Текст книги "Поход клюнутого"
Автор книги: Сергей Чичин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Как чего по кузнечной части, так я сам слажу, – подал голос Торгрим. Он, в отличие от Бинго, коня изучал с явным удовольствием – еще бы, не ему ехать! – Вот так зверь, сэр Малкольм! Я по этой части, ты ж знаешь, знаток невеликий, но природную мощь издалека вижу. С такого да на эту поплясушку. – Он покосился на Клепсидру с неодобрением и этим актом заработал от Бинго очко в актив. – Как только и решился-то?
– Не обижай мою лошадь, сэр Торгрим. Она мало того что дорога, так еще и отменными ходовыми качествами обладает. А Рансер – он да, он могуч и неутомим, но неспешен. На нем только шагом, зато хоть на край света, а если вдруг доведется сорваться в галоп, то разве что на версту-две, а после надо будет отхаживать. Нипочем бы не отдал, но под Бингхамом любая иная лошадь долго не выживет, а этот его снесет, не пыхтя, даже если обоих заковать в железные доспехи.
– Вот только этого еще не надо. – Бинго негодующе извернулся. – В кожаных-то латах уже весь упрел, не хватало еще в железках париться, когда вон даже дварф налегке щеголяет.
– Ты слезай, слезай, пока не раздавил животинку. Я пригляжу, чтоб Рансер тебя не покалечил так уж сразу.
Амберсандер соскочил с седла, придвинулся вплотную к тяжеловозу и обхватил его обеими руками за шею. Тетка из окна оборвала свои фоновые трели, понявши, что пришел господин серьезный, на такого нагавкаешь – как бы всерьез не принял и на цепь не посадил.
– Ты меня прости, старый друг, – пробурчал сэр Малкольм в Рансерову белесую лысину. – Нам бы с тобой пасть еще лет десять назад, в расцвете сил и воинской славы, в одном из памятных сражений, да вишь ты, как вышло, – отмахались, будь оно неладно. Желал бы я тебе судьбы лучшей, но одно точно знаю: нет судьбы горше, чем сгинуть без дела и в забвении. Так что ты уж давай, не ударь в грязь мордой! Покажи им всем, и особенно этому задогрызу Бингхаму, что за сокровище такое – рыцарский конь.
– Бингхаму сокровищ лучше не показывать, мне кажется, – предположил Торгрим, вопреки обычной своей деликатности.
– А чё ты имеешь против сокровищ? – набычился Бинго.
– Против сокровищ я имею сплошное «за». Опасаюсь только, что тебе как сокровищ отсыплешь, так и утратишь твое внимание да прилежание, они и так-то рассеяны.
– Не скажу, что прямо вранье, хотя это и ранит мое достоинство, – самокритично признал гоблин и сполз с седла. – Ты, железный лоб, держи эту напасть покрепче, потому как я на нее сейчас стану запрыгивать, а от этого все, кого я доселе знал, оченно нервничают.
– Не на нее, а на него! – сурово рыкнул капитан. – Это конь, жеребец, мужчина, чтоб ты знал – не хуже тебя.
– Это уж я и сам понял, – кисло признал гоблин и перстом указал, по какому признаку догадался. – Так что можешь не затевать песней про то, что он, мол, член семьи. Прекрасно понимаю, что именно это он и есть, двух таких колбас ни в одном семействе не сыщется. И оттого мое достоинство скорбит еще пуще.
– Завидуешь? – ухмыльнулся Торгрим.
– Наверное. – Бинго неуверенно пожал плечами. – И это опять же уязвляет мое… А, понял, в чем закавыка с достоинством – просто писать хочется. Вы тут погодите, никуда без меня не девайтесь, я мигом!
– А ну стоять! – рявкнул Амберсандер, осаживая припустившегося к изгороди гоблина. – На улице гадить запрещено, за это штраф положен, а за злостное нарушение так и плетьми пропишу поучить. Ворота видишь? Вот за них выходи и хоть весь мир запрудонь, а в городе чтоб порядка не нарушал. Лезь в седло!
– Нет, ну я все бы понял, слыхал про вашу придумку – дисциплину, но чтоб вот так!..
– Как – так?
– Естественные потребности урезать, вот как! Добро еще, когда в порядке воспитания или там наказания в еде отказывают, хотя никакое оно не добро, а сплошное надругательство. Но уж когда изнутри не выпусти?!
