Текст книги "Вокалистка"

Автор книги: Сергей Бакшеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Сергей Павлович Бакшеев
Вокалистка

Глаза и голос, это слишком много сразу.

Поэтому, когда слышу голос, опускаю глаза.

Марина Цветаева

Пролог

Удивительную историю уникальной девушки, как и предыдущую про Композитора, я рассказываю со слов полковника КГБ в отставке Сергея Васильевича Трифонова. Он разрешил их публиковать лишь после его ухода из жизни.

– Я долго корил себя за то, что не смог спасти Композитора, – признался Трифонов, поведав о жуткой судьбе человека с убийственным, в прямом смысле этого слова, голосом.

– Композитор – чудовище! – возразил я.

– Прежде всего он гений с уникальными возможностями, которые мы использовали во благо страны. После его смерти в Конторе был создан отдел по изучению паранормальных явлений. Возглавить его доверили мне.

– Был ли кто-то еще со схожими способностями? – заинтересовался я.

– Я надеялся, что своеобразный талант Композитора, хотя бы частично, унаследуют его дети. Вопрос был в том, остались ли после него дети?

Я подался вперед, затаив дыхание. И Трифонов меня не разочаровал.

– Композитор исчез из поля зрения Конторы на долгих пять лет. Где-то жил, что-то делал. Где и что? Во время следствия он не ответил на эти вопросы, но проговорился, что жил с женщиной и морщился при упоминании младенцев. Психологи подтвердили, что такая реакция характерна для отца, которому неприятны собственные дети. Это вселило надежду, необычные способности обязательно проявятся. И первой, кого мы нашли, была невероятная Вокалистка.

1

Вот и закончился ее выпускной вечер в алтайской сельской школе. Завершилась официальная часть с вручением аттестатов, напутственными словами директора, невнятной благодарностью учеников и танцами в спортзале под присмотром надоевших училок. Ее, конечно, никто не пригласил на танец и даже на прогулку до рассвета ни в одну компанию не позвали. Кому нужна уродина со шрамом на лице?

Сана Шаманова брела домой одна.

Ночью лучше, чем днем – меньше звуков. Ночь, как прозрачное озеро с отдельными всплесками, ласкающими слух, а день – это мутный бурлящий поток, от которого хочется закрыть уши. Люди не замечает многообразия звуков, для них звуковые волны сливаются в общий шумовой фон, а Сана слышит по отдельности все, что происходит в селе – такой уж у нее слух.

В кустах за школой трое парней из ее класса распили портвейн и отбросили бутылку. Их болтовня для нее не тайна, она знает, кто сколько глотков выпил и как твердо теперь стоит на ногах. А у реки в высокой траве целуется влюбленная парочка, она словно видит их. Вот рука парня лезет под оборку выпускного платья. Неужели девчонка позволит? Шлепок по ладони – и правильно, нечего руки распускать! Но поцелуи продолжаются, парень тискает грудь девушки, шепчет о вечной любви, наседает, валит в траву…

На фиг! Она не хочет слышать, что будет дальше. Она с детства знает все и про всех в селе, но эти знания только вредят ей в жизни.

Своей прямотой Сана отвадила от себя всех подружек. Девчонки любят привирать, скрытничать, хвастаться, а она возьми да и ляпни, что все не так, те злятся и обзывают ее лгуньей. Чем яростней нахрап, тем больше им верят. И никому невдомек, что она слышит их тайны с другого конца села через любую стену. С парнями и того хуже, подростки вечно врут про свои подвиги, а неудачи скрывают. Выстраивают вокруг себя выдуманный мир, где они герои, а любой намек на серенькую правду воспринимают в штыки. Что тут скажешь? Придурки!

Сзади послышались торопливые шаги. Сане не нужно оборачиваться – это Акай и Коля спешат за ней. Неужели они решились?

Накануне она подслушала, как трое парней из ее класса договорились напоить и изнасиловать ее. Мол, кому еще нужна такая уродина, а они ее осчастливят. Трое – это Тимур и его команда, точнее, банда. Двое из них уже рядом, но без Тимура они не решатся, он за главного.

