Текст книги "Искатель. 2004. Выпуск №8"

Автор книги: Сергей Борисов

Соавторы: Юрий Невзоров,Дмитрий Дубинин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Есть.

– Зажигай, тут свечка где-то была.

Я щелкнул зажигалкой. Желтое пламя выхватило спартанскую обстановку тесного помещения. Стол, две табуретки, медицинская кушетка. Водопроводный кран, торчащий из неоштукатуренной стены над сливом. Мы находились в квартире без номера! Я знал, что такие существуют в Москве, но в жизнь бы не предположил, что одна из них найдется так близко!

Вот и свеча, вставленная в бутылку явно медицинского назначения – с делениями на стекле. Я поднес к ней огонь и зажег фитиль. Стало немного светлее. Тогда я заметил еще один предмет на столе – мою магнитолу, непостижимым образом исчезнувшую пару дней назад. Понятно теперь, куда она подевалась… И где караулил парень, прирезавший Дину и стукнувший меня по голове… Понятно и почему Вера Степановна не видела подозрительных посетителей…

Сурок убрался подальше от свечи – он сел на кушетку. И правильно: смотреть на то, что отморозки сделали с его лицом, было просто невыносимо. Когда Володя заговорил снова, мне стало ясно, почему он так шамкает – ему выбили передние зубы. Я заметил, что одет он в рваное пальто и ботинки с почти отвалившимися подошвами. Странно вообще, что в таком виде он сумел пересечь половину Москвы!

– Ты как добрался до меня? – задал я вопрос.

– Лучше не спрашивай, – без тени усмешки сказал он. – Пришлось делать крюк вокруг Кольцевой. А потом уже было проще. Кстати, вход в эту хазу с торца дома, там свалка. Ключ – в тайничке над притолокой. Не обращал внимания?

Действительно, мой подъезд крайний, а стоит завернуть за угол, можно увидеть гору железных ящиков, а в стене дома – дверь, у которой вид такой, будто ее не трогали с момента сдачи здания в эксплуатацию. Я по наивности думал, что это вход в теплоузел…

– Тебе не в падлу дать мне закурить?

Я протянул Сурку пачку.

– Нет.

– Вытащи сигарету и положи ее на стол.

Я так и сделал. Сурок схватил сигарету и жадно прикурил от свечки.

– Чье это хозяйство? – спросил я. – И откуда ты узнал про него?

– Неважно. Лучше слушай, что я тебе скажу.

Сурок ни на секунду не выпускал из руки оружие. Но даже не будь этого пистолета, я все равно выслушал бы Володю. И очень даже внимательно.

– Я готов.

– Вот слушай. И никогда не повторяй моих ошибок.

– У меня и своих хватает…

– Никогда не делай говно друзьям – вот что я тебе хотел сказать. Иначе потом тебя самого смешают с говном… Помнишь, как мы с тобой катались? Девочку тоже помнишь?

– Естественно.

– Мы все подстроили.

– Я уже догадался. У кого ты там в подъезде сидел?

– Ни у кого. Я приехал на моторе и просто ждал тебя в подъезде.

– Но ты же не случайно выбрал именно тот дом?

– Нет. Рыжий спецом нашел определенный адрес.

– Рыжий – это Боря?

– Ага.

– А чей адрес?

– Не знаю. Какого-то лоха, наверное, попутно развели…

– А другой лох – это я, значит?

– Есть еще один – это я.

– Понял. Слушаю дальше.

– Надо было тебя познакомить с девчонкой, чтобы ты ее хотя бы немного запомнил. Зачем – не знаю. Девчонку вызвали для какого-то базара в ту контору, где мы ее подобрали, а я должен был созвониться с чуваком и сказать, что карета подана. А дальше все просто. Я положил коробку на передок, чтобы девка села рядом со мной, а пока ехали, тяганул у нее лопатник. Когда приехали, устроили небольшой цирк. И все прошло как по маслу – она вызвонила подругу, или кого там. Потом я узнал, что обеих девок наши взяли с собой. За какие пряники – не знаю, это уже не мое дело. Потом меня очень подробно, буквально слово в слово выспросили, о чем был базар в машине, и вообще.

Сурок замолчал, потом попросил еще сигарету.

