Текст книги "Отстойник"
Автор книги: Сергей Чичин
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Сергей Чичин
ОТСТОЙНИК
ГЛАВА 1
Мой лирический герой – он не лиричен.
Он циничен, мой лирический герой.
Он порочен, неприручен, ироничен,
Я-то добрый сам, а он чего-то злой.
День начался для меня с фон Хендмана, что печально уже само по себе. За ним нужен глаз да глаз. А если он меня будит – значит, какое-то время уже побыл без присмотра. И, уж конечно, успел влипнуть в кучу теплого, липкого и чрезвычайно пахучего – иначе чего будить заслуженного друга? К тому же пробуждать меня иначе, чем пинком, он, похоже, не способен органически. Тоже не предмет для восторгов.
– Вставай, Мейсон! – бубнил фон где-то неподалеку. – Проспал все на свете!
Хм. Проспал все, что он по широте (и, главное, простоте) души учинил. Самое время подняться и принять участие в сборе трендюлей за это… учиненное. Этот чертов псих даже йогурт не может съесть, не поправ при этом все мыслимые моральные устои.
Я открыл глаза. Светло. Поспать я люблю. Уже, значит, день. А фон встает затемно, он тот еще гоблин-чердачник. Итого – времени у него было хоть отбавляй. При его-то сноровке мог успеть нарушить процентов семьдесят федеральных законов. Не знаю, не знаю. Может, и не вставать вовсе? Я казни не просплю.
Мик валял дурака, прыгая по-боксерски посреди комнаты и лупцуя воздух. Называется «бой с тенью». Тени не позавидуешь. Мой друг фон Хендман малость недотягивает в высоту до шести футов и при этом смахивает на гибрид Боло Йенга и калимантанского орангутанга. Ну абсолютно невыносимая в полном контакте личность.
– Сдурел? – уточнил я миролюбиво. – Опять собрался с Болгарией помахаться?
Даже и не спрашивайте. Это у него норма жизни.
– У тебя галстук есть?
У меня-то есть. Я тут живу вообще-то, у меня тут есть все, включая галстук, чайник, компьютер и где-то затерянную подшивку эротических журналов.
Можете себе представить фон Хендмана в пестрых бермудах, пауэрлифтерской майке, белых борцовках и моем бордовом галстуке? Не иначе как решил замаскироваться. Неужели все так плохо?
– А тебе зачем?
– Мне незачем. Это тебе. Пойдем, с кем-то познакомлю.
Так. Этого еще не хватало. Если верить его россказням, так это он, будучи на экскурсии в Белом доме, познакомил дуделя (видимо, игрока на духовом музыкальном инструменте, но не поручусь, что он имел в виду именно это) Билли с секретаршей Моникой. А последний парень, с которым Мик познакомил меня, два дня гонялся за нами с автоматом Калашникова и истошными воплями насчет акбарности их Аллаха. А потом еще неделю успешно прятался от нас, хотя мы ничего особенного и не кричали. В конце концов нашли, и все вопросы таки прояснили, но какова зряшная трата сил?..
– Да пошел бы ты, – на всякий случай проявил я деликатность.
– Не, Мейсон, реально надо.
– Ну и кого же ты отрыл на сей раз? Чучело Тамерлана?
– Дэ-вющ-ка!
Да он совсем «поехал». Тот приснопамятный малый чуть было не прибил нас всего-то из-за пустячного расхождения в вопросах религии. Ну не знал я, что башня-минарет священна! Я вообще думал, что народ, в великом множестве бьющий поклоны на площади, прикалывается таким странным манером. Кабы знал – был бы осмотрительнее в сравнениях… Я вообще-то очень почтительный! Ну вот, а тут девушка. Да из-за нее нас точно укокошат. Вам может показаться, что в наше время из-за женщин дерутся редко. Это потому, что вся мировая норма колотушек достается нам с Миком. Ему, честно говоря, больше. Зато мне обиднее. У меня, очевидно, душевная организация тоньше. Но наверняка длиннее.
– Подробнее!
Мик уязвил воздух коварным апперкотом и изволил призадуматься.
– Ну, – сообщил он вдумчиво, – не Памела Андерсон.