– Дольше проторгуешься, друг Бингхам, – прогудел Торгрим увещевательно. – Дешевле за ворота выскочить.
– А там опять слезать с этого сарая, а потом обратно громоздиться? Это только гзуры все что ни спроси на скаку умело справляют.
– Значит, до самого Дэбоша и потерпишь! – Вконец выведенный из себя, сэр Малкольм рявкнул уже в полный голос, отчего Торгримов пони беспокойно прянул ушами, а лошадь, что под тюком, аж припала на задние ноги. – Фу-ты, перемать, ввел во искушение, дубина! Ну на кой же я ору о таком, а? Все ж слышат!
– Ты как есть меня дурее, – сердито объяснил Бинго, но препираться прекратил и наконец полез на Рансера.
Седло на того наложили старое боевое, одно из тех, что сэр Малкольм собрал в свое время на турнирах в качестве трофеев. Гоблин осторожно вступил в жесткое стремя, подтянулся за высокие луки и шустро втянулся на самую верхотуру. Пожалуй, даже половчее, чем у него получалось с мелковатыми ему служебными лошадками. Это, наверное, и есть знаменитый феномен «мой размерчик», подумалось сэру Малкольму сквозь ревнивое понимание, что самому-то ему никогда не удавалось оказаться на могучем коне с такой легкостью.
– Ты смотри мне, корми его, как себя! – наставил он Бингхама строго.
– Пивом и салом?
– Пиво он, кстати, вполне способен лакать.
– Эка невидаль. Покажи, кто не способен.
– Не сбивай меня, гоблин! Овса на тех двух сколько ни на есть, но надолго не хватит. Будете останавливаться на ночлег в обитаемых местах – непременно следите, чтоб кормили лошадей допрежь вас. Ты, Торгрим, следи – на тебя надежды поболе. А если нужда заставит ночевать на дикой местности – следите, чтоб им выпас был, а не как этот бандюган привык, среди мертвых елок на голой земле.
– А чего едят эти дивные звери? – Дварф прищурился, пытаясь разглядеть Рансеровы зубы. – Ты ж не будешь уверять, что вот это чудище на травке вымахало?
– На травке, конечно, ему выжить трудненько. Зерно предпочитает, так что, как будет возможность, не поскупитесь в дорогу разжиться.
– У вас и впрямь отношения чересчур близкие, – отметил Бинго. – Ты о нем уже больше слов изрек, чем инструкций по всем остальным вопросам. Я уж почти все забыть успел. Как бишь звали того кренделя, до которого мы направляемся?
Сэр Малкольм воровато огляделся. Тетка из окна поглядывала и, несомненно, подслушивала, да и детей вокруг все больше скапливалось.
– А ну, подержи Клепсидру, – скомандовал капитан слуге, а сам прихватил Рансера за узду и потянул к воротам. – Выпровожу вас, то есть провожу в путь-дорогу.
Второй рукой он поймал за повод пони, когда Торгрим двинул его мимо, и повлек за собой обоих всадников под воротную арку, подальше от праздных ушей.
– Как звали того, к которому едете, я и сам не ведаю, – сообщил он, понизив голос. – Хампальд Громобой величал его отшельником, а также старым хрычом и другими немолодыми сущностями. По этим приметам его и искать. Полста лет – большой срок, но наверняка на острове живут еще те, кто про него слыхал, а то и видел. Не думаю, что весь Дэбош набит отшельниками.
– Про остров Дэбош слышал мало и все больше странное, – признался Торгрим. – И если странное окажется правдой, то будет нам большая невезуха. Правда ли, что на нем даже на Всеобщем не разговаривают?
Амберсандер поморщился. Вот ведь печали не было!
– В ту пору, когда на Дэбоше держалась власть конунгов, они и впрямь базланили на своем особом диалекте – смеси Старого Общего, нордика, онтского и вот их, гоблинского. После Хампальда – бог весть, но ведь как-то с ними ведут дела рухуджийские торговцы и мореходы? Да вот Бингхам горазд и гримасами изъясняться.
– Языковые проблемы мне неведомы, – подтвердил Бинго важно. – До них никогда еще не доходило. Непонимание обычно зарождается на дальности взгляда, а к тому моменту, как доходит до слов, его уже и в две кувалды не разрушишь.
