355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Смирнов » Без симптомов (Сборник) » Текст книги (страница 6)
Без симптомов (Сборник)
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 01:47

Текст книги "Без симптомов (Сборник)"


Автор книги: Сергей Смирнов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Сергей Смирнов. Зеркало

Когда Андрею Северину сказали, что набрана новая группа для работы на Горгоне и что подготовка этой группы проводится по особой программе, он только усмехнулся и махнул рукой. Так или иначе на пятый, от силы на восьмой день работы станция превратится в сумасшедший дом. Кто-нибудь наверняка будет кататься в истерике по полу, остальные будут близки к этому. Потом прилетит беспилотный космолет и увезет всех на Землю. К тому времени геройские лица новых удальцов, как и тех, которые были до них, изрядно потускнеют. Горгона это Горгона. Здесь в самом деле от нервной перегрузки можно окаменеть.

По сути дела, на Горгоне только и занимались исследованием непонятных эффектов и искали причину их воздействия на человека. Точнее, искали то НЕЧТО, что вызывает кошмары и каким образом ОНО это делает. Про сами кошмары уже известно практически все. Это были галлюцинации, сновидения наяву. Поначалу думали, что все эти чудеса реальны, но их не “засекали” никакие приборы, значит, они обман, иллюзия. Но какой обман! Обман всех чувств, вплоть до осязания. Рука, протянутая к “призраку”, не проходиласквозь него, но наталкивалась на предмет, и вдобавок нужно было приложить усилие, чтобы сдвинуть его с места. Трагических исходов, правда, никогда не было, и, видимо,их и не могло быть, Однако это ненамного облегчало жизнь людей на Горгоне. Попробуйте не облиться холодным потом, когда какое-нибудь фантастическое чудище, материализовавшееся из воздуха, словно только за тем и появлялось, чтобы напугать до смерти. Более девяти дней не выдерживал никто. Никто, кроме Андрея Северина. Это тоже была одна из тайн Горгоны – “феномен Северина”, загадка для всех, в том числе для него самого. Никто не мог понять, как мог он проработать на Горгоне уже больше года и просто-напросто ни разу не испугаться, когда все остальные, а их перебывало на Горгоне с полсотни, буквально выходили из строя, нервы не выдерживали.

Подготовка новой группы несколько затянулась. Отпуск Андрея продлился почти на неделю. Это его не удивляло. Но когда его отправили на Горгону одного и сказали, что остальные прилетят следом, на другой день, тут уж он был и вправду заинтригован. И потом при встрече с группой изучал лица ребят гораздо более внимательно, чем раньше. Однако никаких особенных впечатлений у него не осталось. Лица как лица, немного напряженнее и суровее, чем у других. Он заметил: они старались как-то избегать его, отводили взгляд при встрече. Словно им было неудобно жить рядом с ним, словно они в чем-то виноваты перед ним и теперь стеснялись извиниться, словно знали и боялись сообщить ему какую – то неприятную новость, касающуюся только его… …На следующий день утром командир группы Саша Бортников принял “боевое крещение”. Андрей был с нимв операторской, когда появился искрящийся шар с огромным, выпуклым глазом. Шар подлетел сначала к Андрею и долго, не мигая, глядел на него. Он отодвинул шар в сторону, и тот поплыл к Александру. Андрей перестал работать и начал наблюдать. Шар свалился командиру прямо на руки, и он – вот это да! – даже не вздрогнул, а только брезгливо шлепнул шар ладонью, так что он отлетел под стол и исчез.

Андрей был поражен: новичок даже не вспомнил о таблетках антигала. …Вечером они сидели в “гостиной”. Вдруг локоть одного из ребят, Виктора, соскочил со стола, и на пол брызнул кофе. Виктор побледнел, испуганно взглянул на Андрея.

– Андрей Владимирович, извините. Случайно.

Андрей вздрогнул. Что за абсурд… Но все смотрели на него, вся группа. Совершенно серьезные лица. Они словно опасливо ожидали, что он скажет. Андрей засмеялся.

– Да вы просто с ума посходили!

Прошло несколько дней. Ребята работали неплохо. Андрей радовался, но странное беспокойство не покидало его.

