Текст книги "Король с большой дороги (СИ)"

Автор книги: Сергей, Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Власов Сергей, Чижова Маргарита
Король с большой дороги

Король с большой дороги.

Данная вещица – одноразовое чтиво, не имеющее никакой художественной ценности. Все совпадения с реально существующими людьми или событиями случайны, так как роман является лишь плодом буйной авторской фантазии.

Глава первая.

Молодость хороша не тем, что дает возможность

делать глупости, а тем, что дает время на их исправление.

(Тристан Бернар)

Миру известно множество дивных историй: грустных и смешных, бестолковых и поучительных, которые объединяет одно – герои не знают, куда выведут их жизненные пути и что окажется за последним поворотом. Вот и моя судьба есть тайна покрытая мраком.

Вам все еще интересно слушать разглагольствования парня, валяющегося в придорожной канаве? Нет, я не пьян и даже прилично одет. Вру, поглоти меня Бездна, я одет в лучшее из того, что сумел раздобыть: в подбитый бобровым мехом плащ, синий дублет поверх тонкой рубашки, облегающие шерстяные брюки и мягкие сапоги с небольшим каблуком. Последние оказались не по размеру, и слегка жмут, но зато идеально дополняют образ юного дворянина, который я сегодня вновь примерил на себя.

"И как же благородного вида молодой человек очутился среди травы и пыли, щедро согретых осенним солнцем, кое нещадно печет уже второй месяц, один, без слуг и спутников, не имея ни лошади, ни оружия, на Антаресском тракте, между вольным городом Таласком и замком депутата Валтуйского?" – наверняка подумали вы.

Ответ легко предугадать. Я здесь из-за женщины. Смею предположить, что ваша фантазия уже начала рисовать образы влюбленного смутьяна или отвергнутого соискателя, но не торопитесь с подобными умозаключениями, дабы впоследствии не испытать горечь разочарования. Та, кою я дожидаюсь, закинув ногу на ногу и покусывая травинку, безусловно, хороша собой, иначе ей не посчастливилось бы стать невестой упомянутого ранее депутата. Однако интрижки новоявленной знати – это благодатная почва для сплетен и не более. Меня же интересуют совсем другие материи...

О них чуть позже, потому что из-за поворота дороги уже показался едущий рысью верховой авангард. Рослые, крепкие всадники в кольчужной броне, красных плащах и стрельчатых шлемах с высокими шпилями, везли длинные кавалерийские копья, а также украшенные Валтуйским гербом щиты и знамена рода Дорсум. Боевые кони в пестрых попонах высоко вскидывали ноги и налегали на удила.

Я перевернулся, вжавшись животом в землю и аккуратно выглядывая из-под давно отцветшего куста шиповника. Запряженная шестериком карета будущей депутессы, а ныне вдовствующей госпожи Эдилии, подпрыгивала на ухабах, но кучер не опускал бича, угрожающе выставив его вперед. За экипажем следовал отряд из четырех десятков вооруженных стражников, какие-то аристократы со слугами и небольшие, крытые повозки.

Задуманное мною предприятие имело мало шансов на успех, но отступать было поздно. У разбитого телегами перепутья, где засохшая грязь образовала глубокие и извилистые колеи, головные придержали лошадей, высматривая тропу для объезда. Карета остановилась.

– Миледи! – жалобно заголосил я, выбегая из укрытия на дорогу. – Ваша милость! Взываю о помощи...

Несколько знаменосцев тотчас поворотили коней, внимательно изучая невесть откуда взявшегося пришельца. Лакей спрыгнул с запяток, распахнул позолоченную дверцу экипажа и опустил подножку. Кряхтя, наружу вылез тучный мужчина в черной мантии священнослужителя и, благословляюще воздев руки, хрипло произнес:

– Голодный да насытиться, жаждущий да утолиться влагою, страдающий да обретет утешение!

– Ваши слова – бальзам на мои кровоточащие раны, – я подошел к духовнику, опустился на колено и страстно прижал губы к снисходительно протянутому для поцелуя перстню.

– Отец Елеазар! – воскликнул подъехавший из арьергарда молодой аристократ с проницательным взглядом и шпагой на поясе. – Мы спешим!