Немного успокоил. Но прибьют нас все равно, будь она хоть трижды НЕ Памела Андерсон. Поверьте, я знаю, я пробовал. Так что я махнул рукой и опять опустил голову на подушку, однако глаз спускать с Мика предусмотрительно не стал.
Фон прекратил прыгать и в мучительных раздумьях ухватил себя за подбородок.
– А помнишь, у тебя была интернетная знакомая, вся из себя русская?
Я аж воздухом поперхнулся.
– Какая из?..
– Ну эта. – Мик произвел серию пальцедвижений, видимо должных обрисовать портрет. – Я еще все никак не мог понять, чего ты в ней…
Убью гада. Ничего святого!
– Ну-у-у?!
– Так вот тоже не она, нет. Пошли, сам посмотришь. Тут недалеко, а с лестницы можно кубарем.
– Она здесь, что ли?
Можете, конечно, смеяться, но я ж только проснулся!
– Я ее к делу приставил. Завтрак готовить. Завтрак, друг Мейсон, самая важная на дню еда, чтоб ты знал. Хотя при твоей манере просыпаться к ужину оно тебе без разницы.
Вот гонит. К какому ужину? Я просыпаюсь исключительно к сматыванию удочек, по, так сказать, производственной необходимости. Тут не до жратвы. Ладно, бог с ней, с клеветой, у нас более серьезные проблемы. В лице женщины на моей кухне. Хоть через окно удирай от подобного знакомства. Для обретения своего я предусмотрительно выбрал второй этаж, справедливо рассудив, что никакая неприятность не полезет сюда, не освоив предварительно первый. Правда, как-то не принял в расчет фона, которого такими мелочами, как скрипящая лестница, не остановить. Но второй этаж все равно круто. Вот только с аварийным выходом проблемы. Помню, в планах было вскопать под окном спальни клумбу, чтобы мягче приземляться, но Мик, которому я с этой целью вручил лопату, понял меня превратно и зачем-то выкопал целый котлован. Сокровища, кажется, искал. К соседям приезжал в гости реставратор из палеонтологического музея Гвадалахары, так он вбил себе в голову, что мы тут раскопали останки трицератопса. Три ночи подряд пытался подкрасться и заглянуть, презирая благословенное понятие частной собственности. Прямо не знаю, как они там, в Гвадалахаре, обходились, пока его самого реставрировали в окружной клинике. О чем это я? Ах да – теперь, сиганув через подоконник, будешь лететь до старости. Недоработка, однако.
Внизу свистнул чайник. Утих. Мик расплылся в блаженной ухмылке и пинком подогнал мне тапочки. Я поневоле уселся, потряс головой, пытаясь прочухаться. Похоже, расправы не избежать. Ладно, посмотрим еще, кто кого. Вот они и мои домашние штаны. Черные, как душа фона, шириной со штат Огайо и мятые до того, что опознать в них непосредственно штаны можно, только обладая незашоренным разумом. Мои, одно слово.
– Про галстук ты пошутил?
– Да как сказать, – фон повел плечами. – Можно бы и надеть, если, к примеру, он цветом вызывает желание поблевать. Если честно, Мейсон, не хотел бы я быть парнем, на которого она всерьез положит глаз. А ты хоть и очевидный с первого взгляда придурок, но никогда же не знаешь, на что бабы клюют. Так что, если хочешь, могу глаз подбить. В комплекте с твоей истинно гондурасской небритостью должно хватить. Правда, как показывает история, хватает далеко не всегда.
Это он прав. Это я и сам замечал. Потому и не бреюсь, хожу в мятых штанах и туплю по-черному. Что я буду делать, если на меня еще и мимохожие женщины начнут вешаться? Помните про казус с выпадением мне незаслуженных трендюлей?
Тем временем я собрался. Мятые штанцы, древние тапочки с протертыми мысами, на груди футболки застиранная до обесцвечивания черепашка-ниндзя. Отстой, короче. Авось не позарится. На всякий случай, не забыть расплакаться – для вящей надежности.
– Пошли. Лучше смерть, чем бесчестье.
– Серьезно? Я бы подумал.
– Это потому, что чести у тебя так и так нет.
– А разве бесчестье – не от честности? Вот уж чего точно не предвидится.
Ясно, этот филолог-самоучка первым идти опасается. Ну что ж, дом мой, мне и стены в помощь. Я пошел.