– Ясно. И что дальше.

– А что дальше? Дальше меня сдали ментам. У меня сам знаешь, какие пироги. Прихожу в гамазин, говорю хозяину – типа, время платить. Тот говорит – щас, погодь, а тут меня двое в штатском и берут теплого. Домой потом с обыском поехали – прикинь, пушку нашли! Которой у меня сроду не было. Следак сказал, из этой пушки какого-то политикана грохнули. Я как понял, что мне это дело шьют, – резко пошел в отрицалово. Ну, а дальше – сам понимаешь…

– Оружие подкинули?

– Конечно! Сдали вчистую! Запоминай – Рыжий не в теме, он только типа по технической части. Илья Носорог знает многое – уверен, что пушку он мне подбросил. Ну и Мясник само собой – он все это организовал.

– А Авдеева ты точно не знаешь? Игоря Авдеева, фотографа?

– Первый раз слышу.

– Носорог – это здоровый такой, да? Бровастый?

– Он, ага.

– Специалист по мокрым делам?

– Не. Так, машина для предварительных разборок. Дать по голове, посадить в багажник – это по его части. Правда, пушка у него есть.

– А кто тогда убил Дину?

– Дину?

– Да. Теперь слушай ты. Когда тебя уже арестовали, ко мне в машину снова села Дина.

– Во как!

– Да. Она сказала мне спасибо за то, что я тогда ее выручил. Потом у нас вроде как любовь закрутилась. А в четверг ее убили прямо у меня дома, здесь!

– Тогда почему ты все еще на свободе?

Я вкратце рассказал, как было дело. Не упомянул, правда, про участие Наташи. О других трупах тоже умолчал. О поисках Тамары – тоже.

– Непонятки… По идее, тебя должны уже запрессовать так, что ты бы давно запел про то, куда спрятал ее.

– Я тоже об этом думаю… Значит, нужно, чтобы я еще побыл на свободе и что-то сделал…

– Знаешь, что я тебе посоветую… Сваливай отсюда хотя бы на сутки. Боюсь, за тобой уже едут.

– А почему именно на сутки?

– Потому что когда я побазарю с кем надо, ты уже можешь не бояться никого… Короче, я сваливаю. И ты сваливай тоже, время не тяни.

– Ясно. Слушай, а кто все-таки убивал? Ты не знаешь?

– Возможно, сам Мясник… Не знаю. Да и какая разница?

Для меня разница была. Призрак Гали на мгновение появился перед моими глазами.

– Мясник – это главный? Как его зовут?

– Да так и зовут – Мясник. Я с ним только на конторе у Носорога встречался. На вид – артист, а по делам – бульдозер.

– Артист, говоришь? На Ангуса Скримма похож, да?

– На кого?

– Ну, высокий такой, нос длинный… Не Энвер Тоциев?

– Кто?

– Энвер Тоциев?

– Не знаю такого.

Я объяснил.

– Не, – сказал Сурок. – Вряд ли. Если этот тип так высоко летает, до нас ему дел никаких… Ну, все, я пошел. Читай газеты, слушай радио. Будешь в курсе, когда станет можно возвращаться.

– Секунду… Ты никому не сказал, что девчонка в машине брошку потеряла?

– Брошку? Блин, да я вообще забыл про нее…

– А что было в той коробке? Кому-то подарки на Рождество? – зачем-то спросил я. Я очень хотел задержать Сурка еще хоть на несколько минут. Мне было страшно.

– Никаких подарков, – ответил Сурок. – Кирпич я туда положил.

Он перехватил поудобнее свой пистолет и выстрелил в Соленого. Но, видимо, лишь ранил его. А Носорог не растерялся, тем более что он теперь стоял ближе всех к Сурку. Илья выхватил свой пистолет и тоже выстрелил. Пуля попала в кафельную стенку, срикошетила, и с мерзким визгом пронеслась аккурат над моей головой.

Сурок оказался точнее. Его «Макаров» дважды громко гавкнул, и две пули калибра девять миллиметров остановили Носорога. Тот всей своей тушей рухнул прямо у моих ног. Сурок повернулся, чтобы всадить еще одну пулю в Соленого, но было поздно. Влад, словно перышко, подхватил кресло, на котором недавно сидела Истомина, и, прикрываясь этим креслом, как щитом, с ревом обрушил его на Сурка. Сурок сумел убрать голову, но кресло выбило из его руки пистолет и с грохотом упало на пол. Соленый щелкнул ножом.

