Текст книги "Одна-единственная жизнь (О прозе Федора Кнорре)"

Автор книги: Сергей Баруздин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Сергей Алексеевич Баруздин
Одна-единственная жизнь
(О прозе Федора Кнорре)

Путь в литературу Федора Федоровича Кнорре (р. 1903 г.) был несколько необычен – из кино, которое тогда только зарождалось, из цирка, из молодого революционного советского театра. Вчерашний красноармеец был сорежиссером в кино и в театре, сам играл, сам ставил в Ленинградском и Центральном Московском ТРАМах, был хорошо знаком с Траубергом, Мейерхольдом, Эйзенштейном, Булгаковым, Роммом, писал комические сценарии, цирковые репризы, а потом ставшие известными пьесы «Тревога» и «Московский 10–10», которые не только шли на театре, но и были изданы ГИХЛом в 1931 году отдельными книжками.

Впрочем, Федор Кнорре впоследствии не раз возвращался в кино и театр. И возвращался не зря. Вспомним его «Истребителей» с Марком Бернесом, «Родную кровь» с Вией Артмане и Евгением Матвеевым, «Ночной звонок» с Верой Марецкой и Борисом Андреевым, а в театре Моссовета – «Встречу в темноте», поставленную Ю. А. Завадским.

Конечно же, не с «Тревоги» и «Московского 10–10» начинается настоящий Кнорре, а с рассказа «Твоя большая судьба», напечатанного в 1940 году в «Знамени» и замеченного газетой «Правда». Казалось бы, ничего особенного нет в материале этого рассказа: жизнь и жизнь, как она есть, и персонажи самые обыденные, но мысль писателя – о судьбах маленьких, собственно твоих, и судьбах больших – народных, была не просто свежа и нова, особенно в предгрозовом сороковом, но и жизненно необходима. И относительно небольшой этот рассказ стал событием в литературе тех лет.

Сразу же, впрочем, замечу, что если говорить о мысли авторской, то она никогда не лежит на поверхности у Кнорре – ни в повестях его, ни в рассказах. И если я вспомнил рассказ «Твоя большая судьба» и мысль, выраженную в нем, то это потому, что так прочитал рассказ я. Другие могли прочитать иначе, например: «Маленькие судьбы бывают у маленьких людей». Это можно сказать и о военной повести «Жена полковника», и о рассказах «Синее окно», «Мать», «Шесть процентов», «Утро».

Федор Кнорре очень любит людей, о которых пишет. Любит нежно и страстно. Любит молодых и старых, хороших и плохих, удачливых и несчастных. Его любовь лишена предвзятости, которая, увы, так часто еще портит нашу литературу.

Елена Федоровна Истомина – одна из них («Одна жизнь»). Престарелая, с несостоявшейся судьбой актриса в блокадном Ленинграде, – как она прекрасна в конце своей жизни! Автор выписывает ее образ с чутким вниманием и завидной достоверностью, как, впрочем, и образ ее обожателя Кастровского, и соседа Самарского, и билетера Василия Кузьмича, и медиков из госпиталя. Суровы картины блокады.

И тут же на втором плане, а, впрочем, может, и на первом, молодость Истоминой: гражданская война, фронтовая бригада, провинциальный театр, встреча с Колзаковым. Все приметы эпохи удивительно точны, а человеческие характеры жизненны. Пожалуй, самый сильный из них и трагичный – Колзаков, судьба которого прослеживается вплоть до Великой Отечественной войны.

Темы сегодняшнего и прошлого не просто переплетаются, а естественно живут в повести:

«И память возвращает то, что люди называют „прошлое“. Странное слово. Построенный человеком дом – это его прошлое. Пускай это так называют, но для тебя это просто твоя жизнь, которую ты сам построил, и вот открываешь дверь и входишь, и вся она перед тобой, такая, какой ты ее сумел сделать…»

«Одна жизнь» написана двадцать лет назад, и за эти годы я трижды перечитывал эту повесть и всегда открывал в ней для себя нечто новое.

Я вспомнил о героине «Одной жизни» Истоминой и хочу добавить, что вообще женские образы очень удаются Федору Кнорре, и образы актрис в частности. Валерия Александровна в грустном, но удивительно гордом рассказе «Олимпия», гениальная В. Ф. Комиссаржевская в тонком рассказе «Озерки» образы, трогающие душу и сердце.

