Текст книги "Письма Сергея Довлатова к Владимовым"

Автор книги: Сергей Довлатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Довлатов Сергей
Письма Сергея Довлатова к Владимовым

Публикация, вступительная заметка, подготовка текста и комментарии Андрея Арьева

Предваряя эту публикацию, приведем фрагмент письма Сергея Довлатова в Германию:

«…Передайте большой привет Георгию Владимову и, если сочтете это удобным, расскажите ему такую историю. Когда мне было двенадцать лет, я дружил с Андрюшей Черкасовым, сыном знаменитого актера. И вот однажды на даче у Черкасовых, где я всегда проводил лето в качестве разночинца, знакомого бедняка и маленького гувернера, появилась красивая девочка Наташа. Думаю, что она была на год или на два старше меня. Я сразу же в нее влюбился, и несколько дней мы трое провели вместе: играли в волейбол, беседовали и ели на веранде мандарины. Помню также, что мы с Андрюшей фехтовали какими-то рейками, состязаясь в удали, ну и так далее. Девочку звали Наташа Кузнецова, и меня очень волновало ее простое русское имя, потому что я был полуевреем, и в то время нес в себе тяжелый национальный комплекс, а может быть, несу и сейчас. Никогда в жизни я больше Наташу Кузнецову не видел, но воспоминание о ней довольно долго и довольно много значило в моей жизни. Боюсь, что это почти необъяснимо, но это так. И вот недавно мой отец, который знал Евгения Кузнецова, специалиста по театру, цирку и эстраде, объяснил мне, что его дочь – Наташа, вернее, Наталья Евгеньевна – жена писателя Владимова. Вот, собственно, и все. Я не думаю, чтобы Наташа помнила мое имя, но, может быть, она помнит начитанного мальчика на даче Черкасовых. И еще, если у Владимовых есть лишняя семейная фотография (на Западе это бывает), то я бы очень хотел ее получить…»

Процитированное письмо третьему лицу датируется концом 1983 г. – в мае этого года Георгий Николаевич Владимов с женой, литературным критиком и журналистом Натальей Евгеньевной Кузнецовой (1937–1997) оказались на Западе, в ФРГ. Перед отъездом автор романа «Три минуты молчания» безмолвствовал на родине никак не три минуты – шесть лет. И не потому, что бросил перо. В 1977 г. он вышел из Союза писателей и возглавил московскую секцию «Международной амнистии», организации в СССР запрещенной. Вынужденному переселению за пределы отечества предшествовала публикация в Германии повести «Верный Руслан», первый вариант которой, ходивший в самиздате, был написан еще в 1963–1965 гг. Эмигрантский журнал «Грани», издававшийся во Франкфурте-на-Майне, напечатал также пьесу Владимова «Шестой солдат» (1981, № 121) и рассказ «Не обращайте вниманья, маэстро!» (1982, № 125). Вскоре после приезда в ФРГ – с октября 1983 г. – Владимов возглавил этот журнал, попытавшись придать ему более художественное, чем политическое, направление. Однако выпустить ему удалось лишь 10 номеров (1984–1986, №№ 131–140). Дело закончилось принципиальным размежеванием писателя с НТС, через который финансировались «Грани». 12 июня 1986 г. Георгий Владимов пишет и распространяет в прессе «Необходимое разъяснение» по поводу своих расхождений с руководством НТС. С резкостью и прямотой он отстаивает в нем право художника на внепартийную, тем более – внеклановую, культурную ориентацию и деятельность. После этого заявления сотрудничество писателя с НТС стало с очевидностью невозможным, и Владимов с поста главного редактора смещается.

Сергей Довлатов появился на Западе пятью годами раньше Владимова – в августе 1978 г. – и к моменту начала переписки с ним и его женой успел достаточно поучаствовать в эмигрантской литературной жизни и насмотреться на нее. Удовольствие оказалось не большим. Из чего не следует, что эфемерное участие в культурном процессе на родине вспоминалось ему в розовом свете. С былыми литературными знакомствами Довлатов покончил, как тогда ему думалось, навсегда. Артист по своей природе, он и оставленную сцену, и оставленную труппу из своего сознания устранил. Довлатову всегда нужен был непосредственный контакт – как со зрителями, так и с коллегами по цеху. Другое дело, что он склонен был распознавать среди них волков в овечьей шкуре. Не будем удивляться – ведь и сам писатель овечкой не был. Что же касается литературных закутов как таковых, то по письмам Довлатова особенно хорошо видно, зачем туда одинокие творческие особи наведываются. Недаром шапочного разбора дружки называли Сергея в молодости Серым.

Понятно теперь, почему излюбленным способом свободного общения с себе подобными и себе не подобными для Довлатова служила переписка. При всех очевидных, прославленных его друзьями и подругами способностях к застольному и интимному витийству он полагал, что наиболее убедителен все же на письме, опасался неприятия своей импульсивной личности, непредсказуемости собственных реакций. Опыт в этом отношении за свою недолгую жизнь он приобрел скорее горький, чем радостный. Им и объясняется одно психологически очень важное его признание в письме к Владимову: «Я, наверное, единственный автор, который письма пишет с бульшим удовольствием, чем рассказы». Еще бы не так! Это была неутолимая жажда прорвать блокаду непонимания, к которой, ему казалось, он был пожизненно приговорен.