– Ну, все, пидор…

Сурок и Соленый приготовились к схватке. Но шансов у Сурка почти не было – он лишился оружия и оказался загнанным в угол. Левый рукав Соленого был весь в крови, но этот бандит держал нож в правой и уже прикидывал, куда ударить. Все же Сурок ударил первым. Просто кулаком по раненой руке. Соленый взвыл, а Сурок вывернулся из угла и бросился за своим пистолетом.

Рыжий Боря пока проявлял нейтралитет – видимо, его, непривычного еще к бандитским разборкам, все это безумно потрясло. И тут я почувствовал, что мои ладони свободно касаются поверхности кушетки – Боря неожиданно переметнулся на мою сторону и разрезал скотч на запястьях. Но руки все равно почти ничего не чувствовали…

И вот надо же было в этот момент влезть еще и Свете Истоминой. Я хорошо видел, как она схватила Сурка за штанины. Володя упал рядом с ней, потянулся за «Макаровым», но эта почти невменяемая девица с диким хохотом рванула Сурка за ноги назад.

Тут-то и подоспел Соленый. Он ударил Володю ножом в спину под ребра, потом резко перевернул его и завершил дело своим «фирменным» способом – одним коротким движением рассек Сурку горло. Поток крови хлестнул на пол.

Боря под шумок уже резал каким-то скальпелем лейкопластырь, намереваясь освободить Наталью. Увидев, что происходит, он бросил это не слишком своевременное занятие и кинулся на Соленого, размахивая скальпелем. Соленый, даром что стоял на коленях, легко уклонился и примерился…

– Брось нож! – заорал я.

Соленый быстро глянул в мою сторону и, похоже, слегка озадачился. Потому что один из пистолетов – тот, что ранее принадлежал Носорогу, – уже находился у меня. Я сидел на кушетке и держал оружие почти ничего не чувствующими руками, уперев его рукояткой в свое колено. В любом другом положении я просто бы выронил пистолет.

Секунду мы выиграли. Боря метнулся к пистолету Сурка, а Наталья уже самостоятельно сдирала с себя остатки пластыря. Соленый, однако, решил, что таким, как я и Боря, подобные игрушки еще не подходят по возрасту. Он встал, быстро выбил пистолет ногой из-под руки Рыжего, и оружие уехало по кафельному полу под застекленный шкаф. Светлана, издавая совершенно невозможные звуки, дикой кошкой бросилась на спину Боре. Я пытался нажать спуск, но пистолет только дико плясал у меня на коленях. Соленый это заметил, понял, что я пока не опасен, и тогда с помощью Истоминой легко отобрал у Бори скальпель, потом снова примерился, куда бить – сейчас ему удобнее всего было ударить админа в живот.

И все-таки Рыжий не зря помог Наталье освободиться. Соленый находился спиной к столу, Истомина была занята тем, что висела на Боре, поэтому Наташа без особых помех обрушила на голову Влада эмалированное подкладное судно. Соленый замер от неожиданности. Но судно с каким-то «кухонным» звуком опустилось еще раз, затем – еще, а тут уже и Боря сумел вырваться из когтей Истоминой. Я тоже подоспел и добавил пистолетом, зажатым в дико ноющих от восстанавливающегося кровообращения руках.

Я угодил Соленому в висок, и после этого можно было считать, что наш самый опасный противник таковым уже не является. Он молча рухнул на залитый кровью пол.

Что касается Носорога, то Илья, похоже, был убит наповал. Китанов тоже лежал без движения. Крови Мясник потерял немного, но жив он или нет – я не знал. Да и плевать мне было на это. Света громко рыдала, содрогаясь на полу и закрыв руками лицо, но мне на это тоже было плевать. Мне было не плевать только на то, что с Натальей все в порядке, если судить по тому, что она бросилась ко мне и обняла, как, видимо, умеет только она – я даже повалился на кушетку.

– Мы уже должны были перебудить всю больницу, – удивленно сказал Боря. – Почему сюда никто не бежит?

– Потому что никто ничего не услышал, – подала голос Тамара. – Здесь, знаете, какая изоляция? Вот в этой комнате они деньги из людей выколачивали, а я сидела за стенкой, и то до меня почти ничего не доносилось… Ну развяжите меня кто-нибудь, черт возьми!

Боря бросился освобождать Тамару. Он мог бы догадаться, что, несмотря на его предательство по отношению к бандитам, художница не станет питать к нему теплых чувств. Так и случилось: едва руки Тамары стали свободны, она опять хватила Рыжего по лицу, прибавив еще три полосы к тем, что уже имелись. Потом посмотрела на нас с Наташей, валяющихся в обнимку на кушетке, всхлипнула и принялась в голос плакать.

Боря взял мобильник Китанова и начал нажимать кнопки.

– Ты куда звонишь? – спросил я.

– «Скорую» вызываю, – ответил админ. – Вариантов, наверное, больше нет. Гейм овер.

Он был очень бледен.

– Если бы ты сказал, что Соленый спас тебя тогда от твоего соседа, я бы сразу заподозрила неладное, – заявила Наташа.

– Так уж и сразу?

– Естественно. С какой стати бандиту тебя прикрывать? То, что он разрешает тебе таксовать за символическую мзду, – еще не повод. А вот если б эти спортсмены тебя избили да ты, не дай бог, попал в больницу, когда Тамара еще не найдена, получилось бы неприятно.

– Умная ты женщина, – вздохнул я. – Кстати, можно было еще вспомнить, что в пятницу я видел Соленого с повязкой на голове. А Тамара его стукнула железным прутом как раз накануне…

– Ты не уточнял, мастерская была Гали или Тамары?

– Квартиру вообще снял Оскар Ляков. Ее сроду б не нашли, если бы не наш сообразительный Боря. Вот ведь умная скотина – сразу сообразил, что надо искать, едва увидел картинки, скачанные из Интернета. Ну, а письмо, которое потом перехватилось автоматически, только подтвердило, куда надо ехать.

В «Обероне» все шло как прежде – за дверью под присмотром нового админа шли ожесточенные сражения на земле, в небесах и на море, а в подсобке проходил сеанс реанимации над одним из компьютеров, не выдержавшим геймерских издевательств.

Правда, в этот раз мы слишком уж долго с ним возились…

– Странно, – сказала Наталья, – что Сурок не сказал тебе про Китанова. По твоим словам выходит, что он соврал, когда ты спросил его, кто такой Мясник.

– Точно. Видимо, он не хотел, чтобы я, чего доброго, понесся в морг на разборки – он решил, что это только его личное дело, потому и соврал. Странно не это. Странно, что он до самого конца тоже был уверен, что Соленый к делу не имеет отношения.

– А про Китанова ты когда понял?

– Окончательно понял, когда нашел следы крови в бутылочке со свечкой. Видимо, они хотели привезти обеих сестер ко мне еще живыми. Тамару-то не тронули, хотя она и стукнула Соленого. Наверное, Дина отбивалась отчаянно, когда ее стали перекрашивать и натягивать на нее эту кожу. Пришлось ее успокоить… И взять у Китанова кровь, предназначенную для переливания, – чтобы хорошенько мне все перепачкать.

– А я бы тоже не далась, если бы мне стали насильно красить волосы! – сказала Наташа. – Интересно, а Тамару они рядом положить хотели, если бы она не убежала?

– Не знаю. Ну, бросили бы даже на кухне. И что с того? В любом случае выглядит так, что Дину убил я. И сколько бы я ни уверял потом, что под маской не она, а совсем другая девушка, в расчет это никто бы не принял. Никто бы не стал и слушать, что второй труп я вообще вижу впервые в жизни. Так что, скорее всего, меня просто обвинили бы в похищении и убийстве обеих девушек. А Сурок к этому времени, по их замыслу, либо уже повесился бы, либо его могли замучить до сумасшествия.

– Это на случай, если ты скажешь про встречу с настоящей Диной?

– Конечно. Ну, помню я про агентство «Винтер» – и что такого? Девушке пора домой, позвонили ее фотографу, который часто ее подвозил домой раньше, но он, видите ли, занят. Но обещал прислать машину. А через кого я получил просьбу подъехать? Ах, все через того же Сурка. Где вы встретились? У подъезда, где живет Авдеев? Авдеев отпирается? Ну, он известный враль… Спросим-ка еще раз у Сурка. Ах, он уже ничего не скажет? Тогда что говорит подследственный?

– Подследственный говорит, что его подставили.

– Но ему не верят.

– Я бы тоже не поверила. Особенно если откуда-то сверху давят и спрашивают, а скоро ли Жариков сознается?

Мы помолчали. Я закурил.

– Мы же договорились, что ты не будешь курить в подсобке, – недовольно сказала Наталья.

Я неохотно погасил сигарету.

– Если ты не куришь, это значит, что тебе придется перестать ходить в «Макдоналдс».

– С удовольствием, – сказала Наташа. – Мне эти «ямбургеры» уже надоели. Зато я нашла такую шикарную пиццерию…

Посмеиваясь, мы обменялись традиционными шутками по этому поводу. Все действительно шло как в старое доброе время.

– Я тоже думаю отвыкнуть от «Макдоналдса», – сказал я. Тем более что собираюсь все бросить и удрать из Москвы. Во-первых, в любом случае в той квартире жить больше не хочу. Во-вторых, в Шатуре явный дефицит компьютерных точек. Ну, а в-третьих… Да ладно, это можно и пропустить.

– Боишься мести Тоциева?

– Нет. Не очень. Соленый, говорят, хорошие против него показания дал – даже первый канал сообщил, что Тоциева могут вообще больше не пустить в Россию. Разумеется, официально на него повесили другие грехи. К тому же он один из приближенных «семьи» старого президента, а их сейчас модно гнобить. Думаю, ему сейчас не до нас будет.

Говоря так, я очень хотел оказаться близким к истине.

– А то смотри, – сказала Наташа, – если что, я бы тоже не стала тут задерживаться.

– Ты ведь тоже под подпиской о невыезде.

– Думаю, это ненадолго. Против нас ничего нет.

– Кроме того, что мы спрятали тело.

– Подписку о невыезде нам повесили только из-за него. Мы еще дешево отделались… Не забудь, кстати, сказать мне спасибо, что я загодя побеспокоилась о хорошем адвокате.

– Конечно, спасибо… Ты вчера у него была? Опять не мог до тебя дозвониться.

Наташа замялась.

– Вообще-то, я была не у адвоката… Знаешь, не хотела тебе говорить, но дело в том, что я все еще официально замужем… Мы несколько раз встречались на днях, но только вчера уладили наконец все разногласия. Теперь я спокойно получу развод. Мне ведь надо устраивать личную жизнь, надеюсь, ты с этим согласен?

– Согласен, конечно… Кто же этот счастливчик?

– Ну, думаю, есть такой… Который знает меня всего ничего, но уже хорошо представляет, что надо делать. В отличие от некоторых, с кем я знакома почти год, но их поведение трудно назвать адекватным… Ладно. Мне пора.

Она встала и подмигнула мне.

– Ты пошутила, наверное?

– Насчет развода?

– Нет, насчет счастливчика, с которым ты знакома всего ничего.

– Как знать… Может, и пошутила. Пока.

– Счастливо.

«Может, и пошутила»… А если даже и нет, что с того? Ну и пусть у меня поведение неадекватное – с ее точки зрения. А если подойти к этому вопросу объективно? Насколько адекватно я себя веду?

Так думал я, глядя на распечатку картины Тамары Зуриной, висящую с недавних пор в подсобке среди рекламных постеров, фотографий киноактеров и спортсменов. На картине был изображен балкончик, весь заставленный цветами, а среди цветов стояла девушка. Девушка поливала цветы и чему-то загадочно улыбалась.

