Текст книги "Позади Москва"

Автор книги: Сергей Анисимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Антон хмыкнул. Лично у него было не совсем так. Он выбрал службу, когда ситуация в стране была совсем другой. Довольно быстро вылечился от детского романтизма и поверхностного патриотизма. Который бывает вреден, когда воспитан не родителями, дедами и обществом, а дешевыми отечественными телесериалами, как сейчас случается не так уж редко… В общем, он был сыном подполковника-связиста и приходился внуком лейтенанту-саперу и ефрейтору-пехотинцу. Воспоминания о них оказались одним из важнейших факторов, удержавших его на флоте, когда было совсем, до ручки трудно. Когда надежды на лучшее не осталось уже почти никакой. Помогли продержаться, пока не стало чуточку лучше. И вот оказалось, что юный курсант без единой лычки на погончиках довольно похож на его собственного отца и сразу на обоих дедов манерами – те тоже были довольно спокойными людьми.

Встретились они интересно. Уйдя из своей кратковременной лежки в чужой квартире, в которой они оставили так и не пришедшего в сознание товарища, они довольно быстро добежали до того места, где смыкаются две железнодорожные ветки. После этого капитан-лейтенант решительно увел курсанта с крупных улиц сначала во дворы и в длинные комплексы гаражей, а затем прямо к железке. После десятиминутных поисков они нашли натоптанную местными жителями тропу, ведущую к перелазу: такая всегда найдется в застроенных районах, если там проходят железнодорожные пути. Следующие полтора часа они потратили на то, чтобы добраться в район Малое Борисово, и при этом дважды по льду переходили пруды. Курсант Дима вел себя тогда выше всяких похвал. Малое Борисово приходилось на самую границу городской застройки, причем на такую границу, которая находилась довольно далеко от прямого направления на Полесск. До которого было минимум двое суток такого хода. Однако слабо понимающий в тактике наземных войск офицер-связист был отнюдь не лишен логики и интуиции и сумел выбрать маршрут, ни разу не наложившийся на уже устанавливаемые в ключевых точках города опорные пункты. Пока не превратившиеся в блокпосты, но выполняющие, в общем, сходные функции. Убитых они на своем пути через задворки города видели, и даже несколько раз. Три четверти были явно не военными – нормальные обыватели, все до одного с выражением ужаса и неверия на закоченевших лицах. Один раз, еще в районе хвоста Волоколамского переулка, они наткнулись на раненого молодого офицера в армейской форме. Тот полулежал, привалившись к стене дома, а рядом на корточках сидела тетка средних лет, с самой натуральной санитарной сумкой на боку, как со съемок исторического фильма. Тетка оказывала раненому офицеру помощь, на взгляд капитан-лейтенанта весьма квалифицированную. У офицера лежал на коленях укороченный автомат, почему-то сразу вызывавший ассоциации со словом «милиция», лицо у него было бледное, но при этом решительное и даже довольное, а метрах в десяти кучно лежало трое убитых. Все трое в гражданском, никак не похожие на захватчиков. Вооруженные арматуринами. На короткие вопросы остановившихся отдышаться моряков офицер ничего вразумительного не ответил, а женщина просто грубо послала их куда подальше. Притом что оба они были в форме и с оружием, включая драгоценный автомат со считаными патронами в магазине. Все это было несколько сюрреалистично, и капитан-лейтенант решил не связываться. Но чуть дальше, на краю одного из гаражных комплексов, они спугнули целую группу мужичков, целенаправленно ломавших двери одного из боксов, и это дало кое-какие намеки на возможные причины той сцены.

Дальше был относительно легкий участок. Они без труда перешли Старую и соответственно Новую Преголи, насквозь прошли через лесополосу западнее Славянской и довольно быстро добрались до шоссе А229. Здесь оба провели пять минут, бесполезно пытаясь «голосовать» изредка проезжающим машинам. Получалось это плохо, потому что тип каждой двигающейся со стороны города машины требовалось опознать из укрытия, затем выскочить, размахивая руками, а потом уже и автоматом, и каждый раз было уже почти поздно. Потому что меньше 100 даже на гололеде никто не держал, и, пока они перебирались через барьер, машина оказывалась почти рядом, и тормозить пришлось бы изо всех сил, со всеми рисками такого поступка. И это даже если кто-то хотя бы в принципе собрался тормозить. Кроме того, приходилось поглядывать и в противоположную сторону: не едет ли колонна, все равно, своя или чужая. Как ни странно, изредка машины действительно проезжали в сторону Московского проспекта, который за городской чертой превращался в шоссе. Но каждый раз это были разномастные легковушки или «Газели»: ни одного БТР, ни одного тентованного грузовика с надписью «Люди», который было бы так приятно увидеть. Вместо этого – белые глаза за стеклами, сжавшиеся фигуры на сиденьях, иногда привязанный веревкой багажник, который не вмещал навалом набитые в него вещи. Потеряв таким образом минуты, капитан-лейтенант плюнул, махнул рукой, и они наконец пересекли шоссе, снова перейдя на бег. После двух десятков минут пути по засыпанному слежавшимся снегом пустырю в прямой видимости от того же шоссе случайность удачно вывела их на асфальтовую полутораполоску, ведущую в нужном направлении. За следующий неполный час со все большим облегчением они протопали через Солнечное, Красное и после довольно длинного пустого отрезка уткнулись в деревушку под символичным названием Прохоровка. Постучались в одну калитку, в другую, но не было видно вообще никого: деревня как вымерла, только надсадно гавкали запертые во дворах собаки.

– Тьфу на вас, – выругался тогда капитан-лейтенант. – А еще название такое. Ни откроет нам никто, только тормозим здесь.

– Погодите.

Курсант Дима, которого уже постепенно начало покачивать, вдруг развернулся и перешел через единственную улицу деревушки к дому напротив того, где они остановились.

– Эй! Мать! Ну не стыдно ли тебе?! Хоть на десять минут пусти ноги переодеть в тепле!

Сколько-то секунд ничего не происходило, а потом дверь дома отворилась, и на крыльцо вылезла старая бабка, которую Дима сумел углядеть за окном. Капитан-лейтенант на полном серьезе предположил, что ее сразило великолепное «ноги переодеть», но та объяснила, что просто одевалась, потому и открыла не сразу.

– Заходите, ребятки. Ой, заходите шустрее, не студите дом.

Несмотря на возраст, бабуля была совершенно в здравом уме. Форма одежды на ней была классическая, то есть серый ватник и бежевый платок. Но глаза были умные и живые, а речь правильная и быстрая.

– Ну, чего требуется? Кроме как ноги погреть.

Дима без разрешения опустился на табуретку, стоящую на выходе из сеней в дом. Уже снявшая обувь бабка покосилась на его ноги, но не сказала ничего.

– Мы с курсантом двигаем на север, к пограничникам. Нам действительно надо чуток посидеть в тепле. И может быть, еще чаю попросим.

Он посмотрел на старую женщину исподлобья, в общем-то, понимая, какая может последовать реакция.

– Что, ребятки, война?

Ответить тут можно было по-разному, но он просто кивнул. Война, чего уж тут.

– Я сразу поняла. Услышала и поняла. А соседи еще бегали как оглашенные, даже уже после радио. Все переспрашивали друг друга.

– Вы воевали? – спросил Дима со своей табуретки. Он действительно расшнуровал и снял ботинки и теперь шевелил влево и вправо ступнями в черных носках, выражая лицом благодарность и удовлетворение.

– Тогда-то? Нет, еще молода была. Но мы тогда из-под Орла с мамой вдвоем бежали, наслушались за спиной такого грохота… Ох, ребятки, ну мать же его за ногу… Ну куда же мне теперь деваться, а?

Он опять не нашелся с ответом и обвел глазами единственную комнату дома. Выключенный телевизор стоял в углу, накрытый салфеткой с бахромой; радиоприемник был выставлен на середину стола и тоже молчал. Впрочем, он запитывался от сети, так что дело могло быть в отсутствии электричества.