Всю жизнь с отчаянием познавая самого себя, Сергей не мог не относиться со скепсисом и к окружающим, во всякой добропорядочности видел бутафорию. Отменно вежливым он бывал как раз в тех мучительных случаях, когда чувствовал себя лишним. Ведь и симпатичнейшие из его персонажей самые что ни на есть лишние люди.

Но точно так же, как своим изгойством, «из тени в свет перелетая», Сергей бывал заворожен человеческим благородством и великодушием, без особого труда открывая их и в себе самом. Прямую честь и достоинство в человеке он не отрицал никогда.

Из литераторов русского литературного рассеяния достойнейшим в восьмидесятые годы ему виделся Георгий Владимов. К нему самому и его жене Сергей Довлатов относился с полным душевным расположением. И мы закончим поэтому наше маленькое вступление тем, с чего и начали, с эпизодов детства, но уже увиденных глазами Натальи Кузнецовой. Она вспомнила о них в некрологе, опубликованном «Русской мыслью» сразу после смерти писателя: «Я познакомилась с ним 40 лет назад – в Комарово. Все на той же белой даче Николая Константиновича Черкасова, которому наши отцы по очереди редактировали (вернее, писали) его „Записки советского актера“. Из тех детских лет запомнился красивый мальчик, страшно высокий (в то время это была редкость, и именно из-за роста „публика“, заглядывавшая за забор черкасовской дачи, принимала Сережу за сына актера). Запомнилось спокойствие и, даже не доброта, а добродушие, редкое для мальчика этого возраста. Я почему-то думала, что он станет актером».

Мы благодарим Георгия Николаевича Владимова за предоставленную возможность опубликовать довлатовские письма, хранящиеся в Историческом архиве (ф. 130) Восточно-Европейского исследовательского центра при Бременском университете. Огромная признательность сотруднику этого архива Габриэлю Суперфину, оказавшему всемерную помощь в их комментировании. Сердечно благодарим также Льва Лосева и Ивана Толстого, сообщивших недоступные нам сведения о некоторых упомянутых в письмах лицах и событиях. Приносим уверения в своем искреннем и неизменном почтении вдове Сергея Довлатова, Елене, разрешившей эту публикацию.

Письма печатаются с незначительными купюрами, обозначенными угловыми скобками. Резкие выпады в адрес живых людей мы решили от современников утаить. По этой же причине от некоторых имен и фамилий в публикации оставлены лишь инициалы. Особенности орфографии и пунктуации автора сохранены, исправлены лишь явные опечатки и орфографические огрехи. Вписанные и вычеркнутые слова специально не оговариваются.

Андрей Арьев

1

28 февр. (1984)

Уважаемый Георгий Николаевич!

От души благодарю Вас за внимательное отношение к моей работе. Отзыв такого писателя, как Вы, для меня много значит[1]1
  22 февраля 1984 г. Владимов писал С. Д.: «В той жизни, в России мне доставалось (изредка) читать Ваши вещи в „Континенте“ и в альманахе „Часть речи“, это было неизменно увлекательное чтение. Мне нравится Ваш ненатужный естественный юмор и четкое, простое и изящное письмо – все те достоинства, которые достигаются куда большими трудами и опытом, чем любые авангардные „изобретения“. Впрочем, свою силу прозаика Вы, верно, сознаете и без меня. […] Я хочу пригласить Вас сотрудничать в „Гранях“, котрые я сейчас редактирую. Надеюсь, у Вас нет к этому журналу предубеждения. […] Есть ли у Вас что-нибудь готовое или на подходе, что поспело бы в 132-й номер? Рассказ? Статья?»


[Закрыть]. Вы, конечно, можете подумать, что я расточаю комплименты всем знаменитым прозаикам, но это не так. Если я чем-то и прославился в Америке, то именно гнусным характером и умением портить отношения с редакторами газет и журналов.

Когда-то мне очень понравилась «Большая руда», и в кругу моих друзей даже была популярной тема: пойдет ли Владимов, обнаружив эпическое дарование, дорогой Бондарева, то есть – станете ли Вы в конце концов придворным монументалистом?

Могу рассказать историю и про «Три минуты молчания». Лет пятнадцать назад я был чем-то вроде секретаря Веры Пановой с широким кругом обязанностей – от переписки с Чуковским до вынесения мусора. Среди прочего я читал Пановой, наполовину разбитой параличом, книжки вслух. Надо сказать, у старухи был хороший вкус, и перечитывали мы, в основном, десяток одних и тех же книг: Томас Манн, Булгаков, Гоголь, Достоевский, Толстой. Я все пытался расширить круг чтения за счет западной или современной литературы, но Запад (исключая злополучного Манна) был с гневом отклонен, а из «новых» удалось всучить Пановой – Битова, который (при всем его величии) вогнал нас обоих в сон[2]2
  Реакция Веры Федоровны Пановой (1905–1973) на прозу Андрея Битова явно утрирована. Вряд ли и С. Д. удавалось «заснуть во время собственного выступления». Но образ подобного человека был у него из излюбленных