Юрий Невзоров
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ЖАНА ЛАМОНТА

рассказ

Именно там, на освещенном пятачке арены, когда сотни пар глаз, женских, мужских и детских, были устремлены на нас, я понял смысл равновесия. Равновесия вселенского. Ибо если где-то материи в избытке, то в другой точке реальности существует ее дефицит. Допустим, три ноги у двуногого представителя млекопитающих являются отклонением (аномалией). Это предположение, из которого вытекает, что где-то на земном шаре есть существо (такое же, на первый взгляд, двуногое) с одной ногой. И не может быть такого, что весы, удерживающие равновесие, содрогнутся, начав движение в одну из сторон, и «треноги» заполонят землю. Никогда такого не будет. Весы всегда в напряжении. Показывают одинаковое количество. На определенное число идиотов есть ровно столько же гениев, на каждого альтруиста есть свой эгоист, на интроверта – экстраверт. Счет: ноль – ноль. Или же: миллион на миллион.

Вот он, единственный закон, которому подчиняется все сущее. И понимание его снизошло до меня в тот миг, когда я ощутил себя в перекрестье сотен пар взглядов, чего-то ждущих. А потом меня отвлек мсье Ламонт.

Жан Ламонт, цирковой артист сорока четырех лет от роду, приехал в наш город в рамках российских гастролей парижского цирка. Цирк был, на мой взгляд, так себе – обычный набор выступлений. Клоуны, которые из всего великого и могучего языка знали лишь «водка», «давай баксы, сволочь!» и «пшли вон! голова бобо»; медведи, косолапо обкатывающие давно устаревшие модели мотороллеров. Медведи вообще по-русски были – ни бум-бум. Зато они умели размахивать мохнатыми лапами, выпрашивая у зрителей конфеты. Народ же у нас жадный и злобный, а потому медведи получали вместо сладостей тухлые яйца и помидоры. Кроме того, в цирке было несколько гимнастов, редко появляющихся на арене в трезвом виде, небольшая группа жонглеров, обычно со второй и третьей попыток умудряющихся подкинуть в воздух шары, и две сильно перезрелые, как персики, певички, которые пропили свои голоса еще лет эдак пятнадцать назад. И, тем не менее, думающие, что они поют подобно сиренам и еще способны своим воем свести любого мужика с ума.

Остается рассказать о самом Жане Ламонте. Я услышал о нем пять лет тому назад. Никому не известный француз заявил на весь мир, что может перехитрить смерть. Естественно, его пригласили на телевидение в передачу, рассказывающую про всяких там шизиков: одни глотали гвозди, другие, стоя на голове, играли на саксофоне. Кое-кто нагишом лежал на битом стекле, а иные и вовсе пытались разговаривать с аквариумными рыбками. Жан Ламонт, когда подошла его очередь и невзрачного вида французский ведущий обратил на него внимание, выхватил из кармана револьвер, приставил дуло себе к виску и выстрелил. Никто ничего не понял, зрители, сидящие в зале, освистали его, а потом, когда уже ведущий проверил оружие и вытащил из барабана дымящуюся гильзу, в зале воцарилось молчание. Использованная пуля валялась на полу студии, а на виске придурковатого вида французского самоубийцы уже затягивалось маленькое отверстие. Но Ламонту все равно не поверили и потребовали повторить ритуал «стреляная в собственный череп». Он отказался – без объяснений, без мотиваций, – что подкрепило у зрителей сомнение насчет его честности. А спустя месяц он начал выходить на цирковую арену, где с помощью ассистентов пытался уничтожить себя. Например, наполнял прозрачный стеклянный куб водой, накрывал материей и с головой в него погружался. Дюжие мальчики громкими голосами отсчитывали до десяти и срывали тряпку. Десяти секунд вполне хватало иллюзионисту, чтобы мокрому, но счастливому появиться вне замкнутого пространства куба. Зрители ревели от восторга: куб есть, вода в нем тоже, а мужчина непонятным образом сумел выбраться наружу. Конечно, многие иллюзионисты проделывали подобные трюки, но в случае с Ламонтом присутствовало ощущение правдивости. Ему верили, ему сопереживали. Тем более что наручники были самыми что ни на есть настоящими, а не бутафорскими, ноги ему связывали желающие, они же затягивали над головой мешок.

Или же он влезал в охваченную огнем коробку, а потом спустя несколько минут вылезал с другого конца. Костюм дымился и тлел, в нескольких местах проглядывала обожженная плоть, но Ламонт по-голливудски улыбался: казалось, температура ему нипочем. За его фокусами начали следить независимые эксперты, но ни разу не смогли обнаружить подвох. Они создали собственную ассоциацию, зарегистрировались как общественная организация. Какое-то время спустя у них появился собственный сайт, на котором они якобы разоблачали фокусы Ламонта. Но сайты начали множиться, как грибы. Когда количество сайтов достигло сотни, простой люд понял – что он ничего не понял.

Однажды мсье Ламонт, памятуя о своем дебюте в телевизионной программе, решил повторить фокус с револьвером. На сей раз он заявил, что готов сыграть с судьбой в русскую рулетку. Для достоверности он зарядил револьвер шестью пулями, пять из которых благополучно расстрелял в пол. Эксперты проверили, что в барабане остался еще один целый патрон. Потом француз приставил дуло пистолета к виску и шесть раз нажал на спусковой крючок. Зрители услышали пять сухих щелчков и один вполне отчетливый выстрел. Ламонт упал на пол арены, но через секунду, словно русский Ванька-встанька, с улыбкой, рассекающей лицо на две неравные части, вскочил на ноги. Он мог, конечно, пустить себе в череп шесть пуль, но для зрителей хватило и одной. Что было дальше, не поддается описанию. Человеческая толпа хлынула вниз на арену, грозя смести все и всех на своем пути, растоптать иллюзиониста, разорвать его на куски в порыве благодарности и восхищения. Но мсье Ламонт под шумок успел скрыться.

Именно после русской рулетки слава нашла героя. Многие цирковые труппы готовы были заплатить огромные деньги за Жана Ламонта. Он долго молчал, а потом принял предложение одной малоизвестной труппы, которая за какие-то два года благодаря французу-самоубийце перешла в разряд мега-трупп. Заодно сделав мсье Ламонта миллионером.

И вот, наконец, российские гастроли цирка мсье Ламонта. Во время пресс-конференции, которую передавали многие телеканалы, иллюзионист заявил, что в нашем городе он проведет два самоубийства, первым из которых будет повешение. Второе – по обстоятельствам. За две недели до выступлений приехали рабочие. Они привезли специальное оборудование, что-то к чему-то подключали, что-то где-то там приворачивали и матерились с французским прононсом. Местные ходили мимо здания цирка, около которого было необыкновенное оживление, и в задумчивости качали головами. Всем интересно было посмотреть на человека, который за деньги лезет в петлю.

До представления оставалась неделя, а билетов в кассах уже не было. На черном рынке стоимость контрамарок достигала почти месячной зарплаты водителей частных такси.

До этого я долгое время провел в центральной библиотеке за газетами. Наверное, необходимо объяснить собственные действия: очень уж мне хотелось разоблачить фокусника, понять, как он умудряется обманывать зрителей. Ведь не взаправду же он режет себе горло, а потом, улыбаясь, показывает уже успевший затянуться шрам. Я прочитал множество интервью с мсье Ламонтом. В каждом он нес полнейшую ахинею о единении с космосом. Мол, надо всего лишь найти свое место под солнцем, понять, зачем ты здесь, как попал сюда и куда движешься. А потом тебе и горы станут по колено. В одной из статей он словно бы ненароком обмолвился о космическом равновесии, мол, он верит, что закон равновесия – единственный закон, которому подчиняется все в мире. Но развивать свою мысль он не захотел и мастерски перевел разговор в другое русло.

«Не обошлось здесь без дьявола, – думал я, разглядывая в одной газете фотографию Ламонта, человека с черными, глубоко посажеными глазами. – Он продал свою душу и получил взамен бессмертие. Взял и поместил в сети объявление: „Продам душу. Дорого“. А потом начал ждать. И верить, что дьявол все равно когда-нибудь прочтет его предложение».

Правда, была в моих рассуждениях одна неувязочка. Вряд ли какой-нибудь дьявол изволит даровать человеку абсолютное бессмертие. Такой дар, как бессмертие, сводит на нет возможность получения (когда-либо в будущем) души. Человек будет просто жить и жить себе, ни о чем не беспокоясь: убить его невозможно – от инфаркта миокарда не скопытится. То есть дьявол лоханется?..

