у меня получится. Я не возражал, так как не имел ни малейшего понятия, о чём идёт речь.

Мы вместе прогулялись в их контору, которая оказалась просто за углом, где меня встретил главный страховой начальник и сразу дал мне тест. Я его с лёгкостью провалил. Но старший начальник Миша сказал, что это всё ерунда, и они меня всё равно берут, поскольку, во-первых, я «Лёнин протеже», и во-вторых, как оказалось, я вообще хороший парень. А, кроме того, добавил Миша, ещё не факт, что те, кто сдают тест, смогут стать успешными страховыми агентами. Результаты моего теста он, видимо, подредактировал, и мой страховой талант сразу засиял.

Правда, мне было сказано, что работать нужно весь день, с утра до вечера. Мне обещали хорошие комиссионные, если я… их заработаю, то есть если смогу продавать много страховок. И в добавление к этому – ещё много всяких нужных бенефитов: медицинскую страховку, пенсионный план и т. д.

Информации было много для моей и без того нагруженной головы, и я пошёл думать. В мой переполненный двадцатичетырёхчасовой день, минус сон и всякий там буфет-туалет, ещё одна работа никак не умещалась, и я пошёл торговаться, что делал всю жизнь и до того. Я предложил дать мне возможность работать неполный день, чтобы посмотреть, смогу ли я, а потом уже решить. Мне сначала отказали, но когда я уже был готов уйти, всё-таки, сделав особое исключение из правил, разрешили.

Я начал страховать население в свободное время (то есть в перерывах между учёбами и работами, и также ещё и в рабочее время). И за первые шесть месяцев заработал больше, чем зарабатывал за год в агентстве по трудоустройству (не так много я настраховал, просто за трудоустройство мало платили). Когда я пришёл с заявлением об увольнении меня с должности канцлера по трудоустройству, вся контора была потрясена фактом попытки ухода с работы человека ещё при жизни.

Как оказалось, с этой работы никого не увольняли (если только работник не был замечен в чём-нибудь из ряда вон, например, в злостном изнасиловании занесённого в Красную книгу крупного рогатого скота без разрешения хозяев), а сами из этой организации люди не уходили (зарплата, бенефиты, непыльная работа, пенсионный план и т. д.), их только могли вынести оттуда… но уже не при жизни. Со мной стали торговаться, рисуя картину моего славного будущего в стенах учреждения, но я был непреклонен. Мне там стало скучно, а это хороший симптом начала плохой депрессии.

Шли чудесные девяностые, вокруг дефилировала масса приезжающих, моментально страхующихся на случай «а если вдруг что», и жизнь моя потекла размеренно, невзирая на шестнадцатичасовой рабочий день (против скольки часового рабочего дня они там бастовали при царе? Кажется, против двенадцати?). Работа была нелёгкая, так как с людьми, но вполне интересная.

Интересная работа – это когда ты можешь использовать свой потенциал. Я мог говорить с людьми, рассказывая им истории про страховку и про многое другое, а рассказывать я любил. Плюс сам себе хозяин, плюс комиссионные (если что продал), минус отсутствие зарплаты (если не продал). В общем, не работа – мечта, подумал я. Пока тут перекантуюсь и потом уже, сориентировавшись на местности, найду себе «настоящее дело».