Однажды он долго не мог заснуть, вылил антигал… Все думал о причинах завидной храбрости ребят из нового отряда, о разных мелочах, которые нет-нет да и проскальзывали в их поведении. Наконец он понял, что где-то в глубине души начинает бояться этих парней. Может быть, он действительно изменился здесь, на Горгоне, приспособился к ней… но перестал понимать людей? …День третий. Щупальце осьминога висело в воздухе у выхода из операторской и свивалось в кольца.

– Недурно, – сказал Андрей. Щупальце словно сообразило, что с Андреем ей не справиться, и поплыло к Александру. Тот, не отрываясь от дела, дважды отодвинул его в сторону, но это не помогло. Тогда Саша ловко поймал его и, не выпуская, продолжал работать.

– Здорово ты его, – проговорил Андрей медленно, с расстановкой, еще сомневаясь, стоит ли начинать разговор.

– А что? – Саша продолжал писать в журнале.

– Да ничего. Так. Не противно?

Саша пожал плечами.

– А тебе? Ты ведь с этой ерундой целый год возишься.

– И Андрей где-то в глубине души почувствовал, как это в самом деле должно быть неприятно и жутко.

Он хотел заняться своим делом, как вдруг кровь ударила в голову, и он в испуге отшатнулся.

То была крыса, обычная крыса, прошмыгнувшая по пульту и задевшая руку Андрея.

Через десять минут Андрей был в радиорубке. Он дождался момента, когда его никто не мог услышать, и включил передатчик.

– Голованов слушает, – раздался ва динамика привычный голос.

– Игорек, – Андрей придвинулся ближе, чтобы говорить потише, – присылай корабль, и чем скорее, тем лучше.

– Что-то случилось с группой? – тревожно спросил Игорь.

– Нет. Ребята молодцы, им все нипочем. Зато я готов. Дня больше не выдержу. Все. Кончено.

– Да брось ты! – Игорь, кажется, вздохнул. – Вот уж никогда не поверю.

– Я серьезно говорю, Игорек. Если не пришлете корабль, мне уже никто и ничто не поможет. Ясно?

– Ясно, – послышалось из динамика. – Будет корабль.

Одной ночи хватило Андрею, чтобы наверстать все за год. Он проглотил полпачки антигала и к утру измотался совершенно. Ему помогли добраться до трапа. Славные ребята. Они были удивлены. Глядя на них, Андрей начал смутно понимать источник своего бесстрашия. Год назад что-то сработало в его сознании, и он перестал бояться кошмаровГоргоны… пока страшно было другим. Чем больше беспокоились другие, тем безразличнее относился он ко всем этим призракам. Может быть, потому, что знал: кому-то ведь нужно держаться.

Секрет Горгоны наконец открылся. Оказалось, что причина галлюцинаций не таинственное излучение – два года искали не там, где. надо, – а летучие масла, выделяемые невесомыми спорами мхов, которых здесь было полным-полно. Несколько молекул достаточно, чтобы оказать заметное воздействие. …Андрей вырвался в Центр раньше срока: к прилету на Землю ребят с Горгоны. Чтобы узнать подробности. Однако сначала ему пришлось рассказать Симагину, руководителю исследований на Горгоне, о своих злоключениях, его срыв произвел в Центре впечатление не меньшее, чем разгадка тайны Горгоны.

За два месяца, однако, Сергей успел хорошо отдохнуть и сейчас выглядел так, как будто снова готов был отбыть на планету.

– Похоже, мы и вправду кое-что не учли. Не думали, что поведение ребят выбьет тебя из колеи, – признался Симагин. – Решили, что можно скрыть от тебя на время то состояние, в котором они пребывали. А готовились они действительно необычно: полгода сурового аутотренинга, практически самогипноза. Перед отправкой на Горгону они простовну-, шили себе, что все эти “призраки” необходимая принадлежность жизни, быта. Вот и все.

– И они не помнят теперь, что творилось с ними на Горгоне? – спросил Андрей.

– Воспоминания самые отрывочные, – ответил Симагин. – Обидно вроде, но ничего не поделаешь. Нужно было войти в чужой мир не оглядываясь.