Он был одет так вычурно и помпезно, что напоминал петуха, грозно встопорщившего хвост и распустившего перья. От обилия красной и золотой вышивки зарябило в глазах.

– Да-да, – кивнул толстяк. – Но этот достойный юноша оказался в затруднении, капитан-виконт.

– Кто он и чего желает?

– Я – Велор, оруженосец прапорщика Лесатха, ехал с поручением до Алиота и угодил в засаду разбойников...

Мое вдохновенное вранье могли бы легко принять за правду. Увы, этого не случилось.

– Мы – давние приятели с Роланом, – скривил тонкие губы виконт, – однако ни разу не видел тебя в его свите. Как ныне поживает сестра прапорщика Лигия? Также проводит дни за шитьем близ Черного пруда?

– С ней все в порядке, Ваша Милость, – пробормотал я непослушным языком.

Дворянин холодно улыбнулся:

– Лигия умерла четыре года назад.

Он махнул слугам:

– Связать негодяя. Разберемся с ним позже, мы и так потратили много времени впустую.

Я не сопротивлялся чужим рукам, позволив обмотать себя веревками и затолкать на грузовую повозку, ведь главное сейчас – это попасть в замок, и не так уж важно, каким путем. Сквозь дырявый полог падали лучи света, у бортов стояли бочки и пара сундуков. Я прилег, с трудом протиснувшись между ними. Теперь можно передохнуть. В ближайшие три часа меня вряд ли побеспокоят.

Как вы догадались, оруженосец Велор – фигура вымышленная. Он лишь одна из многих моих масок. Разрешите представиться, Риддерк по прозвищу "Король". Именно так прошу обращаться ко мне впредь. Если же вам доведется услышать от кого-нибудь историю о Риде Корольке... Хотя это маловероятно. Слава липнет к тем, кто при титулах и деньгах, а простых парней решительно сторонится.

Та длинная и нелегкая дорога, что привела меня сюда, берет начало на далеком юге, в Мансане. Эта пограничная крепость тридцать пять лет назад стала местом грандиозной битвы между армиями нашего прежнего священного короля Вигмара Третьего Ненасытного и соседнего монарха Годелота Длиннобородого. Баталия длилась почти неделю и завершилась разгромом "травников", гори они в Вечном пламени. Мой отец, оруженосец рыцаря Теобальда Белого Щита, потерял в схватке правую руку, но вернулся домой с несметными богатствами.

Последующие годы были поименованы хронистами "Декадой процветания". Замки, такие же строгие как холодная природа этих краев, расцвели пестрыми коврами и отнятыми у южан гобеленами, повсеместно разбивали парки со статуями и фонтанами, а полотна художников свободно продавались даже на городских рынках возле прилавков с сукном и шерстью. Казалось, Бог лично спустился с небес и поцеловал в лоб мудрого Вигмара.

Перемены случились столь же внезапно, сколь и стремительно. Беда пришла с Лидиумских гор, налетела, подобно лавине, разрушив привычный уклад жизни. Напастью я, разумеется, именую нынешнего самодержца, нареченного Вителлием Первым Мужественным. Явившись четверть века назад из страны Осквы, что не отыщется ни на одной карте, он сразу объявил себя Великим Магистром Ордена Спецназа, Рыцарем-Толкиенистом, Лучшим Фехтовальщиком, наделенным Поясом древневосточной богини Каратэ, и будущим Президентом всей Сарпедонии.

Сперва чародей Вителлий плохо изъяснялся на нашем языке, но ловко использовал чары и колдовские предметы: самовоспламеняющийся факел, громобойный посох и магический дым, который выпускал изо рта, точно легендарный дракон Вимарк, убитый герцогом Фалько в тех самых Лидиумских горах. Кроме того, Магистр-волшебник вел речи странные, пророчествовал и кликушничал, предрекая Эру Железных Повозок, Великих Войн и Торжества Науки. Он яро осуждал короля Вигмара, именуя его узурпатором, тираном и деспотом, долженствующим устыдиться и добровольно снять с головы корону.