Но не тут-то было, и остался я в страховании на долгие годы, о чём, кстати, ничуть не жалею. Может быть, это и было моё настоящее дело. В процессе работы я познакомился с массой всякого интересного народу. У каждого было своё больное место и вечные проблемы: нездоровые родители, нежелающие учиться дети, нехватка денег, знаний, опыта. Все рассказывали мне, как уезжали, как было нелегко решиться на то, чтобы навсегда (по крайней мере, все так думали) расстаться с какой-никакой, а всё-таки Родиной. И я понял, что все мы – ГОВИ, Герои Очередного Великого Исхода. Возможно даже, не меньшие, чем те, из Египта, с мацой сорок лет по пустыне без карты. Там хоть была какая-то иерархия: один говорил, куда идти, а другие с ним спорили, говорили ему вслух за спиной разные нелицеприятные слова, показывали палец (не помню точно, какой), делали тихие пакости, но шли с нехитрым скарбом своим, несли детей и лелеяли надежду, что когда-нибудь будут дома. А у нас же здесь – полный разгул демократии и никакой иерархии. Хотя каждая отдельная семья была один на один со всеми и там, и теперь тут. Казалось бы, вовсе здесь была даже и не пустыня. А скарб был опять нехитрый. Куда идти, было снова неясно, и что делать – тоже. Но никто не плакал и не нудил (по крайней мере, на улицах), а героически шёл, бился головой обо все встречающиеся неприятности, с непонятным до безобразия иностранным языком и бытом – но шёл, и, в конце концов, приходил… домой. И мебель была с мусорника, и мы были поначалу слегка потрёпанные. Все передавали друг другу найденные на улице телевизоры и стулья. Всех, кто знал сорок семь английских фраз, называли профессорами. Они награждались передовым вымпелом и правом звонить за других, знавших только восемь английских слов (из которых пять матом, два на немецком и одно на идиш), в телефонную компанию, в отдел социального страхования и, представляясь то Фимой, то Мишей, то Машей, то Рабиновичем, улаживать вопросы, которые возникают у вновь приехавших каждый день. Мы ходили в два часа ночи друг к другу за хлебом и солью, так как тот СССР, из которого мы вроде бы уехали, вместе со всеми людьми и их привычками приехал в США вместе с нами. И продолжали выдавливать из себя рабов медленно и мучительно. Трудно человеку, у которого страх являлся составной частью крови и речи, на протяжении десятилетий, вдруг ни с того ни с сего, просто переменив среду обитания, обрести уважение к другим, осознание собственной значимости – и посему свободу мыслей и действий. На этих ингредиентах местные товарищи свою кровь настаивали столетиями, а нам нужно было быстро, бегом догнать, влиться в коллектив и, желательно, раствориться в нём. Альтернативным вариантом было торчание белой вороной, как заноза в пальце, болезненно и бессмысленно. А ужасно хотелось, как «они», чувствовать себя спокойно, уверенно. Вы думаете, почему наши с вами земляки, попав за границу, очень часто ведут себя недостойно, хамят, ругаются, нападают на обслуживающий персонал? От неуверенности в себе, от страха, от комплекса неполноценности, тщательно культивируемого группой ответственных ребят из НКВД-ГПУ-ВЧК-КГБ-ГРУ-ОБКОМА-ПРОФКОМА-ОБЛИСПОЛКОМА-ХУДСОВЕТА и иже присных, и от наконец-то представившейся возможности «оторваться», выплеснуть накипевшее за столькие многие годы. А вот он, официант, уборщица, бармен, тут как тут, да ещё и не кланяется тебе в пояс и не облизывает башмаки, сволочь. А ну-ка, мы ему сейчас, ляпкиным по тяпкину… слова-то эти ещё помним все, ругательные.