И я пошел.
…Первый свой шок я испытал, как и положено, – выдвигаясь в этот неустроенный мир из материнского чрева. Второй – когда над моим, в ту пору семилетнего пацана, ухом прозвучал проникновенный голос дяди-полицейского: «Очень осторожно дай мне эту пушку, сынок!..» Серия шоков пронизывает все мое бытие: когда я удачно, но неосмотрительно забрел в женский душ, когда Сенат запретил к продаже пистолеты с большой емкостью магазина, когда мама в темноте метко шарахнула меня парализатором (а потом, растерянно всплеснув руками, шарахнула повторно), и так далее. Короче, жизнь моя – один большой непрекращающийся стресс. И покуда жизнь продолжается, стресс тоже множится.
Создание, занятое кухонными хлопотами, оказалось девушкой откровенно восточного типа. Но… акселерация, господа мои! Где миниатюрные японочки времен Второй мировой, о которых так любят рассуждать наши с фоном деды, собравшись пошлепать картами?.. Вот передо мной – чуть ли не полные шесть футов, добавить вместо кроссовок каблуки – будет со мной вровень. Правда, у фона все подруги негабаритные. Вот была одна с кольцом в пупе и с цветной татуировкой на, простите великодушно, заднице… Она потом побрила голову налысо и покрасила все стены в своем доме в синий цвет – в знак протеста против вылова тунца, что ли… Так та вообще в дверь еле проходила. Причем по любому на выбор измерению. Любит Мик нетривиальности и не позволяет грубым телесным формам омрачать тонкое душевное восприятие.
Ну вот, рост ростом, а странности гостьи на этом только начинались. Так, оценивши слабо прикрытую спортивной майкой мускулатуру, я решительно развернулся и двинулся обратно – лечь и не просыпаться больше никогда. Женщина с бицепсами – уж лучше молоко с кетчупом. Но на пути торчал фон, личность достаточно монументальная и в столь тесном пространстве, где не больно-то махнешь ногой, практически несокрушимая.
– Вот и он, – сообщил Мик за мою спину. – Тот самый печально известный… гм… или известно печальный Мейсон. А это… – уже мне: – Не падай ты!.. И вообще развернись, это моя старая добрая знакомая Айрин.
Я покорно развернулся и вяло булькнул:
– Весьма!
И озадачился вопросом – целовать ли руку девице, которая, пожалуй, меня поднимет с не меньшей легкостью, чем я ее. Она-то вряд ли мне поцелует?.. К тому же она, наверное, феминистка. Не может не быть. И лесбиянка. И вообще трансвестит. Или нет?
Восточная девушка Айрин с прищуром – или без?.. – оглядела мою жеваную персону. Очень так прицельно оглядела, еще и пяточку притерла, словно бы собиралась сейчас ввалить мне с ноги в самую что ни наесть ранимую душу. Глупо и неоригинально. То ли я, правда, преуспел в создании отталкивающего образа, то ли что-то Мик им такое наплетает про мою скромную персону…
– Не надо, – предупредил я грустно. – И так боюсь.
И щелкнул зубами. Которые не отдраить никаким пепсодентом. Слишком много кофе, уверяет мой стоматолог. А кому легко?
– И не пробуй, – подтвердил фон, протиснулся мимо меня и плюхнулся за стол. – Если я ничего не путаю, последнего такого испытателя полдня от плиты отдирали.
А он орал, как сейчас помню, два раза полиция приезжала и один раз Гринпис. Больно, видимо, когда тебя к раскаленной конфорке прикладывают. А нечего меня обижать на моей же кухне.
Айрин и бровью не повела, но и наезжать поостереглась. Она нахально меня изучала. Я ответил взаимностью. Справедливости ради стоит отметить, что, в отличие от давно утративших чувство меры подиумных культуристок, она таки сохранила все атрибуты Истинной Женщины, и ежели на нее надеть что-нибудь с глобальными рукавами, то не всякий еще и испугается. Я, например, в любом случае буду покрупнее, и кто ж виноват, что к особям с лишними мышцами я отношусь предвзято? Фон, конечно. Это он дискредитирует всю породу качкообразных, отравляя мне жизнь. Тут, кстати, я вспомнил о предупреждении, ссутулился и постарался выглядеть погаже. Видимо, удалось, – Айрин никакого интереса ко мне не проявила, а сокрушенно покачала головой и вернулась к ворошению чего-то на сковородке. Вот и хорошо, а то я совсем забыл, как производить те хлюпающие звуки, после которых отношение женщины к тебе меняется на категорически материнское.
Я уселся рядом с Миком. Пусть меня обслуживают. Поимеем от жизни все блага. А о том, кто примчится бить мне морду за право общаться с этой Айрин, постараемся не думать. Какое-то подобие Лу Ферриньо упорно отказывалось покинуть подсознание, хотя и неясно, как там умещалось. Нет уж, это к фону, он тоже горазд протеин жрать.
– Айрин приехала из большого города Сан-Франциско, – сообщил Мик и добыл из-под стола пакет с чипсами. – Это вон там. Нет, вон там. Или нет? Ну да не суть. Для настоящей дружбы нет преград и расстояний. И топографического кретинизма. Угощайся.
Я угостился. Айрин что-то перемешивала на сковородке, стоя к нам спиной. У нее был широкий, армейского образца, кожаный ремень. Ниже ремня смотреть было исключительно приятно – ну хоть вой. Выше – бугрящиеся дельтовидные и трапециевидные мышцы крепко подрывали охоту выть, а равно и выказывать восторги иным образом. Никогда не пробуйте восторгаться задницей существа, которое берет становой тягой больше трехсот фунтов. Независимо от отношения существа – для вас это добром не кончится.
– У нее исключительные способности к языкам, – продолжил Мик меня просвещать под хруст чипсов. – Знает четыре штуки.
– Шесть, – поправила Айрин равнодушно. – Почти семь. На греческом только читаю.
– Почти семь, – согласился фон покладисто. – У нее аж два черных пояса. По тэквондо и по карате сито-рю. В чем разница – убей не пойму, но, наверно, так надо. В детстве, когда я был, если помнишь, хлипким подростком с треугольной мордочкой, она толкала гирю лучше меня. То есть могла ее толкнуть один раз, а я поднимал только до колена.
– Если семидесятку, то сейчас раз полста качну, – похвасталась Айрин по-прежнему безо всяких эмоций.
– Наконец обогнал, – порадовался фон. – О чем это я? Ах да. Чем занимается – мнется и зажимает. Не иначе, как шпионит. Может, даже для обеих Корей сразу, а то больно уж хитрая физиономия. Что бы тебе еще сказать хорошего? Про задницу, вижу, нет смысла – ты и сам ее разглядел и прямо даже взглядом пробуравил. Айрин, вот Мейсон интересуется, как ты насчет анального секса? Угощайся, Мейсон.
Айрин не возмутилась. Правда, и не ответила. То ли не поняла, то ли, наоборот, поняла, то ли ей было глубоко плевать на интересы Мейсона. Я убедился, что битья не будет, убрал руки с головы и угостился. Хорошие чипсы, со сметаной и укропчиком.
– Тарелки есть? – осведомилась Айрин вместо ожидаемой мною реакции.
Где-то были, но потом фон приволок дедов бокфлинт от Меркеля, и какая-то сволочь упомянула при нем про стрельбу по тарелочкам… Нельзя же с ним так, он все всегда буквально понимает!..
– Нет, – ответствовали мы хором и посмотрели друг на друга обвиняюще. Так, а на меня за что? Я давным-давно не стреляю ни по чему, что нельзя перепутать с вооруженным агрессором.
Ах ну да. Я – та сволочь, что упомянула…
– Ясно. Налетайте по-свински.
Ух ты. Понятливая и покладистая. Может, не надо ее так уж опасаться? Во всем есть свои приятные стороны. В Айрин их даже не меньше двух. Плюс ко всему семь языков и два черных пояса. Никаких тебе языковых барьеров, и от хулиганов защитит. Да с ней пойти – никто и не пристанет.
Сковородка плюхнулась на середину стола. Какое-то, наверное, экзотическое блюдо. По крайней мере, не то единственное, что готовит Мик: холодная (и почему всегда холодная?) отварная картошка и тушенка – свинина пополам с огнеопасным перцем. Сам я не готовлю из принципа. Мне лень.