Торгрим поежился, попытавшись представить себе подобную нерушимость.
– Еще, говорят, там живут страшные чудовища – грифоны и кокатрисы.
– Всех повыбили еще при моем деде, – авторитетно заверил Бингхам. – Грифонов на шкуры, больно они замечательные, а кокатрисов, сколь я наслышан, распускают на запчасти для зелий от мужского бессилия. Ежли вдруг парочка и задержалась, так это нам скорее большая удача, ибо чистая прибыль.
– Из меня тот еще охотник по горам, да и ты, как я погляжу, только что на ровном месте не спотыкаешься. Ну ладно, а вот верно ли говорят, что они там всякого норовят на весло приковать и в качестве тягловой силы попользовать?
– Тебе-то оно разве не за счастье?
– Вообще давно мечталось в такой отпуск – никакой тебе профсоюзной нагрузки, знай сиди на заду да предавайся физическим усилиям. Но вроде отдохнул у сэра Малкольма, пора и честь знать, тем более задание строгое: туда-обратно.
– Боевых драккаров им нынче держать не велено, а на рыбачьих лодках не те весла, чтоб вас с Бингхамом приковывать, – рассудил капитан. – Да и вообще присмирели они, с тех пор как весь цвет боевых берсерков скарали на горло вкупе с Громобоем, полагаю, скорее заскучаете, чем будете серьезно изобижены.
Арка кончилась, у ворот встретились стражники, поставленные для блюдения порядка и взимания податей со входящих. Капитана они поприветствовали нестройным гудением, а гоблина даже уважительно освистали.
– Что скажешь, служивый, когда завтра тебя спросят, кто сегодня город покидал да куда направился? – обратился Амберсандер к ближайшему.
– Э… – Вопрошенный озадаченно похлопал глазами. – Енти двое с обозом?
– Глуповат ты, братец. А ты кого видел?
– А никого, – ответствовал второй стражник развязно. – Весь день стою, глаз не смыкал, ни мухи не пролетело.
– А ты еще дурее, как я погляжу. Где ж это видано, чтоб за весь день никто через ворота не вышел? Ну а ты… ты, я гляжу, капрал – небось старший над сменой?
– Так точно, вашбродь! Капрал Санфан, старший караула. Видывал, как выходили, – капрал критически оглядел сборище, посчитал коней, – трое, не то четверо. Один гном, один… орк, кажись, один пьяный в дымину, роду-племени не разобрать, – капрал пометил перстом Торгримов тюк, – а четвертый в глаза вовсе не бросился, стал быть, эльф, больно они воздушные да неприметные. Ну а куда пойдут, я непременно примечу и со всем прилежанием перепутаю.
– Вот так, сэр Бингхам, на твоих глазах капрал сделался сержантом, – указал капитан гоблину.
– Эх, кабы мне звание повышали каждый раз, когда я чего-нибудь перепутываю! Давно б уже в маркграфах числился, а не бегал голодранцем для поручений, пусть даже и особых.
– Звали орка Бурурум-угу, – спешно подхватил свеженазванный сержант, от усердия скрипя жесткой бородой. – Оченно был сосредоточенный и звания высокого, весь в эполетах, погонах, лаптях и онучах…
– Унялся бы ты, сержант, – благожелательно посоветовал Торгрим.
– Гном же который, тот был балабольного свойства и всяко меня в разговор вступить подначивал, да только ж я при исполнении и строго его…
– Достаточно, сержант, – осадил его и сэр Малкольм. – Много врать – запутаешься быстро, тут-то тебя и прихватят. Так, Бурурум-угу?
– Не знаю, не пробовал. – Бинго привольно развалился в седле, опершись спиной на высокую заднюю луку. – Не в смысле врать, в смысле прихватываться. В этом деле служака себя как раз верно ведет. Тут ведь главное, как в опростании – чтоб быстро, изобильно и неудержимо. Навалил кучу и ускакал, пока пострадавшие из нее вылезти пытаются. А зачем ему врать? За нами что, погоня ожидается?
– Кабы знать, что за вами ожидается, а главное – что ожидается от вас. Прости, сэр Торгрим, что бросаю на тебя тень подозрениями, а только этот вот бурурум… ты еще познаешь, каковы его таланты. Очень мне надо, чтоб пострадавшие по всему вашему пути прознавали на каждом шагу, что это я вас в путь снарядил и из города вывел.