[Закрыть], и Ваши «Три минуты». (Искандера, например, старуха забраковала из-за фамилии, твердила, что это связано с Герценом, Огаревым и клятвой на каких-то горах.[3]3
  Фазиль Искандер написал послесловие к последней, составленной к собственному пятидесятилетию, книге рассказов С. Д. Вышла уже после его смерти: Сергей Довлатов. Рассказы. М., Renaissance, 1991. Степень безразличия Пановой к современной художественной литературе С. Д. преувеличена. Так же как преуменьшено знание ею русской классики. Искандер – псевдоним Герцена. На московских Воробьевых горах вместе с Николаем Огаревым он принес клятву «отомстить казненных» декабристов, отдав жизнь избранному пути борьбы. Все это, разумеется, было известно и самому С. Д.


[Закрыть]) Так вот, я читал ей «Три минуты», и Пановой очень нравилось, но в каком-то месте, где один Ваш персонаж говорит (простите, цитирую не дословно), пытаясь ворваться в ресторан: «Пуcтите кочегара! У него ребенок болен!», Панова начала смеяться, что-то в ней физически нарушилось, а затем случилось что-то, похожее на судороги. Мы были одни в квартире, я испугался, позвонил ее сыну Боре[4]4
  Борис Борисович Вахтин (1930–1981) – прозаик, публицист, ученый-китаевед, лидер ленинградской литературной группы «Горожане» (В. Губин, И. Ефимов, В. Марамзин), к которой в конце 1960-х тяготел С. Д.


[Закрыть], тот приехал через пятнадцать минут в такси с профессором Дембо[5]5
  Александр Григорьевич Дембо (1908-1900-е) – кардиолог, специалист в области спортивной медицины.


[Закрыть]. Профессор, чтобы остановить смех, ввел Пановой воздух в легкие, или, наоборот, перекрыл доступ воздуха, я не помню, и она раза три успокаивалась, затем говорила: «Пустите кочегара, у него ребенок болен», и снова начинала вскрикивать и дергаться. В конце концов Дембо ее успокоил, усыпил и запретил читать дальше Вашу повесть, сказал, что это – слишком большая нагрузка…

Что же касается «Верного Руслана», то это – настоящий шедевр, но к «Руслану» я еще вернусь…

Спасибо Вам и за приглашение сотрудничать в «Гранях». Разумеется, у меня нет предубеждения к журналу, орган с заслугами, более того, когда вышла очень занятная и талантливая, хоть и спорная, как говорится, книжка Вайля и Гениса «Современная русская проза»[6]6
  Петр Львович Вайль (род. в 1949) – критик, журналист, с 1977 г. в эмиграции. Александр Александрович Генис (род. в 1953) – критик, журналист, с 1977 г. в эмиграции. В США из литераторов с Вайлем и Генисом С. Д. общался больше, чем с кем-нибудь еще. Из многочисленных публикаций обоих критиков об С. Д. отметим последнюю и обширную: Александр Генис. Довлатов и окрестности (М., 1999). Упоминаемая книга: Петр Вайль, Александр Генис. Современная русская проза (Ann Arbor, «Эрмитаж», 1982).


[Закрыть], где одна из главных статей написана о Вас, в этой книжке, в разделе «Периодика», не было ни слова о «Гранях», и мы на этой почве долго пререкались.

Но, откровенно говоря, когда я был в Австрии и познакомился с тогдашними руководительницами «Граней», то некоторое чувство скептицизма у меня возникло. В это же время редакторский пост в «Гранях» предлагали нескольким, живущим в Вене, литераторам, среди которых были люди абсолютно беспомощные. Все это породило ощущение деградации. Кроме того, по самым разным причинам, «Грани» почти не циркулируют в Америке. Никаких цифр я не знаю, число подписчиков в США мне неизвестно, я говорю лишь о том, что в так называемых интеллигентных домах можно увидеть «Континент», «Время и мы», «Синтаксис»[7]7
  «Континент» – ежеквартальный журн., выходит с 1974 г. в Берлине под ред. жившего в Париже В. Е. Максимова, с 1991 г. – в Москве (с 1993 под ред. И. Виноградова). «Время и мы» – ежемесячный журн., выходит с 1975 г. в Иерусалиме под ред. В. Перельмана (с 1980 шесть раз в год – в Нью-Йорке). «Синтаксис» – нерегулярно издающийся журн., выходит с 1978 г. в Париже под ред. М. В. Розановой и А. Д. Синявского (с 1982 под ред. одной М. Розановой).


[Закрыть] и здешние издания. «Грани» как-то не попадаются на глаза. Причин этого – несколько. С Вашим приходом к власти все может измениться. Но и к этому я еще вернусь.

Вообще, письмо может оказаться длинным (что вовсе не обязывает Вас к ответным излияниям), но я уж один раз попытаюсь все объяснить, и на этом с эпическими формами будет покончено. Если же в своих проектах относительно «Граней», которыми я намерен поделиться, я напишу много такого, что Вам и без меня ясно и понятно, то оставьте это без внимания. Также я хочу написать кое-что о Ваших собственных делах, и опять-таки могу коснуться вопросов, уже Вами решенных и просто Вас не интересующих, в этом случае также пренебрегите.

Сначала – о моем участии в журнале. Рассказов, во всяком случае приличных, у меня нет. Получилось вот что. Года три назад я испортил отношения с редакторами основных журналов и, конечно же, с «Новым русским словом»[8]8
  «Новое русское слово» – старейшая ежедневная газета русской эмиграции, выходит с 1910 г. в Нью-Йорке.


[Закрыть], то есть со всей монопольной прессой, и они, естественно, перестали мои рассказы печатать. При этом, чем хуже становились отношения с русскими, тем больше мне везло в отношениях с американскими журналами и издательствами. Через некоторое время сложилась парадоксальная ситуация: с русскими, которых я люблю, на языке которых свободно разговариваю, я абсолютно не мог иметь дела, а с американцами, которые мне, в общем, непонятны, языка которых я до сих пор не знаю, дела шли легко, дружелюбно, открыто и честно. Посудите сами: на семь книжек, которые я выпустил по-русски, было в общей сложности четыре с половиной рецензии (одна пополам с Сусловым в Израиле[9]9
  Илья Петрович Суслов (род. в 1933) – прозаик, юморист, с 1974 г. в эмиграции, автор книг «Рассказы о товарище Сталине и других товарищах» (Ann Arbor, «Эрмитаж», 1981), «Выход к морю» (там же, 1982) и др. Первая из них совместно с «Компромиссом» С. Д. отрецензирована в журн. «Двадцать два» (№ 21,1981): И. Малер. Свидетели.


[Закрыть]), а на один только «Компромисс», вышедший по-английски, – около тридцати. Русские журналы денег (за исключением «Континента») не платили, да еще и норовили тебя уязвить, а в американских журналах мне платили до 5 тысяч долларов за рассказ и при этом все всегда вели себя корректно и доброжелательно. Мне надоело быть уверенным, что в отношениях с русскими организациями тебя непременно ждет на каком-то этапе оскорбление или низость. Особенно невыносимо это стало после того, как сложился круг сотрудничающих со мной американцев: агент, переводчики и редакторы. Мне отвратительно, что если звонит русский кинематографист, то начинает разговор так: «У меня есть к вам творческое предложение, я уже обращался к Войновичу и Аксенову, но они отказались…» Или, если тебя приглашают выступить: «Большой аудитории не гарантируем, даже на Виктора Некрасова пришло всего триста человек…» Я сам не хуже этих людей знаю, что Войнович – прекрасный писатель, и с величайшей готовностью уступаю ему во всем, но формулировки такого рода оскорбительны и в американском кругу совершенно невозможны, это прозвучало бы как верх неприличия. Среди писателей, которыми занимается мой агент, есть миллионеры, авторы бестселлеров, среди гостей моего редактора бывают владельцы крупнейших в мире издательств, и тем не менее никогда обыкновенные люди, вроде меня, не ощутили неравенства, пренебрежения или чванства со стороны богачей или знаменитостей. Потому что американцы – демократы, физиологические, прирожденные, а мы – свиньи. Я никогда не смогу понять, почему Норман Мейлер, Воннегут (человек безграничного очарования)[10]10
  Kurt Vonnegut (род. в 1924) – американский писатель немецкого происхождения, 22 января 1982 г. отправил С. Д., прочитав его публикации в «Нью-Йоркере», часто цитируемое лестное письмо. Оно начинается словами о том, что С. Д. своими публикациями «разбил его сердце» («…you have broken my heart»), и заканчивается сердечным признанием: «Мы счастливы, что вы здесь» («We are lucky to have you here»).


[Закрыть] или покойный Чивер в тысячу раз доброжелательнее, доступнее и проще затхлого и таинственного Вити Перельмана[11]11
  Виктор Борисович Перельман (род. в 1929) – журналист, редактор, с 1973 г. в эмиграции, с 1975 г. издает журн. «Время и мы». С. Д. напечатал в нем несколько рассказов.


[Закрыть].

Короче, рассказы я писал, но с расчетом на американские журналы и на дальнейшие американские издания в виде книг, не сборников рассказов, а именно циклов, которые можно путем некоторых ухищрений превратить в повести и даже романы, состоящие из отдельных новелл, превращенных в главы. Дело в том, что сборник рассказов здесь издать невозможно, времена О. Генри прошли, считается, что сборник рассказов в коммерческом смысле – безнадежное дело. Даже у здешних классиков сборник рассказов может быть только пятой или шестой книгой. Значит, я писал рассказы, пропускал их через американские журналы, а затем они превращались в повести. Что касается русского языка, то я положил на журналы и выпускал книжки. Если Вы перелистаете «Компромисс», «Зону» и «Наши», то убедитесь, что это сборники рассказов, бульшая часть которых через журналы и газеты не прошла. Американский же вариант «Компромисса» полностью опубликован в виде рассказов, а затем вышел отдельной книжкой. Такая же история с «Зоной» и «Нашими».

Кажется, я не очень внятно все объяснил. В общем, положение сейчас изменилось. Максимов сменил гнев на милость и неожиданно согласился напечатать мой (не цикловой) рассказ в 39-м «Континенте»[12]12
  «Представление» («Континент», № 39, 1984), в 1989 г. включен С. Д. в новую редакцию «Зоны»: эпизод после письма от 11 июня 1982 г.


[Закрыть]. Кроме того, Вы стали редактором «Граней». То есть появился стимул для писания «чистых» рассказов, но сейчас, сию минуту у меня ничего приличного нет – все вбухано в книжки. Первый же рассказ, если он покажется мне стоящим, я Вам пришлю.

Сейчас я могу предложить две вещи. Причем, откровенно и без всякого кокетства Вам скажу, что, по-моему, обе они для «Граней» не годятся. Посылаю даже не на всякий случай, а чтобы выразить полную готовность к сотрудничеству. Так что, если Вы кинете оба сочинения в корзину, я отнесусь к этому с полным пониманием и ни малейших обид не последует.

Первая статейка «From USA with Lovе» («Из Америки с любовью»)[13]13
  Эссе «From USA with Love» по-русски напечатано в нью-йоркском журн. Вайля и Гениса «Семь дней» (? 38, 20 июля 1984), в сокращенном виде вошло в «Ремесло».


[Закрыть] написана для третьестепенного американского журнала «Humanities in Society» («Гуманитарные науки и общество»), который выйдет летом. Это еще куда ни шло. Второй текст – это гигантское интервью со мной, которое сделала довольно известная журналистка Джейн Бобко[14]14
  Jane Bobko (род. в 1956) – переводчик, редактор изд-ва «Farrar, Straus and Giroux», в наст. время редактор издательского отдела Metropolitan Museum в Нью-Йорке; с С. Д. ее познакомил Лев Лосев. Упомянутое интервью с С. Д. напечатано в журн. «Семь дней» (№ 48, 5 окт. 1984), по-английски в «Threepenny Review» (Winter 1985, Berkeley, California).


[Закрыть], американка, прилично говорящая по-русски. Я написал в ответ на ее вопросы русский вариант, Бобко его перевела, и сейчас этим произведением занимается мой агент. Вот это уже совершенно явно не подходит, и я даже сам объясню – почему. Помимо того, что как-то неуклюже предлагать журналу интервью с самим собой, текст явно рассчитан на американскую аудиторию, в глазах которой я гораздо более солидная и почтенная личность, чем в глазах русской аудитории, и наконец, независимо от качества интервью (о чем – не мне судить) – с журналистской точки зрения не годится автору, впервые публикующемуся в данном журнале, начинать с интервью.

Значит, посылаю обе штуки без практической цели, для выражения симпатии.

А рассказ – последует.

А теперь, уж извините, письмо мое только начинается. Я хочу изложить кое-какие соображения относительно «Граней». Причем творческих дел я, естественно, касаться не буду, речь идет о технических моментах.

Я знаю, что журнал сориентирован на Союз, это нормально и благородно, но авторы претендуют и на здешнюю аудиторию, которая вполне заслуживает приличных изданий хотя бы потому, что свинства здесь не меньше, чем в Москве. Кроме того, существует финансовый фактор, не грех журналу окупаться и приносить прибыль, а это – возможно. Я не знаю, что делается в Европе, но в Америке я накопил большой отрицательный опыт, сам сделал много глупостей и ошибок, вижу, как ошибаются другие, наблюдаю, как загубили на корню свое хрупкое начинание «Трибуна»[15]15
  «Трибуна» – «журнал-газета», издавалась на квартире у Синявских в Fontenay– aux-Roses (пригород Парижа) в 1983-84 гг. редакционным советом, без гл. редактора. В № 1 (март 1983) опубликовано выступление С. Д. «Испытание свободой» на симпозиуме «Интеллектуальная жизнь в СССР», устроенном ун-том американского штата Миннесота в конце 1982-начале 1983 г.


[Закрыть] – Марья Синявская, Шрагин, Михайлов и Литвинов[16]16
  Марья Синявская – Мария Васильевна Розанова, искусствовед, жена А. Д. Синявского, издала «Демарш энтузиастов» Бахчаняна, Довлатова и Сагаловского (Париж, «Синтаксис», 1985). Борис Иосифович Шрагин (1926–1990) – физик, правозащитник, публицист, с 1974 г. в эмиграции, в США. Слова прощания с Борисом Шрагиным, умершим 15 авг. 1990 г., видимо, последний текст С. Д., умершего 24 авг. (см.: С. Д. «Умер Борис Шрагин». «Синтаксис», № 28, 1990). Павел Михайлович Литвинов (род. в 1940) – физик, правозащитник, с 1974 г. в эмиграции, в США. Михайло (Михаил Николаевич) Михайлов (род. в 1934) – югославский писатель, правозащитник.


[Закрыть] – все четверо – почитаемые мною люди.

Поэтому я скажу кое-что об американском рынке. У него есть плюсы и минусы. Плюсы в том, что этот рынок большой, сто тысяч русских из третьей эмиграции, среди которых 3–4 тысячи активно потребляют печатное слово, причем я говорю не о газетах, у «Нового русского слова» тираж – тысяч тридцать, речь идет о книгах и толстых журналах. Второй плюс в том, что русские в Америке – сравнительно денежные люди (в отличие от Израиля, где рынок большой, но бедный). Третий плюс (для «Граней») в том, что в Америке при большой аудитории стабильных журналов гораздо меньше, чем в Европе, журналы и альманахи возникают и умирают, но популярного журнала нет, чего-то не хватает, ощущается вакуум.

Перельман, при его очевидных редакторских и организационных данных, резко понизил качество и каким-то неясным образом проиграл, уехав из Израиля, исчез какой-то стержень. «Новый журнал» – крайне старомоден, там до сих пор обсуждаются распри Краснова с Деникиным, шансы Антанты в борьбе с большевиками и ошибки Врангеля при переходе через реку Збруч. В лучшем случае там публикуется переписка Мережковского с Философовым[17]17
  «Новый журнал» – ежеквартальное издание, выходит в Нью-Йорке с 1942 г. Старомодность журнала С. Д. несколько преувеличена. Возможно, и потому, что сам он в нем никогда не печатался.


[Закрыть].

Короче, приличного журнала не хватает. При этом редактор «Нового журнала» Гуль[18]18
  Роман Борисович Гуль (1896–1986) – прозаик, журналист, в 1966 1986 гг. гл. редактор «Нового журнала».


[Закрыть] так стар, что не подлежит общению, а Перельман вызывает почти у всех, кто с ним знаком, личное неприязненное чувство.

Минусы у американского рынка тоже есть. Главный минус в том, что читатели разбросаны по огромной стране, в отличие от Израиля и Европы. То есть распространение журнала становится серьезной технической проблемой, тем более, что почта в Америке государственная, а следовательно – говенная, ленивая, бюрократическая и практически безнаказанная. Второй минус в том, что здешние русские довольно быстро богатеют, все больше сил отдают материализму, заняты собственными домами, машинами, службами, путешествиями, а духовной пищей все охотнее пренебрегают.

Кроме плюсов и минусов, у американского рынка есть и особенности. Газеты и журналы продаются здесь не только в книжных магазинах, но и в русских гастрономах, парикмахерских и даже в ресторанах. Русские предприятия (не книжные) – это своеобразные клубы, где люди иногда собираются без практической цели. Во многих русских продовольственных магазинах есть специальные полки для газет и журналов. Скажем, в Нью-Йорке – десятки таких мест, не говоря о том, что в русских колониях русскими газетами и журналами торгуют и американцы, и корейцы, и индусы.

В этих условиях крайне важен хороший «представитель». Представители в Америке есть у всех журналов, но, как правило, это – интеллигентные непрактичные люди, которые не умеют водить машину, не умеют требовать отчетности с торговцев, и вообще неохотно передвигаются, а больше читают и пишут. А нужен человек энергичный, деловой, по-своему тщеславный, не обязательно интеллигентный, хотя бы сравнительно честный, напористый и подвижный. Нужен главный представитель в Нью-Йорке, которому «Грани» будут присылать контейнер с продукцией, и еще по одному представителю в четырех городах Америки с самыми большими русскими колониями, это – Чикаго, Филадельфия, Бостон, Детройт и еще, конечно, Лос-Анджелес и Сан-Франциско извините, вышло не четыре, а шесть, как минимум.

Сам я для роли такого представителя абсолютно не гожусь, по всем признакам, а главное – потому, что я не вхож в «Новое русское слово» – это, кстати, очень важное качество для представителя – лояльность по отношению к «НРС».

Задач у представителей – две. Первая – организовать розницу, то есть распространить журнал по 60–80 точкам в семи городах, вести учет, получать деньги с торговцев, бороться за денежные знаки, а главное – за четкость доставки и охват всех ценных точек. Вторая задача – реклама. Абсолютным монополистом в области рекламы является Седых[19]19
  Андрей Седых, наст. имя и фам. Яков Моисеевич Цвибак (1902–1994) прозаик, журналист, с 1920 г. в эмиграции, в 1980-е владелец и гл. ред. «Нового русского слова». У С. Д., после того как он пытался в начале 1980-х составить конкуренцию этой газете изданием «Нового американца», газеты, где сам работал гл. редактором, с Седых (уволившим к тому же его жену с работы в НРС) отношения сложились вполне неприязненные.


[Закрыть], это – наша «Центральная правда», источник информации, коллективный воспитатель и организатор. Реклама в «НРС» – действенна, она «работает», но не мешает, конечно, рекламироваться и в побочных изданиях. Однако, повторяю, реклама в «НРС» в тысячу раз действеннее, чем во всех остальных изданиях, вместе взятых.

Я уверен, что по отношению к такому журналу, как «Грани», Седых пойдет на очень значительную скидку, но до бесплатной рекламы дела доводить не следует, бесплатную рекламу они будут ставить от случая к случаю, а нужно раз в две, или, как минимум, раз в три недели давать большое рекламное объявление. Причем не только извещение о выходе очередного номера с кратким оглавлением, а нужна еще и интенсивная реклама, сделанная на здешний американский манер, с указанием стажа журнала, заслуг, тенденций, программы и так далее. В этом повторяющемся рекламном объявлении (помимо извещений о выходе очередного номера, которое дается отдельно и в другом оформлении) необходимо соблюсти две вещи. Во-первых, как бы это ни казалось нескромным лично Вам, указать, что в «Гранях» – новый редактор (без всякого, разумеется, унижения прежнего руководства) – Георгий Владимов, автор романов «Большая руда», «Три минуты…» и так далее. Поверьте, я говорю это без всякой лести, а из чисто деловых соображений. Очень важно, чтобы во главе журнала стоял генерал. И второе – надо очень четко и подробно объяснить, как подписаться на «Грани», цену указать в долларах, а не в таинственных немецких марках, растолковать, какие чеки надо посылать в Германию. Дело в том, что публика вялая, и если что-то не очень ей понятно, то она предпочитает раздумать.

И еще. Очень важно регулярно рецензировать каждый номер «Граней», не восхвалять, а честно рецензировать, причем, к сожалению, именно в «НРС». Тут, конечно, возникнут сложности – фамилии половины авторов Седых не разрешит упоминать, начиная с меня, значит – надо рецензировать вторую половину. Нужен человек, опять-таки лояльный, который будет регулярно писать такие рецензии, а платить ему будет «НРС» – скромный гонорар, а «Грани» что-то тайно ему же подкинут. Простите за цинизм, но без этого, увы, деловые проблемы не решить. Я приехал сюда совершенно не таким человеком, и сам большой ловкости не проявил, но другим вынужден это всячески рекомендовать.

При соблюдении всех этих условий – представители, реклама, рецензии можно, я уверен, продавать только в розницу 2–2,5 тысячи экземпляров, а то и значительно больше. Подписка же будет нарастать постепенно, это – дело времени.

А теперь, если Вам это не покажется нахальным, я бы хотел кое-что написать о Ваших собственных делах. И опять речь пойдет не о творчестве, тут все ясно, а о технических проблемах. Я совершенно не представляю себе, как обстоят Ваши дела в Европе, на каких языках выходили Ваши книги, практично ли Вы вели себя при заключении контрактов, какого класса издательства Вами занимались, и так далее. Но здесь, в Америке, где все масштабы, в том числе и финансовые, гораздо значительнее, чем в Европе, у меня есть ощущение, что Вы как бы недооценены, недостаточно представлены. Мне даже не удалось выяснить у знакомых, выходил ли «Руслан» по-английски (здесь, а не в Англии), проданы ли права на него в кино, есть ли у Вас американский агент и хороший переводчик? Это значит, что либо Ваши книги здесь вообще не выходили, либо выходили во второстепенных издательствах, либо получилось так, что их недобросовестно рекламировали. (Может быть, я ошибаюсь, это было бы замечательно.) Есть один косвенный и внешний показатель. Сейчас американские журналы довольно часто пишут о русских писателях на Западе, так вот, когда скороговоркой называют имена, составляют стандартную обойму, «джентльменский набор», то Вашего имени, как правило, не упоминают. Начинается список с обязательных фамилий: Солженицын, Бродский, далее, почти неизменные – Войнович, Аксенов, блуждающие, но часто все же упоминаемые – Синявский, Максимов, и наконец, за последний год прибавились мы с Лимоновым, реже – Мамлеев, Алешковский и Соколов. Я, как Вы понимаете, никому никаких оценок не даю, кем-то восхищаюсь, кем-то – не очень, речь идет о технической конструкции, в которой Вы не участвуете, а это совершенно несправедливо. Может быть, у Вас на подходе книга в крупнейшем издательстве, например в «Дабл дэй», может быть, именно сейчас Вами занимается крупнейшее литературное агентство, и Вы сию минуту торгуетесь с Голливудом, дай Бог, чтобы все было именно так. Но если это не так, или не совсем так, вам нужно сюда приехать, хотя бы на две недели. Приехать, чтобы обзавестись на месте (заочно это сделать труднее) хорошим, классным литературным агентом и адекватным переводчиком.

Начнем с агента. Я догадываюсь, что Вашим агентом является «Посев» или «Имка»[20]20
  «Посев» – эмигрантское изд-во НТС, основано после Второй мировой войны, находится во Франкфурте-на-Майне. При этом изд-ве с 1946 г. выходит журнал «Грани». «Имка» – ИМКА-Пресс (YMCA-Press) – эмигрантское изд-во христианского направления, основано в 1921 г. в Праге, в 1923 г. переведено в Берлин, с 1925 г. – в Париже.


[Закрыть], и в Европе все это действует, но здесь – нужен американец, и не просто агент, а настоящий специалист (тут их сотни, от беспомощных жуликоватых наглецов до таких корифеев, которые только за то, чтобы прочитать Вашу рукопись, берут 300 долларов). С переводчиками тоже все не просто. Как Вы догадываетесь, хороший переводчик отличается от плохого так же, как Толстой от Воеводина[21]21
  Всеволод Петрович Воеводин (1907–1973) – ленинградский прозаик.