– Налетай, подешевело, – возрадовался фон. – Трескай, Мейсон, и начинай ценить нашу корейскую кухню. Это называется… Как это называется, Айрин?
– Тушеный рис, – вежливо подсказала Айрин.
– Я так и думал. Видишь, Мейсон, как корейский язык похож на английский? Тушеный рис – и у них тушеный рис. Это я к тому, что все люди братья, кроме эфиопов, мормонов из Небраски и дорожной полиции.
Что-то он сегодня многовато болтает. Не к добру. Я взял вилку и отведал. Неплохо. Если Айрин завязала с толканием гири, то может выгрести мусор из любой комнаты и занять ее на недельку. А если научит фона тушить рис и ругаться на семи языках, я ей даже куплю пончик или там мороженое. Только пусть не воображает – чисто по-дружески!
Рис оказался блюдом весьма завлекательным, рассыпчатым и не лишенным аппетитной поджаристой корочки. Все-таки чего-то да стоит многовековая культура, построенная на культивировании пхансори и драках с японцами! Фон по соседству издал утробное урчание схожей одобрительной направленности. И даже в раскосых глазах Айрин затеплилось какое-то загадочное чувство, нам, мужчинам, недоступное в принципе: ну неужели же можно с такой теплотой во взоре наблюдать, как два здоровых бугая уничтожают то, над чем ты только что с таким прилежанием трудилась?.. Наверное, это и есть пресловутый материнский инстинкт. Причем в нереализованной форме, ибо знакомая многодетная тетка, повариха в близлежащем бистро, обычно впадает в истерику, когда мы являемся к ней трапезовать. Итак, рис захрустел на зубах, пробуждая все то разумное, доброе и вечное, чем природа в своей неизъяснимой щедрости нас нашпиговала: одобрительное урчание в недрах фона оформилось во что-то из раннего Джо Кокера, а мы с Айрин скрестили потеплевшие взгляды и принялись высматривать друг в друге приятное. Идиллия, ага. Правда, все приятное, что мне удалось разглядеть в нашей гостье, оказалось упаковано, помимо майки, еще и в устрашающего вида черный бюстгальтер. Да и ей, судя по гримасе, в поисках повезло не больше. У меня же на лбу не написано, что я хороший. Хотя, возможно, стоит задуматься о такой отметине. Тогда, по крайней мере, незрелые умом маниакальные почитательницы образа «плохой парень», с которыми упорно дружит Мик, перестанут донимать предложениями ограбить винный магазин.
Завтрак мы разделали в две вилки до обидного легко, я даже призадумался о том, что иногда рано вставать полезно, чтобы урвать от жизни такую вот нежданную радость. Мик замыкал сковороду под стол, чтобы не пришлось мыть, вытащил из шкафчика банку с кофе, и вот тут-то у нас начались проблемы.
Первая из них позвонила в дверь, и Айрин содрогнулась. Вот тебе на. Меня она, значит, совсем не боится и даже готова стукнуть при встрече, а от обычного звонка трясется. Странно это. В моем доме самое страшное, после паука в чулане, – это я. Но есть в этом содрогании и доля истины. Приличные люди в мою дверь не звонят. Они вообще обходят мой дом за милю. Почему-то. Или уж вламываются без звонка, с воплями: «Всем стоять, ПОЛИЦИЯ!!!»
– Ждем еще кого-то? – осведомился я у Мика. С него станется открыть у меня на кухне симпозиум раскачанных теток. А может, это тот призреваемый мною Лу Ферриньо. Тогда фону и открывать. Пока они будут толкаться своими анаболическими анатомиями между стеной и вешалкой, я успею добежать до канадской границы и вернуться с циркулярной пилой, против которой поди еще подбери аргумент.
– Неа. И так перебор процентов на…
Мик мучительно уставился на Айрин и даже попытался посчитать на пальцах, однако считать до одного оказался не горазд, так что замолчал и обиженно задвигал ушами.
– А ты? – поинтересовался я у самой Айрин.
– М-может быть. Надеялась не дождаться…
– Все так плохо?
– Лучше не открывать.
– Тааак! – подхватился Мик с энтузиазмом. – Я пошел?
Ну вот еще. С такого козыря сразу ходить – даже не смешно. Попробуем-ка мы сперва по-хорошему.
– Я пошел. Ты прикрывай.
– Зер тут, – подытожил фон и полез в чулан. Во дает. Совсем паука не боится, это ж надо.
Я прошествовал к двери, на ходу приглаживая волосы. Оказии – они разные бывают. А вдруг… Нет, я все понимаю, вряд ли, чудес в природе давно не бывает, но – вдруг?.. Надежда умирает последней.
Я открыл входную дверь.
«Надежда» умерла в жутких конвульсиях. Передо мной стоял сумрачный тип латинского происхождения, лет эдак сорока, на вид так еще гаже меня, в инвалидного покроя костюме и галстуке типа «на спор надел». Если бы на него какнула птичка, я бы нимало не удивился. Эту птичку немедленно канонизируют, а в ее птичьем раю признают парагоном и выдадут целую корзину вкусного хлебного крошева за финальную реализацию самого нечистоплотного птичьего предназначения. В общем, дрянной человечек пришел, совершенно несимпатичный и даже в какой-то степени идиот, ибо явно не рассчитывал столкнуться со мной.
– Эээ, – выдал он глубокомысленно.
А кого, интересно, ждал? Зорро? Вчера пусть приходит – я здесь живу.
– Дайте догадаюсь, – сказал я. – Вы Свидетель Иеговы или продаете тальк от блох. Кучи чемоданов с тальком не вижу. Итого – вы Свидетель.
– Чего? – уточнил собеседник отвлеченным тоном.
– Вынужден отказаться вступить в ваши ряды, но, может быть, возьмете буклет Кришны, корешок от билета на самолет и… и… и картинку «Раскрась сам»? (Чего только не валяется у меня на тумбочке в прихожей). – Всего за два доллара познаете тайны индуизма!
Кстати, суперпредложение. Туева хуча тайн за два паршивых доллара. В следующий раз надо просить червонец, не меньше.
– Не, – латин собрался с мыслями. – Не верю я в этого…
– Да Кришне по фигу. Главное, буклет купи. Половина сборов пойдет в Фонд сохранения дельфинов, честно-честно.
Ну ладно, пусть не так уж и честно. Не в этом суть. Первое правило безопасности – не упускай инициативу. Упустил – и латин прошмыгнет мимо, выпьет твой кофе, сожрет твои чипсы, там же на кухонном столе поимеет твою (или как минимум местную) Айрин, впарит тебе за два доллара буклет своего Кришны и будет таков. И, смею вас уверить, дельфины с тех двух долларов хрен чего получат. Так не пойдет. Эх, знать бы, где его чипсы, и Айрин!.. Нет на свете ничего эффективнее превентивного коврового бомбометания.
– Ты, короче, кто?
Ого, да он пошел в атаку!
– Я? Ну ты даешь, темнота! Я Штолтехейм Рейбах Третий, известный косметолог. Ай-кью под три сотни. И это… голубой. Заходи, красавчик, поработаем над твоим имиджем.
Видели бы вы, как он стреканул. Ошибся я, наверное. Нету ему сорока. Не живут идиоты по стольку. Научно признанный факт.
Я прикрыл дверь и посмотрел в глазок. Латин проворно отступил до проезжей части и тут, видимо, смекнул, что остался с носом. Я вообще-то тоже ничего не понял, но у меня есть Айрин, и пусть она только попробует утаить пару битов информации. А он помялся немного да и побежал вприпрыжку куда-то по улице. Ну и скатертью дорожка. Однако с гнусным имиджем я перестарался, раз даже такой изнуренный компадре дернул без раздумья.
Я двинулся обратно на кухню и за первым же поворотом повстречался с Миком. Чудо природы вооружилось – ни больше ни меньше! – помповым ружьем! Неужели собирался палить из него в узком коридоре? Шпиговать, значит, мою драгоценную персону картечью. Маньяк. Учишь его, учишь, и все равно в ответственный момент ему проще проломить стену кулаком, нежели вспомнить, с какой стороны у гранатомета снимается защелка предохранителя. А в чулане у нас, оказывается, полно всякого забавного! Я-то думал, он шваброй ощетинится.
– Эк ты его, – сказал фон с уважением. – Прямо с родным джорджианским прононсом.
– Ружье заряжено?
– Не знаю.
– А если бы он меня пристрелил?
– Хмм. Тоже не знаю. А он мог?
– Не знаю. – Могу я, в конце концов, тоже прикинуться ветошью?
Айрин стояла посреди кухни с настороженным видом, совершенно невзначай положив лапку на рукоять мясного тесака. Здоровенного такого, знаете, тесака, Мик им порой в пинг-понг играет со стенкой. Апельсинами.
– Тоже ничего не знает, – авторитетно заявил фон Хендман. – По глазам вижу. По хитрым узким глазам.
– Кое-что знаю, – огрызнулась Айрин, но что именно знает – не сообщила. О, эти женщины! Вечно их приходится уговаривать. Даже если им предмет обсуждения нужнее, чем тебе. Никакой жизненной справедливости.
Я уселся на прежнее место, подтащил к себе чашку с кофе (надо же, налить не забыла. А нервишки-то у нее покрепче, чем пытается показать) и предложил:
– Положи нож и начинай говорить, пока нет жертв.
– А то они начнутся, – добавил Мик и тоже сел, небрежно прислонив ружье к стенке. Ух какое хорошее ружье-то. Классический винчестер времен Первой мировой, даже пылью обрасти не успел… Откуда взялось? Похоже, опять в мое отсутствие приезжала мама и убиралась, как это у нее называется. Или, вернее, шарила по комнатам, стирала защитное пылевое покрытие с найденных вещей и складывала их там, где им, по ее мнению, будет лучше. Однажды я нашел в морозилке обледеневший пистолет. Это она вычитала в каком-то псевдоисторическом бабском романе, что самое благородное оружие – холодное.
Айрин присела нервно – на краешек стола. От тесака далеко не отодвинулась. Неужели серьезно верует в него, как в способ оградиться от неприятностей? Загадочная женская душа. Стоило являться в гости с такими настроениями!
– Это был молодой парень… – замялась, словно бы решая, готовы ли мы к ужасающей реальности ее рассказа. – С мечом?
С мечом? Хм. Не поспешил ли я с предположениями насчет ее нервов? Интересно, а мог ли тот латин прятать под кургузым пиджачком меч? Вряд ли. Да и на молодого парня никак не похож.
– Ты факты излагай, – мягко наставил ее Мик.
– Да их не вдруг и изложишь… Даже для тебя они странноваты, чего уж там, будь это такое кино – плюнула бы в экран и деньги вернуть потребовала, потому что такого не бывает, так что даже не знаю… В общем, я же врать не буду, ты же знаешь! Только пообещайте, что не будете в психушку звонить.
Сейчас помрет от скромности. Или от чего-нибудь более весомого. Я и сам все время влипаю во всякое разное, чего не бывает. А тут из меня еще пытаются сделать слепого агента. Сперва – «в психушку не звони», потом – «сделай то и это, после объясню зачем, а пока просто поверь…» И не успеешь опомниться, как Айрин отбывает на Гавайские острова с чемоданом баксов, а ты остаешься в занюханном калифорнийском городке с копами на хвосте, пулевым ранением, океаном штрафов за неоплаченную парковку и обострением геморроя. Не люблю – ну то есть очень. За само допущение того, что этот фокус тут пройдет, Айрин надо бы перекинуть через колено и лупить по попе, пока она не изложит всю биографию свою и того парня с мечом плюс полный набор неприличных слов на шести устных языках и письменном греческом. Только для этого неплохо было бы, чтобы ее габариты стремились к нормальным. А то еще кто кого перекинет. А ружье, сдается мне, все-таки не заряжено.
– Готовится наврать? – полюбопытствовал Мик. Хотите верьте – хотите нет, а проблески гениальности у него порой случаются.
– Нет, – поспешно отмазалась Айрин. – Просто не знаю, с какой стороны подойти. Такого вы и сами никогда…
– И потому ты нам лапшу вешаешь? Айрин, я либерал, ты ж знаешь. Но вот Мейсон… Он терпением не знаменит.
– Это он прав, – не могу не признать. – Так что выкладывай все по порядку, без поправок на то, что мы видели, а что нет. Мы много чего видели, особенно фон – он в каждой стенке дыру провертеть норовит, «вуайеризм» называется. Так что или излагай сухие факты, или выметайся. Мне проблем хватает с одним парнем в черном.