Прошлой осенью, в 1973, когда власть в братской стране Чили захватил злой Пиночет и военная хунта, в их школе, как и по всей стране, прошел митинг солидарности с борющимся народом, и школьники собирали деньги на помощь чилийским детям. Приносили, кто сколько мог, от чистого сердца. А потом случилось мерзкое – кто-то украл пожертвования из учительской. Потрясенный директор вызвал милицию из района.

Сана не только отлично слышала, но и запоминала окружающие звуки на уровне подсознания, даже помимо своей воли. Она закрыла глаза во время урока, погрузилась в звуковые воспоминания, отмела лишнее и услышала, кто именно пробрался в учительскую: для ее слуха шаги так же индивидуальны, как отпечатки пальцев для криминалистов. Ее распахнувшиеся глаза буравили спину одноклассника – не может быть! Тот заерзал, тронул портфель, и шуршание рублей и трешек, спрятанных в школьном портфеле, рассеяли ее сомнения.

На перемене она подошла к самоуверенному и наглому Тимуру. Шепнула ему тихо, так, чтобы не слышали остальные:

– Ты сам вернешь деньги или мне рассказать, что у тебя в портфеле?

Вспышка злости трансформировалась в красные пятна на лице Тимура, желваки играли на его скулах, а в глазах пылала ярость.

– Даю тебе пять минут, – процедила Сана и отошла.

Украденные деньги обнаружились на подоконнике в коридоре, школа замяла скандал. Однако несколько купюр Тимур утаил, на них он и купил выпивку в тот роковой вечер.

А вот и Тимур, легок на помине. Затаился впереди за деревом, не двигается, уверен, что в темноте девчонка его не разглядит. Это так, глаза не надежны, но у нее особые уши. Он дышит, у него бьется сердце – этого ей достаточно.

Из-за подлого Тимура Сана и стала уродиной.

В тот вечер после кражи Тимур заискивал перед ней, организовал компанию у костра, принес портвейн и подсел рядом. Она – худая, высокая, нескладная девчонка, которую за глаза называли жердью – но она-то слышала! – впервые почувствовала на себе мужское внимание. Рядом сидели другие девочки: статные, с оформившейся грудью, смешливые.

Чтобы выделиться среди сверстниц, Сана спародировала артистов из «Кабачка 13 стульев». Тогда она впервые открыто продемонстрировала свои способности, ведь помимо всепроникающего слуха она могла имитировать любой голос: детский, мужской, старческий. Да что там голос, она могла повторить любой треск, писк, шелест или скрежет.

Все смеялись, хвалили ее, а Тимур подливал портвейн в ее стакан. Выпила Сана впервые, ее голос стал невнятным, девушку разморило, и она задремала на его плече. Пламя погасло, компания разошлась, но в костре еще мерцали пышущие жаром головешки. Тогда Тимур и толкнул ее в спину – резко, целенаправленно. Она упала лицом на тлеющее полено, а когда вскочила от жуткой боли, на лице пузырился страшный вертикальный ожог.

Две недели страданий в районной больнице – и Сана вернулась в школу с жутким шрамом на правой половине лица, тянущимся ото лба до губы. Говорят, что шрамы украшают мужчин – весьма спорное утверждение, но то, что они уродуют женщин – бесспорно.

Никто не поверил школьнице, что ее толкнули в костер, ведь дуреха была пьяна, значит, сама виновата. Припомнить убедительные звуки и внятно возразить Сана не сумела, она убедилась, что в пьяном виде утрачивает свои уникальные способности. Тимур лишь ухмылялся при встрече с ней и цедил сквозь зубы: жердь жженная.

Сейчас он выскочил из-за дерева наперерез Сане, двое его дружков замкнули окружение. На их лицах блуждали пьяные ухмылки, а в глазах туманилась похоть. Сана испугалась. Парни явно без тормозов и действительно хотят осуществить задуманное. А как же иначе, школа в прошлом, они теперь взрослые мужики и горят желанием утвердиться в новом качестве.