* * *

Кажется, в ту пору, когда с легкой руки критики нашу литературу стали делить на городскую и деревенскую, появился еще один странный термин «психологическая проза». Не знаю, право, что это такое, ибо если проза не психологична, то это просто плохая проза.

Но если все же принять такое искусственное деление литературы, то прозу Кнорре можно считать и городской, и деревенской, и уж, конечно, психологической. И еще бы я добавил – военной, поскольку тема Отечественной войны проходит через многие произведения писателя.

У Кнорре война – не фронтовая, не окопная, не батальная, а прошедшая через души людей, через их судьбы. Федотов («Родная кровь»), Орехов («Орехов»), Платонов и Наташа («Шорох сухих листьев»), муж Тамары («Шесть процентов»), – всех их мы видим в тылу: в отпуске во время войны или после ее окончания, но именно война стала для них высшим мерилом нравственной высоты и чистоты.

Иногда война лишь деталь:

«Только его дому не суждена была долгая старость – он наповал был убит прямым попаданием бомбы, – кажется, единственный во всем районе дом, так погибший от воздушного налета, единственный, от которого и следа не осталось, так что на том месте, где он стоял, уже зеленел маленький скверик и успели подрасти высаженные после войны деревца…

Во время войны ему только один раз случилось побывать на этом перекрестке. Витрины булочной тогда были забиты деревянными щитами и до половины заложены мешками с песком, и у дверей, держась за бронзовую ручку, сжимая рукой у горла платок, стояла женщина, за ней тянулась продуваемая ветром длинная очередь, а за мраморным прилавком выдавали черный хлеб, нарезанный кубиками…»

Всего лишь деталь, но без нее не было бы рассказа «Продается детская коляска».

В рассказе «Шесть процентов» война уже суть его. Здесь она не просто трагедия страны и народа, а трагедия конкретного человека. По силе своей, по высокому своему напряжению рассказ этот, пожалуй, можно сравнить лишь с «Русским характером» А. Н. Толстого.

Забавный, на первый взгляд, а на самом деле очень глубокий и серьезный рассказ «Ложь», казалось бы, обращен в сегодняшний день. Тут и массовое жилищное строительство, и актуальный почин – заведующий райфинотделом Ефим Ефимович Подрезов едет работать на угольную шахту, и протест против непорядочности современного приспособленца (Соломатин).

Шаржированная сценка игры в войну, где фальшиво все – от юного героя до «паршивого фашиста», невзначай кончается («Ладно, будешь партизаном в другой раз»), и начинается обычная сегодняшняя жизнь. Но игра в фальшивую войну неожиданно оборачивается для юного Подрезова еще более страшной фальшью – ложью родного отца, самого близкого человека, который он еще только вчера так гордился. И вот в отношениях с отцом – страшная трещина.

Думается, важно сказать и то, что во всех этих вещах Кнорре звучит тема преодоления войны.

* * *

Как-то бродили мы по Рижскому взморью, и Федор Федорович рассказывал:

– Во время наступления Юденича я добровольцем вступил в Красную Армию. Два года служил, главным образом в Петропавловской крепости, в штабе Петрукрепрайона. Красноармейцем, естественно. Там же и в партию вступил. После того, как партком меня единогласно принял, «штатский» райком предложил мне побыть кандидатом еще полгода, так как мне было шестнадцать лет. Мой комиссар мне сказал: «Что же вы мне не сказали, что подали в партию? Я бы вам рекомендацию написал». Болван, то есть я, отвечал: «А я не знал.» На собрании мне сказали: «Мы знаем, что ваш отец был придворным инженером, но мы тебя знаем, и это ничего не значит». Кстати, далеко не «придворный», мой отец всю свою жизнь строил мосты, которые до сих пор стоят: Охтенский через Неву в Ленинграде, Ярославский через Волгу… Но вернусь к Укрепрайону. Там именно в парткоме все солдаты были одеты и заправлены по форме, с отличной выправкой, рослые, спокойные фронтовики, не повышавшие на собрании голоса. Вот почему я улыбаюсь и даже смеюсь, глядючи некоторые наши фильмы о гражданской войне…

Вспоминая эти слова, я опять возвращаюсь к образу красного командира из «Одной жизни».