Война не заставила себя долго ждать. Сосед поднимал меч на соседа, брат на брата, и кровь лилась багровыми реками, радуя торжествующе потирающих ручонки "травников". Пользуясь случаем, они поддержали притязания Вителлия, женив его на младшей дочери Годелота Длиннобородого – Камесинне Златовласой. Две армии осадили столицу, где укрылся король Вигмар с преданными сторонниками. Венценосный наследник древнейшего Сарпедонского рода сражался, как лев, с превосходящим числом противником и чужеземной магией, но проиграл и погиб у подножия трона. Вителлий стал Первым государем-президентом, а союзники-южане получили в награду все земли по правому берегу Посидонии.

Это была вторая крупная неприятность, случившаяся с отцом, считая утрату руки. Его дом сожгли, жену и детей убили, а самого чуть не повесили. К счастью, за ветерана битвы при Мансане заступились церковники и помогли перебраться в глухое местечко на севере под названием Стылоборье.

Моя матушка, немолодая и тучная мельничиха, потерявшая мужа во время тифозного поветрия, охотно приютила вдовствующего дворянина, а через год на свет родился я, бастард сэра Альтарфа.

Пока Вителлий карал неугодных, наделял привилегиями любимчиков, назначал депутатов, их помощников и общественных попечителей, организовывал новые ремесленные гильдии, отбирал земли монастырей, возводил госпитали, школы и книгопечатные фактории, я мирно рос в глуши, не ведая ни бед, ни забот.

Гуляя по лесу с деревянным мечом на поясе, ваш покорный слуга кричал белкам, что отныне они имеют дело с Рыцарем-Толкиенистом, Магистром Королевского Ордена и будущим депутатом Государственной Думы Сарпедонии. Тогда-то меня и прозвали "Корольком", сравнив с птичкой, которая слишком громко и часто радует окружающих мелодичными трелями.

Каюсь, стоит мне найти хотя бы одного благодарного слушателя, как неиссякаемый поток болтовни буквально изливается наружу, точно мощная струя воды из фонтана. К четырнадцати годам я считался неисправимым пустозвоном и лгуном, досаждающим округе; она же беспрестанно уповала на чудодейственные свойства и крепость отцовского ремня..

Если вам доводилось хоть раз в жизни увидеть желтоголового королька, то вы знаете: этот веселый певун не сидит на месте, постоянно перемещается, предпочитая верхушки деревьев тенистым низинам. В легендах он выступает символом активного, внимательного и целеустремленного человека, любящего путешествовать, общаться и заботиться о друзьях. Примолвлю, что королек обычно украшает родовые гербы людей находчивых, неунывающих и добросердечных.

На моем щите красуется синяя загогулина, обозначающая воды Посидонии, белая полоса, доставшаяся отцу от сэра Теобальда, посвятившего его в рыцари, и ярко-красная левая "бастардова перевязь" через все поле.

В пятнадцать лет я облазил Стылоборье вдоль и поперек, ища приключений и грезя о сражениях с местной нечистью – волками-оборотнями, гигантским бобром Аванком, карликами-корриганами, злыми горными эльфами-гвиллионами, брэгами-гоблинами, рыжими феями и прочими врагами рода человеческого.

Это чрезвычайно раздражало отца. В качестве наказания он не взял меня на весеннюю ярмарку, ежегодно проводимую близ Таласка, и уехал вместе с матерью, повелев бдить за порядком и не отлучаться из дома до их возвращения.

Столь ужасная кара, кою следовало счесть ни чем иным как происками мстительных демонов, убоявшихся моего разящего клинка, надолго ниспровергла свирепого сокрушителя нечести в бездну неизбывной грусти. Лишь дважды в год выпадал шанс покинуть опостылевшую долину и насладиться шумом крупного вольного города, сосредоточия ремесел и искусств. Я грезил о Таласке, я жил им и дышал, стегая воображение, точно ленивого коня, всю долгую, студеную зиму. Уж лучше бы отец лишил меня наследства, чем мечты вновь повидаться с жемчужиной северных земель!

Минуло два месяца и наступило лето. Я ждал родителей со дня на день. Затем оно вошло в зенит, но близкие не возвращались. Мне исполнилось шестнадцать.

Печальное известие принес странствующий монах, направлявшийся через Стылоборье в обитель святого Эреварда. Сэр Альтарф и его супруга были заколоты по пути домой на Антаресском тракте, угодив в засаду одной из многочисленных, расплодившихся в округе банд.

Я не люблю вспоминать те дни, когда лицо почернело от горя, а ослабшим рукам не всегда удавалось поднести ложку ко рту. Воспользовавшись моим бедственным положением, работники похватали, что смогли, бесстыдно забрав сверх причитавшегося, и покинули мельницу в поисках лучшей доли. Это стало последней каплей, подвигнувшей меня добиваться справедливости и свершить возмездие.

Отец не оставил после себя ни меча, ни лошади, а только старого ишака, кое-какие пожитки и небольшую сумму денег. Заколотив деревяшками двери и окна дома, я взял Базилевса под уздцы и отправился на юго-восток, в Таласк.

Путешествие без спутников оказалось занятием в меньшей степени увлекательным и в большей – утомительным. Ноги болели, от пыли саднило горло, холодные дожди пробирали до зубовного стука. Пейзажи не отличались разнообразием: леса, луга, поля, мелкие деревушки и снова в той же последовательности.

С трудом находя временное пристанище, я первым делом набрасывался на еду, а затем принимался расспрашивать добрых хозяев о здешних разбойниках. Честные люди смотрели с укоризной, считая, что юному отроку не следует желать бандитской доли, сколь бы притягательной она ни была. В наши дни многие обнищавшие аристократы да и обыкновенные бродяги рассчитывали поживиться чужим добром и заработать репутацию отчаянных рубак, чтобы впоследствии наняться на службу к обласканным Вителлием политикам, экономистам и военным. Зачастую наследники новоизбранной знати сами сколачивали банды и от скуки рыскали по землям отцов, учиняя разбои, грабежи и насилия. Мне удалось выяснить, что единственный сын депутата Валтуйского Роберт Кривоносый тоже причастен к подобным мерзостным делишкам.

Я намеревался лично потребовать у него ответов и безуспешно искал встречи с молодым дворянином. Увы, гонятся за Робертом по лесам и селениям, стегая медлительного, груженого поклажей осла, было вершиной человеческой глупости. О том, чтобы тайком проникнуть в замок или устроить подле него долгую засаду, не приходилось даже мечтать. Депутат Валтуйский ревностно оберегал отвоеванную в свое время у герцога Эделийского собственность и не скупился на охрану, которая без суда вешала любого подозрительного гражданина.

И вот, когда силы мои почти иссякли, выяснилось, что старик вздумал жениться на вдовствующей баронессе Эдилии. Я счел это знаком свыше, вероятно, единственным и последним шансом вторгнуться в личные владения Валтуйских.

Продав Базилевса и все вещи любезно вошедшему в мое положение лавочнику, на оставшиеся деньги я удачно приобрел тот самый великолепный наряд, которым уже успел похвалиться.

"Какое вопиющее скудоумие! – воскликните вы. – Надлежало купить меч и доспехи, дабы предстать перед врагом с видом воинственным и устрашающим!"

Озаботься я этим раньше, то сторговал бы мельницу и дом за боевого коня и поношенные латы. Увы, старина Базилевс, при всех его ослиных достоинствах, по цене оказался сопоставим разве что с крепким топором.

Встать перед прекрасной дамой облаченным в замызганную одежду с короткой секирой в руках посреди наезженного тракта, где лютуют разномастные грабители, я посчитал опрометчивым решением. Уж лучше притвориться несчастным дворянином, уповая на женское милосердие, а, если повезет, и вовсе возбудить любопытство к своей скромной персоне.

Не знаю, что толкнуло меня назваться чужим именем, упомянув при этом прапорщика Лесатха, о котором я пару раз слышал от родителя, но, видно, есть зерно правды в поговорке: "Кривой дорогой не выйти к добродетели".

Надеюсь, в замке Валтуйских мне все-таки дадут слово, прежде чем набросить петлю на шею, или божественная длань укроет безвинного от гнева неправых, как произошло с отцом в его родных землях. По крайней мере, духовник Елеазар был явно не из тех, кто отказывает преступникам в последнем покаянии.

Разумеется, я немного злился на себя и дотошного капитана-виконта, но в тоже время испытывал смесь возбуждения и довольства. Клянусь честью, из кареты на происходящее глядела весьма хорошенькая особа с дивными золотыми кудрями. Не могу судить, была ли это баронесса Эдилия или ее наперсница, но ради такой красавицы не жалко расстаться с головой – во всех смыслах вышесказанных слов.

Знаю, вы улыбаетесь, рассуждая, что бастарду без рыцарского звания, рано выбирать Даму сердца и уж тем более громко восхвалять ее достоинства, рисуя в воображении манящие черты чудесного неземного создания, воплощения божества, недоступного и совершенного.

Если сегодня мой последний день на этом свете, то я желаю посвятить его прекрасной незнакомке и встать на путь куртуазного служения: совершать подвиги в ее честь, не открывая своих чувств и помыслов.

Однако же мы отвлеклись... Судя по шуму снаружи, повозка въехала в призамковый посад, окруженный валами и деревянными стенами. Все затряслось, когда колеса покатились по каменному мосту. Я прильнул глазом к бреши в пологе, рассматривая кривую улочку, ведущую на круглую площадь, где был установлен высокий эшафот. Три висельника с обезображенными лицами и выклеванными глазами имели на шеях пояснительные таблички. Увы, прочесть их я не смог.

Отец потратил немало часов на уроки фехтования, регулярно поколачивая меня палкой. Грамоту не вложил даже кнутом. Полученных знаний хватает только на то, чтобы без ошибок нацарапать собственное имя и разобрать в написанном виде два десятка знакомых слов. Зато я легко считаю до пяти сотен, езжу верхом, довольно точно бросаю копье и могу поразить из лука мешок с трех дюжин шагов. Матушка хвалила мой голос, прося спеть ей или продекламировать наизусть какой-нибудь стихотворение, из тех восьми, что я все-таки сподобился выучить.

Желаете послушать ее любимое?

О, прошу покорно извинить, но, кажется, в другой раз. На несколько мгновений мир погрузился во мрак, а значит кортеж баронессы следует под сводами замковых ворот. Толщина стен впечатляет. Здесь столь много камней, что ежели сложить их все друг за другом, рукотворная гряда протянется отсюда аж до дворца Годелота Длиннобородого.

Резко пахнуло дымом и яблочным сидром. Со всех сторон летели радостные приветствия многочисленных обитателей замка. У входа в донжон столпились празднично одетые аристократы. Я жадно рассматривал каждую мелочь: заставленный телегами и бочками двор, стражников на башнях, вертящихся возле кузнецы оруженосцев, слуг, заводящих лошадей в конюшню, девиц с ведрами у колодца, высыпавших из поварни хлебопеков, шумную детвору меж амбаров, даже голубей, кур и истошно лающих собак.

Рыжий челядинец, рывком отбросив полог, приказал мне выбираться наружу. Гордо тряхнув грязными и слегка отросшими за время странствий волосами, я спрыгнул с повозки, очутившись перед хмурящим лоб местным комендантом. Он был одет как военный и носил броню не только на теле, но также на руках и бедрах. Черный шерстяной плащ и шрамы, исполосовавшие лицо, придавали мужчине вид мрачный, даже свирепый.

– Кого вы словили в этот раз? – жестко спросил комендант, хватая меня за подбородок.

– Шпион графа Кендаля, – живо откликнулся слуга. – Капитан-виконт вмиг его на чистую воду...

– Что при нем было? Оружие, яд?

– Ничего. Даже лошади. Выпрыгнул, как демон из-под земли. Защитите, мол, помогите. Врать стал, но наш-то, сами знаете, на расправу скор.

– Знаю. Потому и спрашиваю, – мужчина опустил руку и вытер ее о край плаща. – Мальчишка совсем. Лет шестнадцать, не больше. Скоро старина Кендаль начнет подкидывать сюда младенцев.

– Прикажите пытать или сразу псам на прокорм?

Испуганно вздрогнув, я решил обороняться до последнего:

– Выслушайте! У меня дело к Роберту Кривоносому.

Комендант не смог сдержать улыбку:

– Дело? К господину Роберту?

– Да.

– Говори.

– Перед вами Риддерк из Стылоборья, бастард сэра Альтарфа, который, как мне думается, погиб от меча Кривоносого этой весной на Антаресском тракте. Если господин Роберт не трус, пусть сразится со мной в честном поединке. Взываю к остаткам его благородства от имени человека низкорожденного, однако получившего должные представления о правде и справедливости.

– Теперь послушай меня, бастард, – сухо произнес мужчина, кривя обветренные губы. – Если ты желал досадить Роберту, то следовало поступить на службу к графу Кендалю или барону Эдмунду Шестипалому, но уж точно не тащиться сюда.

– Дайте хотя бы взглянуть в глаза убийцы перед тем, как лишите жизни!

Отрицательно мотнув головой, комендант сжал кулаки:

– Ты безрассудно смел и безнадежно глуп.

Он ударил меня в челюсть с такой силой, что опрокинул навзничь. Когда затылок соприкоснулся с выложенной булыжниками дорогой, боль ослепила и оглушила; я потерял сознание, провалившись в темную бездну, где нет ни красок, ни звуков, ни запахов.

Глава вторая.

Одни религии чтят мучеников, другие – палачей.

(Ежи Лец)

Где я очнулся, можно было понять по одному только смраду. От удушливой вони нечистот, запахов прелой соломы, скисшей капусты и дохлых крыс ком подкатил к горлу, а на глазах выступила влага. Через пару мгновений удалось приподнять гудящую от боли голову, чтобы осмотреться. Сознание услужливо подсунуло картинки недавнего прошлого: крепкие парни тащат меня по вырубленному в скале подземелью.

Казематы замка поистине огромны. Лестницы и переходы соединяют освещенные факелами туннели, в которых наличествуют разноразмерные камеры. В одних можно только сидеть, согнувшись и изнывая от холода, в других – стоять и даже бродить. Первые предназначены для всякого сброда, вторые – для людей знатного происхождения.

Узилище, куда поместили меня, было достаточно просторным, с тремя сплошными стенами и одной решетчатой, выходящей в коридор, но не имело ни лежака, ни окна. Тусклый свет все же позволил разглядеть в углу охапку соломы, на которую я тотчас и переполз, подальше от замызганного и смердящего ведра для испражнений.

Сырость и холод доставляли гораздо меньше неудобств, нежели чувство голода. Живот сводило, тянуло в левом боку. К счастью, мучители хоть и раздели меня до исподнего, но вместе с тем избавили от тугих веревок. Воображение рисовало людей, томившихся здесь годами, лишенных глотка свежего воздуха, в мрачной полутьме и безнадежном отчаянье.

Уже ставшую привычной, баюкающую тишину внезапно разорвал надсадный вопль. Я непроизвольно дернулся, мигом позабыв обо всем прочем. Крик повторился. Затем он то стихал, то усиливался до пронзительного воя. Мука неизвестного мне человека длилась больше часа. Не знаю, что напугало больше – творящее поблизости насилие или резко наступившее безмолвие.

По коридору кто-то шел, тяжелой, вероятно, старческой походкой... Незнакомец задержался возле соседнего туннеля, подхватил стоявший у стены табурет и направился прямиком ко мне. Лысый мужчина лет пятидесяти носил кожаный фартук поверх черной шерстяной рубашки и доходящие до локтей перчатки. Невысокий, но широкоплечий, он напоминал дубильщика или коваля.

Водрузив трехногий табурет напротив решетки, старичок щербато улыбнулся мне.

– Здравствуй, мил человек. Не возражаешь, я присяду? Умаялся совсем... – незнакомец стянул перчатки и вытер пот со лба. – При герцоге-то тут столько водилось сидельцев. Одной его благородной родни человек восемь. Мы с братом вдвоем работали, да при нас пяток помощников. С утра до ночи, без роздыху, поесть толком не успевали. А теперь, вишь ты, задряхлел я, устаю...