Андрей усмехнулся.

– Победить, приняв, на время признав врага?.. Нет, честное слово, я. не сорвался бы, если бы они стали ломать стулья или сказали, что не смогут со мной работать.

Андрей умолк.

В этот момент дверь открылась, и вошел Александр Бортников, руководитель группы, работавшей на Горгоне.

– А, Саша, – Симагин улыбнулся. – Знакомься со знаменитым Севериным.

Андрей взглянул на своего шефа… и принял игру.

– Андрей. – Он протянул руку.

– Александр, – представился Бортников. – У меня такое ощущение, будто я когда-то случайно с вами сталкивался.

– Вряд ли, – усмехнулся Андрей. – Я-то точно впервые вас вижу.

Сергей Смирнов. Свидетель

1

Грабители работали четко. Пока Жерье осматривал переулок, Вильбау карманным автогеном разрезал язычок замка и открыл дверь.

– Ну как? – спросил подоспевший Жерье.

– Фонарик! – прошипел Вильбау.

Жерье извлек из саквояжа машинку в форме пистолета и при– нялся нажимать на курок. Раздалось адское шипение и лампочка вспыхнула.

Освещая себе путь, преступники вошли в дом и остановились в длинном коридоре, в конце которого тускло сияла краснова– тая лампа ночного освещения.

– Идиоты! – умилился Жерье и спрятал фонарик.

Вильбау открыл вторую дверь. Грабители оказались в полу– темной, заваленной хламом комнате.

– Где-то здесь, – сказал Вильбау и, наклонившись, принял– ся внимательно рассматривать кучу валявшихся на полу вещей: тут было все, начиная от старых журналов и кончая велосипед– ным насосом.

– Ишь, хитрюги, – проворчал Вильбау. – Попробуй найди ее здесь. – Он сдвинул кучу в сторону, подошел к этажерке у стены. Нагнулся; на него с треском посыпались книги.

– Э-э, черт! – Жерье вынул фонарик и начал – вжик-вжик! – светить.

Наконец Вильбау радостно вскрикнул и вытащил из-под книг небольшую, плотно закрытую и перевязанную шпагатом кастрюль– ку.

– Это она? – затаив дыхание, спросил Жерье.

Вильбау кивнул, встал и сделал знак. Жерье пробрался в коридор и чуть не закричал: по коридору, ковыляя вдоль сте– ны, прохаживался очень низенький и коренастый человек. Чело– век не обратил внимания на Жерье, и тот, вглядевшись, понял, что пред ним всего лишь робот.

2

– Что там? – с беспокойством спросил Вильбау.

– Сторож, – ответил Жерье. – Робот старой конструкции.

– Подержи кастрюльку, – приказал Вильбау и пошел к робо– ту, на ходу включая автоген и шипя: – Первая заповедь граби– телей – никаких свидетелей!

Он подкрался к роботу сзади и направил горелку прямо в его круглый, твердый, чугунный затылок. Не успел металл рас– калиться, как робот обернулся и строго, как показалось Виль– бау, взглянул на горелку. Горелка пискнула, погасла и изог– нулась восьмеркой…

Вильбау выронил автоген из рук.

– Шеф!.. – позвал его Жерье.

– Заткнись! – ответил Вильбау и достал из саквояжа гвоз– додер. Лупоглазый, прихрамывающий на обе ноги робот двинулся было к нему, что-то бормоча, но Вильбау изо всех сил треснул его гвоздодером. Голова отдалась чугунным звоном.

– Кто ты такой? – чуть не плача спросил Вильбау.

– Меня зовут Франсуа, – прогнусавил робот.

– Шеф, – шепнул Жерье. – А если лаской, лаской?..

– Без тебя знаю! – огрызнулся Вильбау. – Что ты здесь де– лаешь, Франсуа?

– Гуляю, – ответил робот и, скромно потупившись, добавил:

– Ночью я сочиняю стихи.

– Безобразие! – не выдержал расстроенный Жерье.

– Франсуа, – сказал Вильбау, – ты ведь нас не видел, вер– но?