– Выпей с нами, – развязно предложил Тимур. – У нас местечко подготовлено. И подстилка имеется, чтобы муравьи в трусы не лезли.

Его подхалимы одобрительно заржали.

– Муравьи ночью спят, да и вам пора, – возразила Сана.

– Там и поспать можно.

– Переспать! – заржал Акай и схватил Сану за левую руку. – Пошли по-хорошему, будет что вспомнить, дуреха.

– Отстань! – Сана попыталась вырваться, но Акай вцепился крепко.

– Хорош ломаться, недотрога. Ты себя в зеркало видела? – усмехнулся Тимур. – Радоваться должна, что такие парни как мы любовь предлагают.

За ее правое предплечье ухватился Коля, пока не твердо, его пальцы соскользнули и вцепились в укороченный рукав выпускного платья.

– Опусти!

Сана дернула плечом, тонкая ткань треснула, и оторванный рукав повис тряпкой в кулаке Коли. Ребята перемигнулись и теснее обступили девушку, порванное платье их раззадорило. Сана поняла, еще мгновение – и она окажется во власти пьяных парней, желающих покуражиться.

Надо что-то делать!

В отчаянии она ударила Акая ногой под коленку. Тот скорчился от боли и отпустил ее. Теперь бежать, но куда? Дорогу к дому перегораживает высокий Тимур – этого не собьешь. Направо к реке бежать бесполезно, там глухомань – парни догонят и завалят ее. Слева школа, там еще могут быть взрослые – они образумят хулиганов.

Девочка рванула к школе и бежала так, как не удавалось даже при сдаче норм ГТО. За ней по команде Тимура устремились три пары мужских ног.

Сана достигла школы первой, дернула главную дверь – заперто! И в окнах нет света, все ушли, а преследователи сейчас выскочат из-за угла. Сана устремилась бегом вокруг здания. Вот вход в спортзал, дверь тоже заперта, но она слышала, где физрук прячет запасной ключ. Отогнула жестяной подоконник, нащупала ключ, выдернула, вставила в замок. Давай же, открывайся! Скрипучий поворот и – слава добрым духам! Она успела проникнуть внутрь и запереть дверь перед носом пьяных подонков.

Ух, можно отдышаться.

Сана включила свет и увидела пианино. Инструмент принесли в спортзал для выпускного вечера. Первой мыслью было отбросить лакированную крышку, ударить по клавишам и заиграть что-то громкое, чтобы в селе услышали. Она никогда не училась музыке, но на слух могла воспроизвести любую мелодию, например, что-нибудь яростное. «Вставай страна огромная» полностью отвечало ее настроению.

В детстве Сана думала, что унаследовала способности от деда – признанного алтайского шамана. Но однажды мама призналась, что Сана и ее брат-двойняшка Санат – копии отца. Их отец ушел из села, когда они были маленькими, и не вернулся. Его имя Марк, но мама называла его Композитором. Он мог голосом повторить любую мелодию или изобразить музыкальный инструмент. Да что там мелодию, ему были подвластны любые шумы, стоны, вопли, писки, скрежет, крики животных, а слышал он на километры вокруг. Возможности Саны не столь безграничны, однако папин дар во многом передался и ей.

Она села за пианино и обрушила пальцы на клавиши. За миг до того, как войлочные молоточки в лакированном корпусе ударили по натянутым струнам, ее слух уловил характерный скрип. Сознание сразу нарисовало картину – в мужском туалете первого этажа открылось окно, двое парней перелезли через подоконник.

Боже, ее насильники продолжают охоту за ней, они уже рядом! Теперь понятно, почему они не стали долбиться в запертую дверь. Перед выпускным вечером одноклассники сломали шпингалеты на рамах в туалете, чтобы протаскивать в школу бутылки.

Руки Саны опустились, она вдруг осознала тщетность своего плана. В эту ночь никто не обратит внимания на громкую музыку, все знают, что в школе выпускной, ребята веселятся и будут шуметь до утра.

