Текст книги "Аннигиляция"

Автор книги: Сергей Журавлев

Соавторы: Андрей Селюхов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Если сам не можешь найти ответы – остается спрашивать у Господа

Феликс хлебнул воды из фляги и хотел, было, продолжить, но, увидев приподнятую руку Ставроса, запнулся.

– Я хочу озвучить свою точку зрения, – начал грек.

Саенко, хоть и не закончил мысль, но деликатность взяла верх, и он кивнул, давая высказаться другу.

– Равенство – означает отсутствие разделения на сословия, верно? – начал Ставрос. – Но они были, есть и будут. Меняются исторические условия и появляются новые социальные слои, а значит, и новое неравенство. Свобода и равенство находятся в состоянии противоречия и даже конфликта: равенство предполагает определенные границы для свободы. Свобода же, в свою очередь, разрушает равенство.

– Это всем известно и никак не противоречит тому, что говорю я, – согласился Феликс, подошел к греку и сел рядом. – Равенство не является естественным состоянием общества, тогда как неравенство естественно. Оно возникает само собой в любом социуме, без каких-либо усилий со стороны людей. Уничтожить неравенство можно только сообща. Вопрос, с чего начать? Нет. Главное, кто начнет! Нам и нашим соотечественникам вскоре предстоит выбирать того, кто этим займется.

– Действующая власть не стремится к равенству в обществе, – бросил реплику Илья.

– Что-то хочешь сказать? – обратился к нему Феликс.

– Хочу. Дело в том, что начальники и подчиненные будут всегда. Тогда о каком таком равенстве мы говорим? Нет равенства между теми, кто приказывает, и теми, кто исполняет. По сути своей власть является привилегией.

– Я говорю о равенстве перед законом, – уточнил Феликс.

– Идея общества, где все были бы равны, нашла свое отражение в христианстве, – заметил Ставрос, но Феликс не дал ему развить тему.

– Секундочку! О каком равенстве может идти речь, когда одни называют себя пасторами, а остальных – паствой? Разве это равенство? И слеп тот, кто этого не видит!

– Позволь мне закончить, – попросил Ставрос. – И все же именно христианство пыталось внести изменения в отношения между рабом и господином. В то время как Апостол Павел советовал рабам «повиноваться своим господам со страхом и трепетом, как Христу», Апостол Петр призывал господ: «Не повелевай с жестокостью твоему рабу, который так же, как и ты, надеется на Спасителя». Современное христианство вообще отвергает слепое повиновение кому-либо, кроме как Всевышнему, тем самым уравнивая людей перед ним.

– А я и не знал, что ваша религия людей на касты не разделяет! – удивился Путу, вступая в разговор. – Наша религия, буддизм, утверждает, что общество разделено изначально. Мир идеален. Зачем страдать, живя в нищете, если можно этому радоваться, так как наградой вам будет нирвана.

Путу понял, что сказал что-то не то и, пожав плечами, все же добавил:

– Вы поймите: и древнему рабу и современному человеку буддизм обещает возрождение. И в этой новой жизни можно стать раджей, божеством… А можно достичь духовного совершенства, освобождения от кармических пут материального мира и достичь слияния своего сознания с Сознанием, обитающим в высших пространственных мерностях.

– Понятно, по-простому – достичь нирваны, – остановил спорщиков Феликс. – Но мы зря углубились в религию. Она всегда подстроится под общество, а каким это общество будет, решать нам. Так к чему мы пришли? – спросил сам себя и, покопавшись в памяти, продолжил: – А к тому, что в обществе власть не может принадлежать одному человеку. Такая власть разрушительна, так как игнорирует интересы общества. О свободе личности можете забыть. Какая там свобода личности! Зачем такому лидеру наша свобода! Само слово «свобода» становится вне закона.

В нашем обществе нет равенства, потому что оно основано не на страхе перед законом, а на страхе перед теми, кто наделен властью и попирает этот самый закон.

Непредсказуемость выбора лидера предохраняет его от инфицирования коррупцией

– И каким ты видишь устройство общества, Феликс? – в один голос спросили Анна с Глебом.

Саенко понял, что слишком завелся, и, чтобы успокоиться, взял в руки гроздь бананов, оторвал самый большой плод и, снимая кожуру, начал объяснять.

– Я не провидец и не фантазер. Я пользуюсь опытом предшествующих поколений. Однако некое новаторство мне свойственно. Современное общество видится мне таким, где в основе лежат выборность снизу доверху и подчинение меньшинства большинству.

– Это мы проходили с семнадцатого по девяносто первый двадцатого столетия, – с ухмылкой произнес Илья.

