Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3"

Автор книги: Сергей Довлатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Мы и гинеколог Буданицкий

– Ты писатель, – говорит ему Бернович, – вот и опиши, чего я кушаю на сегодняшний день. Причем без комментариев, а только факты. Утром – холодец телячий, лакс, яички, кофе с молоком. На обед – рассольник, голубцы, зефир. На ужин – типа кулебяки, винегрет, сметана, штрудель яблочный… В СССР прочтут и обалдеют. Может, Ленинскую премию дадут за гласность…

Третий год писатель снимает дачу в русской колонии около Монтиселло. Третий год Вениамин Бернович дает ему советы:

– Ты опиши мою Фаину, слышишь? Как говорится, от и до. Причем без комментариев. Вот смотри. В Союзе элементарное комбинэ было проблемой. А здесь? Две шубы я ей купил на сегодняшний день. Четыре кофты с аппликациями. Платьев навалом. Туфель одних штук двадцать пять… Ты же писатель. Так опиши все это барахло. Вывод, например, такой – спасибо капиталистической Америке… А этих комбинаций у нее здесь целый шкаф.

Бернович делает паузу. Лицо его озаряется предчувствием здорового смеха:

– Ты писатель? Вот и догадайся. Что у женщины под юбкой, а у мужчины в голове?

Григорий Борисович смущенно опускает длинные младенческие ресницы.

– Не знаешь? Комбинация! – восклицает Бернович. – Ответ – комбинация! Понял? У женщины под юбкой… У мужчины в голове… Комбинация!

Его жена Фаина тоже наведывается к писателю:

– Так редко удается поговорить с культурным человеком.

Затем Фаина одергивает сарафан и громким шепотом произносит:

– Я вам главное скажу – киноартисты постарели. Баталов, Евстигнеев, Моргунов. Ведь если разобраться, то уехали мы десять лет назад. А Евстигнееву, я думаю, уже и тогда было за сорок. Годы, в общем, идут, люди стареют. Такое у меня ощущение. Может, я не права?

– Почему же, – реагирует Григорий Борисович, – действительно стареют. А годы, в общем-то, идут…

Лето выдалось теплое и солнечное. Даже комары вели себя не очень агрессивно. Бернович и Фаина заходили к писателю все чаще. Бернович дарил ему только что пойманных, еще холодных маленьких окуней. Фаина неожиданно и решительно мыла ему посуду.

«Демократия, – размышлял он, – не только благо. Это еще и бремя. В Союзе такие люди были частью пейзажа. Я воспринимал их как статистов. Здесь они превратились в равноправных действующих лиц. Впрочем, – спохватывался писатель, – это хороший добрые люди. О них можно, в принципе, написать рассказ…»

Бернович говорил:

– Фаинка – дура. Купи мне, говорит, на сегодняшний день «чероки»…

– Что это?

– «Чероки»? «Чероки» – это тачка. Называется – джип «чероки»… Купи, говорит, «чероки». А я говорю – ты посмотри на свои бюсты. Они же в джипе будут трястись, как это самое… Как последний день… Ну этой?.. Как ее… Помпеи…

Фаина говорила, оставаясь с писателем наедине:

– За мной еще до Вени один кинооператор ухаживал. В Дом искусств мы с ним ходили. Помню, весь тет-а-тет собирался. Ульянов, Яковлев, этот. Как его? Ждигарханян.

Бернович и Фаина часто ссорились. В такие минуты заходили поодиночке.

Фаина говорила:

– Ему лишь бы поддать и в койку. Я к такому отношению не привыкла.

– Сколько лет вы женаты? – интересовался писатель.

– Двадцать пять. А что?

Бернович тоже жаловался:

– Фаинка совсем одичала. Не ходи, говорит мне, в шортах. Ноги у меня, оказывается, слишком полные. А если я такими вот ногами дважды по этапу шел? Тогда что?..

Бернович как-то раз зашел и говорит:

– Писатель, дело есть. Хочу у тебя поселиться.

– Навеки? – поинтересовался Григорий Борисович с юмором и легкой тревогой.

– Нет, до среды включительно.