– Видел, – возразил Франсуа.

– Но ведь ты не догадался, кто мы такие?

– Нет, догадался: воры.

Грабители вздрогнули: дело принимало серьезный оборот. Но Вильбау вдруг воспрянул духом.

– Малыш, – вкрадчиво сказал он роботу, – а ты не хотел бы прогуляться с нами? У нас… есть кое-что для тебя… Пода– рок…

Франсуа засиял от радости:

– Наверно, телевизор?

– Три!..

Робот затрясся; в его железном чреве что-то запрыгало и загромыхало. Он надел белую панамку, и все трое вышли на улицу.

За углом они сели в автомобиль: Жерье за руль, рядом Франсуа, позади – Вильбау. Через минуту они уже мчались по пустынным предрассветным улицам.

3

– Я люблю кататься, – говорил Франсуа, и его бронирован– ное лицо так и лучилось. Вильбау рылся в саквояже. Когда ма– шина въехала на мост, он что-то шепнул Жерье, и тот выключил двигатель.

– Франсуа, мальчик мой, – проговорил Вильбау фальшивым голосом, – не дурно бы сейчас перекусить!.. Дорога предсто– ит, знаешь ли, дальняя…

– Вы очень добры, – застенчиво ответил Франсуа. – По правде говоря, я давно уже хотел скушать какой-нибудь махо– вичок…

– “Маховичок”! – презрительно повторил Вильбау, вынул из саквояжа бронебойную гранату кумулятивного действия и быстро выдернул предохранительную чеку.

– Вот, дружочек, это тебе будет больше по вкусу…

Франсуа вытер руки о панамку, взял гранату и сунул ее в рот.

– Драпай! – взвизгнул Жерье.

– Заводи!.. – крикнул Вильбау, но Жерье уже улепетывал по мосту. Вильбау схватил кастрюльку и бросился следом.

Метров через сто Вильбау нагнал приятеля. Тяжело дыша, они остановились и посмотрели назад. Автомобиль на ходу странно осел и накренился, потом из него повалил дым.Вне– запно дверца открылась, и они увидели оплывшего, раскаленно– го докрасна Франсуа.

На голове у него догорала панамка, а на спине – остатки кожаного сиденья. Повертевшись на месте, робот с криком “Ух ты!” бросился через парапет в реку. Вода вскипела и пошла пузырями; всплыла дохлая собака.

Но уже минуту спустя Франсуа выкарабкивался из воды на набережную. При этом он немодулированным голосом распевал куплеты, а с его круглой головы черными пластинками слетала окалина.

Грабители устремились в ближайший проходной двор и целых полчаса носились по тихим переулкам, заметая следы.

В предместье Жильмобль, в одном из безлюдных маленьких парков, они сели на скамейку.

– Шеф, – сказал Жерье, – мне кажется, пора делить добы– чу…

– Хочешь дать тягу?

– Как договорились: уходим по одному…

– Ха-ха-ха! – демонически рявкнул Вильбау и плотно обхва– тил руками кастрюльку. Жерье молча вцепился шефу в глотку длинными пальцами.

4

– Эй, ребята! – несколько полицейских умело скрутили гра– бителей и надели наручники.

Один из них выступил вперед:

– Я префект полиции Лакруа. Вы арестованы по обвинению в краже и нападении на робота-агента.

– Так я и знал, – прохрипел Вильбау. – Ваш проклятый Франсуа, стало быть, остался невредим?

– Рецидивист, – ответил префект, – такого парня, как Франсуа, голыми руками не возьмешь. Кстати, Буше, где он сейчас?

– Видите ли, месье, эти молодчики скормили ему противо– танковую гранату, он сделался от нее вроде как пьяный, и его отправили на завод для замены кантровой гайки. Капитану Тро– пезу пришлось дать ему отгул на сегодня.

Префект кивнул и взял в руки кастрюльку, бормоча:

– В нее, пожалуй, войдет литра два… Считай, четверть миллиона франков, а?

Развязав шпагат, он открыл крышку и расхохотался.

– В чем дело? – спросил Вильбау, предчувствуя подвох.