Мы ведь с вами все эти постреволюционные годы находились в серпентарио-аквариумо-обезьяннике для особо интересных экспериментов с населением одной, отдельно взятой страны. Эксперимент, правда, плачевно развалился вместе со страной, но искалеченными на много лет вперёд оказались миллионы человек. Причём это не грипп и быстро не проходит. Где бы ты ни жил и сколько бы ни зарабатывал, а прививок от страха ещё никто не придумал (хотя говорят, что марихуана очень помогает, так и тут объявили войну с наркотиками… так мы что, опять не туда приехали?). Дети наши уже, конечно, будут совсем другими, а мы уж так, у кого как получится. Есть, кстати, такое мнение в народе, что мы сюда приехали из-за детей. Я думаю – это, возможно, и повод, но, пожалуй, не главный. А как насчёт того, что мы приехали сюда – из-за себя, или даже, точнее, для себя? Для других мы там уже пожили и поработали. Нам обещали светлое будущее. Причём обещали нам его прямо оттуда, из светлого будущего те, кто в нём уже как раз и жили. Но нам, некоторым особенно нетерпеливым, ждать приглашения к их барскому столу надоело, а тут как раз открылись вакансии за границей. И мы решили махнуть. Во-первых, «не глядя», как на фронте говорят. Так как там у нас всех был вечный фронт – то ружьё не стреляло, то продовольствие не подвезли, то комбайны опять проиграли битву с урожаем. Во-вторых, избавиться от своей непредсказуемости в стране, где даже прошлое всё время переписывается. Как же там можно было планировать хоть какое-нибудь будущее? В ответ тем, кто считает, что я неблагодарная свинья и не помню ничего хорошего, спешу возразить. Там было очень много хорошего: Белка и Стрелка, Гагарин, Терешкова, подводные лодки и Сенкевич для всех в телевизоре. А также: иностранные бананы и ананасы, финские костюмы, контрабандные видеофильмы и журналы «Плейбой» – для некоторых. А ещё была борьба с вечно не унимающимся империалистическим Буржуином, на которую были направлены все силы и средства. Там было ещё очень много хорошего, что, наверное, можно перечислять долго (включая маленькие налоги, бесплатное обучение и медицину) – но там не было одного, и я лично по этому очень сильно почему-то скучал. Там никто не был заинтересован во мне и в нас вообще как индивидуумах, людях, которые кровь, пот и слёзы любой страны и любой системы. Жизнь наша там ничего не стоила (может, мы были бесценны?). Там между людьми и престижем выбиралось сами знаете что (вспомните хотя бы «Норд-Ост» и блестящую операцию по спасению заложников). И вдруг как-то стало обидно, что ты и есть тот самый Ноль, о котором ещё при жизни успел рассказать пролетарский поэт, всем нам товарищ Маяковский. И захотелось почувствовать себя хотя бы единицей…

Не то чтобы здесь мы все сразу стали чем-то или даже кем-то. Но каким-то странным образом у нас, здесь живущих, постепенно складывалось ощущение нужности кому-то. Может быть, это всё самообман, и здесь мы так же никому не нужны, как и там. Но давайте будем жить здесь и самообманываться здесь же.

Годы эти, прошедшие с момента приезда в Америку обетованную, пронеслись как один день, миг… и вроде это было ещё вчера, а моему младшему с чисто американским именем Антон (именно не Энтони, а Антон) уже завтра двадцать три. И как это так всё мгновенно пролетело – не пойму.

Страхов тех старых, что тебя не поймут, не возьмут на работу, или возьмут, а потом выгонят, уже нет. Они уступили место другим, новым. Хотя, наверное, это нормально, когда человек волнуется, переживает, боится чего-то. Видимо, в этом и есть смысл жизни, её наполнение, составные её части, и без них была бы наша жизнь пустой и безвкусной или, скажем даже, пресной.

А так – всего понемногу: грусти, веселья, забот-работ, тревог и вдохновений.

Увлёкся я жизнью в Америке и на время отошёл от музыки. Примерно лет на восемнадцать… В эти годы я всё больше занимался бизнесом, страхованием и другими далёкими от искусства и музыки предметами.

И вот вдруг семнадцатого октября 2006 года мне приснилась Песня. (Скептики и другие неверующие в правое «творческое полушарие», его неограниченные и неизученные возможности могут эту часть пропустить).

То есть, проснувшись, я уже знал, что она будет называться «Осень». Слова и музыка каким-то странным образом сидели у меня в голове и требовали, слегка зудя, чтобы я это всё записал на бумагу. Ноты и буквы я ещё помнил. И не столько понимая, зачем я это делаю, сколько желая освободиться от зуда, я песню записал. И спел её друзьям. Она им понравилась. А мне было очень приятно и волнительно. Предчувствие чего-то восхитительно нового не покидало меня. Но я ещё не знал тогда, что меня ждёт впереди…

После этого дебюта вот уже на протяжении ряда лет ко мне во сне периодически приходят песни, стихи и проза и требуют, чтобы я их родил, то есть записал на бумагу. И я их записываю. Причём делаю это с удовольствием.

