Текст книги "Вокалистка"

Автор книги: Сергей Бакшеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

3

Вечером в театре было особенно многолюдно. На премьеру оперетты «Москва-Париж» пожаловали лучшие люди города. Важные чиновники раскланивались с руководителями ведущих предприятий, их заносчивые жены придирчиво оценивали платья и украшения друг друга. Военные и милицейские чины громко шутили за столиками буфета. После третьего звонка сливки общества заняли первые ряды партера. Лучшие места в амфитеатре были выделены ударникам социалистического труда. А французскую журналистку, худосочную даму почтенных лет, усадили в центральной ложе вместе первым секретарем крайкома товарищем Лобановым.

Расселись все, только директор театра Лисовский не находил себе места. Перед спектаклем он то и дело покидал гостей и спешил за кулисы в надежде, что у Смирницких прорежутся голоса. Но чуда не случилось. Когда зазвучала музыка, Лисовский, оказавшийся на сцене, вцепился в складки раздвинувшегося занавеса и застыл в темном углу. Его глаза, устремленные вверх, с надеждой всматривались в окошко звукооператорской кабины.

Там бледный Самородов отсчитывал последние минуты своей работы на хлебном месте. Прощай, бесценная аппаратура, прощай, дополнительный заработок. Видя такое скопление народа, в том числе музыкантов и критиков с идеальным слухом, он уже не верил, что можно обмануть всех. Одно дело понимать, что девчонка хорошо пародирует исполнителей, и совсем другое – вообще не догадываться о подмене.

Глаза Антона косили вправо на технический балкончик, примыкавший к верхнему углу сцены. Там между двумя треногами была натянута черную вуаль, за которой пряталась Сана. Она хотела видеть действие, чтобы контролировать жесты солистов, отказалась от микрофона, и он лишился возможности вытянуть ее голос с помощью аппаратуры.

Ой, что сейчас будет! Подменить солистов уборщицей – безумная идея. Сана даже не репетировала.

Музыкальное вступление закончилось, начинается действие. На сцену почти вылетает исполнитель второстепенной роли и звонко поет короткую вводную партию. Его неподдельный голос, как глоток воздуха перед смертью, а сейчас…

И вот на сцене появляется Жанна Смирницкая. Певица скованна, потому что понимает, что к чему. Мелодия приближается к стартовой ноте ее партии, но понурая солистка смотрит в пол, вместо того, чтобы расправить плечи и набрать воздух в легкие.

Она сдается – это провал! У Самородова сердце ухает в пятки, а Лисовский осел бы на пол, если бы не держался за занавес.

Звучит заглавная нота, солистка неподвижна – и вдруг сверху на зрителей опускается чарующий женский голос. Смирницкая мгновенно открывает рот, она оживает, ходит по сцене, начинает играть. Лисовский вытирает занавесом холодный пот со лба.

Антон понимает, Сана поет в сферический потолок, мелодия отражается от купола, осыпается сверху и каждая нота как будто превращается в мыльный пузырь и парит над залом – зрителям невдомек, откуда звучит голос. Прекрасная акустика театрального зала играет им на руку. Пока все хорошо, с женским голосом Сана справляется, но как пойдет с мужским?

На сцену выходит главная звезда театра – Артур Смирницкий. Артист бодр и уверен в себе, наверняка, принял коньяка для храбрости. Его уверенность базируется на том, что он поет под собственную фонограмму, но только двое в театре знают, что это не так. Начальная партия у Смирницкого тихая лирическая, ее надо петь чисто и проникновенно.

О, чудо! Сана точно копирует мужской голос.

Лисовский успокаивается. Звукооператор не подвел, настроил дорогущую аппаратуру, голоса звучат как живые! Но Антон по-прежнему нервничает: как Уголек исполнит дуэт двух разных голосов? Это почти нереально. Солисты будут перекидываться фразами, как теннисным шариком, ей нужно будет мгновенно перестраиваться с женского сопрано на мужской баритон.

Начинается дуэт. И на второй фразе она ошибается – срывает ноту в начале мужской партии. Антон хватается за голову, но замечает, что Смирницкий в этот момент оступился на сцене – чертовка Сана воспроизвела его естественную реакцию, зрители ответили понимающими улыбками.

Что она творит! Вытягивает сложнейший дует, гениальная девчонка! Никто в театре не догадывается о подмене, даже Смирницкие уверены, что звучат их собственные голоса только в записи.