– Ладно. Носки чистые дать?

– Чего?

– Не «чего», а «спасибо, Вероника Петровна, за любезность»…

– Вероника?..

– Да, так папка и назвал. Земля ему пухом… В честь кого-то, я уж и не помню кого…

Почему-то вот эти мелочи из дома, где они задержались всего-то на 15 минут, запомнились капитан-лейтенанту живо и полно. Бабка быстро и просто выложила на стол буханку серого хлеба и кусок сыра в прозрачном тянущемся полиэтилене, затем два вареных яйца. К этому времени Дима переоделся в сухие и чистые носки и неожиданно совершил умный поступок – никого не спрашивая, принес из сеней тряпку и затер свои мокрые следы на полу.

– Здесь съедите или с собой?

– С собой, – тут же решил он. – Лучше так.

– Тогда просто чай пейте. Сахар тоже есть.

Чашки у бабки тоже были не самые простые – из хорошего фарфора, хотя и явно потертые временем. Электрочайник молчал со всем остальным электричеством, но печка была горячая, и обычный металлический чайник с крышкой грелся на ней с самого их прихода. Не кипяток, но горячий. Сахар в чай он обычно не клал, но тут отказываться не стал: энергия есть энергия. Когда еще удастся такую роскошь в себя залить?

Пока они пили, хозяйка дома быстро и конкретно рассказала, что услышала, когда были телевидение и радио, что узнала потом от соседей, пока они не разъехались, и что думает по поводу всего происходящего сама. Последнее, к слову, было довольно интересно. Хотя оставило очень тяжелый след в душе…

Под конец их короткого пребывания в этом доме они получили еще один подарок. Который, впрочем, выпросили сами. Автомобильный атлас, в состоянии «очень б/у» и выпуска аж 1998 года, но все равно бывший в их условиях почти драгоценностью. Окрестности Калининграда капитан-лейтенант знал очень приблизительно, а курсант не знал вообще: он был откуда-то из средней полосы и сюда приехал учиться, а не в турпоходы ходить.

– А машины не осталось? – спросил он после получения прекрасной книжки на руки. Даже не верилось, что им так повезло.

– Нет. Моего как не стало, я его машину сразу продала. Чтобы не ржавела. Я на лошади вот скакать умела, когда молодая была. А на машине только пассажиркой, зачем она мне? Так что берите, раз надо. Чем еще?..

Чувствуя себя татарскими гостями, они многословно поблагодарили, раскланялись и отправились дальше.

– Вот так примерно и раньше бывало. Семь десятков лет назад, – произнес капитан-лейтенант, когда они отошли подальше и их нельзя было услышать. Ему было нехорошо, хотелось вернуться и отдать продукты назад. Курсант ничего не сказал, только пожал на ходу плечами. Выпитый горячий сладкий чай и около четверти часа в тепле натурально вернули их к жизни, и за следующие часы они продвинулись очень неплохо. Время от времени оба сверялись с намертво загнутой страницей атласа, приводя разноцветные полоски в соответствие с разворачивающейся перед ними картиной: хорошие и плохие дороги, маленькие поселки и деревушки, отдельные группы домов и построек, просто отдельно стоящие дома. Из одного такого дома, окруженного крепким забором из покрашенного светлой морилкой бруса, в них выстрелили из чего-то крупнокалиберного. Выстрелили даже дважды подряд, хотя явно из одного и того же ствола. Прицел хозяина дома был плохим – картечины первого выстрела прошли много выше их голов, а куда пришелся второй выстрел, они даже не засекли: слишком звенело в ушах от удара со всего размаха об дорогу.

– Ох, ну ни…

Третий выстрел снова пришелся далеко мимо, и они потихоньку оттянулись назад. Минута – и непростой дом почти полностью скрылся за изгибом дороги. Оба молча переглянулись.