Растерявшись, я смотрел на него и все еще не понимал, о чем речь.

– Ты, верно, слыхал, как я справно тружусь. Вагант упрямый попался, из сектантов, сперва поносил меня на чем свет держится... Вину, стало быть, приумножал. Сам понимаешь, признание без пытки – пшик, труха. Кому такое надо? А вот когда шкура вздуется, кость затрещит, тогда – другое дело. Покаяние душу очистит – и сразу на эшафот, чтоб сызнова нагрешить не успел. Оттуда мучеником прямо к богу под крылышко. Благода-а-ать! Не уяснит, обскурант, что лучше дня три здесь промыкаться, а потом в вечное блаженство, чем упорствовать в грехе и угодить к подземным демонам. Там, знаешь ли, не щипцы раскаленные – сковороды, не иглы под ногти – а сразу гвозди вколачивают.

Я нервно сглотнул, закусив губу.

– Спугался? – вполне искренне удивился мой собеседник. – Это не надо, это зря. Мэтр Марддин каждому добра желает. И тэн Инграм, комендант наш, велел тебя не обижать. Мол, юный совсем да вины – одна лишь глупость. Вот я и пришел, так сказать, познакомиться, словом добрым подбодрить. Ваганту тому зажимы потуже закрутил, пущай полежит, к боли попривыкнет. Ее еще много будет. За шпионство пэр-депутат колесовать прикажет, а коли смилуется – четвертуем и конец.

Полагаю, мое мертвенно-бледное лицо являлось лучшим доказательством того, что беседа выходила проникновенная и даже чересчур душеспасительная.

– Депутат наш – человек резкий. Кого вне замка поймает – сразу в петлю, – нахмурился экзекутор. – Ваганту свезло, угодил к малышу Роберту. Теперь хоть помрет с пользой.

– А в-водички можно? – робко спросил я, чтобы не показаться совсем уж невежливым молчуном.

– Сколько угодно! У меня воронка почти новая, бадья залита под самую крышку, лежак на цепях. Живот мигом раздует, потом наклоню тебя малость, чтоб в грудь давило, а когда совсем невмоготу станет, палкой ткну под дых, и все сызнова повторим. Или желаешь: голову вниз, тряпку на лицо и дождик из лейки? Захлебываться будешь, кровь горлом пойдет и носом тоже. Еще могу, коли угодно, чан на огонь. Затем кипяточком в пах. Как такое предложение? Прогреешься сразу, а то замерз, поди, с непривычки?

– Можно... и кипяточку, – обреченно согласился я, поджимая босые ноги и мечтая поскорее завершить малоприятный разговор.

– Зовут-то тебя как? – поинтересовался мэтр Марддин, вставая с табурета.

– Риддерк из Стылоборья.

– На племянника моего похож. У него такой же нос длинный, глаз светлый и волос желтый, ровно пакля. Правда, он постарше тебя будет, раза в два. Ладно, пойду... Работа простоя не любит!

Дождавшись, когда экзекутор исчезнет в катакомбах и снова зазвучат крики истязаемого ваганта, я закрыл лицо трясущимися от страха руками, а затем рывком сдернул не принесшую удачи маску...

Боль, усталость, голод – ничего не значат! Улыбаюсь. Решетка крепкая, надежная – задача не из легких. Все, как я люблю. Эти сукины сыны думают, что могут безнаказанно отбирать чужие вещи и сажать вольных людей в клетку, словно псов! Они украли мой дублет, плащ и сапоги. Мерзавцы даже не догадываются, что покусились на имущество и свободу Рида Короля – лучшего вора во всех землях севернее Посидонии.

"Войду ночью в замок тайком, ночкой темной тихо, молчком..." – мурлыкаю под нос известную балладу. Она многим нравится. Несмотря на то, что написана лично государем-президентом.

Пора выбираться отсюда; найти негодяя Роберта и его жадных до чужого добра прислужников. Хм... Как я мог забыть о коменданте Инграме? Следует непременно вернуть ему долг.