– А вас, вашбродь, седня тут вообще не стояло, – упоенно продолжил сержант. – Вот позавчера видал, а седня никаким глазом.
– Дарование, – похвалил Бинго снисходительно. – Вот совет тебе, служивый: работай под идиёта, мне всегда помогало. Какой типа капитан? А, капитан стражи? Как же, как же, был такой – рост семь футов, черный доспех, морда во, в шлем не влезает, усов сроду не носил… что значит – кто такой? Капитан, он у нас один. Такого, бывалоча, послушают, да и отойдут опасливо по стеночке, а то еще монетку дадут на пропитание стукнутому. Кстати, капитан, насчет монетки стукнутым…
– Чума на твой род, Бингхам.
– Была. Не прижилась, как и тот запор. Ты с базара-то не съезжай! На что, спрашиваю, мы будем кормить этого проглота? – Бинго потыркал Рансера в холку. – Если жрет он столько, на сколько выглядит, то Торгримов доспех придется сбыть первому же кузнецу по бросовым ценам, чтоб только еще денек прокормить.
Сэр Малкольм в сердцах отцепил от пояса тощий кошелек и метнул его в дварфа. Тот скупо шелохнулся навстречу и изловил брошенное.
– Тут немного, сэр Торгрим, но больше я не могу достать без длительных проволочек, – извиняющимся тоном пояснил Амберсандер. – Прошу расходовать экономно и на нужды, имеющие первоочередное значение.
– Сэр Малкольм, не стоит так затруднять себя. Я обязался выполнить твое задание, а не тратить твои деньги. Но благодарю, это сильно поможет на первых порах, а по возвращении обещаю вернуть все до последнего гроша из добычи или премиального фонда, по ситуации.
– Да будет так, сэр Торгрим, хотя уверяю, что, если вы вернетесь с удачей, эта скромная сумма перестанет иметь значение, а если нет…
– …то мы не вернемся, сэр Малкольм.
– Прости, сэр Торгрим, я на миг забыл, с кем имею дело. Что ж, счастливого вам пути, вот она, ваша дорога…
– Убыли прямо на юг вдоль городской стены! – радостно каркнул сержант, очевидно горя нетерпением примерить присоветованный гоблином имидж идиота.
– И последнее, о чем я попрошу. – Сэр Малкольм понизил голос. – Как можно быстрее покинуть земли, принадлежащие Аракану. Чтобы все, что наломает Бингхам, оказалось на чужой территории.
– Учтем, – кивнул дварф. – Давай вперед, Бингхам, я за тобой.
– Джеронимо! – гаркнул Бинго непонятно и выдал Рансеру шенкеля.
4
День выдался славный, теплый и солнечный, а ничего, что можно сломать, вдоль дороги не водилось. За грубыми деревянными плетнями раскинулись огороды, с которых столица снабжалась свежими овощами, тут и там на них ковырялись вялые содержатели, а ближайшее пугало оказалось исполнено так мастерски, что Бинго его струхнул и на прочие предпочел не заглядываться. Один раз навстречу проехала плотно зашпиленная телега с замшелым бородачом на козлах. Торгрим с возницей дружелюбно поздоровался, очевидно заподозрив по бороде общие корни; тот ответил с осторожностью, боязливо кося на композицию из двух живых гор, верхняя из которых как раз нахлобучила на голову стальное ведро. Больше встреч не было, и вскорости Бинго стащил шлем, обнаружив распаренную физиономию.
– Полагаю, еще через полчасика можно будет присесть передохнуть, ежли только там не начнутся заросли кукурузы, – обнародовал он свой свежеизмысленный бизнес-план. – Такая у нас народная примета – в кукурузе не отдыхать. Непременно какая-нибудь неуправляемая скотина начнет чимпиёнат по ее скоростному глоданию, все передавятся, обожрутся…
– Я не начну, – откликнулся Торгрим меланхолично. Признаваться перед гоблином было неловко, но необъятное небо ощутимо давило на широкие дварфийские плечи.
– Я начну.
– И ты не начнешь. Нет, Бингхам, отдыхать мы будем, когда лошади устанут. А если не устанут, так ехать нам день и ночь, поскольку сэру Малкольму я обещал, что из страны мы выберемся не задерживаясь.
– Нудный ты какой.