– Какой идиот догадался хранить воду в негерметичной по– суде? – ответил префект и показал кастрюлю грабителям: там на ржавом, давно высохшем дне сидел мрачный таракан.

Это случилось в те жуткие времена, когда чистая роднико– вая вода стала антикварной редкостью.

Сергей Смирнов. Заметки о Белозерове

Все мы – камни, упавшие в воду: от нас идут круги. Это любимая фраза Белозерова. Он часто повторял ее, особенно в последние месяцы перед гибелью. Как задумается, так потом наверняка улыбнется и скажет. Впрочем, в самые последние наши встречи он будто совсем ни о чем не задумывался: он казался рабом каких-то навязчивых жестов, взгляд его подолгу вцеплялся в, казалось бы, незначащие предметы, он вел себя как следователь на месте преступления, почти не разговаривал и только изредка, как бы извиняясь за свои странности, грустно вздыхал. Он производил впечатление человека с расстроенной психикой; понимал, что тревожит друзей, и очень от этого страдал. Глядеть на него было больно, но вот в чем все мы ему завидовали: каждый из нас, его друзей, чувствовал, что груз знания, который обрушился на Белозерова, его бы раздавил гораздо быстрее и безжалостней. Белозеров казался нам чудом психической выносливости… Бывало, я полушутя спрашивал его, как это он справляется со всеми своими ежедневными открытиями. Он всегда хмыкал недоуменно и пожимал плечами. И только однажды вдруг сосредоточенно нахмурился, взглянул на меня пристально и сказал такое:

– Привык… Иногда, правда, становится тяжко. Будто попал в коридор между зеркал. Вроде трюмо. Прикрываешь створки так, чтоб только голова пролезала, – и двигаешь глазами туда-сюда. Жуткое зрелище – с ума можно сойти. Там дебри зеркальных краев, как бритвенных лезвий, а в этих дебрях – твои двойники. Ближайших видно, а за ними толькомакушки выглядывают или краешки ушей. И так – бесконечный ряд… будто только что нарезанные, одинаковые кружки колбасы… – Он словно рассказывал навязчивый и неприятный сон.

Впервые он проговорился три года назад, в день, когда мы отмечали выход его первой книжки путевых заметок журналиста. А продержался он чуть больше года. Трудно бывает человеку хранить серьезную тайну, которая вдруг полностью меняет течение его жизни. Особенно трудно хранить тайну человеку, когда его общественное положение кажется ему неизмеримо менее значимым, нежели сама тайна. Он будет невольно искать повод, чтобы проговориться и притом сделать это как бы совсем ненароком, незаметно для себя самого. Впрочем, я вполне допускаю, что раскрытие секрета “механической жизни” входило в роковые расчеты Белозерова.

Началось с того, что на встречу я опоздал на час и явился в своем любимом галстуке цвета высохшего мха и с бутылкой шампанского в левой руке (детали немаловажные). Белозеров, открыв на звонок дверь, заулыбался, потом, не поздоровавшись, попытался сосредоточиться и остановить движение радостных чувств на лице. Он тщательно оглядел меня и на секунду взгрустнул.

– Н-да… Жаль, – проговорил тихо. – Завтра утром дождь совсем ни к чему.

– Привет! – я бодро взмахнул бутылкой шампанского и подумал, что он с ребятами уже успел без меня порядком отметить.

– Привет, – как эхо откликнулся Белозеров, и тут во взгляде его мелькнуло недоумение, а следом – испуг, и вдруг он вновь расплылся в улыбке.

У него был вид человека, которого только что освободили от удручающей обязанности сообщить дальнему знакомому о постигшей того крупной неприятности…

Однако все эти свои впечатления я исследую сейчас, спустя три года, а потому наверняка многое додумываю. Ведь в минуту нашей встречи я, конечно, не был столь наблюдателен: помнится, я просто растерялся.

– Привет, – повторил он уже виновато и стал суетиться, пропуская меня в прихожую. – Извини… извини, пожалуйста… Задумался вроде… Так, бутылку вот сюда пока… А, черт, падает! Мы, знаешь, уже обмыли немного… Нет, уроню. Держи сам.