– С помповика дал? – предположил курсант. Офицер согласно кивнул и снова повернулся к дому. Закрывающий его забор был высоким, но в доме, считая мансарду, было три этажа. Стреляли в них явно из верхнего, не с крыши же? На крыше был флюгер с тигриной мордой, полоски на которой были изображены вырезами в железе. И почему-то еще флаг штата Техас, «Одинокая звезда». Как это можно интерпретировать, было совершенно непонятно. Но этот флаг состоял из тех же самых цветов, что и большинство флагов славянских государств. Мысль о том, что многим из европейских миротворцев это может не понравиться, заставила нервно хихикнуть.

– Поторопился он. Или просто стрелять не умеет.

Полрожка патронов к автомату могли решить проблему хорошо, но забор был больно уж капитальным. Перелезая через него, они будут представлять отличную мишень. Да и как перелезть? Все постройки, какие-нибудь сараи, к которым могла быть прислонена лестница, находились за тем же самым забором. Высадить остаток рожка вслепую в отливающее темнотой окно хотелось, но это разве что порадовало бы усталое эго: никакого смысла в этом не имелось вообще.

– Ну его в жопу, – в сердцах предложил курсант Дима. – Обойдем.

– Прямо с языка снял, – согласился капитан-лейтенант. – Нечего нам тут ловить. Непонятно, зачем это ему надо было, но спрашивать не будем. Будет удача, так вернемся сюда с чем-нибудь здоровенным и железным, а на своих двоих… Нет, в жопу так в жопу. Пошли.

Они ушли с дороги, протопали через участок довольно глубокого рыхлого снега и, не переставая ругаться, осторожно обошли дом по широкой дуге. Непрерывно наблюдая за окнами, виднеющимися из-за забора. На доме и даже на заборе было много кованого железа: многочисленные завитушки разного рисунка, перевитые кисточки, силуэты птичек и зайчиков.

– Охотник, блин. Богатая скотина. Техасец, бляха-муха. Поторопился.

Говорить было противно, и они оба надолго замолчали. Обиды и недоумения хватило обоим на много километров: сначала они оглядывались, потом перестали, но все равно продолжали морщиться и проговаривать про себя те слова, которые обычно помогали, но не помогли теперь.

За Ореховом было Ярославское, за Ярославским – Менделеево. Думая на ходу, капитан-лейтенант предположил, что пересечь Калининградское шоссе будет проще всего в крупном населенном пункте, где много тесно стоящих домов. Повыглядывать там из проходов, из-за заборов и с разбегу перебежать на другую сторону, где тоже можно быстро скрыться из вида. Вряд ли незваные гости оседлали шоссе на всю длину и переход составит такую уж проблему.

Но, как выяснилось через четверть часа, когда они дотопали до Первомайского, он ошибался настолько категорически, что глаза полезли на лоб. Еще с южной, дальней от шоссе окраины неясный гул впереди превратился в хорошо различимый звук моторов. Сотен их, опоясывающих своими ноющими нотами почти половину горизонта прямо по курсу. Курсант впервые за все время вынул пистолет из кармана, и капитан-лейтенант смутно подумал, что это хорошо его характеризует. Осмотревшись, они все же двинулись вперед. Первомайское выглядело нехарактерно: дома не вытягивались вдоль крупнейшей улицы, а ориентировались ровно наоборот, от шоссе и на юг. Непрерывно вертя головами и пригибаясь, они довольно живо продвинулись в глубь поселка и нырнули в простенок между двумя заборами задолго до того, как стало видно шоссе. Но зато его было отлично слышно.

– Ага. А я-то все думаю…

– Чего?

– Я все думаю, что такое непривычное… Звук четко слева направо идет. Все движение в одну сторону.

Капитан-лейтенант склонил голову набок, выждал секунду и понял, что курсант совершенно прав. Причем «слева направо» – это значит от самого Калининграда… Куда? По крайней мере, к Полесску. Он быстро сверился с атласом и кивнул сам себе. После Полесска идут Большаково и Советск. Но вся эта невидимая громадная колонна движется в целом именно туда, куда надо им. Хреново. Да, даже при том что выбор цели движения был весьма условным, придуманным искусственно, самим для себя, – все равно хреново.

– Ладно, пошли уж, – довольно нелюбезно буркнул он. Курсант кивнул и, в очередной раз оглянувшись, двинулся вперед, уже привычно пригибаясь. Пройдя вбок между заборами метров сорок, они наткнулись на недостроенный дом. Это выглядело неплохим вариантом, и они полезли через протянутую на месте будущих ворот цепь. Интересно, что дома как такового еще не было – только коробка в полтора этажа, без окон и еще не перекрытая сверху. Но забор уже был, пока что состоящий из поставленных через каждые 4–5 метров кирпичных столбиков. Местные жители будто жили среди центрально– или южноафриканских каннибалов – заборы здесь, судя по всему, ценились очень высоко. В Калининграде это не чувствовалось, а здесь их обилие и монументальность производили какое-то тягостное впечатление.

На задней стороне недостроя забор был попроще. По той полосе, где этот участок смыкался с соседним, просто была натянута крашенная в зеленый цвет металлическая сетка на редких столбах. Между двумя столбами была калитка с простым запором в виде высоко поднятого шпингалета: то ли чтобы дети на стройку не бегали, то ли для чего-то в этом же роде. Но стоило крадущемуся впереди курсанту поднять руку над досками и отщелкнуть шпингалет, как раздался вопль. Вопила женщина, которая приоткрыла в доме форточку – через нее виднелось ее круглое лицо. Они с трудом разбирали отдельные слова: настолько густой была речь. Ругательства и угрозы сыпались с такой скоростью, будто открыли заслонку в запруде.

– Мать, не кричи! – попробовал прервать женщину Антон, уже проходя во двор за курсантом. Но толку не было никакого, только ее голос поднялся еще на полтона выше. За три попытки он не сумел вставить в поток криков ни одного слова. Женщина совершенно не собиралась его слушать: своими воплями она создавала отдушину собственному страху перед будущим. Крик был для нее привычным и помогал всегда или почти всегда. Черных флотских шинелей, оружия она старалась не замечать.

– Ну, бля!

У курсанта Димы не выдержали нервы, мгновенным движением ладони он сдвинул флажок предохранителя своего пистолета и дважды подряд пальнул в окно. Патрон у него, оказывается, был в стволе.

В доме раздался визг, наслоившийся на звон расколовшегося оконного стекла, и тут же стало совсем тихо. Если не считать никуда не девшегося гула сотен колесных машин, двигающихся по уже совсем близкому, но все еще невидимому отсюда за домами Калининградскому шоссе.

Выругавшись, капитан-лейтенант перевел взгляд с опустившего оружие курсанта обратно на дом. Надо же, тот сумел попасть в стекло оба раза, кто бы мог подумать. А говорят, что пистолет – бесполезная вещь в руках дилетанта.

– Услышали, нет? – произнес он себе под нос и тут же скомандовал: – Бегом. Отсюда. Тем же маршрутом.

Однако Дима потратил еще с четверть минуты, чтобы добежать до угла дома и выглянуть по другую его сторону. Понятно было, что дом на шоссе не выходит, и что он там думал увидеть, капитан-лейтенант не представлял. В итоге выходило, что они просто потеряли время.

– Дурак, – объявил он курсанту уже на бегу. – Минус два патрона на какую-то дуру… Причем на свою, родную… Но стреляешь неплохо.

С пяти или шести метров навскидку в проем окна – это действительно было несколько выше среднего: сам он из пистолета стрелял ненамного лучше. Но их всегда учили, что это «статусное оружие», и он никогда не думал, что ему придется пользоваться пистолетом «фактически». Именно так говорилось среди моряков. «Быть готовым к фактическому применению оружия»…

Продолжая злиться на себя, на курсанта, на безымянную тупую бабу позади, он вывел бумкающего своими ботинками по мерзлой земле парня обратно к тем же воротам перед стройкой. И снова в тот же проем между двумя заборами. Ясно, что отсюда надо было уходить: если сдвоенный выстрел услышали с шоссе, то могут и даже должны послать хотя бы отделение разобраться. Но заборы были глухими. Пробежавшись дальше, он попробовал поколотить в пару калиток, но никакого видимого толка от этого не было – в этих дворах даже собаки не гавкали. При этом капитан-лейтенант каждый раз сколько-то времени ожидал ответа на свой стук и прекратил глупое времяпровождение, только поймав насмешливый взгляд курсанта.

Потом заборы с двух сторон наконец-то закончились, они обежали угловой дом, потом еще один и выбрались в другой проулок. Сбоку между домами просвечивала дорога, но это было не шоссе, а та же асфальтовая полоска, по которой они пришли, только ушедшая вперед и вбок и давшая там совершенно непонятный изгиб. Почему-то капитан-лейтенанту показалось, что им стоит поторопиться, и они наподдали, хотя оба и так задыхались. Один из попавшихся им по пути домов оказался классическим «домиком в деревне» – деревянным низким домом в полтора этажа, стоящим посреди покрытых инеем голых яблонь. Забор вокруг него тоже был совершенно нормальным, из редкого штакетника. Открыть калитку заняло у них секунду, и, пробежав участок наискосок, они наконец-то увидели шоссе.

Зрелище было впечатляющим, от него у капитан-лейтенанта стало холодно на сердце. Через крашеные досочки и лысые кусты шоссе просматривалось в самую меру, и, засев за прислоненной к стене сарая укрытой навесом поленницей, шепотом матерясь, они смотрели. Мимо катились без преувеличения сотни машин, одна за другой, с минимальными интервалами. Рев мощных двигателей нарастал и падал, и так раз за разом: «Фху-у-у… Фху-у-у…» В колонне преобладали тентованные грузовики, причем даже через сетку кустов и забора, когда можно было видеть только силуэты, а не детали, различалось, что машины нескольких типов идут вперемешку. Вспоминая какие-то прочитанные в детстве книги, капитан-лейтенант подумал, что наблюдатель должен считать, сколько транспорта прошло по дороге за какое время, – это вроде бы может пригодиться. Но «на месте» никакого смысла в этом он не нашел: поток вражеской техники был сплошным.

– Слушайте… – вдруг в четверть голоса спросил курсант. – А это точно не наши?

– Как это?

– Ну… Мы же не видим точно. Флагов никаких не развевается, и вообще.

Это прозвучало натурально тупо, и капитан-лейтенант вздохнул. Контузию просто так со счетов не списывают. А они сидят тут, под носом у смерти, ждут приключений.

– Отходим. Задом и тихо.

– Товарищ капитан-лейтенант!

– Тихо, я сказал.

– Но мы вообще не знаем…

– Курсант Иванов!

– Я!

– Рот закрыл! И с закрытым ртом начал пятиться назад. Понял, нет?

В этот раз Дима смолчал. Позже, когда они в каком-то из разговоров вернулись к этому эпизоду, он объяснил, что он и не думал серьезно, что это могут быть свои. Но ему казалось неправильным, неверным, что вот они потратили силы, дошли до вражеской колонны и отойдут назад, не сделав вообще ничего. Даже не поняв, кто это катится мимо. О смысле «увидеть и узнать» он тогда не думал вообще. Слава богу, капитан-лейтенант способен был размышлять трезво: своей задачей он видел не играть в разведчиков, а дойти до своих живыми. Риск засветиться перед вражеской колонной был большим, а пользы от получения сведений о национальной принадлежности этих конкретных миротворцев и демократизаторов не предвиделось. В их активе имелись лишь десяток патронов к автомату и сколько-то пистолетных. И кухонный нож, полученный на прощанье у той же доброй женщины, оставшейся в городе ждать, во что это выльется. Будут ли приехавшие на танках и бронетранспортерах люди бороться, как горячо обещали, за права человека и свободу самовыражения, а в перерывах цивилизованно ходить в музей Канта и музей янтаря, покупать сувениры и дегустировать местное пиво. Или, наоборот, тут же начнут требовать у населения «курки, млеко, яйки»,вешать сельских активистов на столбах, деловито уничтожать членов семей офицеров, невзирая на возраст и пол, и все такое прочее, что делали в прошлый раз. И что потом было ими объявлено или не имевшим места, или несущественным.

Про «млеко и яйки» – это, кстати, была весьма актуальная ассоциация. В любой момент какому-нибудь пану поручику или герру гауптману могло восхотеться попить водички либо пописать с комфортом. Или какая-то машина могла сломаться, проколоть колесо, и в образовавшуюся свободную минутку те же пан и герр пинком ноги откроют с этими словами калитку, а затем дверь ближайшего дома. По предчувствиям капитан-лейтенанта, в каждом четвертом их встретят как родных, с распростертыми объятиями, в каких-то других, может быть, огнем из спортивных «вертикалок», но свидетелем развития как первого, так и второго варианта он не хотел становиться ни в малейшей степени.

– Уф-ф… Ну, бегом теперь?

Сдвинуться с места они не успели: буквально над головой с ревом прошло тело вертолета. А они были на чистом пространстве, уже в нескольких десятках метрах от шоссе, за домами, бытовками и заборами, но как раз в нескольких метрах от ближайшей стены, к которой можно было бы прижаться.

Капитан-лейтенант втянул голову в плечи в ожидании пулеметной очереди, которая разорвет его живот, но в эту секунду обошлось, а в следующую они уже шарахнулись вбок. Притиснулись к стенке какой-то летней кухни, закрутили головами.

– Второй!

Действительно, второй вертолет был хорошо различим по звуку, несмотря на шум двигателя первого, заходившего в вираж. Не было видно, где вторая машина, но им с лихвой хватало и первой. В типах современных иностранных вертолетов ни один, ни другой из моряков не понимали совершенно ничего. Просто какой-то вертолет классической схемы, с пакетами неуправляемых ракет небольшого калибра на подвеске. Опознавательных знаков на фоне темной камуфляжной расцветки видно не было: ни польской «шахматки», ни разноцветных кругов европейцев. Пригибаясь, они перепрыгнули через забросанный кирпичами пузырь полиэтилена, скрывавший что-то ценное для хозяев, и укрылись в просвете между строениями: забор с одной стороны, два сарая по бокам.

– По нам?

На хриплое восклицание курсанта капитан-лейтенант ничего не ответил, внимательно глядя вверх и по сторонам. Наблюдение оказалось бесполезным: вертолет куда-то делся, и зудел теперь – близкий, но невидимый, – как огромная оса. Не было никакой возможности точно знать, заметили их с вертолета или нет и был ли его разворот прямо над ними случайным совпадением. В принципе, если их заметили, стрелок мог не прятаться – двое пехотинцев не представляли для боевой машины даже легкого типа практически никакой угрозы. Завис бы и расстрелял из бортовых пулеметов, а то бы и снес НУРСами со всеми сараями вместе. Но он ушел.

Еще минут пять капитан-лейтенант настороженно поводил стволом «калашникова» влево и вправо, как героический офисный хомячок, загнанный врагами в угол клетки. Нет, тихо. Колонна разномастных грузовиков гудела и подвывала там же, где и раньше, растекаясь от Калининграда и лежащей за ним границы дальше на север и восток, но гул вертолетных двигателей и пощелкивающий звук лопастей отдалились. Сначала они стали тише, а потом, через минуты, уже вовсе перестали быть различимы. Боясь поверить в хороший исход страшного момента, оба продолжали сидеть неподвижно, постепенно промерзая насквозь. Наконец несоответствие между их поведением и необходимостью двигаться дальше стало очевидным, и оба осторожно распрямились. Молча обменявшись мрачными взглядами, они вылезли из тупичка и потратили еще с полминуты, чтобы отряхнуться и чуть прийти в себя. Вероятно, их все же не заметили. Может быть, на этой конкретной машине не было тепловизора, предельно эффективного именно в холодное время года. А может быть, заметили, но не обратили внимания. Капитан-лейтенант совершенно забыл, что крупную, значимую колонну будут обязательно прикрывать с воздуха: именно так делалось в Афганистане и Чечне, и это регулярно демонстрировалось населению даже просто визуальным рядом игровых телефильмов. Ну и…

Моряки осторожно обошли дом, вышли через уже знакомую калитку и довольно торопливо потопали по дорожке, протянутой между двумя заборами. Эта дорожка слилась с другой, пошире, в виде Т-образного перекрестка, и ровно на нем они увидели машину. Впервые за долгое время, если не считать той же бесконечной колонны на Калининградском шоссе. Обычная легковушка модели «ВАЗ-2109», известная в народе больше как «девятка», чем как «Спутник». Далеко не новая, но без ржавых пятен. Бежевого цвета. Мотор был теплый – это ощущалось даже со стороны, просто всей поверхностью тела. А содрав с руки перчатку и положив на секунду кисть руки на капот, капитан-лейтенант убедился в этом окончательно.

– Ну, берем?

Вопрос курсанта, понятное дело, напрашивался, но, что делать, он не знал. По поводу «не брать чужое» в голове не мелькнуло даже мысли, вопрос заключался не в этом. Разбить стекло прикладом и потом мерзнуть в пути – это можно было и потерпеть, в конце концов заткнуть дыру скомканной шинелью или текстильной попонкой с заднего сиденья. Но гораздо менее оптимистично капитан-лейтенант глядел на перспективы заводить машину без ключа. В кино он видел эту процедуру раз сто, как и все мы. Но одно дело – видеть, а другое дело – понимать, какой провод из многоцветного жгута под рулевым колесом что означает. Искать хозяина и отбирать ключи силой? Или даже просто объяснить, куда им надо, и вежливо попросить… Покачивая подвешенным под мышку автоматом… Какому-нибудь оптимисту может показаться выгодным шанс отвезти и получить свою машину обратно по сравнению с вариантом отдать ее здесь и сейчас.

Перейти к следующему этапу, то есть поискам хозяина «девятки» в окружающих домах, они не успели: из дальнего конца просвета между заборами выскочила фигура в черном. Выглядела она настолько привычно, что ни у одного не сработал рефлекс, и оружие осталось на месте: «калашников» со стволом, опущенным вниз, пистолет в кармане Димы. Бегущий тоже ничем не проявил, что оценивает стоящих у машины как нечто опасное. Подбежал трусцой, не снижая хода. На бегу извлек из кармана флотской шинели связку ключей на ярком брелоке. Моряк. Лицо у парня оказалось смутно знакомым. Ага, рояль в кустах. В жизни так не бывает. Почти, потому что каждый взрослый человек наверняка имеет в копилке с десяток или больше таких же или похожих, произошедших с ним лично.

– Здравия… Товащь капитан-лейтенант… Давайте быстро, очень.

Едва мазнув взглядом по лицу застывшего с открытым ртом сверстника, он открыл замок водительской двери просто поворотом ключа, а не нажатием кнопки на пультике сигнализации. Такое показалось офицеру непривычным, такой процедуры он, оказывается, не видел уже давно. Тут же, еще не сев, парень выдернул одну из «пимпочек» замка, и, не задавая лишних вопросов, оба тут же втиснулись на заднее сиденье.

Эмблема БВМИ/КВВМУ на плече говорила сама за себя. Два перекрещенных пушечных ствола, про которые в городе ходила неприличная шутка, тонкие связистские молнии, сверху адмиралтейский якорь. Имени курсанта он не помнил, и некогда было переспросить: едва дав им захлопнуть дверь, парень врубил заднюю передачу, и машина с пробуксовкой подала назад. Несколько раз вильнув и каждый раз выправляя ход короткими толчками руля, курсант пролетел таким образом метров сорок, добрался до развилки и только тогда обернулся лицом вперед. За все время они ни разу не столкнулись глазами: он был с самого начала полностью сконцентрирован на дороге. Да, лицо знакомое, но не более того. Темноволосый, темноглазый, довольно бледный, осунувшийся. Никаких особых примет, поэтому и не запомнишь с ходу.