– Да, что есть, то есть. Ты вот лучше помозгуй, я-то в этих краях впервые: есть ли какие варианты пути и какой чем чреват?
Бингхам призадумался. Доверие дварфа льстило, а картину мира он и впрямь неплохо себе представлял. Правда, она в изобилии пестрела белыми пятнами, но уж здешние северные края он немало потоптал собственными ногами.
– Едем мы ноне на закат, – рассудил он и пальцем потыкал в солнце, начавшее помалу клониться к маячащему впереди горизонту. – Дэбош же от нас будет не токмо к закату, но и сильно к северу. Подобраться к нему нам, стало быть, возможно с юга; а с юга к Фигасе-озеру примыкают земли либо порвенирские, либо рухуджийские. Ты, поди, и про них слыхал всякое забавное?
– Слыхал, что у них перемен много, так что даже справки заранее наводить бесполезно – пока доберешься, все уж пять раз сменится.
– О, этот Порвенир, он такой. Они там вовеки промеж себя дрались, сегодня замок того, завтра этого, и все время друг друга спрашивают, заместо того, чтоб как тут – указом по темечку. Зовется та система анархией. Очень занятно через такое проехаться, да только как бы нас на подступах тутошняя армия в копья не взяла – ныне у Аракана с Порвениром сезонное обострение неприятия.
– А Рухуджи?
– Туда, мнится мне, проще будет попасть, да не так комфортно двигаться. Там края дикие и привольные, городов раз-два, и обчелся, а всякие летунги да болотные тролли по лесам да горам с комфортом разбрелись. На рамсах с таким народом не всегда случается разъехаться, больно неумны и до мордобоя азартны. Немало также наших лесных бразеров, а у них лучшие в мире конопельные посадки и могучая культура самогоноварения.
– Звучит вдохновляюще!
– Не отнять, но слюни погоди развешивать. С этими кейджевыми выкормышами сложно контакт наладить.
– Даже тебе, гоблину?
– Мне так особенно. Никак не простят первенство Гого в череде Зангиных отпрысков, при встрече грубят и обижают. Меня все обижают!
– Тогда и метаться нечего – если так и так обидят, то поедем как удобнее.
– Есть еще вариант хитрый. – Бинго до того не желал быть обиженным, что соображение его очнулось от долгой спячки и пошло бодрым наметом. – Ежели при ближайшей оказии круто забрать на север, то там, в севере этом, будет Балосское море, к западу переходящее в залив Далмута, что омывает все порвенирское побережье. Упирается он аккурат в перешеек, что соединяет Порвенир и Железные Горы, а также отделяет Фигасе-озеро от внешних вод. Так вот, если сесть на кораблик и уплатить капитану сообразно, то он к тому перешейку нас может и доставить.
– Не люблю эти ваши корабли. – Торгрим от тяжких переживаний пошел мертвенными пятнами. – Какое оно удовольствие – на хлипкой деревянной посудине над бездонными водами, только и ждущими, чтоб тебя нахлобучить?
– Ни шиша они не бездонные.
– Да по мне хоть три дна имей, а все, что глубже пяти футов, мне уже гибельно.
– Тогда сей метод нам тоже нехорош. Корабли-то сами по себе не тонут, но в Балосе ходят ладьи сынов Рего… это тебе не маленький Дэбош, их поприжать не так просто, для того к подножиям Железяк надо войска гнать.
– С этими у тебя тоже сложности?
– Лично у меня и с завязками штанов сложности. А с этими сложности у всего мира, если вдруг у кого есть морское побережье – так жди гостей, накрывай поляну.
– И не договориться никак?
– Тебе, думаю, никак. Чтоб с ними договориться, сперва выплыть надо.
– Тогда отменяется навеки, и не вспоминай впредь. Смерть в бою – предел мечтаний, но позорно утонуть…
Бинго равнодушно пожал плечами.
– Да разницы-то? Хрен редьки не слаще, так и так в распухнувшее тело раки черные вопьются. А ежели страшишься за посмертие, то я так скажу: иной при жизни так нагадит, что никакой смертью не загладишь, хоть его всемером топорами заколачивай. Который же и жил так, что не стыдно, тот и в дерьме утонет с чистою совестью.
– Дубина ты, – укорил его Торгрим обиженно. – Ты что ж это, думаешь, один умный, а сотни поколений дварфийских предков зазря чтили всякие глупости?