Бернович понизил голос и свистящим шепотом договорил:

– Фаинка идет по неверной дороге. – И затем еще более доверительно: – Вот ты писатель. Опиши такое дело. Муж зарабатывает бабки. То есть буквально ходит по острию ножа. На триста шестьдесят кусков с довеском плавает в бензине. Два билдинга имеет в Поконо… А жена ему говорит: «Я тебя презираю. Я на сегодняшний день хочу культурному человеку отдаться…»

Бернович встал и отчеканил:

– Выследить ее хочу на манер КГБ. Ты слушай, в понедельник я уеду. Отгоню машину в рощу, а сам к тебе. И займу у окна наблюдательный пункт. Не возражаешь?..

У Григория Борисовича заметно испортилось настроение. Границы его частной жизни беспощадно нарушались. Какие-то посторонние люди участвовали в его судьбе…

– Не возражаешь?

– Ладно, – сказал писатель, – дело ваше…

И, сославшись на хозяйственные заботы, ушел. В тоске и печали направился к озеру. У самой воды на клетчатом одеяле лежала Фаина. Ее силуэт напоминал географические очертания Конго.

– Дивно, что вы пришли, – сказала Фаина, – взгляните на это облако. Что оно вам напоминает?

– Вас, – ответил писатель.

– Что вы? Я куда полнее. Хотя кушаю, в принципе, мало… Оно напоминает сон.

– Не понял?

– Я говорю, что облако напоминает сон.

– Действительно…

Фаина села, выпрямилась, обхватила руками колени. Заговорила быстро и громко:

– Я одинока, страшно одинока… Что вы стоите?

– Я сижу, – ответил писатель.

И сел на край одеяла.

– Мое замужество было ошибкой. Вениамин примитивен и груб. Кроме того, его скоро посадят. Элементарно посадят. Вы меня слушаете? Я обращаюсь к вам с просьбой. Только вы можете нам помочь.

– Кому это – нам?

– Мне и одному человеку. Есть один человек. Он гинеколог. Его зовут Миша. Вернее – Майкл. Мы знакомы три года. Отношения между нами чисто патологические…

– Платонические, – равнодушно исправил Григорий Борисович.

– Вот именно. Он гинеколог. Пошлостей ему и работе хватает. Поэтому главное для него – чувство…

Григорий Борисович тронул ее руку, шершавую песка:

– Короче, что я должен сделать?

Фаина заговорила еще решительнее:

– В четыре тридцать Миша прилетает из Детройта. В пять он будет на Терминал-стейшен. В пять двадцать уходит автобус на Монтиселло. Прибывает, если не ошибаюсь, в семь тридцать две. Там его и нужно встретить.

– Простите, но я без машины.

– Возьмите такси. Деньги верну.

– Когда он прилетает?

– Послезавтра.

– Послезавтра – это воскресенье?

– Да. Его надо встретить и разместить до понедельника…

Григорий Борисович задумался. «И что это богатые гинекологи так упорно пренебрегают отелями? У меня ведь даже телевизора нет. К тому же я рано встаю. Печатаю на машинке…»

При мысли о работе у него заныло сердце. Кошмар потерянного времени угрюмо замаячил впереди.

– У меня телевизора нет, – сказал писатель.

– И чудно. Вы будете разговаривать. Мишка такой интеллектуал, это страшное дело. У него сплошные афоризмы в голове…

У писателя окончательно испортилось настроение. Контуры жизни становились все более расплывчатыми. Миша, засада, самолет из Детройта… Гинеколог, сплошные афоризмы… Что происходит? Где выход из этого страшного тупика? Как получилось, что его личная, уединенная, нормальная жизнь столь дико запуталась?..

Над озером, естественно, кружились чайки. С противоположного берега доносился голос Мизиано. По шоссе неслись автомобили, тормозя возле разъезда. Лес на горизонте даже в солнечный день казался мрачным и запущенным.

Писатель очнулся. Почувствовал на лице своем широкую блуждающую улыбку. Испытал неожиданно острое сочувствие ходу жизни в целом. И вдруг отчетливо, даже звонко, произнес нечто такое, что удивило его самого.