Лысый экзекутор любит свое дело. Он только что ушел, а я уже скучаю. Работа нещадно измотала его. Поберегу старика и уйду, не прощаясь.

Замок на решетке камеры слишком хорош, чтобы открыть ногтем или соломенным жгутом. Здесь нужна тонкая, острая и крепкая вещь. Я знаю, где ее раздобыть.

Торопясь в пыточную, мэтр Марддин позабыл убрать табурет. Растрескавшийся и носящий следы неоднократных починок, он сиротливо стоит посреди коридора. Сняв рубашку, просовываю ее наружу и пытаюсь забросить на вожделенный предмет мебели так, чтобы потом его можно было подтащить ближе.

Со второй попытки трюк удается. Я сдвигаю табурет с места, потянув за некогда белый, а теперь безнадежно испачканный рукав.

"Ждет меня палач, долго будет ждать, я сегодня стану в прятки играть..."

Умышленная порча чужого имущества есть преступление, но не грех. Наверно, мэтр огорчится, увидев, что стало с его табуретом. Жизнь полна неприятных сюрпризов, как гнилое болото – лягушками. К чему я это вспомнил? Истошные крики ваганта похожи на кваканье вследствие непроизвольного сжимания глотки и гортани. Крушу деревяшку о толстые железные прутья камеры в те мгновения, когда он едва не разрывает себе легкие.

Дело сделано. Можно передохнуть и осмотреть добычу. Сегодня везет! В ладони лежит кое-что получше, чем щепки – добротной ковки гвоздь, пусть и слегка проржавевший. Судя по форме, его изготовили для крепления лошадиной подковы. Вероятно, он вывалился из копыта или, отслужив свое, был выброшен, а после найден и использован при очередном ремонте табурета.

Гвоздь! В умелых пальцах этот маленький кусочек железа может открыть почти любой из ныне существующих замков. Необходимо только придать заготовке форму кочерги и получится неплохая отмычка.

Чтобы исполнить задуманное, я вставляю гвоздь в узкую щель между камнями. Подняв ножку от табурета, крепко прижимаю ее к оставшейся торчать наружу половинке ухналя и аккуратно надавливаю обеими руками. Давай-давай, парень, ты сможешь! Риск велик. Частенько при подобных действиях, гвозди не гнутся, а ломаются.

"Ночью в небе звезд – благодать, только ни одну не сорвать..."

С готовой отмычкой и довольным блеском в глазах, подступаю к замку.

Нужно нащупать спрятанную внутри лапку, которую удерживает пружина. Если мягко нажать на рычаг, железная пасть разомкнет зубы, и останется лишь посильнее толкнуть плечом решетку. Все это я делаю быстрее, чем торопящийся домой священник читает двухстрофный кондак: "Отец небесный, полный любви к роду людскому, милостив, милостив, милостив будь к нам, над миром царящий и всеприемлющий..."

И вот, натянув рубашку, я легко бегу по каменным кишкам замка. Шершавый пол холодит босые ступни.

Выход из подземелья закрывает обитая железом дверь. Останавливаюсь, напрягая слух. Снаружи доносятся приглушенные мужские голоса. Беседуют двое.

– Вот же простофиля! – смеется обладатель низкого баритона.

– Надобно было сказать ему, – откликается заносистый тенор, – что по весне молодой Роберт гостил в Велиозере и никак не мог очутиться у Антаресского тракта.

– Зачем? На всякого дурака – не напасешься языка. Тэн Инграм для каждого деревенского недотепы найдет два увесистых довода: левый и правый!

– Что-то мэтр совсем заработался... Ночь уже, а его до сих пор нет.

– Коли скучаешь, сходи навести! – баритон кашляет и бранится.

Не дожидаясь развязки, я тихонько стучу по двери и быстро отпрыгиваю в крошечный, темный закуток под лестницей.

Тотчас слышится короткая возня. Стражники неохотно поднимаются на ноги, гремя ключами и переругиваясь. Долговязый парень отперает замок и удивленно кричит в полутьму узилища:

– Это вы, мэтр Марддин?

– Легок на помине, – произносит высоким тенором худощавый напарник верзилы, с трудом выглядывая из-за его спины. – А где мэтр?