В антракте Антон поспешил к техническому балкончику, чтобы поддержать Сану. Но там он не застал девушку, уборщицу по внутренней связи срочно вызвали за кулисы. Антон спустился вниз. За сценой царила суета, свойственная премьерному показу. Смирницкий разбил бутылочку коньяка, которым подлечивался, и Сана вынуждена была оперативно устранять последствия. На согнутую спину девушки никто не обращал внимания.

Зато Смирницкий выпячивал грудь перед директором и сипел:

– Большого артиста надо оценивать по вершинам творчества. Слышали, как я дал на генеральном?

– Если кто нальет Артуру, уволю обоих! – громко предупредил всех директор и уже персонально Смирницкому втолковывал: – До окончания спектакля с гостями не общаться. Я потом объясню ваши голоса профессиональной усталостью.

– Они выложились на премьере, положили здоровье к ногам Мельпомены, – подсказывал подвыпивший солист.

– Заткнись, Артур, побереги связки, – осек его Лисовский и хлопнул ладонью по спине уборщицы: – Как тебя, Соня? Во время второго действия вылижешь пол в буфете. Чтобы все блестело, после спектакля там будут важные гости.

Сана переглянулась с Антоном, ее взгляд вопрошал: сам объяснишь? Но звукооператору уже указывал директор:

– А ты чего здесь трешься? Марш на рабочее место, готовься! Прошла только половина действия.

И Самородов спасовал.

– Забей на уборку, – шептал он девушке, когда она шла к выходу с ведром и шваброй. – Ты должна быть на балконе. Ария Смирницкой начинается с первых тактов.

Вторая половина спектакля далась Сане легче. Она поверила в свои возможности и пела, как дышала, свободно, непринужденно. Почувствовав уверенность, она даже позволила небольшое озорство. В одной из заключительных сцен оперетты Сана заменила строку текста проникновенным вокализом, как на альбоме «Pink Floyd». Смирницкая на сцене повела бровью от удивления, и Сана быстро вернулась к основной партии.

Спектакль закончился, артисты выходили на поклоны, самые жаркие аплодисменты доставались главным исполнителям – чете Смирницких. Директор Лисовский сдержано улыбался, хотя в душе ликовал. Дамоклов меч чудовищного провала обернулся громким успехом и теперь он может смело принимать поздравления от руководителей края и даже спорить с французской журналисткой, если та разглядела какие-то недостатки. Лисовского тоже вытащили на поклоны, директор помнил слагаемые успеха и нашел момент, чтобы со сцены благосклонно кивнуть звукооператору.

Самородов возликовал – пронесло! Он побежал к Сане, искренне обнял девушку и утащил ее к себе в звукооператорскую комнату.

– Скинь свой убогий халат, у нас праздник, – радовался он.

– Не могу, – Сана сжимала полы старого халата из грубой ткани.

– Тебе нечего надеть, – догадался Антон. – С меня джинсы – фирменные, американские. Ты заслужила, ты спасла меня, Уголек.

Сана была рада видеть, насколько он благодарен ей. Она нужна ему, Антон ее оценил!

– Я могу сходить, переодеться, – предложила она. – У меня есть платье с выпускного.

– Да погоди ты.

Антон обхватил девушку за талию, привлек к себе и поцеловал в левый висок – Сана упорно держалась к нему неповрежденной половинкой. На минуту они замерли в неловком молчании, девушка не отстранялась, он не напирал. Оба чувствовали, что от халата пахнет хлоркой.

– А знаешь, что, переоденься, – согласился Антон. – А я сбегаю в буфет и принесу чего-нибудь выпить. Отметим!

– Если я пойду по театру в платье и в туфлях… – Сана горько усмехнулась.

– Встречаемся у тебя, – нашел быстрое решение Антон.

4

После премьерного спектакля в театре организовали фуршет для избранных. Директор мясокомбината Курашвили обеспечил буфет дефицитными деликатесами, ликероводочный завод по договоренности с Горпромторгом выделил напитки из фонда для праздничных мероприятий.

Самородов выпил с артистами, ожидая момента, когда можно будет утаить бутылку за полой джинсовой куртки и незаметно выйти. Быстро это сделать не получалось. Его облобызал подвыпивший Лисовский и похвалил вполголоса, чтобы о секрете успеха не догадались гости. Зато уборщицу за грязный пол директор громогласно пообещал лишить премии.

Напористая Жанна Смирницкая коснулась Антона грудью, вопрошая:

– Что это было? Там, под конец, – певица попыталась сиплым голосом воспроизвести пару нот дерзкого вокализа Саны.

– Пленка растянулась и запись смазалась, – объяснил звукооператор.