Он бормотал вполголоса, словно стараясь запутать меня, заставить забыть о только что произнесенных странных словах, смешать их с хмельной болтовней… Но на самом деле он был, что называется, ни в одном глазу, а просто готовился к новому фокусу: стоило мне сесть за стол, как он изобразил на лице трагическую мину и горестно вздохнул:

– Ну вот, сел – теперь еще и похолодает к ночи! – И, не дав публике толком удивиться, он поднял свой фужер и сдался окончательно: – Мужики, мы все так здорово тут у меня расселись… Потому что… потому что сейчас засверкает на небе, загрохочет, загремит. Здорово… Соскучился по грозе.

Сейчас будет первая, майская. Весеннее чистилище… Здорово. Надо за эту грозу выпить.

Тост мы не донесли: вся наша компания разом превратилась в скульптурную группу из музея мадам Тюссо, ведь вместе с последними словами Белозерова ярко блеснуло за окнами, и крыши загудели гулким раскатом. …Мир полон примет.

Оказалось, что человеческие глаза – это карта, два маленьких полушария, на меридианах и параллелях которых лежат точные контуры всех человеческих болезней. Все органы отражаются на радужных оболочках вокруг зрачков. Древние китайцы открыли, что по виду пульса можно обнаружить сотни недугов. Знаток подписей способен по какой-нибудь небрежной закорючке верно определить, когда и как ее автор развелся со своей женой, а заодно и профессию бывшего тестя… В истории известен оригинал, который во время суда по положению ног подсудимого точно устанавливал степень его виновности.

Однажды я сам сделал подобное открытие. Я обнаружил, что по манере пить чай или кофе, даже по одной только повадке класть в чашку кусочек сахара можно определить характер человека, его отношения с сослуживцами, с женой, с детьми… Я провел несколько исследований, удивился точности угадывания и потом не раз на вечеринках блистал талантом ясновидца.

Мир полон привычных примет, за которыми скрываются великие тайны, целые миры и жизни. В капле воды отражается вселенная – вот изречение, ставшее банальным. Но согласиться с ним рассудочно не значит понять его.

Главное – тонко почувствовать, что правда этого бесхитростного афоризма откроется вам, только если воспринять его в самом буквальном смысле.

Белозеров пошел дальше всяких графологов, мастеров глазной диагностики, китайских лекарей, различавших полтысячи видов пульса. Он добрался до капли, вместившей в себя вселенную.

Талант его впервые проснулся в одном странном наблюдении. По утрам на автобусной остановке около его дома всегда скапливалась толпа спешащих на работу людей. Привычная примета городской окраины. Белозеров выходил из дома в половине девятого и обычно заставал под бетонным козырьком один и тот же набор лиц… Однажды вечером онотметил, что каким-то образом невольно и точно угадывает дневную погоду. Он удивился, потому как никогда особо не интересовался всякими народными приметами. От подъезда до остановки метров тридцать, и, спеша к ней, он всегда глядел себе под ноги, лавируя по доскам среди вечной грязи новостроек. Тут уж не до метеорологических наблюдений… Однако, покопавшись в своих ощущениях, он определил, что окончательно прогноз созревает во время поездки на автобусе и, всегда сбываясь, превращается к концу дня в невольный душевный фон самоуверенности и приятного легкого успокоения. Этот фон очень помогал расслабиться после суеты и неприятностей на работе, а потому неосознанная наблюдательность продолжала расти, как проверенное житейской практикой средство психологической самозащиты…

Первый домысел об источнике примет, конечно, вызвал усмешку. Но через пару дней усмешка уступила место тревоге, а потом даже страшно стало. По расположению людей наостановке в восемь тридцать утра и цветовой мозаике их одежды точно угадывалась погода на весь день! Испугаешься тут. Здравый смысл рассыпался, как карточный домик… Полгода Белозеров не верил себе, даже тетрадку наблюдений завел. Двести прогнозов – и все в яблочко! Вплоть до точного срока минутного прояснения на небе в дождливый осенний день. …А потом на Белозерова обрушилась лавина примет, с которой он так и не сладил до конца. У него появилась рассеянность, а следом – мигрени, бессонница, невроз. Талант наблюдателя обернулся для него дьявольской одержимостью. И наше удивление тем, что ему все-таки удается держать себя в руках, было отчасти показным– надо было его как-то подбадривать… Но зато и фокусы показывал он такие, каким позавидовал бы любой сказочный оракул или колдун.