– Это с которым? – Наивный фон повертел головой и даже заглянул под стол. По сути, ему бы надо выставить обратный ультиматум. А то делает фигни на три смертных казни, а врет на все восемь. Никаких нервов не напасешься.
– Черт побери! – Айрин распахнула глаза так, что, покрась еще волосы в синий цвет, выйдет чудо какая анимашка. – И это называется – друзья?
А что ей, интересно, не так? И вообще – что у женщин за самомнение? С чего она взяла, что, потолкавши одну с фоном гирю, она враз обрела право использовать его, а с ним и меня, в своих темных целях? Мик вообще не способен на чувство признательности. Это надо знать.
Пока Айрин старательно изображала возмущение, в дверь опять позвонили. Ага-ага. Мой друг Панчо Вилья обмозговал ситуацию либо получил соответствующие инструкции от начальства. Не исключено, что теперь он стоит под дверью с большущей пушкой, проклятый гомофоб. А наше ружье Мик не зарядил. И я не зарядил. Не зарядили мы ружье, вот же ведь незадача.
– Теперь-то моя очередь? – мячиком подпрыгнул фон. Ну у него и рожа. От такой латин пробежится до самой исторической родины, благо недалеко. Я прихватил ружье (все лучше, чем ничего) и побрел следом. О, моя утраченная свежесть, буйство глаз, половодье чувств и немалый энтузиазм в избиении непрошеных гостей голыми, можно сказать, ногами! Чего не осталось, того не осталось. Заглянул в патронник. Точно, пусто. Отстой на марше.
Я остался за углом, а Мик, высвистывая что-то наподобие «Интернационала», бодро прошествовал к двери и открыл ее.
– Э-э-э…
Где-то я это уже слышал. И голос знакомый.
– Давай, – потребовал фон Хендман знаменитым хмурым тоном парня, вынужденного под проливным дождем заниматься парковкой велосипедов. На общественных началах, то бишь задарма.
– Чего?..
– Очень смешно. Бабки принес? Давай сюда.
Что-то отчетливо скрипнуло. Латинские мозги?..
– Какие «бабки»?
– Слушай, Энрике, не зли меня.
– Я не Энрике! – Ого, да это прозвучало чуть ли не категорично. Впрочем, оно и понятно. Готов поспорить, что он Рамон.
– Да знаю я, ты Гюнтер Шварцваальден, чемпион мира по бегу с косяком от правосудия. Какая хрен разница? Гони деньги и проваливай.
Скрип-скрип. Чего ж я ему буклет… ему вентилятор надо было впаривать. Где-то тут у меня кулер от процессора валялся – машина-зверь, слона сдует. Хотя самому еще пригодится. Тут порой, знаете, как жарко становится?..
– Эй, амиго! Я тебя не знаю.
Умнеет на глазах. А все чтобы денег не отдавать. Какая все-таки страшная сила – меркантильность.
– Я тебя гоже, – упорствовал Мик, тоже личность до денег жадная. – Уж не хочешь ли ты сказать, что денег не принес? А на хрен тогда явился?
– Мне нужна девка!
Оно совершенно понятно, но, честное слово, при его-то данных надо было соглашаться на «голубого косметолога». Тем более что у того ай-кью зашкаливал. Такой шанс – раз в жизни.
– Вижу-вижу, давно нужна. Так тебе дальше по улице. Вон туда, направо, куда пикап едет, видишь? Восемь миль по прямой до побережья, там девок – попой кушай. При умелом подходе даже и бесплатно, хотя на твоем месте я бы не особо надеялся. Но сперва отдавай мои тридцать сотен.
Это он, пожалуй, хватил. Чтобы не отдавать три тысячи полновесных, хотя и качнутых атакой евры долларов, Рамон запросто пригонит грузовик с полудюжиной обкуренных автоматчиков. Если только он недобросовестный почтовый клерк, пытающийся доставить Айрин извещение о наследстве.
То ли денег у Рамона, правда, не было, то ли он поленился бежать за автоматчиками, а только что-то шурхнуло, а потом – БАЦ! Не успел я вывернуться в коридор, как дверь уже захлопнулась. Что я успел, так это подхватить валящегося на меня латина. Вот еще новости, обниматься с каждым. Держать одновременно и его, и ружье было неудобно, поэтому гостя я уронил.