– Талантливые люди даже пленку портят талантливо. Ты, наверное, рычажками двигал – туда-сюда, туда-сюда. – Солистка кокетливо улыбнулась.

– Случайность, – выдавил Антон и поспешил ретироваться от назойливой певицы в мужскую компанию.

Важные люди города уже забыли об оперетте и обсуждали более серьезные проблемы. Курашвили жаловался, что все кругом воруют. Он вчера уволил водителя за слив бензина и вынужден искать нового. Выпив рюмку, директор мясокомбината ехидно спрашивал начальника милиции, не остановят ли его на дороге, когда он поедет домой за рулем? Все смеялись удачной шутке.

Антон под шумок тиснул за пазуху бутылку лимонной настойки и сунул в карман бутерброды с колбасой. Он спустился в подсобку, которую занимала уборщица. В узкой комнатушке с низким потолком с трудом умещались панцирная кровать, единственный табурет и настенная вешалка. Здесь не было даже зеркала – непременного атрибута женской комнаты. Сана не желала видеть свое отражение и терпеть не могла убираться в зеркальном холле театра.

На девушке было легкое светлое платье без рукавов и старомодные туфли, она выглядела смущенной.

– Один рукав оторвался, пришлось второй удалить, – призналась она.

– А где же мы будем? – спросил Антон, демонстрируя угощения.

– Я кушаю так. – Сана села на краешек кровати и придвинула табурет в качестве столика. Из коробки под кроватью она достала два стакана и тарелку.

Антон сел рядом, кровать прогнулась, и их плечи невольно соприкоснулись. Чтобы развеять неловкость Антон стал рассказывать о том, что происходит в буфете. Упомянул он и Курашвили.

– Я слышала, – прервала его Сана и в точности продемонстрировала голос с грузинским акцентом.

Антона уже не удивляли способности Саны копировать голоса, но, чтобы слышать сквозь стены – это невозможно!

– Хорош прикалываться, ты не могла слышать отсюда.

Девушка не хотела признаваться, что она не просто слушала, а вслушивалась очень внимательно, потому что боялась, что Антон не придет к ней.

– Я и сейчас слышу, как жена Курашвили зудит ему на ухо. – Сана заговорила строгим женским голосом: – Уймись, больше не пей! Ты на ногах не стоишь, как ты домой поедешь? – И тут же перешла на мужскую речь с пьяным бахвальством: – Не кипятись, Цыпа моя бархатная. Сидеть за рулем легче, чем ходить.

– Шутишь? – только и мог выдавить Антон.

– Тебе повторить, о чем ты шептался с Жанной? – И она засипела: – Туда-сюда, туда-сюда.

Пораженный Самородов наполнил стаканы. Они выпили и закусили. Сана закрыла глаза, надавила пальцами на виски и прислушалась. Потом беспомощно опустила руки и улыбнулась:

– Сейчас я слышу только того, кто рядом. И мне хорошо.

– Ты – чудо! – выдохнул Антон, осторожно обнял девушку за плечи и шепнул: – Диво дивное.

Сердце девушки учащенно забилось – неужели это происходит с ней? Ее – дефектную – обнимает славный парень, о котором она не смела и мечтать. Он поражен ее способностями, благодарит ее, шепчет ласковые слова, а его губы приближаются к ее губам.

– Нет! – Сана испуганно отвернулась.

Антон отстранился, убрал руку и спросил:

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она испугалась еще больше, но ничего не могла сказать. Он снова предложил ей выпить, она затрясла рукой, опасаясь, что отключится из-за спиртного, как тогда у костра. Сана догадывалась, чего хочет Антон, но понятия не имела, как себя вести в такую минуту. Антон выпил, отблеск лампочки от стакана коснулся ее лица, и Сана сообразила, что ей мешает.

– Выключи свет, – попросила она.

Он встал, щелкнул выключателем, а когда в кромешной темноте вернулся к кровати, выставив вперед руки, Сана перехватила его ладонь. С минуту их сцепленные пальцы с нарастающей силой сжимали друг друга на весу, а потом опустились. Его рука оказалась на ее колене, стиснула, поползла выше, задирая платье, и девушка непроизвольно сжала ноги, боясь и трепеща одновременно. Другая его рука погладила ее волосы, спустилась на спину, скользнула подмышку и коснулась пальцами груди, вызвав сладкий озноб.