Конечно, это сильно напоминает Булгакова и его «Театральный роман». Но я не претендую. Всё-таки это Булгаков, и это – роман, а я пока всего лишь Евелев, и это – всего лишь песни…

Хотя их уже много. И они требуют встречи со слушателем. А иначе они – мертвы.

Вот поэтому Вы, уважаемый читатель, случайно или намеренно попавший на мою страничку в Интернете www.yevelevmusic.com, получите возможность ознакомиться с результатами моего творчества. Теперь дело за Вами. Очень надеюсь, что Вам понравится. Хотя, возможно, что-то и не понравится. Но я старался. Честное слово.

Спонсоров у меня пока нет, и хотя есть некоторые успехи, и где-то кто-то мои песни уже пел, но я финансирую свои проекты сам. На свой, как говорится, страх и риск. Для самого первого выбрал песни разные, ничем не объединённые, кроме автора. Подобрал талантливую команду музыкантов и певцов, аранжировщиков и художников, дизайнеров и звукорежиссёров, и вместе с ними подготовил весь этот проект под названием «Музыкальная шкатулка».

Коммерческий успех теперь зависит от всех тех, кто будет оценивать моё творчество. Так что убедительно прошу переправить эту ссылку всем, кого знаете. Пусть и они послушают. А вдруг понравится? Закажите себе альбом. К нему в подарок идёт прекрасно оформленная книжка с текстами песен (её можно увидеть на сайте и на Амазоне). Спасибо за внимание в любом случае.

Кроме этого, я уже успел выпустить ещё один сборник под названием «Симфония слова», где я сам читаю стихи под музыку – иногда свою, а иногда нет. Его скоро можно будет купить и на Amazon.com, и на моём сайте. А ещё я выпустил альбом «Симфония света», где блестящий пианист Женя Маслов играет мою музыку. Очень рекомендую.

…Ну ладно, с музыкой более-менее определились, теперь к жизни вернёмся…

Лет восемнадцать тому назад я напоролся на компанию «Никкен». Случайно, как всё в жизни бывает.

В это время у нас дома часто собирался народ, пили-ели – жена Лина прекрасно готовит. Потом шутили и пели всякие старые песни. У меня на эту тему даже мотивчик есть, называется «Сентиментальный вальс». Вот тут слова:

Сентиментальный вальс

1.

 
Мы, как всегда, разлетелись по миру,
Кто за женой, кто-то вслед за кумиром,
В лучшее веря и страха не зная,
Кто-то в такси, кто – подножкой трамвая.
Вы – в депутаты, а мы – в лесорубы,
Нам всё равно снятся женские губы,
Бывшие школьники вечно в дороге,
Не задержись у судьбы на пороге.
 

Припев:

 
А мы чьим-то глупым заветам верны,
И в душе с пионерским огнём
Комсомольские песни поём.
А нам – всё легко, нам весь мир пополам,
Мы из тех удивительных лет,
Где мы были, и нас уже нет.
 

2.

 
Что же такое в нас мамы вложили?
Как же мы там без компьютеров жили?
Помним, с кем пили и с кем ночевали,
И как тепло, не скупясь, отдавали,
Нет ни людей, ни страны… рассосалась,
Память упрямая, память осталась.
Лысые, толстые, даже седые,
В памяти той навсегда молодые.
 

3.

 
Надо собраться с силёнками, братцы,
Чтобы до берега как-то добраться,
Брали охапкою жизнь – не тужили,
Может быть, мы и неправильно жили…
Берег кому-то чужим показался…
Кто-то в загранку, но кто-то ж остался,
Или опять заблудились в дороге,
Так и стоим у судьбы на пороге?
 

Вот так мы и пели, собираясь регулярно-периодически. И тут вдруг – компания японская, «Никкен», подкралась неожиданно, а в ней – всяческие интересные приспособления для улучшения сна и здоровья, стельки магнитные, фильтры для воды и воздуха и даже матрацы особые… Одним словом, стал я этим делом серьёзно заниматься и всем об этих удивительных вещах рассказывать. В результате к нам народ как-то постепенно ходить перестал, так как я каждого, случайно на огонёк забредшего и на вкусную еду понадеявшегося, хватал, и про удивительный бизнес мой ему «втирал». Вдумчиво и тщательно «втирал», до полного удовлетворения.