Нет, дело, по-моему, было в другом. Возможно, Ламонт получил не бессмертие как таковое, а лишь способность время от времени избегать смерти. Перережет себе горло. Но не умирает. Отлежится, пройдет курс лечения и тайского массажа с грязевыми ваннами, а рана тем временем заживает. Или влезет в горящий ящик, а после этого две недели зализывает ожоги. Иными словами, получил кошачьи девять жизней. Или чуть больше.

Лена, моя жена, говорила, что подобные рассуждения – бред сивой кобылы. Не может человек обманывать природу, никому это не дано. И дьявол – сказочный персонаж, нет его на самом деле. И никогда не было. Я молчал, полагая, что время покажет…

Она улыбалась в ответ на мое молчание и натягивала одеяло до подбородка. Капельница дрожала.

– Лежи спокойно, – успокаивал я ее, – мы найдем способ поставить тебя на ноги. Я все равно что-нибудь придумаю.

Она возражала:

– На это нужны деньги. Много денег. У нас столько нет.

– Всего-то десять тысяч.

– Но не рублей же!

– Ты только не волнуйся. Я найду выход… В конце концов, по богачам пройдусь с шапкой, авось, накидают по пятерке да по десятке.

Она снова улыбалась и хрипела: опухоль в горле дала метастазы. Последнее время она не могла нормально говорить, все больше хрипела и кашляла. Я садился на край ее кровати и зажимал маленькую ладошку в своей лапе. Смогу ли я помочь ей?

Я не продавал душу Дьяволу, и мне вряд ли удастся перехитрить смерть. Иногда, заглядывая в глаза Лены, я видел, что она все понимает: ее жизнь подходит к своему поганому концу, и никуда от этого не денешься. И еще: она видела, что я знаю ее тайну, ту, которую она старается скрывать. Тогда она улыбалась. Улыбалась… А я в душе своей выл от беспомощности.

Когда мсье Ламонт появился в зале, все наши молчали. Он не ожидал такой встречи (наверное, думал, зал взорвется аплодисментами, зрители начнут кричать, свистеть), но быстро взял себя в руки и что-то забрехал по-своему. Пухлые руки раскидывает в стороны, показывает, мол, вон я какой, вам всем до меня – как до Китая на карачках. Ну, мы молчим, исподлобья так на него смотрим и ждем, когда же он в петлю полезет. Многие уже устали ждать – ведь до него нас мурыжили циркачи французские. То, знаете ли, под куполом прыгают, то со змеями меж рядов ходят. А наши, ух, как не любят рептилий и пресмыкающихся всяких.

Но, наконец, ассистенты Ламонта, здоровые мужики, больше смахивающие на спецназовцев, высыпали на арену и принялись сооружать виселицу. Установили две толстые жерди, приколотили к ним поперечную балку и затянули на ней веревку. Быстро все сделали. Француз самолично начал вязать петлю, но потом опомнился и стал искать в зале человека, который смог бы проследить за тем, честно все или нет. Лес рук, взметнувшийся над головами, показал, что народ наш не прочь близко-близко рассмотреть смерть человека. Уж наши мужики так затянут петлю, что никакому французу ее не развязать. Ламонт щурился, выискивая среди зрителей того единственного – своего, когда я встал и, невзирая на крики со всех сторон, спустился на арену. Не знаю почему, но я был уверен, что никто в зале, кроме меня, не должен этого сделать. Только я. Один на один с Ламонтом. Я – и Смерть.

Делать было нечего – он лишь кивнул и жестами попросил меня завязать петлю.

– Хорошо, – улыбнулся я, – сейчас завяжу. Никогда не выпутаешься, французик.

Я сделал петлю. Потом другой веревкой связал Ламонту руки за спиной и отошел в сторону. Ассистенты поставили иллюзиониста на маленькую табуретку, накинули петлю ему на шею и завесили самоубийцу ширмой. Но ширма висела так, что ноги Ламонта вместе с табуреткой были видны зрителям. А я краем глаза смотрел за материю, она висела сбоку от меня. Потому и видел француза полностью, с петлей на шее. Прошло минуты две. Конферансье, с трудом говорящий по-русски, сообщил, что номер мсье Ламонта не рекомендуется смотреть детям до шестнадцати лет и людям с болезнями сердца.