А потом он как-то быстро раздел ее, продолжая ласкать, словно у него не две, а восемь рук, и сам оказался раздетым. Она раскрылась перед мужским напором и не противилась любым ласкам, кроме одной – Сана не позволяла целовать себя в лицо, чтобы его губы, не дай бог, не угодили на ее проклятый шрам. Она не стыдилась своего тела, прятала только лицо. Пусть грудь у нее небольшая и прощупываются ребра, зато кожа нежная, особенно там, на бедрах между ног – наслаждайся, она стерпит неминуемую боль, ведь он так сильно хочет ее. Ну почему злой рок заклеймил ее на самом видном месте?

После того, как скрипучие пружины панцирной кровати преодолели пик неистовой железной песни и устало затихли, Антон пробыл у Саны недолго. Он сел, допил настойку, оделся и вышел.

Прощальными его словами были:

– Спасибо, Уголек.

Сана была уверена, что он благодарит ее за выступление. Не за постель же? Что она может, ведь близость с мужчиной для нее впервые. Следующий спектакль «Москва-Париж» через неделю, Смирницкие восстановят голоса, и ее помощь не понадобится. Все вернется на круги своя – место Антона на самом верхнем этаже театра, а ее – в подвале.

5

Следующее утро для Саны выдалось безрадостным – снова халат, ведро и швабра. Вчерашнее выступление, шальные глаза Антона, его благодарность и ласки представлялись далеким сном или плодом ее фантазии. А если это случилось по правде, то никогда уже не повторится. Кому нужна страхолюдина, которая боится собственного отражения в зеркале.

После любого праздника грязи остается больше, чем в будний день, а если гуляли артисты с дармовой выпивкой, оттирать приходилось не только пол в буфете, но и стулья, столы, а кое-где и стены.

Сана в десятый раз меняла грязную воду в ведре и полоскала вонючую тряпку. Она открыла кран, струя воды с шумом ударила в цинковое дно – чистый звук был отдушиной в ее нудной работе. Подспудно она слышала, как пробуждается театр, хлопают двери, заходят сотрудники, но не оживляла звуковой поток в конкретные образы. И так ясно, что ее ждет разнос от начальства. Лучше отключиться, чем то и дело прислушиваться к поступи директорских ботинок.

Однако первыми на мокрый пол в буфете ступили ноги в модных кроссовках. Сана скосила взгляд, увидела расклешенные джинсы и узнала вошедшего, не поднимая глаз.

– Вот ты где. А я тебя ищу, Уголек, – говорил Самородов, быстро приближаясь к ней.

– Не топчись, дай высохнуть! – вырвалось у нее, а на душе потеплело: Антон вернулся к ней.

– Тебя лишили премии – это нечестно, – возмущался звукооператор. – Ты спасла директорскую задницу от провала, а Лисовский, гнида…

– Я спасала тебя, – призналась Сана.

– И пьяницу Смирницкого ты выручила, а теперь за ним убираешь. Это чудовищно! – Антон взял девушку под локоть. – Мы должны восстановить справедливость. Я знаю, как.

Сана по привычке выворачивала голову вправо, а Антон заглядывал ей в глаза, не смущаясь уродливого шрама. Он говорил эмоционально, но тихо, по-заговорщицки:

– Помнишь, как вчера Курашвили разговаривал с женой? Он директор мясокомбината. Эта такая должность, где без махинаций никак. Он стопудово ворует! В любой момент к нему могут прийти с проверкой, и тогда, если не даст взятку – тюрьма.

Сана пожала плечами: что ей с того?

– Это прелюдия, – продолжил Антон. – Для нас самое главное, что Курашвили ищет нового водителя и называет жену, помнишь, как?

– Цыпа моя бархатная.

– Вот-вот! Это наш шанс!

– Ты о чем, Антон? – прямо спросила Сана.

Она ждала, что он будет вспоминать вчерашний вечер, снова похвалит ее, а может, принесет подарок, ведь у него столько классных штучек для женской красоты. Но мысли Самородова вертелись вокруг директора мясокомбината.

– Представь, сегодня у Курашвили проверка из прокуратуры. Выявили хищения, прищучили так, что не отвертеться. Все – прощай свобода! Единственный вариант, дать много денег, чтобы замять это дело. И он звонит жене.

– Пусть звонит. Зачем ты мне об этом рассказываешь?

– Еще не догадалась? – Антон подмигнул. – Потому что бархатной цыпе голосом перепуганного Курашвили должна позвонить ты, Уголек.

– Я!? – окончательно растерялась Сана.

– Тише, нас могут услышать. – Антон отвел Сану за колонну и продолжил: – Это первая часть моего плана, а дальше я стану новым водителем Курашвили.

– Ты уйдешь из театра? – испугалась Сана.

Антон растолковал ей свой план – дерзкий, почти безумный, а она слушала его и радовалась: он не уходит, она нужна ему, они снова вместе.

– Ты согласна? – спросил он, нежно взяв ее за руку.

В фильмах так спрашивают девушку, когда делают предложение любви и сердца. Сана обожала ходить в кино, в зале темно, ее лица не видно. На большом экране ее притягивал и пугал крупный план, влюбленные, как зачарованные, смотрят глаза в глаза – ужас, если представить себя на месте актрисы. А еще ей запомнилась фраза, что влюбленные не замечают недостатков. Сейчас Антон смотрел ей в лицо, как на обычную девушку, которая ему нравится.

– Когда? – спросила она.

Через полчаса они вышли на улицу, заперлись в будке телефона-автомата. Антон набрал домашний номер семьи Курашвили и передал трубку Сане, повторяя инструкцию:

– Говори быстро и требовательно, пресекай вопросы и сразу вешай трубку.

– Алло? – ответил вальяжный женский голос.

Сана узнала жену Курашвили и заговорила испуганным голосом директора мясокомбината:

– Это я, Цыпа моя бархатная. У меня проверка на комбинате, из прокуратуры пришли, глубоко копают. Да не перебивай ты меня, а внимательно слушай! Я должен срочно дать взятку – иначе тюрьма. Другого варианта нет. Короче, сделаешь так! Сейчас пошлю к тебе своего нового водителя, Гришу, отдашь ему все наши деньги. Где взять, сама знаешь. Все отдай! Срочно! Не паникуй и никому не звони, я еще заработаю. Главное – сегодня откупиться.

Сана повесила трубку.

– Ух! – выдохнул Самородов. – Полдела сделано. Я помчался к Цыпе.

– Она же тебя запомнит, – встревожилась Сана.

– Мы не где-нибудь, а в театре работаем. – Антон достал из приготовленного портфеля парик и усы соломенного цвета. Загримировался и спросил: – Как тебе водитель Гриша?

Еще в театре он сменил кроссовки и джинсы на безликие брюки и туфли и сейчас действительно напоминал моложавого шофера.

– Ты здорово ее напугала, заставила паниковать, в таком состоянии она меня не запомнит, – заверил Антон.

Женщины пугливые, согласилась Сана. Она сама жутко переволновалась, пока Антона не было. Продолжая уборку, она абстрагировалась от плеска воды, шуршания швабры, окриков начальства. Сана прислушивалась ко всем шагам в округе в надежде распознать те единственные, которые вернут ей спокойствие. Тысячи шагов мужчин и женщин, молодых и старых, худых и толстых, куда-то спешащих и топчущихся на месте словно радиоволны пронзали ее организм.

Наконец, среди бесполезного шума она услышала, как Антон приближается к театру. Звук его шагов чуть изменился, он нес тяжелый портфель.

Сана продолжала тереть пол, не поднимая головы. Антон требовал, чтобы она вела себя, как обычно. Вот он вошел в театр, поднялся по лестнице и заперся в своей комнате. Сана слышала, как он открыл портфель, зашуршал содержимым. Затем опустился на стул и сказал для нее:

– Уголек, у нас получилось. У нас куча денег!

Сана находилась двумя этажами ниже, но услышала послание.

Вечером директор мясокомбината приехал домой, немного уставший, как всегда с пакетом мясных деликатесов.

– Тебя отпустили! – встретила его радостная жена. – Взяли деньги – и проблем не будет, да?

– Какие деньги? – нахмурил брови Курашвили.

– Все, что у нас были. Я Грише отдала, как ты велел. – Она показал пустой тайник.

– Какому Грише? – взревел обманутый директор.

Когда он разобрался в произошедшем, то готов был выкинуть жену с балкона. Испуганная женщина клялась, что слышала именно его голос, а не перезванивала, потому что он сам так велел. На ее предложение, сообщить в милицию, прозвучало такое громогласное «дура!», что ругань услышали все соседи. Побуянив, Курашвили напился с горя и бухнулся на диван. Жена суетилась над мужем, предлагая воду и таблетки, а он рычал на нее, пока не захрапел.

Сана в деталях пересказывала семейный скандал Антону. Они специально гуляли в около дома Курашвили, чтобы узнать, какие их ждут последствия.

– Пронесло! – радовался Самородов. – Я же сказал, он не заявит, потому что сам вор. Мы богаты, Уголек!

Антон радовался деньгам, а Сана млела от того, что парень обнимал ее во время прогулки, ведь они изображали влюбленных. Приходилось ли ему играть эту роль, она не задумывалась, ей притворяться не требовалось. Девушка впервые в жизни влюбилась.