– На умище не претендую, зато знаю верно, что нет таких сапог, которые сто поколений бы носили, а они все оставались бы годными [3]3
Тут, надо заметить, Бинго дал маху, хотя винить его трудно – никакое его имущество не задерживалось при нем достаточно долго. На самом деле, в мире некогда объявились волшебные сапоги-самотопы, которые не могли бы сноситься по самой своей магической природе, ибо являлись не косной обувью, а, по сути, овеществленным заклинанием. Однако практического подтверждения их прочность не получила, потому что первый же завладевший ими деятель немедленно усамотопал куда-то за горизонт, и более ни его, ни сапог никто никогда не видывал.
[Закрыть]. Особливо если сапоги эти только почитаются богоугодными, а на ногу их и не взденешь, не расплакавшись.
– Богохульник! – Торгрим, противу Бингхамова ожидания, скорее благодушно хмыкнул, нежели собрался лезть винтом в кувшин.
– До богов твоих пока не добрался, а вот свои хоть кого наведут на мысль, что всяк завет надо поначалу к носу прикинуть. Вот Гого пред боем, говорят, вгрызался в щит – что ж теперь, всем так делать?
– А чем плохо? Отличный устрашающий символ, мощный посыл…
– А тем плохо, что в пору Гого щиты гнули из досок, кои парили над особым составом. В состав тот входили в основном мухоморы. А сам Гого был, как ни крути, а прагоблин, покрепче нас всех. Он от щита куснет, мухоморным экстрактом голову затуманит – и пошел лупошить. Ныне же щиты железом оковывают, а то и целиком куют… Ну куснул ты такое, ну поломал зубья – какой с того прок? А ты – «мощный посыл…».
– Хорошая история, – признал Торгрим, невесело ухмыляясь в бороду. – А только шибко однобокая. Для вас, может, оно и верно – ежели предок был заведомый остолоп, да не примешь ты мои речи за святотатство…
– Не приму, – заверил Бинго. – Скорее за признак просветленного разума.
– Ну так вот, а наши предки, первые сыны Морадина, явились в мир с конкретным пониманием – как хорошо, как плохо, что нужно, а чего и бежать. Боги наши сами тому пример: живут плотным кланом, хоть и средь них есть отщепенцы негодные, но всяк дварф, чья душа чиста и праведна, завсегда пред глазами имеет добрый пример. Не в том дело, друг Бингхам, что праведной смертью неправедной жизни не искупить! Оно так, верно оно. Но чтоб принять эту смерть как должно, ты и жить должен достойно. А ежели жил ты как набежит, глупо и похабно, гнуся и паскудя, то и погибнуть славно не сумеешь вовек, сдохнешь, как собака паршивая, подвывая и обгадившись, потому как достоинство – не меч, его в последний момент из руки товарища не подхватишь, его нужно свой выковать.
Торгрим перевел дух, пригладил встопорщившуюся бороду.
– Ну а что до обратного, так после того, как всю жизнь старался жить по-правильному, очень уж не хочется эту жизнь разменивать глупо и без пользы, на всякие там утонутия да ломание шеи на горных кручах, в погоне за архарами. Нет, все, что накопил, можно потратить разве только в одном предприятии – закрыв своею жизнью что-то истинно ценное. Братьев своих, порядок вещей, почитаемый правильным… Эй, да ты меня вообще слушаешь или я ослика своего просвещаю?
– Слушаю, слушаю – половина уже через второе ухо вылетела. Подбери-ка пузо, дварф, вона там гости какие маячат недобрые.
Торгрим беспокойно поерзал в седле. Ему ничего видно не было за оплетшими плетень кустами. Бингхаму-то хорошо, он сидит на такой высоте, что из лука не всяк дострелит, видно ему на дальние лиги!
– А чего им мое пузо? – Дварф уязвленно похлопал себя по могучему животу. Лишнего жира на нем не водилось, да и промять булавой разве что, но и втянуть особо не получалось: это ж мышцы, а не надутый воздухом бурдюк!
– Вдруг обзавидуются, побьют. Или еще хуже – едой не поделятся!
– Да у тебя из мешка жареным мясом пахнет.
– Мало ли чем откуда пахнет! Ваши боги, которые вам пример, делиться не учили?
– Учили и помогать, и делиться, но все больше со своими, а со встречными завещали быть настороже. Без их-то присмотра разве что приличное вырастет?
– И впрямь неглупое учение. Ну а мои завещали, что всяк, кого встретишь, чем-нибудь поделиться непременно должен. – Бинго обреченно отдулся и вновь нахлобучил на голову топфхелм.
– Так вот почему ты со своим племенем встречаться не желаешь! – догадался Торгрим.
– Ага. Обдерут как липку! – Голос из махоньких дыхательных дырочек, прокрученных в лицевой части шлема, звучал глухо и весомо. – Только тем и можно спастись, что ничего своего не иметь, тогда-то всем понятно будет, кому тут делиться.
– Или убедительнее выступить в прениях.
– А вот это попробуйте. Сам-то я существо доброй воли, однако на работу мастеров всякого жанра любуюсь в удовольствие.
Дорога заложила плавный вираж, и Торгрим наконец рассмотрел давно запримеченную Бингхамом комиссию по встрече. Вернее, не по встрече… непохоже было, чтобы они тут кого-то поджидали, но тем не менее дорогу занимали на всю ширину и вели между собой беседу на повышенных тонах.
Двое рыцарей вида довольно обшарпанного съехались нос в нос, для вящей плотности контакта сведя коней вполоборота, так что седоки едва не соприкасались правыми коленями. На одном из рыцарей плотно сидела кольчуга, поверху усиленная пластинами наплечников; второй щеголял мощным кованым панцирем, напяленным поверх кожанки. Это не самый цвет блестящего рыцарства, смекнул Бингхам (шлем неожиданно сыграл роль фокусирующей камеры, обрекая носителя на ясность мышления). Это голодранцы какие-то, из нищих, только историей своих древних семейств и питающиеся последние полдюжины поколений.
– Здоровайся! – прошипел снизу-сзади Торгрим, мудро решивший остаться полуприкрытым тушей Рансера. – Вежество прояви!
– Здрасте вам! – независимо гаркнул Бинго согласно инструкции. – Как оно, дядьки, то есть благородные сэры?
Сэры прекратили свои суровые переглядки из-под забрал и почтили вниманием новых участников сцены.
– Прекрасный день, добрые путники, – ни к селу ни к городу объявил панцирный.
– И то верно, – согласился кольчужный. – День совершенно чудесный, в такой никак нельзя позволить состояться несправедливости. Меня зовут сэр Вайер из Свастола, из тех самых Вайеров.
– А я сэр Фуллер Джирский, счастлив познакомиться.
Торгрим, уловив начавшую затягиваться паузу, судорожно пихнул Бинго кулаком под колено, усмотрев там уязвимое место. Голос он старательно понизил до шепота, но интонацию в нем сохранил пронзительную.
– Назовись, дурень!
– Я есть храбрый зарубежный лыцарь дон Бингхот, – не заставил себя упрашивать гоблин. – А это мой верный оруженосец Торчо Дайса. Что делите, добрые сэры, и как насчет отщипнуть кусочек в пользу собрата по… гм… дороге?
Рыцари переглянулись.
– Наше дело, дон Бингхот, глубоко личного свойства, – стеснительно сообщил сэр Вайер. – Боюсь, оно не предназначено для…
– Не-не, на дела я не претендую, своих хватает – вот-вот из зада полезут. А помимо дел неужто столь славные сэры ничем не богаты?
– Простите, что вмешиваюсь… – Торгрим вынужденно подал пони вперед. – Дон Бингхот как есть иностранец, у них, то бишь у нас, там заведено во все без разбору лезть очертя голову. Коли изволите малость потесниться, так мы осторожно проедем по краешку, а дела ваши вам оставим с нашим удовольствием.
Рыцари переглянулись снова и неодобрительно покачали головами.
– Только иностранное происхождение извиняет твою дерзость, оруженосец, – мрачно известил сэр Фуллер. – Какое же право ты имеешь теснить на дороге рыцарей старинных родов, проясняющих важнейшие вопросы?
– Дык вы ж не объяснили, чем заняты, – вступился Бинго. – Кто ж вас знает, апчем те вопросы? Может, вы желаете выяснить, чей лось больше насрет – вопрос как есть важный, но, чего доброго, весь день займет, а нам недосуг.
– К тому же дон Бингхот со своим лосем охотно поучаствует в подобном открытом конкурсе, – не удержался дварф.
– Наш вопрос касается двух наших семейств и разрешения своего не находит вот уже полторы сотни лет, – высокомерно объявил сэр Вайер. – Не знаю, что на вашем иностранном наречии значит «лоси», но, разумеется же, единственный вопрос, который истинный рыцарь считает важным, – о женщинах!
– А в наших краях рыцари еще о чести, доблести, верности заботятся, – озадачился Торгрим. – Что же до женщин, то какой же это вопрос? Это сплошная загадка, ее не головами в шлемах разгадывать.
– Тем паче полтораста лет о бабах спорить – кто хошь трёхнется, – присоединился к нему Бинго. – Эт у вас что же, весь срок тянутся непонятки насчет чьей-то прабабушки?
– Дон Бингхот, ваше любопытство и свободомыслие оскорбительны!
– Ах, извините-подвиньтесь. Не, ну правда, или извините, или подвиньтесь. Хрен ли дорогу застили, говорите загадками. Ежли двигаться вам западло, так давайте уже деритесь, а если вы правда только о бабах звездеть и способны, то давайте я ваш вопрос разрешу, как лицо непредвзятое.
Рыцари в очередной раз переглянулись. Видать, многолетний конфликт их накрепко сплотил, лишив возможности принимать решения иначе как в симбиозе. Бинго подбоченился в седле. Знал он подобные моменты, когда собеседники вот-вот решатся перейти к ручному вразумлению. Сидя на поднебесной высоте, опасаться этих двоих не получалось, разве лишь ноги поджать, чтоб сгоряча не оттяпали… а встречный иск пускай им Торгрим вчиняет, даром ли следом тащится.
– Ну а что, – осторожно высказался сэр Фуллер, – мало ли рыцарей наших родов пало уже на этом поприще? К малому ли количеству независимых экспертов обращались наши семейства, сэр Вайер? Тут все-таки свой же коллега, рыцарь, тем паче иноземный, наверняка мир повидавший…
– Пожалуй, оно верно, – согласился сэр Вайер. Он, похоже, успел прикинуть свои шансы отделаться от нежданных советчиков без ущерба для здоровья или достоинства и нашел их неутешительными. – Что ж, дон Бингхот, рассудите нас. Некогда жила-была прекраснейшая во всем свете леди Финиамия, немало рыцарей сразила ее несравненная красота, и среди них были, помимо прочих, и наши с сэром Фуллером предки.
– Не поделили? – Бинго по порывистому своему обыкновению потыркал пальцем в небо. – А сама она как-чиво, кого выделяла?
– Леди Финиамия была замужем за бароном Валнийским, а внимание оказывала каждому, как положено в рамках этикета, – пояснил сэр Фуллер. – То есть который рыцарь на турнире побеждал и превозносил ее дивную красоту, тому она улыбалась.
Бинго озадаченно покосился вниз на советчика Торгрима. Дварф недоуменно пожал плечами – знанием или пониманием тутошних наземных рыцарских нравов он так и не успел обзавестись.
– Ну дык чего ж тут сложного, – на всякий случай решил не пасовать гоблин. – Кому больше зубов показала, того и тапки. Стоит ради такой глупости стопейсят лет дороги перегораживать!
– Дон Бингхот, дело отнюдь не в леди Финиамии.
– Вот те на, а поначалу вы иное утверждали.
– Так вы дослушайте, а потом уж рассудите по совести. Наши благородные предки были лучшими друзьями, и почитание помянутой дамы только укрепило их дружбу. Но однажды они повстречались со странствующим рыцарем из Ливелина, который потребовал признать, что его Дама Сердца прекраснее всех женщин мира.
– Экий сукин кадр! – посочувствовал Бинго искренне. – Бывал я в том Ливелине, это ж в Вольных Баронствах за Иаф-Дуином? Да у них там бабищи страшнее моего оруженосца, прям даже пришлось свечку тушить, когда единожды по привычке не удержался.
– Примерно в тех же выражениях ответствовали ему наши предки, и предок сэра Фуллера, рыцарь романтический, объявил, что никакой ювелир мира не сможет источить золотое плетение, сравнимое с волосами леди Финиамии.
– Да, а предок сэра Вайера, тоже не чуждый поэтики, заметил, что глаза леди Финиамии подобны глубоким лесным озерам, в которых плещутся лукавые золотые рыбки.