Человек из деревни, не ахти какой грамотный, был он смелым воином (танк французский подбил) и талантливым командиром. Не знал он и не понимал, что такое театр, но, может, именно поэтому и потянуло его поначалу к загадочной актрисе Истоминой, а любовь к ней – это уже потом. А пока: «…показывается у вас в пяти действиях, что бедность это не порок… Самый актуальный вопрос текущего момента. А в это самое время белые генералы прямо напирают на город… Как-то смешно, нет?.. В нашем массовом действии с белыми нам требуется, главное дело, снарядов побольше, остальное, по-моему, обойдется как-нибудь».

Колзаков – личность, интеллигент по природе, и он не чета коллегам Истоминой по театру. Поэтому и тянется Истомина из театра в штаб, пусть хоть машинисткой, потому и приходит к невинно приговоренному к расстрелу Колзакову в тюрьму.

Жизнь разметала их: Истомину в большое искусство, Колзаков после тяжелого ранения получил инвалидность и призрачное семейное счастье. И лишь на закате жизни, во время блокады, узнает Истомина из письма его дочери о нем:

«…Некоторые командовали дивизиями и выходили с ротой, а он из окружения вывел тысячи бойцов, своих и чужих, с оружием. Таких людей, которые в тот момент были Родине на вес чистого золота: измученных, как черти, все повидавших и злых, как черти, хоть сейчас обратно в бой. Я про все это спокойно не могу писать. Я думаю, что для командира такой момент отчет Родине за всю прожитую жизнь, и горжусь, что мой отец скидок не просил и объяснений, почему вышло плохо, не писал…»

* * *

Мы много пишем и говорим в последние годы о проблемах нравственности. При этом, конечно, имеем в виду нравственность не как понятие отвлеченное, а новую нравственность, порожденную нашим новым обществом.

По существу, все творчество Федора Кнорре посвящено этой проблеме. Характерны в данном случае его рассказы «Один раз в месяц», «Не расцвела», «Утро», «Хоботок и Ленора».

Мать, отец, Саша, новый муж матери Казимир Иванович в одном случае; старый опытный врач, молодой хозяин и его жена во втором; Сережа и Ирина в третьем; наконец капитан Петр Петрович и его дети – все они волею обстоятельств оказываются в тех экстремальных условиях, когда обостряются чувства, когда необходим бескомпромиссный взгляд в прошлое, когда жизнь требует принятия твердых решений. Не все выдерживают это испытание, не все готовы, но жизнь требует.

И поездка фотокорреспондента Мити Великанова в волжский город («Акварельный портрет») – не просто очередная командировка, а этап во внутреннем становлении человека, который, может быть, впервые подходит к серьезному осмыслению жизни:

«С нежной грустью он смотрел и смотрел на портрет и все думал: ах, эти старые портреты девушек, которые давно уже состарились, умерли!.. И тебя давно нет на свете, и все-таки ты вот глядишь на меня из потускневшей рамочки, и готовая возникнуть улыбка чуть приоткрывает тугие, влажные губы, точно ты вот-вот готова вскрикнуть от радости, нетерпеливо вглядываясь удивленными серыми глазами в твое давным-давно миновавшее будущее.

Кто знает, сколько никем не востребованной силы, любви и таланта перекипало, растрачивалось зря в домишках этих слободских переулков? Какие порывы к широкому вольному свету, какая жажда лучшей жизни, какие душевные богатства бесследно гасли в темных посадских тупиках под гиканье пьяных купцов в монте-карлах?..»

Орехов из одноименной повести, при всей своей нынешней внешней непривлекательности, оказывается человеком душевно щедрым, принципиальным, тонким, способным на благородство, на то, чтобы вести за собой других, тоже неустроенных.

И стареющий, больной Платонов, уходящий с поста директора школы («Шорох сухих листьев»), продолжает жить в своих учениках, идущих на учительскую работу, и разве не знаменательны слова о нем мужа Наташи: «А твой Платонов – провод. Под током… От этого лампочки будут гореть. А не так схватишься, передернет!»

* * *

Одна из зарубежных газет писала о повестях Федора Кнорре:

«Три короткие повести или, может быть, длинные рассказы – редкой красоты. Тема – любовь во всех ее формах и проявлениях. Тонко выписаны портреты героинь, нравственные размышления, психологические сложности – все это в чистой лирической интонации. И все – истинно русское. Вот как можно охарактеризовать эту прозу, скромную, немодную и очень благородную».

Все верно, поспорю только со словом «немодная». Его, видимо, надо читать как традиционная. Но чем плоха традиционная литература? К примеру, А. Толстой и А. Фадеев, К. Федин и С. Бородин? Думается, именно традиционная литература всегда дает простор для поиска и новаций. Если, конечно, это не новации во имя новаций.

В прозе Федора Кнорре я вижу постоянный поиск нового. Кардинально меняется стилистика повествования, традиционность прошлого обогащается новыми понятиями и словами, и характер того или иного произведения становится предельно современным.

Меняется и живая речь персонажей: Истомина и Кастровский в годы гражданской войны и в дни блокады («Одна жизнь»), Наташа в годы войны и сейчас («Шорох сухих листьев»); меняется и форма построения произведений. Достаточно сравнить довоенное «Синее окно» и послевоенное «Письмо на телеграфном бланке», послевоенный рассказ «Мать» и написанный в семидесятые годы рассказ «Никому, никогда…».

Повествование у Кнорре ведется как бы изнутри, оно пропускается через героя:

«Зенитки, стрелявшие в разных местах, разом все замолчали. Значит, это солдаты с той стороны реки отогнали самолеты, и, может быть, поэтому она осталась жива. И не погибли другие деревья» («Одна жизнь»).

Язык персонажей Федора Кнорре глубоко индивидуализирован. Это речь актеров (как хороши, в частности, Дагмаровы, Маврикий, Павлушин, Гусынин, Семечкин в «Одной жизни»), учителей, солдат, крестьян, шоферов, моряков (особенно в рассказе «Соленый пес»), научных работников («Шорох сухих листьев»), стариков, детей. Именно поэтому многие вещи Кнорре становятся основами для киносценариев или пьес, хотя воплощение их на экране и не всегда бывает удачным.

* * *

Нельзя не сказать о работе Федора Кнорре для юных читателей. Это, прежде всего, «Капитан Крокус», «Черничные глазки», «Оля», «Бумажные книги Лали». Да и «Соленый пес» выходил отдельным изданием для детей, хотя рассказ этот вовсе не детский.

Мне кажется, что в своих книгах для детей Федор Кнорре выступает не только как талантливый автор, но и как режиссер, и как актер – столько выдумки и фантазии, столько чисто игровых действ в том же «Крокусе» или «Бумажных книгах Лали»!

Федор Кнорре пишет для детей книги-сказки, но сказки эти нарушают общепринятые каноны, по которым персонажи четко делятся на добрых и злых, в которых добро обязательно торжествует над злом. Нет, куда интереснее, запутаннее, неожиданнее все происходит в сказках Кнорре, и, по мысли автора, сам читатель должен разбираться в происходящих событиях, понимать, что хорошо, а что плохо, кого в них стоит любить, а кого ненавидеть.

Сюжеты сказок Кнорре настолько крепко закручены и запутаны, что пока не дойдешь до конца, даже и не догадаешься, к чему ведет тебя автор.

– Когда пишу для детей, – признавался как-то Федор Федорович, – я отдыхаю. Это все равно что хорошая прогулка по неизведанным местам, где за каждым поворотом не знаешь, что тебя ожидает. Что касается самого писания, то тут труд даже более серьезный, чем писание для взрослых. Трудность одна: надо быть и совершенно на равных с читателем и одновременно чуточку умнее и хитрее его…

* * *

Не знаю, как для других, а для меня всегда важна не только хорошая книга, но и облик человека, ее создавшего.

В случае с Федором Федоровичем Кнорре тут, как говорится, полный порядок. Потому, может быть, мне особенно дорог облик этого писателя.

Не одну, а многие-многие жизни впитала в себя проза Кнорре. И все же это одна-единственная жизнь, ибо читатель, закрывая любую хорошую книгу, прежде всего думает о своей единственной жизни: так ли она прожита, хорошо ли, худо ли… И не в этом ли высокий смысл литературы?..