Одного беглого взгляда на любую группу ожидающих городской транспорт ему хватало для ювелирного прогноза погоды на сутки. С минуту понаблюдав движение машин на проспекте, он выдавал точные координаты зарождения очередного тайфуна в Тихом океане и его траекторию. Мозаика светящихся окон соседнего дома предсказывала ему через полчаса после полуночи распространение холеры в Африке, а в очереди у палатки приема стеклотары был зашифрован вчерашний переворот в какой-то банановой республике.

Приметы громоздились одна на другую. От них невозможно было отвлечься. Они всплывали в сознании, как пузыри в кипящей воде. И, наверно, если бы Белозеров остановился на машинальной расшифровке связи явлений, то жить бы ему вскоре стало совсем невмоготу. Но он, видно, понял, что остановиться, значит мгновенно оказаться погребенным под обвалом знаков и предзнаменований. И он двинулся дальше – талант позволял – и достиг наконец смысла всего грандиозного калейдоскопа примет.

Солнце, садясь в тучи, не знает, что облачный закат – к плохой погоде. Комары-толкунцы, мельтеша по вечерам густыми роями, не подозревают, что п р е д в е щ а ю т своей пляской тепло. Муравьи, скрываясь в глубине своего жилища за пару часов до начала дождя, понятия не имеют о приближающемся ненастье – чисто инстинктивные ощущения, сливаясь в растущий стимул, гонят насекомое в укрытие. Ласточки, промышляющие мошкарой низко над лугом, никак не разумеют, что своим полетом предвещают ливень.

Человек, в сущности, не так уж далек от ласточки или муравья. Он, конечно, и разумен, и сознателен, и многое в мире способен понять и предсказать. Но он не замечает, что в нем самом сошлись клином миллионы закономерностей миллионов явлений, что он и есть та самая капля, в которой отражается вселенная. Нервно дожидаясь на остановкеавтобуса, он уверенно предполагает, что стоит тому опоздать на пять минут, как затем может последовать опоздание на работу, пустяковая, но чреватая скверным настроением на весь день стычка с шефом, потом – вечером – перебранка с женой, подзатыльник сыну за развлечения на уроках и, наконец, – головная боль и поиски вечно прячущейся пачки анальгина. Но ему невдомек, что с толпой таких же насупившихся друзей по несчастью он составляет мозаику-примету какого-нибудь удивительного явления, например, грядущего к вечеру извержения вулкана Килауза или нашествия саранчи в Иране. Или того и другого вместе и к тому же выпадения в ту самую минуту ожидания автобусаграда в Мытищах, начала пыльной бури на Марсе и взрыва сверхновой звезды в соседней галактике. И так до бесконечности…

Но ни ласточка, ни муравей н е с п о с о б н ы открыть и осознать законы вселенского коловращения. А человеку это дано. И как только он осознает свою силу – тут же возникает обратная связь. Она может оказаться очень слабой, вовсе незаметной. Круги от камня, брошенного с берега в океан, не дойдут до берега другого материка. Но когда-нибудь, в роковой миг, такой камень поколеблет дно – и окажется, что этого ничтожного движения как раз и недоставало для толчка к оседанию земной коры… Камень брошен в воду – и вздрогнул океан, и прокатился по нему чудовищный вал цунами… Порой гроза в горах проносится бесследно, а потом один неосторожный окрик или далекий выстрел срывает лавину с вершин…

Вспомните сказку о репке: там всех выручило крохотное существо. В этой сказке великая мудрость…

Однажды я столкнулся с Белозеровым в библиотеке. Я глянул на его стол: он был завален кипами европейских довоенных газет.