– Нет! Все было иначе. Власть только декларировала эти принципы, а действовала с разворотом на 180 градусов, – снова излишне возбужденно заговорил Феликс. – Постараюсь объяснить. У каждой народности есть свое культурное наследие, свой менталитет. Это выражается, начиная с языка и заканчивая деталями костюма. И песни у людей разные, и танцы… На протяжении семидесяти лет красный режим делал все возможное для того, чтобы устранить различия между народами и получить нечто под названием «советский народ». ГУЛАГ, насильственное переселение отдельных автономий… И все ради того, чтобы во всем мире построить якобы общество равных – коммунизм.

Навязывание чужой культуры я считаю недопустимым, а искусственную ассимиляцию – преступной. Сегодня многонациональные группы людей объединены по территориальному признаку: поселок, город, областной центр, мегаполис… Так сложилось… Так вот, задача каждой группы выбрать себе управленца. Не руководителя, наместника Бога на земле, а управленца, исполняющего волю своих избирателей. А теперь вдумайтесь в то, что я вам скажу, потому как услышанное разрушит сложившиеся стереотипы.

Итак, в каждой, даже самой маленькой группе общества должен быть избран представитель, и слово «власть» к данному человеку неприменима.

Слово «власть» используем только в случае военного переворота, незаконного утверждения некой личности во главе общества, превышения чиновником своих полномочий. Не чиновники с табелем о рангах нужны – управленцы.

Количество избираемых не лимитировано. И нет ничего страшного в том, что число желающих стать представителем сравняется с количеством избирателей. Решать все будет слепой случай, жребий. Шары опустят в барабан, и кто-нибудь, пусть даже ребенок, вытащит нужное количество шаров.

Избранные для участия в дальнейших выборах получают мандат и переходят на государственное обеспечение. Теперь кандидат обеспечивается проживанием на уровне отеля «четыре звезды», питанием и прочим необходимым на период выборов и еще премией в размере двух неких базовых величин, установленных в этом обществе. Если во время мероприятий кандидат нарушил закон, он не участвует в финале. Представитель может выдвигаться как коллективом, союзом, партией, двором, так и быть самовыдвиженцем. Важно, чтобы его подноготная была известна с ясельной группы детского сада до настоящего дня. Чтобы не пил, не кололся, не сидел, был физически и психически здоров, имел хорошее образование и IQ выше среднего. Список требований можно расширять в зависимости от занимаемой должности. Обязательно должна существовать возрастная квота: не моложе тридцати и не старше семидесяти.

А вот теперь выбираем в прямом эфире. Снова-таки – лотерея. Фальсификация невозможна. Никто из особей действующей власти не сможет точечно влиять на представителя общества. А это гарантия честных выборов!

Избранный премьер набирает свою новую команду управленцев, профессионалов в основных отраслях хозяйства. Человек этак двенадцать. Назначаемые и убираемые одним росчерком пера премьера, они руководят сотней опытных управленцев, четко разбирающихся в тонкостях своей отрасли. Вот эта первая сотня может работать и не под одним премьер-министром. Теперь у команды премьера и его министров железная мотивация работать хорошо, чтобы их вместе с премьером и министрами не попросили вон раньше срока.

– Как раньше? – подскочил с места Илья. – Кто их выгонять будет? Черта с два они сами уйдут!

– А для этого самая главная фишка должна быть. Думаю, очень важно при такой форме правления обязательно, не реже одного раза в год, проводить оценку результатов работы премьера и его команды.

– Вот тут мы и приплыли! Поставим своих оценщиков, и они так «наоценивают» себе и своим «избранникам», что всю жизнь икаться будет, – не унимался Каров.

– Да вы никак не избавитесь от своих стереотипов! – вскипел Феликс и отложил бананы. – Оценщиков, как и премьера, будут выбирать вслепую. И заметьте, оценщиков выбираем из всех слоев общества без учета заслуг, уровня интеллекта, а возрастной барьер ограничиваем только снизу – например, с десяти лет. Тянем кандидатуры из барабана и набираем 21 оценщика. Далее они, не методом научного подхода, а просто эмоционально ставят или «плюс», или «минус». Все! Четко и понятно! Оценка простая – собрали бумажки с плюсами и минусами, подсчитали, чего больше, и решили: преобладает минус – вон! Плюсы и минусы в равном количестве – учесть замечания и устранить недоделки в строго установленный срок. Не получилось – вон. Оценка «отлично» – работаем до следующего года, и так хоть до глубокой старости. Все решают «оценщики». Важно, чтобы каждый раз ими были другие, незаангажированные люди.

Такие условия выборности и контроля деятельности не оставляют шанса для манипуляций или уклонения от обязанностей.