– Главное, успокойтесь. Все будет нормально. Я сделаю все от меня зависящее…

И дальше, уже обращаясь к себе:

«Как же это будет называться? Допустим – «Мы и гинеколог…» Надо заменить фамилию… Ну, скажем: «Мы и гинеколог Буданицкий».

Библиографическая справка

«Ремесло»

Книга посвящена памяти американского филолога Карла Проффера (1938–1984), создателя и руководителя издательства «Ардис», первого издателя книг Довлатова. Первая часть – «Невидимая книга» – писалась в 1975–1976 гг. в Ленинграде и являлась заключительной главой оставшегося в рукописи романа «Один на ринге». Это первая книга писателя, изданная на Западе (Невидимая книга. – Ann Arbor: Ardis, 1977), с другим посвящением – «автору «Театрального романа» – и с эпиграфом: «Что именно влекло человека – не имело значения. Раз его влекло к чему-то, одно это почиталось греховным. Все естественное было дурно». (Бокль. «История цивилизации»). Ее текст для «Ремесла» существенно переработан: велика чисто стилистическая правка, изменены многие фамилии, имеются сокращения и вставки. Вторая часть – «Невидимая газета» – писалась в 1984–1985 гг. и отражает журналистский опыт Довлатова в Америке. Публикация «Ремесла» (преимущественно первой его части) на родине до сих пор представляет собой текстологическую проблему. Указания о внесении в «Невидимую книгу» некоторых новых изменений (касающихся в основном упоминания реально существующих лиц) автор успел сделать лишь в устной форме и ни корректуры, ни сданной в набор рукописи не просмотрел. По поводу правомочности печатания текста, не заверенного официально авторской подписью, в печати выражены противоположные точки зрения (см. полемику в петербургской газете «Литератор», № 1 и 4, 1992). Мы считаем нужным придерживаться последней воли писателя, хотя бы она и была высказана лишь устно, в беседе. Печатается по изд.: Ремесло. Наши. – Л.; Таллинн: Домашняя библиотека «Звезды», б.г. (1991). «Невидимая книга» переведена на английский язык: The Invisible Book. – Ann Arbor: Ardis, 1978.

«Иностранка»

Повесть написана в 1985 г. в Нью-Йорке, первая художественная книга Довлатова о жизни в Америке. Но все же не об «американской жизни», а о жизни эмигрантов из России. Печатается по изд.: Иностранка. – NewJork: Russica Publishers, 1986. Переведена на английский язык: A Foreign Woman. – New Jork: Grove Weidenfeld, 1991.

«Чемодан»

Рассказы писались в середине 1980-х в Нью-Йорке и представляют собой образец зрелой прозы Довлатова. Печатаются по изд.: Чемодан. – Tenafly: Эрмитаж, 1986. Переведена на английский язык: The Suitcase. – New Jork: Grove Weidenfeld, 1990.

«Холодильник»

Название не окончательное, но сам писатель употреблял его чаще других, говоря о задуманной книге. Были и иные: «…строчу книжку про жратву на манер «Чемодана». Называется: «Меню, или Записки голодающего» (письмо составителю от 25 апреля 1990 г.). Написать автор успел только два рассказа, из них «Старый петух, запеченный в глине» оказался последним завершенным художественным текстом Довлатова. После «Холодильника» Довлатов предполагал написать похожую книгу «о любви», замыкая круг «бездуховных», как он выразился, житейских тем. Печатается по:

«Виноград» – журн. «Слово – Word», № 9 (дополненное издание), New Jork, 1991.

«Старый петух, запеченный в глине» – авторская машинопись с правкой из домашнего архива Довлатова в Нью-Йорке.

«Из рассказов о минувшем лете»

Рассказы написаны в конце лета 1988 г. Место действия – дача Довлатова в Катскильских горах (около 250 км к северу от Нью-Йорка). Название цикла дано нами по авторскому подзаголовку к рассказу «Мы и гинеколог Буданицкий». Печатается по:

«Ариэль» – журн. «Слово – Word», № 7–8, New Jork, 1990.

«Игрушка» – там же.

«Мы и гинеколог Буданицкий» – оттиск из архива изд-ва «Серебряный век», Нью-Йорк.