– Я тут пытаюсь разобраться, сколько народу участвовало в мире в антивоенном движении в тридцатые годы, – объяснил он. – Пытаюсь понять толком, почему война о к а з ал а с ь неизбежной… Ну, причины-то мы все знаем, а вот бы вычислить точно, сколько сил не хватило, чтобы остановить катастрофу… Хотя, конечно, по э т и м газетам и сотой части сведений не раскопаешь… Знаешь, вот сидишь перед телевизором, смотришь: ходят ребята с транспарантами, протестуют, а толку-то вроде чуть. Потерпят их, потом, глядишь, дубинками разгонят – и всего хлопот. Ракет меньше не делается, наоборот – больше, как назло… Так вот раньше и думал. И вдруг теперь дошло. Нет, не зря ходят. Главное, чтобы сошлись все на одном – и тогда будет достаточно одного незаметного, случайного жеста в толпе: и все… То ли танки начнут вдруг разваливаться, то ли еще какой-нибудь сверхкризис энергетический грянет… Неважно что. Главное – результат…

Если убедить два миллиарда человек в один и тот же день, час и минуту отвлечься от всех дел и забот и провести эту всемирнодоговоренную минуту в осознанной ненависти к оружию… ей-богу, все оно начнет мгновенно ржаветь. Но необходим стройный хор двух миллиардов голосов.

Свою жизнь он называл “механической”, воображая себя крохотной шестеренкой в дебрях необъятного месива вращающих друг друга колес. Мне лично это сравнение не по душе. Взаимосвязь явлений видится мне в образе круговорота воды, морских течений или движения ветров. Однако Белозеров по складу ума был технарем, а потому предпочитал мыслить механическими моделями, и упрекать его в таком взгляде на вещи просто глупо.

И все-таки мне кажется, что именно рассудочная потребность в окончательной и геометрически строгой упорядоченности примет и связей привела Белозерова к хронической неуравновешенности и болезненному напряжению… Да, тяжело, наверно, жить шестеренке, разобравшейся в движении колесиков, среди несознательных, сонных шестерен… И если бы не вечная нервозная усталость и, наконец, не кажущаяся нелепой гибель Белозерова, я бы не колеблясь назвал жизнь его не “механической”, а “гармоничной”, – вероятно, только этим словом может быть определена жизнь человека, верно определившего свое место и назначение в мировом калейдоскопе явлений.

Погиб Белозеров во время прошлогоднего землетрясения в Туркмении. Он вычислил его двумя месяцами раньше, потом выпросил у шефа командировку на строительство канала, совпадавшую по срокам с подземными толчками, и укатил спецкором прямо в будущий эпицентр… Думаю, у него и в мыслях не было удивлять кого-либо из местных властей своими прогнозами. Кто бы поверил?.. Но перед самым отъездом, уже на платформе вокзала, он бросил странную фразу. Тогда я пропустил ее мимо ушей и не стал ни о чем расспрашивать. Теперь я, конечно, жалею об этом…

Он сказал:

– Достаточно того, что я туда просто поеду и там никто не погибнет…

Достаточно для чего? Чтобы ослабить землетрясение на несколько баллов? Чтобы спасти несколько человек? А может, сотню? А может быть, весь город, оказавшийся как раз в эпицентре стихии? Увы, осталось загадкой, какие он хотел предпринять меры.

Странно то, что только Белозеров один и оказался жертвой землетрясения, да еще был ранен шофер “газика”, в котором они возвращались со стройки в город. В момент семибалльного толчка полукилометровый участок старого горного шоссе сдвинулся с оползнем и накренился. Водитель не успел погасить скорость – видно, не сразу сообразил,что происходит, – и машина покатилась кувырком по склону…

Может статься, и гибель свою Белозеров представлял заранее, жертвуя собою во имя спасения других. Были точно выверены срок и место…

Последние два месяца его жизни прошли в виртуозном жонглировании приметами, он выткал тончайшую сеть связей и тщательно подготовил себя к роли камня, круги от которого должны разойтись по всему океану… Но как он это сделал? Можно лишь строить предположения. Впрочем, это уже домыслы камешков, мгновенно теряющихся в глубине и не способных узнать, где затихают волны от их случайных падений.

This file was createdwith BookDesigner [email protected]


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю