Текст книги "Случай в лесу"
Автор книги: Сергей Мстиславский
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
12
Ваня выбежал на опушку леса. Он старался бежать по всем правилам, неся, как следует, голову и, как следует, вынося локти, но все-таки задохся. Не столько от бега, сколько от волнения.
У опушки, на траве, лежали четыре мальчика. Пост. Ваня крикнул:
– Есть... Самые ваши... Трое в красноармейском, с ящиком. Мы на тропке, что с Малоозерской дороги, перехватили... К просеке крадутся...
– С Малоозерской? – отозвались мальчики. – Так они, что ж, назад пошли? Вася видал, как они в том краю с неба...
– Вперед, назад – это уж я не знаю: а выследили их – факт. Петя послал, чтобы сейчас же истребительный... Сам он – по следу...
Один из мальчиков просвистал насмешливо.
– Хватился! Истребительные давно уже в лесу – и с нашего колхоза и с Дзержинского. Они с той стороны облавой идут. А по опушке – посты. Парашюты эти самые нашли: мы видали, как их тащили.
– Беги вот так, прямо. – Мальчик показал рукой. – Обязательно на цепь напорешься. Панкратов за старшего. Ему и скажи.
Опять сквозь лес, по целине; хлещут, на бегу, ветви по щекам, как ни поворачивай, ни прячь голову, ни укрывай руками. Сквозь вязь древесных стволов замаячили люди. Вооруженные. Сбились тесной кучкой. Ваня крикнул, продираясь прямиком через заросли:
– Товарищ Панкратов... Нашли!
Бородатый колхозник, С винтовкой, обернулся, глянул через плечи окружавших его «истребителей».
– Кого?
– Диверсантов. Трое, в красноармейском, не русские. Точь-в-точь как Вася видал... Петя следить остался, а я за вами... Они тут недалеко уже, наверно... К просеке шли.
Кучка разомкнулась. Подбежавший Ваня увидел: в кольце колхозников два человека в красноармейской форме. Один из них, седоватый, приземистый, квадратный, рассмеялся коротким, хрипловатым смешком.
– Ну, вот видите. Все и разъяснилось. Нашлись прохвосты. А вы – на нас. Какие мы к чорту-дьяволу диверсанты? От макушки до пятки самые кровные русаки. Это тоже непорядок – своих без никакого повода за ворот хватать. Сейчас, слава тебе, христе-спасе, не то проклятое царское время, чтоб в каталажку тащить без всякой причины.
– Насчет поводу ты, христе-спасе, потише, между прочим, – морщась, сказал Панкратов и дал знак колхозникам.
Они тронулись с места за Ваней беглым шагом, уводя с собой и тех двух. Панкратов продолжал говорить на ходу:
– Парашютисты были? Факт. Трое? Факт. В красноармейской? В красноармейской...
– Ну, это еще требует доказательств, – перебил человек в красноармейской форме. – Кто это на лету определить мог? Что у него – бинокль заместо глазов? Мало ль кому что померещится... Документы при нас правильные. Люди сквозь фронт, жизни не щадя, к своим прорвались, а им, изволь видеть, такая встреча. За шиворот.
– За шиворот я тебя пока что не брал, – обрезал Панкратов. – Документ – документом, а человек – человеком. В штабе разберут... А вот что спиртным от тебя пахнет, – это вовсе непорядок.
– В чем грешен – в том грешен, – не смутясь, подмигнул квадратный. – Подвернулась по дороге оказия, использовали бутылочку. Рассказать?
Навстречу, по лесу – треск: очертя голову мчался Петька.
– Скорее, скорей! – крикнул он. – На просеке... в наушниках сидит, над ящиком – не по-нашему, по-немецки, наверное, разговаривает. Так и чешет.
– Четверо при задержанных! – крикнул Панкратов. – За нами выводи на просеку. Глаз не спускать: ежели шевельнутся бежать – бей! Остальные за мной. Натрепать вихор следовало бы, по старинке, Васькиным дозорным: что они – до пяти считать не умеют? Бегом, товарищи.
13
Шукур над микрофоном, усмехаясь одними глазами, договаривал взволнованным, совсем-совсем девичьим голосом, по-немецки:
– Дайте скорей, мотор будет сейчас исправлен, надо уходить в воздух, не теряя секунды. Тут недалеко деревня, могли заметить, куда мы сели. Перехожу на прием.
Он замолчал, вслушиваясь, и брови сдвинулись резко. Голос дошел, пришепетывающий и визгливый, с акцентом:
– Сейчас подойдет обер-лейтенант, я послал. Ты что, не узнала моего голоса, Клерхен? Я же предупреждал, что дежурю сегодня. Ты совсем цела? Обещание помнишь? Говори скорей, пока не подошел офицер. Перехожу на прием.
– Будь он трижды... – прошептал Шукур. – Какое там еще обещание?
Он поднял было глаза на Менгден, но сейчас же раздумал и наклонился к микрофону.
– Ради бога... поторопите господина обер-лейтенанта. В лесу шум... Кажется, идут... Скорей, все дело сорвется.
– Ответ! – прохрипел голос «оттуда».
– Ответ? Сам должен знать, что может ответить девушка...
Менгден сжала руки. Это ж Винфрид, там, в штабе, у микрофона.
– Придешь! – гавкнул язвительно голос. И, мгновенно, угас: в наушниках Шукура сухим шелестом зашуршал шепелявый, гнусавый тенор:
– Радист Менгден? Ефрейтор Бернгардт передал, что полковник убит? Позовите штурмана, я сообщу ему место посадки.
– Не могу, господин обер-лейтенант, – почти умоляюще прозвучал голос Шукура. – Он чинит мотор, мы не можем терять минуты... Штурман мне поручил... и Бернгардт заверит... Скорее, прошу вас, пока рация работает.
Молчание.
Или понял, ушел?
Шукур крикнул:
– Скорее же, ради бога! В лесу шум... Идут, кажется. Скорей! Штурман кричит, чтобы я шла к пулемету.
Колдунов шумно перевел дыхание – по лицу Шукура он понял: есть!
Шукур пригнулся совсем к микрофону.
– Повторите еще раз... Она такая трудная, эта русская топономия. Груше... как? Я не могу понять... Грушевицкое? Можно сломать язык. Я ищу по карте... Зюд-вест-вест от Норовки Грушевицкое... Нашла... Мотор кончили... Я кончаю передачу... Вы о нас скоро услышите.
Он сбросил наушники и выпрямился. Колдунов, довольный, потер руки.
– Ну, теперь держись. Переключаешься на наш штаб, Шукур?
Шукур кивнул.
– Перехожу на ключ. Шифром. Для верности.
Он метнул глазом на Менгден. Она подошла ближе.
– Что он вам сказал про меня, этот ефрейтор?
Шукур поморщился брезгливо.
– Не стоит повторять, – начал он. И обернулся рывком: ключ застучал под рукой Колдунова – Колдунов брал реванш.
14
– Руки вверх!
Десяток винтовочных дул: колхозники подходили бегом. Впереди, вприпрыжку, несся вихрастый мальчик. Он тоже кричал пронзительно и торжествующе:
– Руки вверх!
– Руки заняты, видишь. Куда я их подниму, – смеясь, крикнул навстречу подбегавшим Колдунов: он помогал Шукуру и Менгден свертывать рацию. – А, следопыт! Вот неотвязный. За это молодец. Поведешь нас, покажешь, как ближе выйти на Малоозерскую дорогу.
– Постой, ты... с Малыми Озерами. Вы тут чего делаете? – спросил, не опуская винтовки, Панкратов. – Откуда?
Колдунов засмеялся громче.
– В адресный стол заходили. Понимаешь, насчет одного адреса справиться. Куда посылку посылать.
Дошел нарастающий гул моторов. Шукур радостно ударил себя по бедрам.
– Пошли наши! Ну, главбаза... Получай с полной нагрузкой. И с нашею тарой.
Над лесом загудели бомбардировщики. Колдунов взглянул на свои браслетные часы.