Ну и, в общем, получилось неплохо. Народ поредел, продуктов стало уходить меньше – уже экономия, а кто натиска не снёс – тот и в бизнес вступил, и всяким удивительным магнитным инвентарём обзавёлся.

Я об этом могу долго рассказывать, но скажу лишь, что сетевой маркетинг (а компания «Никкен» именно в нём и была задействована) – вещь интересная, человека, в него вступившего, обнажает, и всем, кто он такой есть на самом деле, показывает.

Очень интересная штуковина. Здесь зачастую талант рассказчика, лидера, вожака или ещё какой другой, который в человеке был, но дремал, – просыпается, выглядывает на поверхность и начинает сиять с новой невероятной силой. Друзья и знакомые этого человека, одержимого идеей магнитов или продукцией любой другой компании, подобного состояния никогда не поймут. Поначалу считают, что он сошёл с ума, а потом, убедившись в том, что точно – сошёл, стараются держаться подальше и с упорством, достойным лучшего применения, за спиной приболевшего душевно крутят пальчиком у виска. Мол, хороший был человек, но вот пропал среди бела дня, тронулся и не спасти его уже.

Но мы, бойцы сетевого маркетинга, индустрии, принесшей более девяноста миллиардов долларов в недавнем 2013 году, не сдаёмся и идём вперёд к светлому финансовому будущему, невзирая на смех, издёвки, недоверие, скептицизм и другие нечеловеческие попытки человеко-образных нас остановить. А это непросто, да, пожалуй, и ни к чему. И в этом самом «Никкене» у меня тоже масса интересных историй было.

Например, одна дама, позвонив, спросила, не может ли так быть, чтоб магнитный матрац на потенцию мужа так положительно реагировал. Я сказал, что жалоб пока не было, но если ей стало мужа слишком много, то можно им с кем-то по-честному и поделиться, так как многим этого как раз и не хватает. Слава Богу, в наш век всеобщей занятости эта тема очень актуальна, и желающие облегчить её нелёгкую магнитно-потенциальную участь наверняка быстро найдутся.

Так это я к чему? А вспомнил я об этом к тому, что совсем недавно («Никкен» у меня уже давно сам по себе работает и моего присутствия не требует) я, случайно опять же, натолкнулся на интересную организацию под названием «А-С-Н», которая опять же, по счастливому стечению обстоятельств, оказалась из той же песочницы – снова сетевой маркетинг. А для тех, кто не знает – это всего лишь схема распространения товара или услуг не через магазины или Интернет, а через дистрибьюторов, и доход – не складам, магазинам, рекламодателям, а нам, живым людям. За что тем, кто эту систему придумал – большое нечеловеческое СПАСИБО!

Так вот в этой последней компании главный товар – это свет, газ, Интернет, телефон, телевизор и всё то, что у людей уже и так есть, и они за это уже и так платят.

А недавно накатила на меня новая волна, и я стал писать стихи. Не просто слова к песням, а стихотворные явления, живущие отдельной от музыки жизнью. Вначале раз в десять дней, потом раз в неделю, а вот теперь пишу практически каждый день. Иногда даже дважды в день. Зачем, почему, кто мне их засылает – не знаю. Но, раз оно прибывает, то, стало быть, надо с этим что-то делать. Тут всемирно добрый и хитро прищуренный дедушка Ленин правильно заметил: «Искусство принадлежит народу». Вот я его народу и собираюсь вручить, точнее, вернуть назад, так как думаю, что именно люди и жизнь среди них все эти годы и подталкивает меня к созданию этих зарисовок из жизни их и, видимо, также и моей. Ну и, естественно, труды не пропали даром, и в прошлом 2014 году я выпустил в свет первый поэтический сборник под названием «Штука жизнь, лечебные стихи» (есть уже на «Амазоне»). В процессе подготовки вторая книга стихов и первая книга прозы. Одним словом, работаем.

Ваш Сергей Евелев