[Закрыть]. Деятельность же переводческая в Америке почти никак не стимулируется, платят им по крайне низким тарифам, занимаются переводами, в основном, слависты, университетские преподаватели, которым нужны публикации для научной карьеры. Если же человек обладает даром слова, то ему целесообразнее не переводить, а писать собственную американскую прозу. Встречается, конечно, и специфическое переводческое дарование, но при низких стимулах оно глохнет и перестраивается, к тому же эти прирожденные переводчики (их мало) заняты какими-то странными работами – переводят, например, полное собрание сочинений Эренбурга по договору с московским «Прогрессом»[22]22
  «Прогресс» – изд-во, специализировавшееся на выпуске иностранной литературы, основано в 1931 г. в Москве.


[Закрыть], или как там оно называется.

Короче, и переводчик, и агент – дело не простое. В этом смысле Вам, наверное, будет полезен Аксенов, еще полезнее – Бродский, если к Вам лежит его фантастическая и неуправляемая душа. Даже я могу принести какую-то пользу.

Но – надо приехать. Привезти европейские книги, бумаги, регалии, все свое почетное досье.

Чтобы эта поездка не была разорительной, надо выступить в трех-четырех городах, и не только покрыть все расходы, но и заработать как следует. Для этого всего нужно, чтобы кто-то эту поездку и выступления организовал. Я знаю, что у «Имки» и «Посева», с которыми Вы связаны, есть в Нью-Йорке представитель – Габи Валк[23]23
  Габи (Габриэль) Валк (род. в 1940) – издательский работник, нью-йоркский представитель «Посева», с начала 1970-х в эмиграции, в 1973-74 гг. издавал в Иерусалиме журн. «Расссвет», до 1980 г. жил в Израиле, в Нью-Йорке организовал изд-ва «Посев-США», затем «Эффект-Посев».


[Закрыть]. Какой он человек – не важно, допустим приличный, а по здешним скотским критериям – даже порядочный, во всяком случае – не жулик, но Габи – человек без размаха. Я видел, как он организовывал выступления Авторханова[24]24
  Абдурахман Геназович Авторханов, псевд. А. Уралов (1908–1997) чеченский историк, до 1937 г. номенклатурный работник ЦК, в 1937 г. репрессирован, в 1942 г. освобожден, в 1943 г. оказался на Западе. Издал несколько книг, посвященных исследованию механизма террора в СССР. Среди них наиболее известна не раз переиздававшаяся «Технология власти».


[Закрыть], это было явно неудачно, то есть значительно менее успешно, чем могло бы быть. И опять я вынужден прибегнуть к цинизму. Здесь есть такая организация «Руссика»[25]25
  «Руссика», «Russica Publishers, INC» – созданный в 1976 г. Дэвидом Дэскелом русский букинистический магазин в Нью-Йорке; с конца 1970-х занимается также выпуском книг.


[Закрыть]. Заправляет ею некий Валерий Кухарец[26]26
  Валерий Яковлевич Кухарец, наст. фам. Гольдштейн, с конца 1980-х известен также под фам. Сооl и Кулаков (род. в 1946) – библиотекарь, издательский работник, книжный предприниматель, в 1974 г. эмигрировал из Ленинграда, жил в Нью-Йорке, с середины 1980-х в Швеции, в Лунде.


[Закрыть]. Он – […]. Однако именно к его услугам прибегли Войнович и Максимов, когда ездили по Америке, и он организовал их выступления прекрасно. То есть не жалел денег, времени и сил на рекламу, торговался с владельцами хороших залов и в результате сам нахапал денег и дал заработать вышеупомянутым товарищам. Как это ни прискорбно, но Кухарец сделает все в десять раз лучше, чем Валк. Если дать ему знать, что Владимов готов приехать с выступлениями, он, конечно, за это возьмется. И попутно Вы устроите здесь свои дела. Всем, чем только возможно, я сочту за честь быть Вам полезным.

Дорогой Георгий Николаевич! Письмо получилось невероятно длинным, настолько, что даже чтение его обременительно для занятого человека, и все-таки многие вещи затронуты очень бегло. Если я написал много лишнего, понятного и давно утрясенного без меня – отбросьте. Если во всем этом содержится крупица интересующей Вас информации, давайте развивать именно этот пункт. Если я лезу не в свои дела, простите. Если сочтете нужным ответить на мое письмо, то реагируйте в том объеме, в каком Вас затронутые темы интересуют. И наконец, если что-то в моем письме Вам покажется бестактным, то имейте в виду, что исходил я из самых уважительных и добрых чувств к Вам и Вашему творчеству.

Большой привет Вашему семейству.

С. Довлатов

2

1 марта (1984)

Уважаемый Георгий Николаевич!

Вчера я совершил оплошность, отослав Вам небольшую авиа-бандероль с меньшим, чем положено, количеством марок. Точнее, вместо 6-ти 40-центовых марок я по ошибке наклеил 6 двадцатицентовых. В таких случаях американская почта либо возвращает бандероль отправителю, и тогда все просто – я немедленно отошлю ее снова. Но бывает так, что вместо этого почта меняет авиа-способ доставки на морской, то есть – долгий. В этом случае я мог бы показаться Вам человеком невоспитанным, что верно лишь отчасти, поскольку на письма я реагирую сразу, а на Ваше письмо – тем более.