– Допустим, вы меня убедили в первой, технической части избирательной стратегии, – сказал Илья с улыбочкой, – а где главная движущая сила личности, где мотивация? Чего вдруг премьеру и его команде горбатиться за идею? Альтруистов в обществе не так уж много. К тому же в силу своей малочисленности вряд ли они смогут повлиять на рост благосостояния окружения.

Оценка труда этого бомонда – материальное вознаграждение. Оплата в установленной части от ВВП страны, государства.

Среди первых управленцев общества, к примеру, такое распределение: премьеру две части, а его министрам по одной. Это колоссальные суммы. Если пять лет проработали успешно, прибавка к прежнему обеспечению в размере двадцать пять процентов от первой ставки. Если семь лет – тридцать пять, если десять и более – пятьдесят. Если хоть один раз не справились – вон без выходного пособия. Даже в трудовой стаж срок «просиживания кресла» не должен войти.

Феликс замолчал и окинул взглядом всю компанию. Основную идею он донес и ждал реакции. Но народ не торопился высказываться. Кто-то обдумывал услышанное, опустив взгляд на тлеющие угли. Кто-то, устремив глаза ввысь, мечтал о справедливом обществе. Один только Илья смотрел на него в упор и молчал.

– Что скажешь? – спросил Саенко.

– Может быть… – ответил тот. – Но все как-то сыро… А не проще взять уже накатанную систему с достаточно высоким уровнем жизни, к примеру Германию или Норвегию, и скопировать все – от налогообложения до уголовного кодекса?

– Возможно. Но тогда мы получим неплохую систему, – согласился Феликс, – а я говорю о совершенной системе. О той, которая выдержит любые катаклизмы, экономические кризисы, а главное, вернет людям забытое чувство справедливости и гордости за свою родину.

Ставрос взглянул на Марту.

– А ты чего такая хмурая? Как по мне, так Феликс весьма интересно мыслит. Ты не согласна?

– Да уж… Еще Вильгельм говорил: «Русские договора не стоят бумаги, на которой они изложены!» – резко ответила Марта.

– К чему это ты?

– Да к тому, что когда в 1945 году Берлин засыпали листовками, призывающими гражданское население содействовать продвижению русских войск, обещая взамен свободу и еду, мою бабушку, показавшую листовку ворвавшимся в дом «освободителям», две недели насиловали русские солдаты. Появление на свет моего отца – яркий пример правоты слов Вильгельма.

Воцарилась пауза.

– В этой печальной истории есть и другая сторона. Появился твой отец, и как следствие – ты, прекрасная Марта, – улыбаясь, произнес Аркадий, пытаясь разрядить обстановку. – Можно сколько угодно говорить об ужасах войны, об Освенциме, Хатыни, Катовице и Бабьем Яре, однако этим ничего не исправить. А вот подумать о будущем и принять единственно правильное решение, поступив по совести, – это мы можем.

– Все, о чем вы тут так много говорили, решается или в одночасье, или в течение смены поколения, – отрубила Марта и умолкла.

Больше желающих выступить не нашлось.

Зачастую решительный шаг вперед – результат крепкого пинка в зад

Андерсен летел в Гаагу. После недавних событий ему необходимо было многое переосмыслить.

«Да, я хотел стать ферзем, а сейчас даже не пешка… Меня изящно смели с шахматной доски, не оставив никакой видимой возможности продолжить поединок. Может, продать установку американским или китайским бонзам? Допустим. И что тогда? А тогда меня самого «перепишут», как я «переписал» Савелия. Кстати, как он там?»

То, что произошло после того, как Майкл подумал о русском, повергло его в шок. Оказалось, что он сам стал Савелием, летящим в это время в самолете авиакомпании «Аэрофлот». Сознание Андерсена сейчас пребывало в двух телах одновременно, и, что интересно, это не мешало ему контролировать ситуацию. А вот сознание Савелия, не замечая постороннего вмешательства, словно поисковая система, отвечало на любой запрос Андерсена.

«Класс! Знал бы раньше про такое, я бы этого карлика… – и тут Андерсена понесло. – Эврика! Потеря денег Флеминга не означает потерю контроля над ситуацией. А то, что два одинаковых сознания обладают телекинезом, – исключительно ценно. Имея снятую с сознания Перегуды информацию и возможность управлять сознанием Савелия, я могу…»

От осенившей его идеи и представившейся перспективы перехватило дыхание, и Андерсен шумно закашлял. Стюардесса отреагировала и подала стакан воды. Вода немного остудила бурлящий мозг, и в нем стали пробиваться первые ростки нового коварного плана.

«Для начала пусть Савелий на некоторое время свалит на дачу и не показывается к себе в контору. Тем временем надо найти двойника Перегуды. Потом они оба явятся к своему шефу с докладом, что интересующий всех субъект и секретная технология у них в руках. Мало того, новоявленный «Кулибин» даст согласие сотрудничать. А этим «Кулибиным» буду я».

Прямо из аэропорта Андерсен поехал к себе. Не останавливаясь в приемной, кивнул Фреду и вошел в свой кабинет. В два глотка выпив полстакана «Абсолюта», снял пиджак, галстук и, расстегнув ворот рубашки, упал в насиженное кресло.

«Итак, двойник! Но сначала поработаем с Фредом», – решил и нажал кнопку селектора, вызывая секретаря.

– Слушаю вас, – отозвались в трубке.

– Зайди.

Вошел Фред.

– Садись рядом. Держи гарнитуру. Хочу, чтобы ты послушал. Есть кое-что интересное.

Слегка растерянный странным поведением шефа, Фред приложил к уху наушник и через мгновение сладко задремал, сидя в кресле. Проснувшись, увидел спящего шефа, аккуратно поправил волосы и тихонько покашлял. Андерсен встрепенулся, смачно потянулся и произнес:

– Чертовски устал во время перелета, да и разница во времени сказалась. Давно сплю?

Фред взглянул на часы и доложил:

– Тридцать семь минут.

– Храпел?

– Немножко. Но я не стал вас беспокоить.

– А как ты себя чувствуешь? – спросив, Андерсен активизировал свое сознание в теле Фреда.

Ему ужасно хотелось сказать: «Раз, два, три!» и подуть на Фреда, как делают, проверяя работу микрофона. Теперь три разных сознания, пребывающие в других телах, были настроены на одну волну. Класс! Не требовалось даже рта раскрывать, чтобы озвучивать мысли. Три человека работали, как одно целое – эдакий трехъядерный процессор на одной материнской плате с неограниченным по скорости доступа информационным каналом. Майкл и Фред похлопали друг друга по плечу, как старые добрые товарищи. Система клонирования себя самого полностью поглотила все помыслы Майкла Андерсена.

За внешней простотой матрешки скрывается непредсказуемое содержание

Савелий жарил шашлыки, поливая их вином из недружественной Грузии, когда услышал птичий крик над головой. Он взглянул вверх в поисках источника звука и в высоком, синем-синем апрельском небе увидел косяк диких гусей. Любуясь птицами, он совершенно забыл о мясе, и только окрик жены, что «чернобривцы» она кушать не будет, вернул его в реальность. Плеснув на подгорающий шашлык «Хванчкары», он сначала немного расстроился, что часть мяса придется скормить псу. Однако после второй бутылочки «Кинзмараули» шашлык уже не казался подгоревшим, а после «Саперави» от него не осталось и кусочка. Изрядно захмелевшие супруги, оставив немытую посуду голодным после зимней спячки мухам, занялись сексом под яростный скрип корпусной кровати…

«А жена у Савелия очень даже ничего. Такая себе сорокапяти летняя «зажигалка». И чего этот кобель на Кубе прибеднялся в ее адрес?» – пришло к умозаключению сознание Андерсена.

А тем временем Фред запустил программу поиска идентичных изображений, разыскивая двойника Перегуды. Мужчина, на 98 процентов схожий с покойным Костей, был найден в Австралии. Это был никому не нужный, слабоумный пожилой человечек, всю жизнь живший на пособие в социальном жилье, и звали его Чарли Кинг. Такая кандидатура подходила на все сто.

Чарли смотрел телевизор, когда в его дверь постучали. Он сегодня никого не ждал. Женщина из социальной службы в такое позднее время не посещала его. А с тех пор, как он окончил школу для умственно отсталых и переселился в приют, других знакомых у него не было. Чарли поднялся с кресла, вставил ноги в шлепки и, шумно шаркая, поплелся к двери. В щель, образованную приоткрытой дверью, просунулась рука с удостоверением инспектора полиции.

– Мистер Кинг, откройте. Я из полиции. Мне необходимо с вами поговорить.

– А? Что? Закурить? Я не курю.

– Чарли, пожалуйста, откройте, я из полиции.

В щели показалась небритая физиономия Чарли. Его глазки забегали, оценивая гостя, а затем цепочка, удерживающая дверь, со звоном упала.

– Привет, старина, как ты?

– Спасибо, хорошо.

– Чарли, ты знал, что у тебя в Гааге есть дядя? – спросил гость.

– He-а, я никого не знал.

– Дядя мечтает тебя видеть. Он очень богат. Что ты хочешь, чтобы он тебе купил?

– Мне? Купил? – на лице Чарли застыли удивление и радость.

– Конечно, тебе! Кому еще? Ведь это твой дядя.

– Удочку хочу! А еще ящик… И стул…

– Он так и знал, что ты именно это захочешь. Он все купил и ждет, чтобы ты приехал за подарками. Поедешь?

– Да, – радостно ответил недоумок и как был в пижаме и тапочках, так и шагнул к выходу.

– Подожди, Чарли! Сначала ты должен переодеться в самую красивую одежду. И покажи, где твои документы: паспорт, социальные карты и прочее.

Хозяин квартиры ткнул пальцем в стол, а сам начал стягивать пижаму прямо перед посторонним.

Когда Чарли был готов к походу за удочками, агент поинтересовался:

– А кого ты больше всего не любишь?

– Фрекен Бок.

– Домоправительницу из сказки про Карлсона?

– Нет, ту, которая приходит, кормит меня и убирает.

– Так что здесь плохого, когда тебя кормят?

– Да, кормит, но забирает все мои деньги и, и… я не люблю секс!

– Да, серьезная причина.

– Ты хочешь ей отомстить?

– Да! – воскликнул Чарли.

– Писать умеешь?

– Умею.

– Тогда ты должен написать записку.

– Какую?

– Бери листок и ручку. Я помогу.

– Да, – радостно ответил недоумок и, как был в пижаме и тапочках, так и шагнул к выходу.

С большим трудом, делая ошибки в каждом слове, Чарли под диктовку написал следующее: «У меня забирает деньги Фрекен Бок. Доит, как корову. Я больше так не могу», после чего двое мужчин покинули помещение и на большом внедорожнике укатили в аэропорт.

Фред поселил Чарли в дешевом номере придорожного мотеля.

– Где мой Чарли?! Где мой малыш?! – оповестил о приходе шеф, не заставивший себя долго ждать.

Дверь открыл Фред и впустил «дядю». В одной руке у него был серебряный дипломат, а в другой большой сверток.

«Племянничек», увидев удилище, складной стульчик и рыболовный ящичек, пустил слюну.

– Бери, мой мальчик! Теперь это все твое, – и Андерсен с широкой улыбкой протянул принесенные рыболовные снасти обалдевшему от счастья дурачку.

Чарли сгреб все в охапку и не знал, что с этим делать дальше.

– Мой дорогой мальчик, а ты знаешь, что я тебе еще купил?

Мотая головой и разбрызгивая по сторонам слюну, «племянник» всем своим видом показывал, что не знает.

– А вот что! – в руках Андерсена неизвестно откуда появились плеер и миниатюрные наушники.

Теперь все внимание полоумного переключилось на серебристый прибор. Он забыл об удочке и прочих вещах и выронил их из рук. Подарки с грохотом покатились по полу, а дурачок, вытянув руки, пошел к «дяде» и позволил надеть на себя гарнитуру. Фред едва успел подхватить падающее тело Чарли и уложил на кровать.

Учитывая, что знаниями, хранящимися в мозгу Чарли, можно было пренебречь, его переписали по ускоренному методу, стерев все и загрузив знания, накопленные Перегудой. Затем в голову недоумка закачали и сознание Майкла Андерсена. Во время процедуры переписывания сознания Майкл и Фред держали наготове электрошокеры, вдруг что-то пойдет не так.

Нью-Перегуда открыл глаза, огляделся по сторонам, увидел знакомые лица, улыбнулся и спросил:

– Майкл, а где Савелий? С ним все в порядке? И чего это я отключился? Ни черта не помню!

Убедившись, что перезапись и клонирование сознания прошли успешно, Андерсен активизировал в Нью-Косте себя, и необходимость сотрясать воздух словесами отпала, потому что, находясь в разных местах, Андерсен, Фред, Перегуда и Савелий улыбнулись, вспомнив один и тот же анекдот.

Троица покинула гостиницу, оставив никому не нужные рыболовные снасти. Андерсен теперь контролировал четыре тела.

Константин Перегуда первым же рейсом вылетел в Москву. При подлете к Внуково ему навстречу выехал Савелий.

А Фрекен Бок, приняв ванну и вкусно отобедав, захотела «десерта» и решила начать обход подопечных с Чарлиного «конца». Она расстроилась, не найдя его на месте, но обрадовалась, что первой обнаружила его записку. Переполох по поводу исчезновения подопечного она подняла лишь после того, как уничтожила улику. Чарли объявили в розыск, а комнату заняла совсем юная девушка с красивыми формами и убогим интеллектом…