– Вот это я понимаю: работа. При такой работе радостно и голову сложить.
Панкратов строго взглянул на Петьку.
– Ты тут чего ж это?
Петька пробормотал:
– Честное же слово... он по-немецки...
– Правильно, – кивнул, посмеиваясь, Шукур. – А как же иначе с немцами разговаривать: они только по-немецки справки дают. Ну, не вешай носа: из тебя толк будет. Только, понимаешь, разведчику больше мозгом ворочать надо. Не по каждому случаю, дорогой мой, караул кричать...
– А может, еще я и недаром караул кричал, – упрямо ответил мальчик. – Может, ты еще диверсантом окажешься. Из них тоже – ловкие попадаются...
Из лесу на просеку вышли еще шесть человек: четыре колхозника, двое в красноармейской одежде.
– Красноармейцы? – настороженно спросил Колдунов. – И без оружия? Как раз пара, Шукур.
– Мы их... – начал рядом с Колдуновым стоявший колхозник.
Но Панкратов остановил его жестом. Шестеро подходили уже. И один из красноармейцев – седоватый, квадратный, без шапки – крикнул:
– Взяли-таки диверсантов? Молодцы!
Шукур шевельнул скулами, и взгляд стал пристальным и пронзительным.
– Каких диверсантов?
– Не заливай! – засмеялся красноармеец, подмигивая. – С поличным попался. Это – что?
Он ткнул пальцем в сумку, висевшую через плечо Колдунова.
– Заграничная, фашистское изделие – сразу видать. А ну-ка, раскрой, сделай милость.
И раньше чем Колдунов успел ответить, он отщелкнул быстрыми, ловкими пальцами мудреный замок, откинул крышку.
– Подрывные! Ага! Ты это что же задумал, фашист окаянный? Да я тебя...
Он взмахнул рукой – и запрокинулся навзничь, сбитый могучим ударом Шукура. Второй «красноармеец» – молодой, горбоносый, высокий – пригнулся, как на прыжок. И в глазах – лютая, смертная, неугасимая злоба.
Винтовочные дула взметнулись.
– Стой! – крикнул Панкратов. – Ни с места!
И глухо:
– Почему сумка?
– Мы тут, неподалеку, труп парашютиста нашли, – сказал Колдунов. – С него сняли. Вон там, в прогалине.
– В прогалине? – Панкратов дал знак одному из колхозников. – А ну, Матвей, проверь быстрым манером, со своею пятеркой, что там. Забери с собой того паренька, что за ящиком заховался, пусть покажет, где именно.
Матвей тронул дулом винтовки плечо Менгден, присевшей на землю, за рацией; она сидела, отвернувшись спиной ко всем, и сердце колотилось, как бешеное. Что такое случилось? Почему в них только что целились? И лица у этих крестьян такие суровые и беспощадные: ведь только что, на полях, она видела таких же, и с винтовками тоже, и они улыбались, приветно махали руками, а женщина какая-то встречная бросила в машину, на ходу, пучок васильков. А эти грозятся... И эмигранты-парашютисты с ними, как свои...
Дуло стукнуло о плечо настойчивей. Матвей кивнул в сторону прогалины.
– Вставай, вставай. Веди. Где там парашют?
Парашют. По этому слову, по кивку, она поняла. Она встала, боязливо отведя рукой ствол, низко-низко опустив голову. Колхозники – пять крепких парней – окружили ее, двинулись к лесу. Диверсанты, свои? Крикнуть тем, русским, они же знают ее, знают, что ее привезли сюда силой.
Дошел голос – захлебывающийся, злобный. Что он кричит? Ей? Нет. Страшно, когда не знаешь, не понимаешь языка. Нет, не ей, потому что колхозники, вокруг нее, шестеро, шагали всё быстрей, не оглядываясь.
Высокий кричал, пригибаясь и приседая, перебирая пальцами, точно нащупывая горло, чтобы вцепиться в него мертвой хваткой:
– С трупа сняли? Какой тебе дурак поверит! С неба на него мертвые валятся. А радио – тоже с неба свалилось? А книга эта немецкая?
Скрюченный палец потянулся к коду, лежавшему на траве. Панкратов нагнулся к книге. Шукур быстрым движением принял ее.
– Нельзя, товарищ. Она секретная. Я за нее отвечаю.
– Секретная немецкая! Слышали, братцы?
Седоватый быстро поднялся с земли.
– Он еще измывается над нами? Бей их, товарищи! Нечего тут с ними возиться. Таких, был приказ, на месте бить, как собак бешеных. Бей!
Он топтался на месте, сжав кулаки. Но никто не тронулся с места.
– Приказа такого не было, – сквозь зубы сказал Панкратов. – Но дело, все же, надо сказать, действительно, что неясное. И с книгой и с сумкой... Ежели парашютиста нашли, – почему не сказали в первую очередь: «Диверсия, ищи по лесу, товарищи»...
Колдунов кивнул.
– Тут, действительно, наша промашка есть... От радости, что удачно задание выполнили, малость голову завертело. Да и в голову притти не могло, что с вами какое-нибудь недоразумение может выйти. Придется вам в штаб с нами вместе пойти, если у вас сомнение.
– В штаб – это само собой, – отозвался Панкратов. – Для порядку, однако, сдавай, пока что, оружие и прочее...
Шукур покачал головой.
– Оружие мы вам не сдадим, товарищи, хотя вы и народная оборона. Красноармейцу сдавать оружье дозволено только...
– Панкратов! – Матвей подходил бегом, проламываясь через кустарник. – Бери... этих!.. Тот, что с нами пошел, – немка, баба переодетая... По-русски слова не разумеет. А убитый – наш, русский... Обмундирование красноармейское и документы при нем... Опять же лежит он в кусту, а парашют совершенно особо – безо всякого к нему касательства.
Шукур стиснул зубы. Чорт знает... Действительно, получилась глупость: не надо было отстегивать. И с немкой этой распутывайся теперь.
Панкратов сказал растяжисто, пошевеливая винтовкой:
– Это что же выходит? Вы, что ли, его и угробили?
Трещали кусты: колхозники вели назад Менгден. Она шла бледная, щупая перед собой руками, как слепая. Высокий чуть не вскрикнул, увидев ее. И перекинулся быстрым взглядом с седоватым. Колдунов махнул гневно рукой.
– Вот, действительно, получился дьяволов водевиль.
– Я ж сказал, едем в штаб, – отрывисто сказал Шукур. – У нас машина в лесу оставлена. Объяснять вам здесь, какое у нас поручение было и зачем с нами эта военнопленная, мы не будем. Это дело секретное. Ни одной живой душе мы его не скажем, хотя бы и под смертной угрозой. Вы люди советские – сами должны не хуже нас понимать.
– Вот это правильно! – воскликнул восторженно седоватый и прихлопнул в ладони. – Вот это красноармейский разговор. Очень прошу прощенья, товарищи. Сначала и я видимости поддался, за диверсантов принял. Но по этим твоим словам вижу: такие же вы честные красноармейцы, как мы. И с этого часа мы, так сказать, вместе...
Он встретился, наконец, глазами с Менгден, ловившей его взгляд. Она сделала ему чуть заметный знак. Он мигнул в ответ, понимающе, и ударил по плечу Панкратова.
– Бери с собой пару ребят – и гайда в штаб: проводи, если хочешь, для очистки совести, хотя мы бы и одни дошли; нам же все равно туда. А остальным и тут дела по горло.
– Так и пойдем, полагаешь? – усмехнулся хмуро Панкратов. – Вас пятеро, да нас трое? Или, может быть, одних пустить? Это откуда же у тебя такой, с божьей помощью, поворот? То кричал – бей, а сейчас – заступаешься? Немке той, между прочим, ты почему мигнул? Сговор у вас, что ли? Из одного гнезда воронье?
Седоватый осклабился. Но веки его дрожали.
– Мигнул. На то и глаз, чтобы мигать. У тебя не мигает? Какое тут может быть особенное значенье. Брось ты тень наводить... дело же ясное – любой ребенок в нем разберется.
Шукур рассмеялся.
– Что верно, то верно. Именно любой пионер.
Он кивнул Петьке.
– А ну, тимурид, докажи, с места не сходя, в один прием: кто тут диверсант.
От слова «тимурид» глаза мальчика, потемнелые, напряженные, потеплели. Он открыл уже было рот. Но Панкратов перебил его:
– Да ты что думаешь: мы сами не...
– Погоди, – остановил его Шукур. – Дай мальчику попрактиковаться.
Петька молча смотрел на седоватого и высокого. Потом спросил, слегка запинаясь от волнения:
– Когда товарищ Сталин по радио речь советскому народу говорил, какие в той речи последние слова были?
Лица людей в красноармейских шинелях дрогнули. Они молчали.
Петька в волнении сжал худенькие свои руки.
– Вот... Какие же вы можете быть наши, советские, если от такого вопроса вас дрожь взяла?
– Правильно, товарищ! – Шукур положил руку на голову Петьки. – Да и слова – беспамятный, и тот запомнит: «Все силы народа – на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»
Опять шевельнулись винтовки. Менгден переводила глаза с Шукура на высокого. Высокий внезапно вобрал голову в плечи и ринулся на Шукура. Радистка за спиною текинца быстрым движением выбросила руку к кобуре револьвера на его поясе. Но встретила... ладонь Колдунова. Колдунов сжал ее руку.
– С приездом, барышня.
Она оглянулась вокруг. Нет, никто не бросился за высоким. Ему уже крутили назад руки. Менгден поняла. Колдунов выпустил руку. Девушка зажала ладонями глаза и опустилась на землю.
Шукур обернулся.
– Она что? В спину хотела? – медленно проговорил он. – Выходит, склад ваш, фашистский, такой, что вас уже не переделать. Не быть вам людьми. Ни прошлого у вас, ни будущего... Только в лом пустить... Ну, что ж, становитесь с теми двумя в ряд.
– Так-то надежней, – сказал Панкратов. – Ты не думай, что нас в обман ввел... Только что подозрение было, нет ли с вами еще кого: может, не трех, больше с самолета ссыпали... С того ожиданья – мой грех! – и товарищам было веры не дал. Видимость-то против них больше, чем против вас была... И двое из них – не русские... А вы... по обличию, действительно, как ты сказал, «русаки с пят до головы». А по сути... Как у тебя подлый твой язык повернулся! «Русские». С фашистскими гадами назад, на нашу землю родную приползли? Не достреляли погань эту в гражданскую. Под корень самый надо было брать, до последнего семени... Это нам урок. Теперь уже позаботимся. Чисто будет. Второй раз – ни один змееныш советскую землю не запоганит. В штабе просить будем: дать нам своими руками вас кончить.
– Шинель!.. Шинель!.. – выкрикнул внезапно Петька и рванулся вперед, к седоватому. Он повел дрожащим пальцем по его распахнутой красноармейской шинели. На высоте груди палец вошел в круглое отверстие, насквозь. Второе... третье... четвертое...
– Пули были, пули. Смотрите сколько...
Колхозники, Шукур, Колдунов тесно сгрудились вокруг.
Да. Верно. Шинель на груди пробита. Четыре пулевых, смертных жала сквозь защитное, поношенное сукно.
– У тебя с кого же это... шинель? – глухо сказал Панкратов, и ствол винтовки хрустнул, казалось, так крепко сжали его темные, на работе заскорузлые пальцы. – Что же это... хозяева твои не доглядели, не подштопали. Целых советских шинелей, видать, не достается фашистским гадам? Только с мертвых снимают? Ну, дай срок...
Он тяжело перевел дыханье. Молчали кругом колхозники, молчал лес – ни ветерка, ни птичьего посвиста, – тихо. Но страшно становится от такой тишины. Потому что за такой тишиною всегда – громовый, неотвратимый, все крушащий удар.
Высоко над лесом прогудели моторы. Ровным строем шли назад, к себе, с победного налета – бомбардировщики.