Надо бежать! Но путь обратно отрезан, в окно пролезли Акай и Коля, а хитрый Тимур караулит ее за дверью, она слышит его сопение.

Сана поспешила хоть куда-нибудь спрятаться, сунулась в подсобку со спортинвентарем и убедилась, что попала в ловушку. Комната без окон, ее крик никто не услышит, на полу свалены спортивные маты – лучшего места для насильников не придумать.

Шаги приближались. Акай и Коля ступали тихо по их понятиям, но в сердце Саны их топот отдавался гулкими ударами. Она выключила свет в спортзале, приоткрыла дверь в школьный коридор и побежала по лестнице на второй этаж. Там в учительской есть телефон, она вызовет помощь.

Ее каблучки услышали, и парни уже не таились. Коля ринулся открывать дверь Тимуру, а Акай крикнул ей в спину:

– Никуда не денешься, жердь жженая!

Обидная кличка обожгла слезами. На счастье, учительская оказалась незапертой, во время выпускного здесь педсостав прикладывался к рюмочке и на столе сохранились остатки трапезы. Сана схватила телефонную трубку – куда звонить? У ее знакомых телефонов нет, в правление колхоза ночью звонить бесполезно, отдел милиции в райцентре, когда еще оттуда приедут, а распоясавшиеся парни уже поднимаются по лестнице.

Сана вспомнила, что на выпускном вечере в школе дежурил усатый милиционер, которого по-свойски звали Петровичем. Он засматривался на их классную Дарью Макаровну, та не прочь была пококетничать. Петрович уже уехал из села, классная спит дома, но пьяные подростки об этом не могут знать наверняка. А что, если…

– Она в учительской, – доложил Акай подоспевшему Тимуру. – Я телефонный провод оборвал, чтобы не чудила.

– В учительской будет прикольно, – ответил Тимур и толкнул дверь.

Как только ее враги вошли в учительскую, Сана вбежала в смежную комнату, в которой находился кабинет директора и плюхнулась на скрипучий кожаный диван.

– Ой! Кто это? – завизжала Сана голосом Дарьи Макаровны и тут же забасила, как милиционер Петрович: – Я щас разберусь, кто тут колобродит.

Дальнейший разговор Сана изображала в трех лицах, дополняя общую картину скрипом дивана и шорохом впопыхах надеваемой одежды. Из-за двери казалось будто она застала Дарью Макаровну и Петровича за неприличным занятием на директорском диване.

– Шаманова, ты что здесь делаешь? – голосила учительница.

– Вали отсель, соплячка! – ревел милиционер.

– Я не могу, там хулиганы, – честно отвечала Сана.

– Петрович, мое платье на стуле.

– Тут еще твои…

– Давай уже! И сам прикройся!

– Ух, блин! Где мои штаны?

– Я отвернулась, – сообщила Сана. – Но выйти не могу, за мной пьяные гонятся. Схватили, порвали платье, пытались повалить.

– Кто такие?

– Темно было, не разглядела. – Сана прислушивалась, ожидая, что парни убегут, но те пребывали в ступоре. – Помогите, товарищ милиционер. Хулиганов надо задержать! Пойдемте, они там.

– Погоди ты, дай застегнуться. Ну вот, готов. Щас определим их в кутузку.

После грозных слов из-за двери послышался удаляющийся топот. Несостоявшиеся насильники убегали, расталкивая друг друга. Убедившись, что Тимур и его банда далеко, Сана направилась домой.

На полпути она встретила брата-двойняшку и накинулась на него с кулаками:

– Ты же все слышал, Санат! Почему не бросился защищать?

Ее брат с малых лет предпочитал одиночество и ушел с выпускного после торжественной части. Его слух и голос превосходили возможности Саны, он мог такое, что ей было не под силу, поэтому она и возмущалась.

Санат пожал плечами:

– Подумал, может, ты этого хочешь. Все взрослые этим занимаются, а молодежь вечно об этом треплется.

– Баран! – Сана снова стукнула брата кулачками в грудь.

Тот перехватил ее руки, вытянул шею и прикрыл веки, как делали оба, чтобы уловить малейшие звуки. Через несколько минут брат посмотрел в глаза сестре и сказал:

– Тимур понял, что ты его обманула и идет сюда вместе с дружками.

Сана тоже все слышала. Ее одноклассники еще больше напились, выяснили, что Дарью Макаровну девчонки проводили с цветами до дома, а за Петровичем два часа назад приезжала служебная машина. Парни еще выпили, разозлились и искали ее.

– Поможешь? – спросила Сана.

– Я же брат, – ответил худой долговязый Санат.

Тимур и его банда не заставили себя ждать. Присутствие хилого Саната их не остановило, тем более, что слабак отошел в сторону, не желая вмешиваться. Подростки издеваются над теми, кем сами боятся стать, а тут на выбор двое – хиляк и уродина. Девчонка сегодня предпочтительнее. Сана осталась один на один с хулиганами. Первым на нее готов был наброситься Тимур.

И тут раздался неприятный высокий вой, в котором было что-то звериное. Парни поморщились, словно над ухом крутился опасный шмель, но от своих планов не отказались. Тимур обхватил Сану и повалил на землю, его дружки раздвинули ей ноги. Вой стал выше и противнее, звук вонзался в голову подобно тонкому сверлу. Первым свалился Акай, за ним Коля, но рука Тимура уже залезла ей под платье.

Неужели на него не действует? Это кошмар!

Неожиданно вой стал низким и почти неслышным, воздух будто загустел и тяжелыми волнами давил на мозг. Лицо Тимура скорчилось от боли, он схватился за голову и обмяк. Вой прекратился. Сана отпихнула насильника и встала, растирая слезы.

Вернулся Санат.

– Не мог сразу? – упрекнула сестра. – Он меня облапал, это противно.

Оба знали, что Санат способен специфическим воем ввести в транс и усыпить кого угодно, тем более пьяных.

– Экспериментировал, – ответил Санат и спросил, глядя на беспомощного насильника: – Что будешь с ним делать?

– Мстить. Прижгу ему морду горящей головешкой.

– Костер у реки, там есть подходящее полено, – равнодушно посоветовал брат. – Правда, нести далеко, ты обожжешь руку.

Сана растопырила пальцы, изучила остатки маникюра, который она впервые сделала к выпускному, и пнула Тимура в пах. Тот даже не скорчился, настолько был не в себе.

– Да пошел он! Для мужиков шрам не наказание, им не обязательно быть красавчиками. А мне ожогов хватит.

Она снова пнула врага, и на этом ее злость угасла.

Сана шла домой, понимая, обидчики очухаются, вспомнят об унижении, захотят отомстить, и житья ей не будет. Вечно рассчитывать на помощь брата – не выход. Вот поступить бы в мединститут в Барнауле на врача по кожным заболеваниям и ожогам, глядишь, и себе бы помогла и навсегда бы покинула село.

2

В медицинский институт Сана Шаманова не поступила, завалила химию, но уезжать из Барнаула категорически не хотела. Цеплялась за любую возможность остаться в городе и ей удалось устроиться уборщицей в театре музыкальной комедии. Сюда мало кто рвался. Это не кабинеты служащих, где с утра прибрался – и свободен, и не магазин, где можно поживиться дефицитом. Основная работа в театре вечером, когда сотни зрителей тащат грязь с улицы, а нормальные тетки спешат в семью. Зато решился квартирный вопрос, Сане разрешили жить в подсобке в подвале театра. Комнатушка была маленькой, холодной и без окон, единственное, что согревало девушку – красочный плакат на стене с видом морского вокзала в Сочи.

В театре ее называли Соней, а злые языки – Шваброй. Шепотом, как принято у интеллигентных людей, но она-то слышала. Пусть злословят, со шваброй она действительно не расставалась, а все потому, что инструмент удобный. Работаешь лицом вниз, распущенные волосы прикрывают шрам на лице, халатик она себе укоротила в соответствии с повальной модой на мини, и, если взглянуть со стороны, то первым делом видны молодые ножки и то округлое место пониже спины, из которого они растут – привлекательная картинка.

Поначалу и так бывало: подкатит игривый артистик, шлепнет лапой по заду, она вскинет голову, вспыхнет взглядом, покажет себя во всей красе – тот и отринет, как от прокаженной. Мужчины быстро ее перестали замечать, а женщины, наоборот, проявляли навязчивую жалость. Дамы особенно милы с теми, в ком не видят соперниц.

Труд уборщицы напрямую зависит от погоды: если на улице дождь или мокрый снег, готовься гнуть спину сверх нормы. А весной даже солнышко не радует: снег тает, лужи не обойти, и грязная жижа на подошвах плоской змеей вползает в помещение, ни одна тряпка при входе не спасает.

Дожди с мокрым снегом в начале апреля семьдесят пятого года прибавили Сане хлопот. Ладно бы только зрители по вечерам досаждали, а тут еще в спешке готовится спектакль к юбилею победы в Великой отечественной войне. Рабочие шастают круглый день, строгают, пилят, готовят декорации, мусора от них целые мешки. Артистов сгоняют на репетиции, от них на сцене разве что пыль от старых костюмов, зато в гримерках могут так накуролесить.

Главные партии в новом спектакле исполняют супруги Жанна и Артур Смирницкие. По паспорту они Аня и Ваня Смирновы, но считают себя богемой, достойной более звучных имен. Сана не в курсе, как ведет себя богема в столицах, но барнаульские Смирновы выпивают и скандалят, как заурядные пьяницы, разве, что кулаки редко в ход пускают. Зато обижаются друг на друга в голос, по-театральному.

Вот вчера они выпили после представления, разругались на улице и уселись надутые на разные лавки в ожидании извинений. Сначала сопели молча, потом стали перекрикиваться, доказывая свою правоту, и даже дуэль ариями из оперетт устроили. Занятная получилась сцена, только морозец под ночь ударил по-зимнему, в итоге оба замерзли и осипли.

Сейчас притихли, обмотали шеи мохеровыми шарфами и пьют чай с малиной в гримерке, а что толку – раньше надо было думать!

Сана слышала, как к ним направился директор театра Игорь Михайлович Лисовский. Ему уже доложили о проблеме. Завтра премьера, ведущие солисты без голоса, оперетта «Москва-Париж» под угрозой срыва. От нервного возбуждения директор то расстегивал, то застегивал пуговицу на пиджаке – того гляди вырвет с мясом.

– Вы что натворили, изверги? – накинулся директор на солистов. – Это же не проходной спектакль, а наш вклад в празднование юбилея победы! Я перед крайкомом партии и министерством культуры персонально отчитываюсь. На премьере будут важные гости – все руководство города и даже французская журналистка приедет. Ведь главная тема спектакля – дружба советского и французского народов в годы войны, их борьба против фашизма! Вы понимаете, что это значит?

– Понимаю. Три дня – и я в форме, – заверил сиплым голосом Смирнов.

– Какие три дня? Премьера завтра! Афиши уже месяц висят по городу, приглашены самые влиятельные люди, перенос невозможен! – взвыл директор и с хрустом оторвал пуговицу на пиджаке.

Он погрозил пуговицей, как гранатой, швырнул ее в лицо артиста, в сердцах хлопнул дверью и потопал по мгновенно опустевшему коридору – все сотрудники попрятались от греха подальше. Сана тоже затаилась в своей подсобке, хотя прекрасно слышала, куда направился директор.

Лисовский поднялся на верхний этаж в комнату звукооператора, возвышавшуюся над последним рядом зрительного зала. Там пульт с рычажками и много диковинной аппаратуры для манипуляций со звуком, а управляет мудреной техникой модный парень Антон Самородов.

Он нравился Сане. У него длинные волосы, аккуратные бакенбарды и дерзкий блеск в глазах. Парень он модный и одевается во все фирменное: американские джинсы с широким ремнем, водолазки, джинсовые куртки, туфли на платформе и солнцезащитные очки в красивой оправе.

Иногда у него появлялся дефицит на продажу, причем, коробками. Это могла быть тушь для ресниц, губная помада, компактная пудра, лак для ногтей или колготки – и тогда все женщины театра спешили к нему в комнату с милыми улыбками и открытыми кошельками. Для мужчин у Самородова водились импортные сигареты, жевательная резинка и журналы с раскрепощенными красотками. Но главным для Саны было другое – Антон не воротил от нее нос, как остальные, благодарил за уборку и ободряюще называл: «наш Уголек».

Сана стремилась задержаться у звукооператора во время уборки, хотя делать там было нечего: комната маленькая, а аппаратуру Антон протирал сам. От зрительного зала звукооператорскую кабину отделяло толстое стекло, единственная дверь была обита войлоком, чтобы не проникали посторонние звуки, но для Саниных ушей стен не существовало, она быстро раскусила тайные делишки Антона. Пользуясь служебным положением, он переписывал импортные диски на компакт-кассеты.

Появление директора театра застало звукооператора врасплох. Самородов вскочил, выключил звук и встал так, чтобы загородить новые пластинки, доставленные накануне из Москвы. Осторожность оказалось излишней, Лисовского терзали проблемы иного порядка. Директор остановился у полки с магнитофонными пленками, стремясь прочесть надписи на корешках.

– Самородов, ты генеральный прогон «Москва-Париж» записал полностью? – строго спросил Лисовский.

– Как полагается. – Антон судорожно кивнул, еще не понимая, куда клонит директор.

– Ну, хоть кто-то еще работает. Поступим так, завтра на премьере заменишь голоса Смирницких своей записью, – скомандовал директор.

– В каком смысле? – опешил звукооператор.

– В прямом! Они будут рот открывать под твою фонограмму.

– Но живой голос – это одно, а запись – совсем другое.

– Да знаю я! – выкрикнул Лисовский и покрутил вспотевшей шеей, стиснутой галстуком. – Но у нас нет выбора, эта парочка охрипла по дурости, кретины! Ты сделаешь так, чтобы никто не догадался.

– Но…

– Никаких отговорок! У тебя лучшая аппаратура в крае. Или мне другого звукооператора подыскать?

Антон сглотнул слюну, что было похоже на кивок согласия. Лисовский похлопал его по плечу. Жест был дружеским, но взгляд и голос источали лед:

– Если подведешь, Самородов, вылетишь из театра к чертовой матери, а твои новомодные диски я сам переколочу!

Директор толкнул пластинки и вышел. Антон, как сдувшийся шарик, опустился в кресло. У него действительно отличная аппаратура, но генеральную репетицию злосчастной оперетты он не записывал. Ему как раз привезли из Москвы новейшие заграничные диски групп «ABBA» и «Queen». Надо было срочно растиражировать их на компакт-кассеты, чтобы успеть сбыть самую выгодную первую партию. Не до оперетки было.

Что же делать?

Через полчаса мучительных раздумий и перебора всех мыслимых вариантов звукооператор вспомнил об изуродованной девчонке-уборщице. В их театре порой выступали эстрадные артисты, и Антон позволял бедняжке смотреть концерты из его комнаты. Этой зимой приезжал Эдуард Хиль.

Сана каким-то образом узнала, что за один концерт певец получает столько же, сколько она за месяц, и возмутилась:

– Вымыть театр сложнее, чем спеть десять песенок.

– Все так говорят, а ты попробуй, – усмехнулся Антон, приглушая уровень записи на аплодисментах. Компакт-кассеты с концертами эстрадных звезд тоже были ходовым товаром.

Хиль как раз закончил шуточную «Песенку без слов», зал аплодировал.

– Спеть эту ерунду? – с вызовом спросила девушка со шваброй.

– Просим! – Антон, не скрывая сарказма, изобразил аплодисменты.

Сана зыркнула на него одним глазом, дефектным боком она не поворачивалась, расправила плечи и выдала один в один «ла-ла-ла-о-о-о» тем же неповторимым обаятельным хилевским тембром. Впрочем, о неповторимости речь уже не шла. Антон с удивлением глазел на девчонку в халате уборщицы, а та непринужденно копировала мужской голос и смотрела прямо в зал, радуясь тому, что звукорежиссерский пульт находится в левой половине комнаты, и Антон видит только хорошую часть ее лица.

В те дни Самородов записывал на кассеты диск группы «Pink Floyd» «The Dark Side of the Moon». На пластинке была потрясающая песня без слов «Great Gig In The Sky» – сильная мелодия и чарующий женский вокализ. Антон был уверен, так может петь только сверхталантливая негритянка, с детских лет обучавшаяся вокалу. Никто из советских эстрадных звезд не сможет исполнить песню на таком уровне, что уж говорить про никчемную уборщицу.

Он решил осадить самоуверенную девчонку:

– Хиль у нас второй день выступает, ты прослушала и подготовилась.

– Вот еще! – возмутилась Сана.

– Тогда повтори этот вокализ. – Самородов приготовил диск группы «Pink Floyd».

Как он и предполагал, юная выскочка понятия не имела, о чем речь, слово «вокализ» для нее было в новинку.

Он снисходительно пояснил:

– В вокализе используют только гласные звуки, типа «а», «о», «у». На первый взгляд – просто, но на самом деле такая техника исполнения намного сложнее, чем при пении текста.

Зазвучала музыка. Сана прослушала песню и обрадовалась:

– Наоборот, проще. Не нужно заморачиваться с незнакомыми иностранными словами. Звуки в чистом виде мне нравятся больше, они не придуманные, а естественные. Вот, послушай.

И она повторила. Честное слово, повторила! Без запинок, с такой же чарующей силой! Как она умудрилась запомнить мелодию после единственного прослушивания?

– Кайф! – вырвалось у Антона любимое словечко, означавшее одобрение или хорошее настроение.

Впрочем, подобная реакция у него была и на африканскую маску – любопытная бесполезная диковинка. С голосом девчонке повезло, а вот с мордашкой беда, ее не выпустят на сцену даже в сельском клубе. В тот день он одарил Сану американской жвачкой и выпроводил, чтобы не мешала работать. Каждая записанная кассета – это деньги, которых уже завтра, в случае провала премьеры, он может лишиться.

– Голосистый Уголек, – задумчиво произнес Антон, придя к выводу, что она его единственный шанс на спасение.

Самородов выскочил из комнаты в поисках уборщицы. Сана слышала его приближение и успела расправить волосы, чтобы хоть как-то прикрыть безобразный шрам.

Просьба звукооператора ее озадачила. Она должна исполнить женскую и мужскую партию в новой оперетте да так, чтобы никто не догадался о подмене. Первая мысль – это невозможно! Одно дело спеть для приятеля короткую песенку, когда он понимает, что это имитация, и совсем другое – обмануть сотни зрителей и артистов в длинной постановке.

– Выручи, Уголек, помоги, – просил Антон, протягивая ей партитуру оперетты. – Ты «Pink Floyd» вытянула, а у Смирницких голоса заурядные. Вот текст, я отмечу красным и синим женскую и мужскую партию. Ты слышала генеральный прогон?

Конечно же она слышала, ей не спрятаться от звуков. Она без труда восстановит в памяти музыкальную постановку, игру оркестра вплоть до звучания каждого инструмента и голоса всех исполнителей. Но вдруг, подмену раскроют, и она подведет Антона? Он хороший парень и девушки у него, вроде бы, нет, она слышала его телефонные разговоры – все о пластах, кассетах, записях и модных шмотках. Сейчас между ними почти дружеские отношения, но все изменится в случае провала. Он возненавидит ее.

– Ты называешь меня Угольком из-за этого? – прямо спросила Сана, откинув прядь волос со шрама.

Антон не отшатнулся. Он запустил растопыренные пальцы в ее распущенные волосы и обхватил ее лицо обеими ладонями.

– Глупенькая, у тебя волосы антрацитового цвета, а глаза, как сияющие угольки.

Сана вырвалась из мужских рук и отвернулась, чтобы он не видел выступивших слезинок. Ну как такому откажешь.